Рене Ахдие
Дым на солнце

В следующий раз, когда Оками будет бороться перед этим пронырливым повелителем, это закончится реками императорской крови.

– Чего ты больше всего желаешь в этот момент, Такэда Ранмару? – спросил Року беззаботным голосом.

Оками желал многого, но отказывался давать императору еще какую-либо власть над собой. Он промолчал, его глаза сверкали, как кинжалы.

– Ты жаждешь мести, не так ли, феникс? – тихо спросил Райдэн, надавив на лицо Оками еще сильнее. – Восстать из пепла?

Року улыбнулся, его слова были чуть громче шепота:

– Но сначала ты должен сгореть.

Ловушки из шелковых нитей

Марико низко опустила голову, глядя в пол. Она шла вслед за Сидзуко, ее таби с раздвоенными пальцами шуршали по лакированным деревянным полам коридоров замка Хэйан.

Странно было снова надеть женскую одежду. Хотя Марико прожила в образе мальчишки в лесу Дзюкай всего несколько недель, даже за это короткое время ее инстинкты изменились. Скользя в носках по этим прославленным коридорам, Марико мечтала поднять голову и беззастенчиво оглядеться вокруг. Запомнить каждую деталь, потому что она не знала, когда может пригодиться даже самая незначительная из них.

Вместо этого она заставила себя вернуться к шагам танца, который исполняла большую часть своей жизни.

Голову вниз. Глаза опущены. Голос снизить до шепота, который не мог уловить даже ветер.

Когда они с Сидзуко снова повернули за угол, две молодые служанки заняли свои места по бокам от нее. Марико оглянулась через плечо, и крошечные кусочки серебра и нефрита, свисающие с ее прически, весело зазвенели перед ее лбом. Она воспользовалась этим движением, чтобы незаметно поднять взгляд, осматривая затянутые шелком стены и элегантные экраны раздвижных дверей, – некоторые были открыты, чтобы впустить свежий воздух, а некоторые закрыты на задвижки без какого-либо определенного порядка, – а также изящные бумажные фонарики с изображенными на них журавлями, рычащими тиграми и змеевидными рыбами.

Когда ее глаза вернулись к полу, Марико снова сосредоточилась на почти ритмичном движении своих ног. Они скользили в заученной манере, одна пятка на единой линии с другой. Ее кимоно колыхалось волнами по обеим сторонам ее носков с раздвоенными пальцами. Взгляд Марико скользнул по блестящему подолу из бледного шелка тацумура.

Длинные рукава ее фурисодэ^[8] были покрыты сложным узором из крошечных цветов – камелий, фиалок, апельсиновых цветов и сакуры, каждый из которых был вручную пришит к ткани. Все цветы соединялись нарисованными лозами, оттененными жидким золотом. Крошечные птички порхали от цветка к цветку по всему пространству мокрого шелка. Это кимоно было броней Марико при дворе, самой богато украшенной броней, которую она когда-либо носила за всю свою жизнь. Его принесли из личного хранилища одежды императорской семьи, чтобы почтить ее статус. Когда сегодня днем в ее комнате кимоно было развешено, от внимания Марико не ускользнули восхищенные взгляды и приглушенные вздохи.

Ее вели к кому-то важному. Это все, что знала Марико.

Возможно, это был ее жених. Или, может быть, даже сам император.

Она сделала глубокий вздох. Удивительно, как сильно могла измениться ее судьба всего за несколько коротких дней. Две ночи назад Марико прибыла в Инако в грязном косодэ воина, вернувшегося с поля боя. Нынче она была одета как императрица, и ее вели по Золотому замку на аудиенцию к члену императорского двора.

Если бы у Марико было хоть какое-то желание найти что-то забавное в ее ситуации, то это, без сомнения, было бы простой задачей. Что-то, от чего Рэн усмехнется, Ранмару – нет, а Цунэоки задразнит ее потом. Но желание смеяться, родившееся в лесу Дзюкай, меньше чем за неделю превратилось в пепел на ее языке.

