Рекс Стаут
Даже в лучших домах
И вот теперь он хотел, чтобы мы расторгли контракт и не связывались с Барри Рэкхемом. Вероятно, это означало одно: не шевельнув и пальцем, мы нашли ответ на вопрос миссис Рэкхем, откуда у ее мужа карманные деньги. Очевидно, он принимал участие в операциях Арнольда Зека, которые Вулф как-то назвал незаконными, а некоторые – отвратительными. Ничего удивительного, что Зек не хотел, чтобы мы занялись одним из его людей. Все это стало ясно как божий день, но вот беда: мы опять нарвались на Зека, что по большому счету было не лучше, чем заполучить цилиндр со слезоточивым газом вместо доброй порции колбасок Дарста.
– А ведь он точно все разыграл, черт его побери! – пожаловался я. – Прямо как по нотам. Кто-то наблюдал за домом и видел, что я взял пакет, а потом распахнул дверь и вышел подышать на крыльцо. Они поняли, что коробку вскрыли, сообщили Зеку, и он тут же позвонил. Черт возьми, он мог даже…
Я умолк, так как заметил, что разговариваю сам с собой. Вулф меня не слышал. Он сидел в прежней позе, вперив взгляд в уголок бювара. Я захлопнул пасть, сел поудобнее и запасся терпением. Прошло добрых пять минут, прежде чем он заговорил.
– Арчи… – произнес он, взглянув на меня.
– Да, сэр?
– Сколько у нас было дел начиная с прошлого июля?
– Любых дел? Считая всякую мелочь? Э-э… сорок.
– Мне казалось – больше. Хорошо, скажем, сорок. В первый раз мы случайно перешли ему дорогу два года назад, а во второй – в прошлом году. Мы оба, он и я, занимаемся преступлениями. Причем его сети раскинуты настолько широко, что совершенно логично ожидать: один раз в год или в одном из сорока дел, за которые беремся, мы будем натыкаться на него. И все начнется сначала. – Он ткнул пальцем в сторону телефонного аппарата. – Эта штуковина зазвонит, и этот гнусный голос станет диктовать мне условия. Если мы уступим, то сможем жить здесь и зарабатывать средства к существованию лишь с его благословения. Если же откажемся повиноваться, то обречены постоянно пребывать в состоянии тревожной бдительности и одного из нас или даже обоих, возможно, убьют. Твое мнение?
Я потряс головой:
– Вы все разложили по полочкам. Мне не нравится ни то ни другое.
– Мне тоже.
– Если вы погибнете, я потеряю работу. Если убьют меня, вам останется только уйти на покой. – Я посмотрел на циферблат наручных часов. – Самое неприятное, что у нас даже нет недели на размышление. Сейчас двадцать минут первого, а к трем часам я должен быть в Хиллсайд-Кеннелсе. И мне еще надо поесть, побриться и переодеться. В том случае, если я поеду, конечно. Я поеду?
– Увы, – вздохнул Вулф. – Здесь-то собака и зарыта. Два года назад, когда мы занимались делом Орчарда[5], я взял ответственность на себя и проигнорировал угрозы этого человека. И в прошлом году, расследуя дело Кейна[6], поступил так же. Но теперь я не хочу и не стану повторять прежние ошибки. Я отдаю себе отчет в том, что обычно выбираю нужную стратегию, но не стану требовать, чтобы ты, отрабатывая свое жалованье, отправился туда и познакомился с мистером Рэкхемом. Если хочешь, можешь позвонить и отложить поездку до лучших времен.
Я вылупился на него:
– Вот, значит, как? Черт побери, неужели вы решили взвалить всю ответственность на меня?!
– Да. Я его боюсь. Если должностные лица и другие уважаемые граждане подчиняются приказаниям этого человека, почему я должен стать исключением?
– Ну и притворщик же вы, – терпеливо сказал я. – Хватит вешать мне лапшу на уши! Вы прекрасно знаете, что я скорее слопаю кусок мыла, чем позволю этому сукину сыну наступить себе на хвост. И мне прекрасно известно, что вы скорее намажете хреном устрицы, чем уступите ему. Работай мы поодиночке – другое дело, но коль скоро мы повязаны оба, другого выхода нет.
Вулф испустил душераздирающий вздох:
– Что ж, надо понимать, ты едешь?
