Ричард Мак Борн
Средь звёзд и миров
Всё его детство и юность проходили в вылазках на совершенно диких астероидах. Они имели в астрономических каталогах и лоциях лишь безликие номера, но в его жизни всё подлежало названию. И цифры превращались в звучные и эпические имена, мёртвые космические горы в невообразимые земли. Тогда одиночество не казалось ему ненавистным бременем, а рисовалось прекрасным другом сопутствующим безобидным играм. Он покорял миры, исследовал и обживал целые планеты, выслеживал и наказывал злодеев и сам становился злодеем, захватывая чужие корабли и базы. И рядом всегда был кто-то, воображаемый, верный и преданный. Одиночество радовало и делало его чувства лёгкими и открытыми. Воспоминания же о далёкой Планете быстро затерялись в незрелой памяти, оставив размытые блики её жестокого мира.
Возвращаясь через несколько дней, голодный и уставший, он выслушивал надрывный голос матери, с плачем и угрозами, что поступать так не стоит, это опасно и весьма опрометчиво. А по отношению к ней – самонадеянно и эгоистично. Он откровенно жалел её, обещал не повторять подобного, а потом – убегал опять. Может быть это был особый протест, способ стать таким, как и ушедший в дальнюю экспедицию к ближайшей звездной системе, отец. Но помнилось лишь то, что жажда быть искателем других миров была в нём огромной и жила, наверное, всегда.
Свет вечерних фонарей незаметно приобретал яркую отчётливость из-за того, как небесное покрывало всё более погружало город в ночь. Жёлтые глаза окон огромных пилар-высоток сливались в сплошные абстрактные мозаичные рисунки. Их сияние было чуждо холодным и совершенно равнодушным к нему, впрочем, как и он к ним. И ничем этот искусственный отблеск не напоминал свет самой доброй звезды в Галактике, такого близкого и родного Солнце. Всё на этой планете было чужим: ветер с запахом влажной земли, ограниченный горизонт, угрожающе низко нависающее небо с загадочными образованиями в виде облаков и туч. А главное – люди, спешащие, бредущие, вышагивающие нестройным бесконечным потоком из ниоткуда в никуда. Его подобное всегда утомляло, а вот родителей более утешало, проявляясь в их настроении сожалеющими нотками по оставленному когда-то родному миру. Точно так, как и чувства отца, умчавшегося на старфлае к звёздам и присылавшим всё реже и реже свои видеописьма оставленной семье.
Явление гипертранспозитации открыли спустя несколько лет после того, как корабль очередной Звёздной, в экипаж которой был включён и его отец, ушёл в долгий рейд по Галактике к своей цели. А уже буквально через восемь месяцев в Системе смогли запустить первую экспериментальную сцепку двух приёмо-передающих стационаров отстоящих друг от друга на полторы астрономических единицы. И пусть всё это были лишь переброски мёртвой материи, да и то с ограниченной возможностью в несколько килограммов, но зато начальный потенциал заставлял очень многих оптимистичнее смотреть на дальнейшее перспективное освоение звёздных далей всего Экстерра. Не ошиблись в своих предположениях тогда лишь те, кто с прагматичным сомнением снобов отвергали «такую глупость» транспортировки, как долгожданный и единственный способ покорить невозможные расстояния. Подкреплялось это ещё и тем, что подобные станции гипер-ТП имели ограниченность в монтаже финишной точки. Всё упиралось в пресловутые и недостижимые расстояния, где изначальный пункт отправки находился в пределах освоенного землянами космоса, а в конечную точку финишный терминал необходимо было доставлять всё тем же старым и надёжным способом транспортировки с субсветовой черепашьей скоростью.
Именно то время он не любил вспоминать, оно было наполнено тоской по отцу и странной тревогой за постоянно напряжённой матерью. Часто его сон прерывался только от того, что она подолгу засиживалась в одиночестве на кухне, или болтала с очередной подругой за бокалом вина, доверяя им свои душевные мучения. Неяркий свет добегал к раскрытой двери его комнаты и пугал не меньше страшных детских историй.