Вместо этого Марико сосредоточилась, пытаясь подготовиться к тому, что ее ждет.

«Меня будут допрашивать? Во мне будут сомневаться? Заставят отвечать за чужие преступления?»

В конце концов, она не могла быть уверена, что это не ловушка. Если она что-то и узнала об императорском дворе, то только то, что это было место тайн и обмана.

А подобное создавало возможность вообще для чего угодно.

Когда небольшая процессия Марико свернула в другой коридор, потолки над ними стали все выше, а резные экраны по обеим сторонам – еще богаче украшенными. Полы под ее шелковыми таби громко скрипели, как будто были слишком старыми и нуждались в ремонте. Марико слышала об этих полах. Издаваемые ими звуки напоминали крик угуйсу^[9], поэтому их называли соловьиными полами. Деревянные настилы были сконструированы таким образом, чтобы никто – ни друг, ни враг – не мог пройти по ним неуслышанным. Тот факт, что Марико шла по ним, означал, что она входит в часть замка Хэйан, которая, несомненно, находилась под усиленной охраной.

Колени Марико под слоями ее кимоно и многочисленных нижних одежд затряслись. Шагая, она принялась сгибать пальцы ног, чтобы заставить свои ноги вернуть себе силу. Этот танец будет трудным, и, чтобы хорошо его исполнить, Марико должна контролировать все свои эмоции. Несмотря на усилия родителей и многочисленных наставников, она никогда не была девушкой, которая могла спокойно войти в комнату и чувствовать себя при этом непринужденно. Марико всегда предпочитала компанию собственного разума бессмысленной болтовне представителей знати.

Ее мысли обратились к Юми. Майко была одним из немногих исключений из этого правила. Младшая сестра Асано Цунэоки обладала потрясающим интеллектом и талантом разгадывать, чего хотят мужчины, помимо очевидного. Хотя Марико провела в ее компании всего несколько коротких дней, она пришла к выводу, что Юми знает, чего хотят мужчины, еще до того, как те сами это поймут.

«Я бы отдала каждый золотой рё в своем приданом за возможность научиться искусству взвешенной беседы у Асано Юми».

Марико была так поглощена своими мыслями, что чуть не споткнулась, когда ей открылся вид за поворотом. В ее горле застряло множество вопросов, и самые громкие грозили вылететь в любое мгновение:

«Что они сделали с Оками? Он… мертв?»

Но она была не настолько глупа, чтобы думать, будто получит какой-то ответ. Тем более не от него. Не от этого юноши, который смотрел на нее с таким недоверием.

У поворота в боковой коридор застыла безмолвная фигура, ожидая, когда они пройдут мимо. Его лицо было серьезным, а поза напряженной. Его хакама из темного шелка были выглажены до хруста, без единой лишней складки. Это был молодой человек, для которого такие вещи были столь же естественными и непринужденными, как цапли в полете. Только его глаза противоречили его манере поведения – их глубину омрачала тень, которую Марико не могла определить.

Кэнсин.

Ее брат. Ее близнец.

Кровь поползла вверх по ее шее, обжигая кожу. Марико перестала сжимать кулаки и остановила свой взгляд на брате, изображая то, что, как она надеялась, было выражением привязанности.

«Будь водой. Двигайся по течению».

Он наблюдал за ней. Внимательно изучал. Даже с такого небольшого расстояния Марико, достаточно хорошо знающая своего брата-близнеца, могла увидеть, что он не верит ни единому ее слову. Это осознание пронзило что-то глубоко в груди девушки. Угрожая разорвать связь, существовавшую между ними с момента рождения. В ту ночь, когда они покинули лес Дзюкай, он изучал ее тем же взглядом, словно смотрел на загадку, которую не мог разгадать. Хотя Дракон Кая сказал очень мало, было очевидно, что Кэнсин сомневался в каждом движении Марико как тогда, так и сейчас. Раздумывал, не лежит ли в его основе двуличие. Каждый раз, когда она встречала взгляд своего брата, Марико видела недоверие и неуверенность.