– Да. Но при одном условии: «тревожная бдительность» наступает немедленно. Вы призовете Фрица с Теодором и объясните им, что́ нам угрожает. Обе двери постоянно будут на засове. Вы обещаете держаться подальше от окон. И еще: ничто и никто не должны пересекать порог нашего дома без моего ведома.
– Боже всемогущий, – он мрачно покачал головой, – да это же тюремный режим!
– Сперва испробуйте, потом говорите. Кто знает, может быть, десять лет спустя вы будете испытывать наслаждение от такого образа жизни?
Я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею, чтобы вызвать Теодора.
Вулф, набычившись, следил за мной.
Глава 3
Когда я повернул с Таконик-парквей на шоссе 100, часы на приборной панели показывали только 14:40, и я решил сделать маленький крюк. На пару миль, не больше. Поэтому в Пайнс-Бридже, сразу за мостом, я взял не влево, а вправо.
Я бы мало что выиграл, если бы направился прямиком к въезду в имение, помеченному здоровенным каменным столбом с высеченной на нем надписью: «ИСТКРЕСТ», поскольку оттуда увидел бы только подъездную аллею, которая змейкой извивалась вверх по косогору и исчезала в лесу.
Вместо этого я, не доезжая примерно мили, свернул на ухабистый проселок, поднимающийся в гору. На вершине прямая дорога тянулась между лугами. Я съехал на траву, остановился, вынул бинокль и нацелил линзы на верхушку ближайшего холма, чуть возвышавшегося над окружающими, где над кронами деревьев виднелись крыша и стены каменного особняка.
Сейчас, в начале апреля, когда листья еще не распустились, особняк, дворы и хозяйственные постройки лежали передо мной как на ладони. Я даже разглядел две сновавшие человеческие фигурки. Так вот, значит, каков он, Исткрест, законные владения беззаконного Арнольда Зека.
Вы понимаете, конечно, что есть масса способов преступить закон. Можно, например, проскочить на красный свет. А можно нанять подручных, сорвать свой куш и ловко замести следы, не забывая, разумеется, щедро вознаграждать помощников, поскольку попытка купить подобные услуги задешево грозит закончиться крахом. Как раз такими махинациями наш Зек и занимался уже более двадцати лет.
И вот теперь моему взору открывался Исткрест. В мои планы входило только одно: глянуть на него одним глазком с вершины холма. Самого Зека я никогда прежде не видел. И насколько мне известно, Вулф – тоже. Но сейчас, когда наши пути в третий раз скрестились, и, возможно, надолго, я решил, что имею право хотя бы полюбоваться его крышей и пересчитать трубы. И только. Уж слишком этот Зек таинственный и неуловимый. И вот теперь я хотя бы узнал, что на его крыше четыре трубы и у одной из них, в южном крыле, отвалились два кирпича.
Я развернул машину, пустившись в обратный путь, и, вы не поверите, то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, проверяя, не сел ли кто мне на хвост. Вот насколько серьезно я относился к Зеку. Хотя, честно говоря, самолюбие мое от этого сильно страдало, так что всю дорогу я нервничал, бесился и в итоге порядком устал.
До Берчвейла, резиденции миссис Рэкхем, отсюда было рукой подать, миль пять вокруг городка Маунт-Киско. Однако я ухитрился перепутать развилку и поэтому прибыл на место лишь в четверть четвертого. Въезд во владения нашей аристократки выглядел вполне респектабельно, хотя и неброско.
Я преспокойно ехал, и вдруг, откуда ни возьмись, с левой стороны возникла аккуратная маленькая табличка:
ХИЛЛСАЙД-КЕННЕЛС
Доберманы-пинчеры
Протиснувшись в узкие воротца и прокатившись по узкой же аллее, я миновал дом, въехал на прямоугольную, посыпанную гравием площадку и поставил машину в углу возле какого-то деревянного строения.
Когда я вылезал, откуда-то раздался возглас и тотчас из-за куста выпрыгнула свирепая дикая зверюга и молнией метнулась ко мне. Я застыл на месте, а правая рука автоматически взлетела к левой подмышке, к кобуре.
– Назад! – Женский голос, отдавший команду, был резок, как удар хлыста.
