Ричард Докинз
Человек в космосе. Отодвигая границы неизвестного
Алексей Леонов. Открывая дверь в космос
Алексей Архипович Леонов (1934–2019) – один из величайших космонавтов в истории. 18 марта 1965 года он преодолел важнейший рубеж и стал первым человеком, вышедшим в открытый космос. Полеты с самого детства были страстью Леонова, и в 1960 году он оказался одним из 20 специалистов, отобранных в первый отряд подготовки космонавтов.
Изначально выход в открытый космос должен был состояться в рамках миссии «Восток-11», но этот запуск был отменен, и пилот Леонов с командиром Павлом Беляевым полетели на корабле «Восход-2» – тогда и состоялся исторический выход Леонова в космос. Этот отважный маневр продолжался 12 минут и 9 секунд: корабль совершал движение по земной орбите, а Леонов был связан с ним пятиметровым фалом. Но в вакууме околоземной орбиты скафандр Леонова раздулся, и при возвращении на корабль возникла проблема – космонавту пришлось стравить давление в скафандре, чтобы протиснуться в воздушный шлюз.
Затем Леонова назначили командиром советской миссии «Союз», целью которой был пилотируемый облет Луны, также предполагалось, что именно он станет первым космонавтом, ступившим на поверхность Луны, но обе миссии отменились. В 1975 году Леонов командовал советской частью миссии «Союз-Аполлон» – первой совместной миссии США и СССР. С 1976 по 1982 год Леонов был старшим инструктором-космонавтом и заместителем директора в Центре подготовки космонавтов, а в отставку вышел в 1991 году.
Алексей Леонов также является заслужившим признание художником: работы на космические темы укрепили его дружбу с великим научным фантастом Артуром Кларком. Леонов и сам написал несколько книг, связанных с его профессиональной детальностью.
У каждого человека есть своя история. Моя история началась, когда я первым вышел в открытый космос. Надеюсь, что меня будут помнить как первого, кто вышел в космос с 99 % вероятностью никогда не вернуться назад и стать первым гуманоидным спутником Земли. Мне было страшно.
Это было в 1965 году. Я был в полной темноте, абсолютной темноте – ни света, ни огней. Кроме того, я не мог стоять, я мог только держаться руками, только одной рукой. В одной руке я держал камеру, так что держаться мог только другой. В этих условиях я должен был втянуться в воздушный шлюз; не знаю, как мне это удалось в скафандре без возможности свободно передвигаться в нем. Но как-то мне это удалось, мне было нельзя потерпеть неудачу. Я сообразил, что, если я буду пытаться проникнуть в шлюз ногами вперед, я не смогу втянуть себя внутрь. Это была огромная проблема.
Я начал отсчитывать время – 30 минут моей жизни. Понимаете, никто не мог мне помочь в этом мире. Если есть Бог, он поможет, а больше никто. Паша, Павел Беляев, мог втянуть меня внутрь, но сначала я должен был сделать усилие сам.
Тогда я принял решение. Я должен был все докладывать на Землю. Великий инженер Сергей Королёв сказал мне: «я должен знать, когда твоя песенка будет спета». Это был мужской разговор, очень прямой. Тогда я буду петь! И я ничего не сказал! Никому! Я уменьшил давление и оказался в режиме, где кипит азот. Я почти пришел в состояние, когда ноги надуваются, как резиновые перчатки, глаза западают, а голова становится слишком велика для скафандра – человек, полностью лишенный подвижности.
И вот я не знал, что мне делать. Я не хотел говорить ни с кем на Земле. Только представить, что я бы сообщил всему миру, что у меня неприятности. Это был открытый канал – все слушали! Что с этим человеком? Он не может вернуться на корабль! Только представьте, как просто это казалось – войти на корабль.
Вот почему я хранил молчание. Дважды стравил давление. Все становилось серьезно. Я посмотрел на себя. Глаза еще не запали, но вот-вот могли. Следует ли мне идти дальше и рисковать еще больше? Это было очень непростое решение. Минуты утекали. А тренировок этого маневра мы не проводили!