Два чувства, которых никогда раньше не было между ними.

Она задавалась вопросом, что он увидел, когда посмотрел на нее. Марико была готова поспорить, что это было что-то другое, но в то же время то же самое. Что-то, окрашенное болью.

– Марико, – мягко заговорил Кэнсин.

Ее свита остановилась перед ним. Сидзуко и служанки по бокам низко поклонились. В конце концов, Хаттори Кэнсин был Драконом Кая – одним из самых прославленных воинов во всей империи. Сыном уважаемого даймё. Самураем, пользующимся большим уважением среди членов императорского двора.

Марико заставила себя улыбнуться. Заставила свои глаза отразить эту улыбку.

– Ты… хорошо отдохнула за эти две ночи? – спросил Кэнсин.

– Прекрасно, – кивнула она. – Это первый спокойный сон за последние недели.

«Еще одна ложь».

Она уже потеряла счет тому, сколько раз лгала ему.

– Рад это слышать. Ты выглядишь… лучше. Больше похожей на себя. – Дракон Кая тщательно подбирал слова, будто собирал плоды с дерева. Это было так похоже на него – вести себя подобным образом. С требовательностью к каждой мелочи.

Но сегодня принципы Кэнсина не могли помочь ему. Его невысказанные вопросы повисли в воздухе, как паутина, выжидая, чтобы застать свою жертву врасплох. А Марико знала, что лучше любой ценой избегать любых ловушек из шелковых нитей. Ее голос должен соответствовать ее лицу. Она расслабила плечи. Вытянула шею, словно была уверена в себе.

«Я разговариваю со своим братом, точно так же, как почти каждый день своей жизни. Ничего более».

Она улыбнулась ему, позволив своим мыслям вернуться к воспоминаниям о более приятном времени. О более легкой жизни. Той, в которой правда о богатстве и привилегиях ее семьи все еще постыдно оставалась за пределами ее внимания.

– У меня не было возможности как следует отблагодарить тебя за то, что ты спас меня.

В какой-то степени это не было ложью. Он привез ее в Инако, как того и хотела Марико, и за это она испытывала благодарность.

Кэнсин кивнул, уголки его глаз сузились.

– Ты бы сделала то же самое для меня.

– Разумеется. – Марико глубоко вздохнула. – Но теперь, когда у меня выдалось мгновение, чтобы прийти в себя, я хотела бы обсудить с тобой кое-что.

Он снова кивнул.

– Я… рад это слышать. Мне тоже есть кое-что, что я бы хотел тебе рассказать. – Кэнсин вздрогнул, словно ему было больно. Какая-то часть Марико хотела выспросить у него подробности, но казалось странным ожидать от него откровенности, если она не готова была предоставить того же в ответ. – Как только ты полностью поправишься, давай поговорим, – закончил он.

– Это все, чего я хочу, – сказала она. – После всего, что произошло, будет утешением поговорить с кем-то, кого я люблю и уважаю, а не слушать праздных людей, которые наживаются на усилиях тех, кто ниже их по положению. – Говоря это, Марико продолжала улыбаться, в грустной попытке рассеять неловкость. – Я ценю твое терпение, Кэнсин.

Ее брат кивнул, затем еще раз взглянул на шелковый воротник ее кимоно. Когда он увидел длинные рукава с изысканной вышивкой, его глаза расширились. Даже воин, мало разбирающийся в женской одежде, знал, что подобное кимоно уникально.

– Ты идешь на встречу с принцем Райдэном?

Ее улыбка дрогнула.

– Мне… еще не сообщили, куда я направляюсь.

Марико смотрела, как на виду у окружающих их служанок ее брат сдерживается от реакции. Служанок, которые наверняка оставались поблизости, чтобы тут же доложить обо всем, что кажется подозрительным. И опять же, эта попытка отрицать свои инстинкты, пусть и неудачная, была совершенно не в характере Хаттори Кэнсина. Подобному поведению он, несомненно, научился за время своего короткого пребывания в столице.