Зверь, с которым меня разделяло не более десяти шагов, мигом развернулся и потрусил к женщине, появившейся на краю площадки. Затем опять развернулся и замер в изящной позе, не спуская с меня глаз, великолепный и смертельно опасный.
С удовольствием всадил бы в него пулю! Терпеть не могу злобных псов, которые заранее видят в вас врага и заставляют лезть из кожи вон, чтобы доказать свое алиби! Нет, порядочный пес должен быть по убеждениям демократом.
К женщине присоединился мужчина. Они приблизились ко мне.
– Мистер Гудвин? – спросила женщина. – Мистер Лидс был вынужден уехать по делам, но скоро вернется. Меня зовут Аннабел Фрей.
Она шагнула вперед с протянутой рукой, и мы поздоровались.
Я получил первую возможность проверить хоть что-то из сказанного миссис Рэкхем и поставил ей пятерку за честность. Если помните, она сказала, что ее невестка – писаная красавица. Возможно, нашелся бы чудак, попытавшийся это оспорить. Скажем, тот, кому не по душе широко расставленные глаза или кому розовые щечки милее смуглой кожи. Что до меня, то я никогда не придираюсь к мелочам. Нужно шире смотреть на вещи.
Она представила мне своего спутника, которого звали Хэммонд, и мы пожали друг другу руки. Он был плотно сбитый, средних лет, в ярко-синей рубашке, рыжевато-коричневой куртке и серых слаксах – потрясающее сочетание! Иное дело я – в безукоризненном твидовом костюме от «Фради», ослепительно-белой рубашке и темно-бордовом галстуке.
– Пожалуй, дождусь Лидса в машине, – сообщил я. – Не стану рисковать, когда такой хищник рыщет на воле.
– Дюк вовсе не рыщет на воле – он гуляет со мной, – рассмеялась Аннабел. – Да он и не собирался нападать на вас. Остановился бы в трех шагах, на расстоянии прыжка, и подождал бы моей команды. Вы не любите собак?
– Смотря каких. Если вы имеете в виду четвероногого друга, для которого разделяющая нас дистанция лишь расстояние для прыжка, то по отношению к нему я пребываю в состоянии тревожной бдительности. Да-да, именно тревожной бдительности.
– Господи помилуй! – (Длинные пушистые ресницы взлетели над темно-синими глазами.) – Вы всегда так странно выражаетесь? – Она перевела взгляд на Хэммонда. – Ты слышал, Дана?
– Да, и полностью с ним согласен, – ответил тот, – что для тебя, впрочем, не тайна. Не боюсь в этом признаться. Возможно, хотя бы тогда ты поймешь, на какие жертвы я иду, лишь бы побыть с тобой. Когда ты открыла клетку и этот зверь выскочил наружу, я почувствовал, что волосы у меня на голове встали дыбом.
– Знаю, – презрительно фыркнула Аннабел Фрей. – И Дюк тоже знает. Пожалуй, пойду запру его.
С этими словами она повернулась и зашагала прочь, обронив что-то псу, который послушно засеменил следом. Вскоре они скрылись из виду, завернув за угол строения. Чем-то они были похожи – молодая женщина и пес. Возможно, движениями, упругими и грациозными, или походкой, быстрой и немного нервозной.
– Теперь мы вздохнем свободнее, – поздравил я Хэммонда, проводив парочку взглядом.
– Ничего не могу с собой поделать, – пожаловался Хэммонд, чуть раздраженно, как мне показалось. – Я и так не питаю симпатий к собакам, а эти твари… – Он передернул плечами. – Я бы охотнее водил дружбу с тиграми.
Вскоре Аннабел вновь присоединилась к нам, съязвив что-то по поводу прически Хэммонда. Я заметил, что могу преспокойно дождаться Лидса и сам, если у них есть свои дела, но она не согласилась.
– Мы хотели на вас посмотреть, – ни с того ни с сего брякнула она. – Во всяком случае, я. А мистер Хэммонд просто пришел за компанию. Поверьте, хотя вы и Арчи Гудвин, я не стала бы сломя голову нестись на другую сторону улицы, чтобы поглазеть на вас. Однако, признаюсь, мне любопытно понаблюдать, как вы работаете. Сами знаете, как трудно создать репутацию. И мне интересно, насколько соответствует своей славе знаменитый сыщик. Откровенно говоря, я уже настроена скептически. Вы выглядите слишком молодо, одеваетесь слишком элегантно. К тому же, если вы и впрямь опасались, что пес вас укусит, вам следовало бы принять какие-то меры… Ой, откуда взялась эта штука? Что вы делаете?!