И тогда я решился. Я взял кинокамеру. Вчера в Красногорске я разговаривал с людьми и сказал, что они у меня в долгу. В 1962 году они мне дали кинокамеру, и я заснял все, что делал, и вернул камеру им, но я сделал это, рискуя жизнью. Я мог бы оставить ее и легко вернуться, используя обе руки. Но я подумал о всех людях, которые разработали эту камеру и сделали ее для меня, целый завод, и теперь я бы вернулся и сказал, что оставил ее там? Поэтому я взялся за корабль левой рукой, камеру держал правой рукой, и впихнул себя в корабль. Как потом сказал кон-структор Борис Черток, я надел на себя корабль, как пуловер. Все это случилось за секунды.
Это был полностью новый метод, и я опробовал его на себе, прямо на месте. Начальство собиралось за это исключить меня из партии. Конечно, меня ждало суровое наказание. Я не сумел следовать инструкциям. Во-первых, я ничего не доложил. Во-вторых, я изменил всю процедуру на неизвестный и не отработанный метод. Это серьезное нарушение технологии. Но когда я объяснил все Королёву и другим тихо и спокойно, все молчали, ожидая решения Королёва. И он сказал: «Фактически Алексей прав!» Вот так – я оказался прав!
Леонов в открытом космосе. 18 марта 1965 г. Источник: NASA.
Я думаю, Королёв был потрясающий человек. Как он пережил пытки советского режима – это было невероятно. Они подвергли его таким невыносимым физическим страданиям, но он никогда не говорил об этом. Он умер потому, что его трахея была повреждена во время «допроса» и эту травму не удалось устранить при операции.
Один из самых интересных эпизодов моей жизни связан с фильмом Стэнли Кубрика «2001 год: Космическая одиссея» по знаменитому роману Артура Кларка. Премьера этого фильма состоялась в 1968 году во время всемирного философского конгресса в Вене. Кларк и Кубрик, автор и режиссер, оба присутствовали на премьере. Фильм произвел очень большое впечатление на нас и до сих пор производит впечатление выдающейся операторской работой и крупномасштабными изображениями. Звук был в стерео, и звучало так, как будто все происходило прямо там, в зале. Стереозвук в кино тогда был использован в первый раз.
Фильм начинается с первобытного человека, снимающего шкуру со своей жертвы, мертвого тапира. Человек бьет тапира по голове огромной костью и затем подбрасывает кость в воздух. Кость подпрыгивает, вращается и превращается в огромную орбитальную станцию. Все это происходит под звуки венского вальса. Вальс помогает создать красиво выдержанную сцену, представляющую мостик между глубоко доисторическими временами и сегодняшним днем.
Сопровождающий звук для сцен, где астронавты работают в открытом космосе – это только их тяжелое дыхание. Почти никакой музыки, никаких других звуков. На самом деле музыка есть, но она почти неразличима на фоне этого тяжелого дыхания.
Потом Кларк сказал всем, кто был там: «Расскажу вам секрет. Мы не могли решить, какой звук использовать для сцены работы астронавтов в открытом космосе. Потом мне попалась реальная запись работы Алексея Леонова в открытом космосе, и вот оно – получилось именно то, чего мы хотели».
С тех пор мы стали хорошими друзьями. Потом он использовал иллюстрацию из моего альбома «Космиче-ский лифт» для обложки своего романа «Фонтаны рая». Он относился ко мне не как к космонавту, но как к человеку с иной ментальностью. Он был замечательно интересный человек. Когда Кларк написал книгу «2010: Одиссея Два», он попросил меня о рецензии. Она предназначалась для журнала «Техника – молодежи». Я написал полстраницы, но роман дочитать так и не смог.
Прежде чем он закончил свой «2010», мы встретились, и он сказал мне: «Ты знаешь, есть секрет, который я хочу тебе сообщить. Как, по-твоему, называется суперкорабль в моем романе?» – «Понятия не имею, Артур», – ответил я. «Он называется "Алексей Леонов"! Что ты на это скажешь?» И я сказал: «Что ж, постараюсь быть хорошим кораблем». Он был поражен этой фразой. Он сказал, что ожидал от меня любого ответа, только не этого.