Кэнсин сделал шаг вперед, кладя руку на рукоять вакидзаси. Марико не могла понять, хотел ли он защитить ее или предостеречь. Его губы колебались между звуком и речью. Затем Кэнсин отступил назад, решительно кивнув самому себе.

– Стань честью нашей семьи, Марико. – Его слова были эхом последнего наставления их отца в то судьбоносное утро, когда она отправилась в путь в Инако.

Они только укрепили ее решимость.

Она заработает к себе доверие и получит свое место при императорском дворе. Будет создавать союзы везде, где только возможно. Будет срывать планы императора на каждом шагу.

И сделает все возможное, чтобы освободить Оками – юношу, которого она любила.

Неважно, как глупо это звучит, – словно мечты несмышленого ребенка с амбициями, выходящими за пределы его возможностей.

Все в жизни начиналось с идеи.

Сидзуко поклонилась перед Марико и Кэнсином, положив конец странному молчанию, повисшему между ними. Ее внезапное почтение шло вразрез с ее поведением эти последние два дня.

– Прошу прощения, что прерываю, мой господин, но мы должны продолжить путь к павильону императрицы.

Кэнсин уставился на служанку, будто только что заметил ее присутствие.

– Императрицы?

– Да, мой господин. – Сидзуко повернулась к Марико и поджала губы. – Мне было приказано привести госпожу Хаттори в Лотосовый павильон. Императрица желала ее видеть.

Золотые лепестки и кровоточащие раны

Когда они подошли к раздвижным дверям, украшенным резными цветами лотоса, Сидзуко замедлила шаг и Марико вслед за ней. Стражники, стоящие по обеим сторонам, расступились, пропуская их. Марико прошла через дверной проем и низко поклонилась, ее пятки уперлись прямо в высокий деревянный порог. Ее лоб коснулся свежесотканных татами, их свежий аромат ударил ей в нос – чистый, сосновый и манящий.

Когда она и Сидзуко снова поднялись на ноги в дальнем конце огромного приемного зала, кое-что привлекло внимание Марико, и ее поразила новая мысль. Одна из тех, которые она умудрялась игнорировать эти последние два дня, поглощенная своими заботами. Сидзуко показала себя как невероятно способная и умелая служанка, хотя и несколько колючая. Как раз этим утром Марико задавалась вопросом, почему эта пожилая женщина, стоящая выше многих других служанок, была переведена помогать невесте незаконнорожденного принца, а не заняла более почитаемое место в личной свите императорской семьи. Только когда Марико увидела, как Сидзуко пытается подняться на ноги, она поняла причину. Гримаса и потеря равновесия на мгновение выдали ее.

У Сидзуко была травма шеи – возможно, даже позвоночника, – что придавало ее движениям недопустимый изъян, который она, вероятно, не могла контролировать. Слуга при императорском дворе не должен был ни на что отвлекаться. Он должен был двигаться, как порхающая тень, а теням не следовало демонстрировать свои недостатки перед императором.

Гнев сжал горло Марико, из-за чего ей стало трудно сглотнуть. Она корила себя за то, что раньше не заметила состояния Сидзуко. Задалась вопросом, что могло послужить его причиной. Как могла Марико пытаться защищать тех, кому повезло меньше, как посмела заявлять, что позаботится о ком-то, кроме себя самой, если погрязла в собственных заботах? Если она собиралась видеть дальше своего носа, то эта ошибка показывала, что у нее это получилось ужасно.

В этот момент на нее снизошло озарение. То самое, которое в последнее время с удивительной частотой подкрадывалось к Марико. Впервые оно снизошло на нее, когда она стала свидетельницей ужина бедной семьи в поле ее отца, в ту ночь, когда Черный клан совершил набег на амбар Хаттори. Той ночью она наблюдала, как маленькая девочка надевает на себя образ души гораздо старше себя. Там, спрятавшись в темноте, рядом с Оками, Марико поняла, что у каждого человека, которого она когда-либо встречала, от самого маленького ребенка до самого отъявленного из воров, была жизнь столь же сложная и важная, что и у императора, самурая или элегантной придворной дамы. Ни разу за свои семнадцать лет она не слышала, чтобы кто-либо из знати поднимал эту тему. Те, кто служил им, были рождены под несчастливыми звездами и никогда не смогут разделить с ними одно небо, как бы сильно того ни желали.