А потом всё это прошло…
Перелёты и частая смена жилищно – бытовых пространств уводили память об отце туда, где терялся, смазывался ясный образ оставаясь теперь лишь на фото. И в начале, он, как и мать, очень скучал по нему. Но со временем, стал обвинять в совершённом выборе, в том, что отец поступил по-юношески импульсивно, не обдумав всё досконально. Возникла простая ненависть к когда-то близкому человеку и сожаление в родстве. Он жалел мать и старался как мог поддерживать её вынужденное одиночество, уже тогда свыкаясь с ним. И совершенно не замечал, что постепенно становился копией отца, отнюдь не внешне, а тем выбором, который совершал каждый день. Он особо даже и не стоял перед ним – космос всегда оставался самым привычным местом. И когда встала необходимость стать кем-то большим, чем просто обычным парнем, он не слишком раздумывая предпочёл звёзды.
Линии гиперпространственных лучей прочерчивали путь уже намного далее границ пояса Койпера и мобильные гигантские терминалы основанные на ГТП принципе отживая свой короткий век передавали эстафету новым, мощным и более маневренным бортам Космофлота – гиперсветовикам, способных действовать независимо и автономно. И профессия десантника вновь стала приобретать ту актуальность и популярность, что и при начальных этапах освоения Экстерра Системы. Мальчишки с романтическим рвением жаждали попасть в Даль-разведку, а девчонки умилённо вздыхали лишь только завидев строгую форму с броскими нашивками, причислявшими их обладателя к элите Флота. Всё было именно так, или примерно так. По крайней мере тогда многое казалось идеалистичным, вычурно героическим. Вот только сейчас, спустя долгие годы он стал понимать, что поступил тогда весьма беспечно, чуть ли не в абсолютной точности повторяя выбор отца…
Как жаль, что в отношении себя люди часто ошибаются и слишком поздно осознают произошедшее. То, что ты совершаешь в молодости кажется мимолётным и незначительным. И лишь после, спустя прожитые годы ясно понимаешь, как многое из произошедшего могло помочь тебе стать иным, ведя к счастью.
«Мысли старика, а не умудрённого судьбой человека. Жалею о содеянном и оплакиваю утерянные возможности», – подумалось с горечью. Ведь мудрый не сожалеет, а понимает верность и нужность прожитого, правильность и необходимость ошибочности принятых решений. А что же он?..
Подняв голову человек уже не замечал этих маленьких небесных огоньков под названием звёзды. Там, в вышине, плыли быстрые растянутые тёмно – сизые невесомые странники неба закрывая светящуюся мозаику далёких сфер. Мелкий лёгкий пух начинал всё сильнее сыпаться сверху и обжигающими холодными крупинками ложиться на его лицо.
Он…
Он вспоминал себя и…
Она!
Со временем Земля стала пугать, бередя его память, возвращая вновь и вновь всё то, что когда-то взяла с лихвой. Ведь там, в индивидуальном рейде, где-нибудь в секторе Крайних звёзд, осматривая и картографируя затерянную планетку, он погружался в свою истинную свободу, в своё одиночество. Именно там он чувствовал себя, как тогда в своём истаявшем детстве – единственным и полновластным хозяином огромного мира. Каждый его шаг был девственен, вся планета приветствовала человечество в его лице. И никого вокруг. Он был первым и единственным человеком на тысячи километров. Да что там, на целые световые года и парсеки!.. А она вспоминалась лишь тут, на поверхности, среди ограниченности неба и пространства.
Это был её мир. Она была молодым специалистом по биологии морских млекопитающих, занималась ихтиологией и до безумия любила море. Покидать Землю в ближайших перспективах не входило в её планы. Вспоминая начало их сентиментального романа, он отчасти поражался тому, что же могло связать двоих настолько разных людей. Ведь для него даже минимальная отдалённость берега или колебания под ногами водной бездны вызывал настоящую панику. А её это только забавляло и подталкивало к некоему наставничеству, определённому покровительству, сродни материнской помощи. Попытки обучаться плавать, частые занятия акванавтикой, не единожды погружения на исследовательские комплексы и хождения под парусом развлекали его, но совершенно не избавляли от назойливого страха воды. Её частый смех и совершенно юные глуповатые шутки умиляли, а сменяющие их грусть и уныние объяснялись простой усталостью.