В этом романе Кларк демонстрирует большую теплоту к советским космонавтам. В конце концов меня вызвало самое высокое начальство и потребовало объяснений: «Как ты мог написать рецензию на эту книгу? Ты знаешь, что там экипаж космического корабля "Алексей Леонов"! «Ну и что?» – сказал я. «А их командир – Орлова!» – сказали они. «Кто такая Орлова?» – спросил я. Они сказали: «Она диссидент. Они все там диссиденты. Терновский и все остальные». Тогда я сказал: «Вы что, показывали мне список диссидентов? Я думал, Орлова – это Любовь Орлова, знаменитая советская актриса. Я думал, что она – персонаж романа».
А потом я сказал: «Но посмотрите, сколько в романе теплоты к нашей стране и нашим космонавтам». Кларк изобразил американцев не очень лестно. История разворачивается на борту этого космического корабля «Алексей Леонов». А когда я раскрыл книгу, там было посвящение, в котором говорилось буквально следующее: «Двум великим людям, Алексею Леонову, астронавту и художнику, и Андрею Сахарову».
Роман печатался частями в «Технике – молодежи». А потом власти прекратили публикацию и уволили Васю Захарченко, главного редактора. Прошло 10 лет, прежде чем мы смогли напечатать роман снова, и снова в том же журнале. Мы ничего не изменили в романе. Никто и не знал, что эти персонажи были диссидентами. Главное, что роман был написан.
Я много раз встречался с Артуром Кларком. На его 80-летие мы устроили церемонию в его честь в Англии. Он не знал, что я там буду. Он сидел на сцене. На экране появилось изображение человека в открытом космосе. Кларк смотрел на экран. В это время я вышел на сцену из-за экрана и остановился перед ним. Зажегся свет, и он увидел меня. Он спросил: «Как ты попал сюда оттуда?» Я сказал: «Как в фильме “Белое солнце пустыни” – ты сделал дубль, по-звал меня, и я пришел». Он был совершенно поражен.
На его 90-летие я снова был с ним в Шри-Ланке. Мы поздравили его и устроили ему роскошное шоу. Его очень любят в Шри-Ланке. Любили, к сожалению, он больше не с нами. Но он оставил нам свою библиотеку, свой исследовательский центр, хотя и пострадавший от наводнения. Вот история моих отношений с Артуром Кларком.
Мои отношения с американскими астронавтами начались еще до полета «Союз – Аполлон». В 1971 году экипаж «Союза-11» – Георгий Добровольский, Влади-слав Волков и Виктор Пацаев – погиб при выполнении задания. Они были нашим запасным экипажем, первый состав включал Валерия Кубасова, Петра Колодина и меня. Но из-за болезни Кубасова за 11 часов до старта экипаж был заменен. Это была трагедия, когда они погибли, и власти в Соединенных Штатах широко ее обсуждали. Они запретили астронавтам присутствовать на похоронах, но Том Стэнфорд принял всю ответственность на себя и нес гроб.
Были и еще грустные события. В 1970 году Паша, Павел Беляев, умер после операции. Главком ВВС, Павел Степанович Кутахов, вызвал меня и сказал: «Знаешь, прибыл этот американский генерал, Том Стэнфорд. Встреть его и позаботься о нем». Я ответил: «Я даже не знаю языка». «Ничего, – сказал он, – вы оба летчики, разберетесь». И так и вышло. Три дня, пока продолжались церемонии, я провел с Томом Стэнфордом, и мы хорошо узнали друг друга.
Еще до этого, в 1965 году, во время Афинского конгресса советские космонавты встретились с американ-скими астронавтами. Паша Беляев и я представляли Советский Союз, а Гордон Купер, Пит Конрад, который потом разбился на мотоцикле, и Дик Слейтон представляли Соединенные Штаты.