«Люди не могут изменить звезды, под которыми родились, как коты не могут изменить полосы на своей шерсти», – часто говорил ее отец с хитрой улыбкой.

Воспоминание застряло у нее в груди, его горечь царапнула язык.

Она посмотрела направо, на одну из молодых служанок, – ту самую девушку с круглым лицом и носом-пуговкой, что и вчера, – расправляющую юбки Марико. Пока девушка работала над тем, чтобы ее госпожа выглядела как можно идеальнее, Марико изучала ее лицо, обратив внимание на небольшие шрамы вдоль челюсти, вероятно, от детской болезни.

– Как тебя зовут? – прошептала Марико девушке, едва шевеля губами. Они были слишком далеко, чтобы те, кто находился в противоположном конце зала, могли услышать их разговор. Но Сидзуко рядом с ней все равно вздрогнула и фыркнула в раздражении.

Юная служанка залилась краской.

– Иса.

– Спасибо, Иса. – Марико отложила это имя в памяти. Затем подняла глаза, осматривая длинный приемный зал с низким потолком из полированного дерева акации. Стены были обшиты тонким шелком с изящными позолоченными картинами – сценами из весенних садов, изобилующими цветами и арочными мостами, в обрамлении янтарного сияния послеполуденного солнца. Свежие татами, выложенные идеальной сеткой, лежали на полу, который обогревался снизу медленно горящими угольными жаровнями.

Молодые женщины сидели на коленях по обеим сторонам зала, их одежды были разложены веером на полу. Вероятно, они были придворными дамами или дочерями самых важных семей империи. При виде Марико женщины принялись перешептываться, их красивые кимоно зашуршали, пока они вытягивались, пытаясь разглядеть ее получше. Если бы Марико прищурилась, то комната перед ней напомнила бы настоящий изысканный сад, а женщины в кимоно – цветы, покачивающиеся на легком ветерке: брызги розовых, пурпурных и бледно-зеленых лепестков, окрашенных в цвет нефрита, расположенные так, словно каждый цвет был подобран так, чтобы воплотить в жизнь картины, золотящиеся на стенах.

В противоположном конце зала на шелковой подушке на низком троне с деревянной спинкой, отлакированной так, что тиковое дерево, казалось, блестело изнутри, сидела изящная женщина.

Марико не смотрела в глаза ожидавшей ее статной фигуре. Скользнув к подножию небольшого возвышения, она с величайшей осторожностью встала на колени, засунув переднюю часть кимоно под колени, чтобы тонкий материал не морщился на бедрах. Шелест шелка по татами был похож на шепот обнаженного меча.

Она снова поклонилась, удерживая свой взгляд на полу, пока к ней не обратились.

– Хаттори Марико, – императрица говорила высоким тоном, почти девичьим в своей мелодичности. – Добро пожаловать в Лотосовый павильон.

Вдохнув через нос, Марико подняла глаза.

Ее Императорское Величество Ямото Гэнмэй, императрица Ва, плавным движением поднялась на ноги, и теплая улыбка расплылась по ее лицу. Она казалась маленькой и изящной, утопающей в кимоно персикового цвета. Но между тем ее облик был властным, особенно для женщины, только что потерявшей мужа. Марико сначала думала, что застанет императрицу в трауре, но это оказалось не так. Она казалась решительной и расслабленной. Возможно, потому, что на одном дыхании императрица потеряла мужа, но также приобрела сына на троне.

Оказалось, что страх и грусть здесь не подойдут.

Марико скрыла удивление от неприкрытой доброты на лице императрицы. В конце концов, Марико была обручена с сыном любимой супруги почившего императора, а слухи о неприязни императрицы по отношению к той женщине были известны всей стране.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, моя госпожа. – Марико придала своему голосу нежную мелодичность певчей птицы точно так же, как в ее воспоминаниях это делала Юми в присутствии тех, на кого майко хотела произвести впечатление.