Порой мне случается выхватить пистолет не слишком-то ловко. Однако на сей раз он словно сам прыгнул мне в руку, выскочил как чертик из коробки. Я держал его дулом кверху. Хэммонд издал какой-то сдавленный звук и отпрянул.
– Пустяки, – ухмыльнулся я, – решил пустить пыль в глаза. Понравилось? Хотите попробовать еще разок? Науськайте его на меня из-за того же куста. Готов биться об заклад на любую сумму до двадцати пяти центов, что ему до меня не добраться. – Я засунул пушку в кобуру. – Вы готовы?
Она заморгала:
– Вы и в самом деле способны на такое?
Хэммонд вдруг хихикнул. Такой представительный, солидный, с виду банкир, и надо же – такой конфуз. Но что случилось, то случилось – он хихикнул.
– Не шути с ним, Аннабел, – посоветовал Хэммонд. – Он может.
– Конечно, – добавил я, – при этом вы окажетесь на одной линии, а мне не доводилось прежде стрелять по нападающим псам, так что мы оба с вами рискуем. Мне только не по нутру ваш скептицизм. Ну да ладно, сейчас проверим.
Ошибка! А все мой дурацкий характер. Я готов был лягнуть себя за эту промашку. Для человека моего возраста совершенно естественно наслаждаться общением с женщиной ее лет, девица она, жена или вдова. Тем не менее у меня должно было хватить здравого смысла, чтобы понять, во что я могу вляпаться.
Стоило ей только ввернуть, что она хотела понаблюдать за моей работой, как я уже разинул варежку и заглотнул наживку целиком, вместе с крючком. В итоге я битый час строил из себя умника и притворялся, что кровь из носу должен разобраться, кто отравил собаку Лидса, когда на самом деле мне было глубоко на это наплевать. Не подумайте, что я заступаюсь за отравителей собак, просто мне было не до них.
Вскоре появился Кэлвин Лидс, прикатил в видавшем виды фургончике с кузовом, переоборудованным под большую проволочную клетку. И мы вчетвером отправились смотреть псарню и округу. Лидс вводил меня в курс дела, я задавал умные вопросы и делал пометки в блокноте.
Потом мы перекочевали в дом, где принялись обсуждать использованный яд, способ отравления, возможных подозреваемых и так далее. Я даже притомился. Мне ведь приходилось играть роль. И не только для того, чтобы ни одна живая душа не угадала истинную цель моего приезда. Аннабел была слишком хорошенькая, чтобы я стерпел ее скептический настрой. А самое смешное, что отравленный пес даже не издох. Он жил и здравствовал. Я же так пыхтел и старался, словно для нас с Ниро Вулфом это было самое крупное дело за весь год. В итоге Лидс просто так, за здорово живешь, заполучил детективной работы на добрых полсотни долларов. Никого мы, естественно, на чистую воду не вывели. Но вы бы только послушали, какие каверзные вопросы я задавал!
Когда Аннабел и Хэммонд оставили нас, чтобы вернуться в Берчвейл, я расспросил Кэлвина Лидса о Хэммонде, который, вообразите себе, и в самом деле оказался банкиром. Да еще каким – вице-президентом компании «Метрополитен траст», занимавшейся всеми финансовыми делами миссис Рэкхем после смерти ее первого мужа.
Когда я съехидничал, что, похоже, Хэммонд собирается заняться также, причем всерьез, и невесткой миссис Рэкхем, Лидс пробурчал, что ничего такого не заметил. Я спросил, кто еще ожидается за обедом.
– Вы и я, – ответил Лидс.
Он не спеша потягивал виски из высокого стакана. Мы сидели в небольшой гостиной его домика, где не было ничего примечательного, кроме бесчисленных фотографий собак на стенах. На улице Лидс передвигался с энергичной живостью, способной сделать честь многим людям вдвое моложе. Теперь же он расслабленно раскинулся на диване. Он напомнил мне одну из собак, которую мы видели во время экскурсии. Та псина нежилась на солнышке у дверцы своей клетки.