Дик Слейтон был ветераном войны. Он летал на бомбардировщике B-25, принимал участие в европейских операциях и бомбил Берлин. Он был настоящим человеком, очень преданным нам. Он был директором по летной работе, но сам не летал из-за проблем с сердцем. Однако он постоянно проходил тренировки и в конце концов в 1975 году отправился в пробный полет «Союз – Аполлон» командиром стыковочного модуля. Дик Слейтон был очень разумным человеком. Экипаж «Союз – Аполлона» состоял из Тома Стаффорда, Дика Слейтона и очень опытного астронавта Вэнса Бренда. Мы звали его Ваня Бренд. Я как раз вернулся из Лос-Анджелеса, позвонил ему и сказал: «Привет, Ваня!», а он говорит: «Привет, Леша!» И были мы с Валерием Кубасовым. Как я говорил, это был хороший экипаж.
Экипаж «Союз – Аполлон» был моделью международного сотрудничества, поскольку у нас даже были общие дети. Я помог Тому Стаффорду усыновить двух мальчиков из российского детского дома. Они уже выросли, заканчивают университет, летают. Мы встречаемся по крайней мере дважды в год: или я прилетаю в Соединенные Штаты, или он прилетает сюда.
Когда отношения Советского Союза и Соединенных Штатов стали напряженными, Том Стаффорд выступил с речью в Конгрессе США и сказал: «Мы должны работать с Россией. Я верю в это». Когда у нас были проблемы со станцией «Мир», он сказал, что это были чисто технические проблемы, и их легко можно было решить, и станция работала бы правильно. Этим он защитил нас от критики.
Но вернемся к нашей первой встрече в Афинах. Конрад, Купер и Слейтон не знали ни слова по-русски. Мы, русские, были более организованы, мы могли сказать all right. И мы провели вместе около четырех часов. Мы выпили бутылку виски, бутылку бренди и потом еще что-то. Не знаю, как мы разговаривали. Но, когда выходили из комнаты, мы сказали друг другу: «Смотрите, они разумные парни! Мы можем с ними летать!» И историки ссылаются на эту встречу как на образец высокой коммуникационной компетентности экипажа. Трудно даже представить беседу этих пятерых людей, но после пяти часов установилось полное взаимопонимание.
В 1965 году Паша Беляев и я сидели за одним столом с Вернером фон Брауном и его женой Евой. У нас был переводчик (потому что они были VIP-гостями), и мы могли многое обсудить. Интересно, как он отзывался о Королёве: «Я не знаком с ним, – говорил он, – но практика показала, что он выдающийся лидер. Я бы не смог сделать такое в ваших условиях. Я не такой хороший лидер, как он». Королёв правильно прекратил работы на V-1 и переключился на «Р-1», новую модель ракеты «Семерка», которая летает до сих пор.
Он вовремя понял, что «V-2» непригодна для серьезной работы. Ее можно рассматривать как ракету средней дальности. Королёв собрал самую значительную группу специалистов в разных областях. Это позволило создать ракету «Семерка», которая используется до сих пор. «Когда я был в Германии, я никогда не слышал о нем, хоть мы и работали параллельно над схожими задачами». Потом я встречал фон Брауна в Хантсвилле. Он говорил то же самое о Королёве – что Королёв был необычайным лидером. Он не говорил «инженером», потому что было понятно, что Королёв его перехитрил. Вернер фон Браун, конечно, превосходил Королёва как инженер.
В 1961 году Королёв начал работу над ракетой «Н-1». Он планировал сделать ее лучше «Сатурна», потому что в «Сатурне-5» использовала двигатели с низким давлением в камере, что было не очень эффективно, но надежно и безопасно. Королёв решил в пользу высокого давления в камере. Но потребовалась большая работа для избавления от высокочастотных колебаний, и инженеры сразу отказались от этого варианта. Конечно, Сатурн выполнил все миссии, для которых создавался, и последней моделью была двухступенчатая ракета в полете «Союз – Аполлон». Это были последняя миссия «Аполлона» и мой последний полет тоже.
Что если бы мы начали сотрудничество между Совет-ским Союзом и Соединенными Штатами в 1960-е? Мы могли бы достичь фантастических результатов с куда меньшими усилиями. Роджер Чаффи и Эд Уайт были членами первой американской миссии. Уайт был первым американцем, вышедшим в открытый космос. Гас Гриссом, Чаффи и Уайт, экипаж «Аполлона-1», погибли в ужасном пожаре на стартовой площадке. У нас такой эпизод был в 1961 году, когда Валентин Бондаренко погиб во время пожара в тестовом модуле. Он был в кабине с теми же параметрами, что у «Аполлона-1». После гибели Бондаренко мы решили отказаться от богатой кислородом среды и заменили ее на обычную. Американцы, однако, продолжали работу в этом направлении три их астронавта погибли из-за этого.