– И для меня большая честь познакомиться с будущей женой принца Райдэна. – Императрица указала рукой на пустое место рядом с собой. – Присоединишься ко мне за угощением?

Марико отвели на низкое возвышение, а шелковую подушку положили слева от императрицы. С помощью Сидзуко Марико опустилась на нее на колени, а слуги вынесли два небольших столика. На каждом были разложены различные закуски: круглые разноцветные дайфуку, окруженные съедобными цветами, которые выглядели очень заманчиво, миска замороженной хурмы, украшенная золотыми хлопьями, засахаренные бобы адзуки и крошечные квадратики паровых булочек пастельного оттенка. Сбоку в фарфоровой формочке лежало безупречно белое яйцо, все еще скрытое в скорлупе.

Это зрелище почти вызвало улыбку на лице Марико.

«Интересно, что бы сделала императрица, если бы я сняла скорлупу, как научил меня Ёси».

В тишине такие же столики были вынесены всем присутствующим дамам. Все это время Марико держала ресницы опущенными, позволяя своему взгляду незаметно скользить по комнате, изо всех сил стараясь казаться скромной и расслабленной одновременно.

«Невозможная задача».

Мягкий смех затанцевал по комнате.

– Ты словно маленький олененок, – сказала императрица с еще одной теплой улыбкой.

В Марико поднялась неуверенность. Она никогда не была одарена искусством беседы. Был ли комментарий императрицы комплиментом или критикой? Или, что еще хуже, это была критика, замаскированная под комплимент? Как лучше ей ответить? Заламывать руки – не слишком адекватный ответ, равно как и откровенная грубость.

Вот почему Марико всегда тонула среди других женщин, особенно девушек ее возраста.

– Если это угодно моей госпоже, я счастлива быть олененком. – Марико склонила голову.

Императрица рассмеялась.

– А если мне это не угодно?

Марико заколебалась. Она посмотрела налево, словно искала помощи. Многие из присутствующих женщин смотрели на нее с откровенным интересом, не отрывая взгляда, даже когда делали изящные глотки чая. И ничего не предлагая в качестве помощи. Некоторые из них даже хихикали в ладони.

Марико сделала успокаивающий вдох.

– Если это не угодно императрице, я счастлива не быть олененком.

Еще одна рябь веселья сорвалась с губ императрицы.

– Как тебе удалось так долго прожить среди группы дикарей с такими безупречными манерами? Похоже, ты относительно невредима после своего злоключения, – она сделала паузу, чтобы сделать глоток чая, – или внешность обманчива, как все говорят?

Марико зажмурила глаза, собираясь с духом. Затем она встретилась взглядом с императрицей, желая, чтобы ее лицо выглядело серьезным. Достойным доверия.

– Они не тронули меня, – твердо сказала она. – Их главарь запретил это. Я полагаю, он собирался обменять меня на что-то более ценное у моего отца, потому я должна была быть целой и невредимой.

– Тебе так повезло. – Императрица качнула головой, от чего драгоценные украшения в ее волосах засверкали, будто в предупреждении. – Как и принцу Райдэну.

Оказалось, что слухи, распространявшиеся среди знати, были правдивы. Императрица не питала нежных чувств к сыну наложницы своего мужа. Марико осознавала, что в этом случае правильнее всего будет молчать и постараться поменьше высказывать свое мнение. Не годится ей дурно отзываться о своем женихе, пытаясь заслужить расположение императрицы. Будь мать Марико здесь, она бы призвала дочь вести себя так же, как и все другие юные дамы при дворе, – кивать, улыбаться и бормотать себе под нос в знак согласия.

Марико попыталась улыбнуться. Императрица не ответила на этот жест. Любой намек на доброту в ее лице исчез.

«Чего она хочет? Что пытается сделать?»