Советская лунная программа тоже началась очень рано. В 1962 году власти решили разработать ракету для выполнения лунной миссии. Она была названа «Север», а затем переименована в «Л-1», «Л-2» и «Л-3». В 1964 году партия и правительство издали резолюцию, подписанную Никитой Хрущевым. Она касалась полета на Луну, облета Луны, высадки на Луне и триумфального возвращения на Землю.
Первым этапом был облет Луны. По результатам первых трех миссий должен был быть отобран экипаж для высадки на Луну. В Советском Союзе было запланировано использование ракеты «Л-3», рассчитанной на одного космонавта. Ее применение было рискованным, но весовые характеристики не позволяли иного. Затем инженеры разработали для этой задачи ракету «Протон». Они рассматривали возможность использования ракеты-носителя совместно с космическим кораблем для достижения поверхности Луны. Параллельно с этим инженеры начали разработку ракеты «Н-1». Это был монстр в 1800 тонн с тридцатью двигателями суммарной тягой 4500 тонн. Это были двигатели Кузнецова тягой 150 тонн каждый, и их было много – всего 30 штук.
В то время уже существовали двигатели Глушко тягой 600 тонн. Они использовали очень летучую и взрывоопасную топливную смесь, и Павлович[4] говорил: «Мы не будем использовать эти грязные моторы». Думаю, возражения у него были не против топлива, а против личности конструктора, который однажды донес на него в КГБ. В результате он был приговорен к 10 годам каторжного труда.
Итак, первым шагом был облет Луны. Я был назначен руководителем лунной программы Центра подготовки космонавтов. После завершения общей подготовки были отобраны два экипажа – я с Олегом Макаровым и Валерий Быковский с Николаем Рукавишниковым.
Мы начали работу. В чем она состояла? Во-первых, мы должны были присутствовать на сборке и электрических испытаниях корабля. Во-вторых, мы работали на навигационных системах. В-третьих, мы отрабатывали систему ручного пилотирования на второй космической скорости. Корабль был установлен на центрифуге. В реальных условиях, согласно реальным измерениям, сделанным экипажем, мы определяли свое положение в космосе и составляли программу запуска. Это делалось на центрифуге. Я достиг около 196 оборотов центрифуги при нагрузке 14 g, корабль при этом летел на второй космической и имел два погружения.
Помимо этого я работал над системой для достижения лунной поверхности. У нас не было симуляторов. Я окончил школу летчиков-испытателей, получив свидетельство пилота вертолета – иначе мне бы не разрешили летать на вертолетах. Программа была рассчитана на посадку вертолета без двигателя, что было бы похоже на посадку на Луну.
Я совершил девять таких посадок, и они были очень трудными и опасными. Затем власти остановили эту программу, потому что она могла закончиться трагедией. Шесть ракет были запущены в облет Луны, и все они вернулись на Землю. С двумя были проблемы. Сначала на одном из кораблей отказал звездный датчик. Мы смогли решить это. Другая проблема была с пятой ракетой, которая при отстреле носового обтекателя потеряла и парашютные стропы, в результате корабль упал на Землю с высоты 4000 метров на скорости 25 метров в секунду. Конечно, все разбилось, но любопытно, что не пострадало оптическое оборудование. Потом мы напечатали очень хорошие снимки Луны с этой кассеты.
Последний космический зонд (шестой) облетел Луну и приземлился в 600 метрах от точки запуска. Время шло, и стало понятно, что для облета Луны нужно политическое решение. Мы были полностью к этому готовы, но нас удерживала бессмысленная нерешительность нашего правительства. Если бы Королёв был жив, я уверен, что мы бы первыми вышли на орбиту Луны, за шесть месяцев до полета американского «Аполлона-8». Они знали это и боялись этого, но мы не смогли достичь Луны раньше американцев.
Ракета «Н-1» вызвала множество проблем, она так и не полетела. Первая поломка случилась на 80-й секунде полета. Она была связана с особенностями конструкции. Последовали другие поломки, связанные с двигателями. Было четыре запуска и четыре поломки. Надо было принять схему, предложенную конструктором Владимиром Челомеем, с использованием четырех ракет «УР-500».
Но на этом история еще не закончилась. Юрий Гагарин и я написали письмо в Политбюро с просьбой принять нашу версию программы. Наш Луноход уже колесил по Луне, поэтому наше правительство расслабилось и решило, что все под контролем. Наши аргументы были такими: русские не отказались от программы окончательно, поэтому нам надо продолжать с Луной, хотя американцы уже это сделали.
К сожалению, с нами не согласились. Намного позже они сказали: «Надо было сделать, как предлагали космонавты, они оказались умнее нас». Такая вот история.
Что касается Луны, мы могли полететь туда сами, без помощи других стран. У нас было достаточно опыта для выполнения программы под названием «Луна». Нам нужно было лишь решение правительства, только и всего. Но и это был еще не конец. У нас теперь было две ракеты, называвшиеся «Энергия», более мощные, чем «Сатурн-5». «Энергия» выполнила два блистательных полета. Сперва на орбиту был выведен груз в 200 тонн. Затем на орбиту вывели «Буран», российский космический челнок.
Будущее поколение должно постараться, чтобы иметь хорошее правительство. Вот что я думаю о будущих перспективах: во-первых, расположение космодрома Свободный было выбрано правильно. В нынешней ситуации мы должны посчитать, сколько еще мы будем платить Казахстану за продолжающееся использование космодрома Байконур; сейчас мы платим 117 миллионов долларов в год, и нам не разрешают вносить особых изменений в его конструкцию.
Сейчас Казахстан управляется очень разумным человеком, Нурсултаном Назарбаевым, но мы не знаем, кто будет следующим. Все возможно. Может быть, они станут искать более прибыльную альтернативу. Все просто. Киргизы продали транзитный центр «Манас» Соединенным Штатам. Таким же образом Байконур может быть продан любой стране. Или, в любом случае, они пересмотрят условия контракта в части арендных платежей.
В России аэропорт Восточный в Ульяновске подходит лучше всего по всем параметрам. Климат там просто замечательный. Это место, где люди могут жить прилично, и вся застройка должна быть по принципам курортной архитектуры, чтобы люди могли там обосноваться. Здания должны строиться совершенно иным образом, как их строят американцы, они предлагают землю бесплатно или с субсидией, и тогда люди строятся самостоятельно. Они живут там, пока пользуются ими, а потом, если захотят, могут остаться.
Никто не хочет жить на Байконуре. Это тюрьма, и она была построена нашим правительством. Если вы посмотрите на коттедж Королёва, где он прожил всю жизнь, по девять месяцев в году, вы увидите, что это финский домик, построить его стоило 500 или 1000 рублей. Внутри вы увидите ванну на кирпичах и унитаз с ржавым бачком. И это дом выдающегося человека, который жил там. Никаких кондиционеров. Архитектор Байконура, Владимир Нестеров, награжден премиями, но я бы наказал его. Я бы его в тюрьму отправил за такой подход. Эти архитекторы были хороши площади проектировать, но не хотели думать о людях, которым приходилось жить в пятиэтажных бетонных зданиях в этих экстремальных климатиче-ских условиях. Какой позор!
Чтобы улучшить перспективы освоения космоса, вся система должна быть немедленно перестроена. Должны быть основаны школы для обучения молодых специали-стов. Без них мы ничего стоящего не добьемся. Нарисовать можно что угодно – идей много – но ничего не воплощается. Есть колледж, но только в исследовательском центре «Энергия». Есть проблемы с подготовкой специалистов и есть проблемы со строительством. В этом году я вместе с группой специалистов полечу на Восточный, посмотрим, что они мне скажут. Министр строительства сказал мне, что ничего не делается. Я спросил его: «А что с жильем?» Он сказал: «Есть пятиэтажки, оставшиеся от строительства аэродрома, используем их».
Могу только сохранять оптимизм.