Императрица, будто услышав мысли Марико, ответила:

– Я уверена, что тебе любопытно, почему я попросила о встрече с тобой еще до того, как тебя вызвали к моему сыну. Конечно, императору очень хочется встретиться с тобой. Он очень привязан к своему брату. – Ее украшения снова вспыхнули, как зеркала с острыми краями.

Марико поднесла к губам маленькую фарфоровую пиалу и сделала вид, что делает глоток чая. Ободок пиалы был окрашен жидким золотом, а чай был прекрасно заварен. Один только запах говорил об этом. Сердце Марико стучало в груди с такой силой, что ее рука дрожала, а чай в пиале плескался от края к краю.

«Чего она хочет от меня?»

– Принц Райдэн хорошо к тебе относился? – спросила императрица, таким тоном, будто узнавала о погоде.

Вздрогнув от вопроса, Марико толкнула пиалу к губам, и бледная жидкость обожгла ей язык. Она медленно отставила пиалу, ее разум как сито просеивал все возможные ответы, которые она могла произнести. И все возможные дальнейшие вопросы. Все безграничные варианты во всех направлениях.

«Прекрати это, сейчас же. Не позволяй себе выглядеть дурой. Если только это не самый выгодный путь».

– Принцу Райдэну пришлось со многим столкнуться за последние несколько дней после стычки с разбойниками в лесу Дзюкай, – тихо сказала Марико. – Но да, он был очень добр во время нашего путешествия сюда.

Императрица засмеялась так, как ни разу до этого. Когда звук ее веселья заполнил зал, женщины со всех сторон по очереди захихикали, но ни одна из них не смеялась громче императрицы.

– Принц Райдэн? Добр? – императрица снова рассмеялась. – О, он, должно быть, был очарован твоей внешностью, даже несмотря на то, что ты несколько недель провела в грязи.

Ее сарказм трудно было не заметить. Погребенная под ним – вместе с неприкрытой искрой жестокости – Марико ощутила что-то гораздо более темное. Было очевидно, что императрица не любит принца Райдэна. Но просто попытка продемонстрировать ему свою неприязнь, издеваясь над его будущей женой, казалась… бесхитростной. Слишком предсказуемой.

«Возможно, она пытается узнать, счастлива ли я выйти замуж за принца Райдэна. И в свою очередь, узнать, могу ли я быть ей полезна, какими бы ни были ее цели».

Марико быстро сообразила.

Хотя всего минуту назад она отказалась от этой мысли, Марико решила, что лучше всего будет притвориться глупой, когда дело касается этого конкретного вопроса. Глупых девушек легко унижать, а женщины, как императрица, любили это почти так же, как многие мужчины, которых знала Марико. Она сглотнула и задержала дыхание, прикусив щеку изнутри почти до крови. Она позволила напряжению стать очевидным, надеясь, что они примут ее дискомфорт за смущение.

Оно казалось правдивым даже ей. Ибо было время, и не так давно, когда Марико не чувствовала ничего, кроме чистого ужаса, при мысли об унижении в комнате, полной шепчущего шелка.

И это время еще не прошло. Оно просто изменило форму. То, что когда-то было стыдом, превратилось в гнев и расчетливость.

А там, где был гнев, нет места стыду.

Марико склонила голову, ее глаза остановились на куске вылезшей из татами соломы рядом с ее левым коленом.

– Я благодарна принцу Райдэну, – говорила она полу. – Если он нашел во мне что-то приятное несмотря на мой грязный вид, то мне повезло. Он спас меня от судьбы, которую я не пожелала бы и злейшему врагу. Если он хоть мельком взглянет в мою сторону, я буду счастлива.

– Счастлива? – императрица сделала паузу. Выражение ее лица стало мрачным. – То есть ты счастлива удаче, подаренной тебе твоей жизнью?

Марико моргнула:

– Я…

– Ты не знаешь, что значит быть счастливой, – отрезала императрица. – Счастье – это не то, что можно найти здесь, при императорском дворе. Мы имеем лишь мгновения удовольствия. Собираем их и глубоко прячем в своих сердцах. И надеемся, что этого достаточно, чтобы заполнить любые дыры, оставленные нашей истиной.

Марико подняла взгляд, встречаясь глазами с императрицей. Тот же самый голос, в котором тщательно балансировали доброжелательность и презрение, изменялся все сильнее, пока она говорила. Стал высоким и почти задрожал. На мгновение Марико подумала, что императрица, возможно, вот-вот потеряет контроль над своими эмоциями и покажет всем присутствующим свою истинную сущность.

Но мгновение пронеслось мимо, и черты лица императрицы снова разгладились. Она махнула рукой, и из тени выбежал слуга, кладя еще одну шелковую подушку в центр зала, между рядами внимательных придворных дам. Марико задумалась, не прикажут ли ей сейчас туда пересесть. Чтобы женщины вокруг могли вскрыть ее многочисленные недостатки. Это было похоже на детский кошмар. Тот, в котором Марико была раздета догола и каждый ее изъян выставлен на всеобщее обозрение.

По комнате начали шептаться. Несколько молодых женщин наклонились вперед, словно были голодными пантерами, ожидающими своей очереди наброситься.

В задней части комнаты резко распахнулись раздвижные двери, и звуки переполоха разнеслись по воздуху. Зажатая между двумя императорскими гвардейцами, молодая женщина в простом белом кимоно тщетно пыталась освободиться. Ее руки были связаны за спиной, а лицо залито слезами.

Шепотки стали громче, когда стражники потащили девушку вперед. С всхлипом протеста она была вынуждена упасть на колени на шелковую подушку. Ее распущенные волосы запутались вокруг одной из перчаток гвардейца. Когда он рванул, чтобы освободиться, длинные темные пряди клубком упали вокруг шеи девушки.

В горле Марико сжалась жалость. Будь эта девушка прилично одета и без гримасы отчаяния на лице, Марико готова была поклясться, что она выглядела бы весьма впечатляюще, с такой-то прекрасной кожей и большими глазами.

Замешательство охватило Марико, отчего узел в ее животе еще сильнее затянулся.

«Что они собираются с ней сделать?»

– Хирата Сукэ, – начала императрица.

Голова молодой женщины упала вперед в сдавленном стоне.

– Д-да, моя госпожа. – Она всхлипнула, когда прижалась лбом к татами в жалком поклоне.

– Тебя обвиняют в том, что ты резвилась в саду с человеком ниже твоего положения.

Еще один всхлип.

– Это правда? – спросила императрица любезным тоном, как будто спрашивала о семье девушки.

– Я… я только улыбнулась ему, и мы…

– Прежде чем ты начнешь опровергать обвинения, знай: три дамы, присутствующие сейчас здесь, видели тебя с мальчишкой и готовы доложить об этом императору.

Сукэ на мгновение огляделась – на ее лице отразилась паника, – желая, чтобы кто-нибудь встал на ее защиту. Несколько других девушек примерно ее возраста отвели взгляды или пригубили чай, словно будущее Сукэ не решалось прямо у них на глазах. Поняв, что осталась совершенно одна, Сукэ снова всхлипнула.

– Ты должна сочетаться браком с сыном господина Торанага, не так ли? – продолжала императрица.

Сукэ не ответила.

Губы императрицы скривились.

– Немедленно отвечай мне, или мы оставим тебя мужчинам, чтобы они наказали тебя по своему усмотрению.

– Да, моя госпожа. – Сукэ поклонилась. – Я выйду замуж за старшего сына господина Торанага в конце лета.

Императрица в шелесте шелка вскочила на ноги, выражение ее лица было суровым.

– Значит, ты собираешься выйти замуж за одного мужчину, но бесстыдно резвишься с другим всего за несколько недель до вашего союза?

Взгляд Сукэ снова пробежался по комнате, но на этот раз она не искала союзника. Ее нижняя губа дрожала от предательства, когда она изо всех сил пыталась найти тех, кто стал источником ее несчастья.

– Да, моя госпожа.

Одна девушка, с бледным лицом в форме сердца, кашлянула, прочищая горло, и снова отвела взгляд.