– Вы и я, – сказал Лидс, – а также моя кузина, ее муж, миссис Фрей, с которой вы уже познакомились, Хэммонд и еще один политический деятель, всего семеро…
– Что за политический деятель?
– Оливер А. Пирс.
– Я на короткой ноге с целей кучей политиканов, но о таком не слышал.
– Только не говорите ему об этом, – хмыкнул Лидс. – В свои тридцать четыре он добрался лишь до законодательного собрания, но потерял несколько лет из-за войны, как и многие другие молодые люди. Дайте ему шанс. Один, больше не надо.
– А кто он, друг семьи?
– Нет, и это очко в его пользу. – Лидс снова хмыкнул. – Когда он впервые появился здесь прошлым летом, то приехал как гость миссис Фрей. Во всяком случае, она его пригласила. Но очень скоро один из них, видно, поднадоел другому. Однако Пирс не терял времени зря: успел познакомиться с Линой Дэрроу и втюрился в нее по уши.
– Кто такая Лина Дэрроу?
– Секретарша моей кузины… Кстати, она тоже будет за ужином, так что выходит восемь. Не знаю, кто позвал его… Возможно, кузина… Но приехал он, такой занятой деятель, только ради Лины Дэрроу. – Лидс усмехнулся. – В свои годы мог бы быть поосмотрительнее.
– Вы невысокого мнения о женщинах, верно?
– Они мне безразличны. – Лидс прикончил виски. – А с кем бы вы на моем месте предпочли жить – с такими изумительными животными или с женщиной?
– С женщиной, – убежденно ответил я. – Правда, я еще не выбрал ее, ведь их так много. Но даже если она вдруг окажется сукой, то я искренне надеюсь, что не одной из ваших. Мне нужна такая, которую можно без опаски спускать с поводка. – Я махнул рукой. – Впрочем, оставим это. Вам больше по душе собаки, и на здоровье. А миссис Фрей тоже считается членом семьи?
– Да, – лаконично ответил он.
– Миссис Рэкхем держит ее при себе в память о погибшем сыне? Или это помогает от невроза?
– Не знаю. Спросите кузину сами. – Лидс выпрямился и встал на ноги. – Вы, конечно, знаете, что я возражал против ее визита к Ниро Вулфу. И поехал с ней только потому, что она настаивала. Не представляю, на что она надеется. Вред ее затея принесет наверняка, это как пить дать. По-моему, вам не стоило приезжать сюда. Однако коль скоро вы здесь, то мы с таким же успехом можем пойти к ним и пить их виски, а не мой. Пойду умоюсь.
И он вышел.
Глава 4
Лидс предоставил мне выбор: либо ехать с ним, что заняло бы три минуты, либо пройти по лесной тропинке. Я проголосовал за пешую прогулку. До опушки леса было рукой подать, около сотни ярдов от угла псарни.
Денек выдался довольно теплым для начала апреля, но стоило солнцу скрыться за вершиной холма, как воздух заметно посвежел, и я невольно ускорил шаг, что, впрочем, было вполне оправданным, так как едва поспевал за Лидсом. А Лидс несся закусив удила. Когда я выразил недоумение по поводу того, что ни в лесу, ни на открытом месте нам не попалась ни одна изгородь, он пояснил, что его земля всего лишь уголок поместья миссис Рэкхем, который она отвела ему под застройку уже довольно давно.
Заключительную часть пути мы проделали по извилистой гравийной дорожке, которая змеилась между лужайками, кустами, деревьями и клочками голой земли. Честно говоря, сельская жизнь стала бы куда краше, если бы удалось отменить закон, запрещающий прокладывать между примыкающими владениями прямые дорожки. А то получается, что чем крупнее и богаче имение, тем более извилисты тропы между угодьями и тем труднее соседям навещать друг друга.
Как бы то ни было, в конце концов мы с Лидсом, успешно преодолев замысловатый лабиринт, достигли имения миссис Рэкхем и вошли без звонка или стука, из чего я заключил, что Лидс считался здесь своим.
Все шестеро присутствующих собрались в комнате, бывшей длиннее и шире дома Лидса. Она была устлана двадцатью коврами, так и норовившими выскользнуть у меня из-под ног, и заставлена примерно сорока предметами, пригодными для сидения. Несмотря на ломящийся от напитков передвижной бар, мне показалось, что должное веселье еще не воцарилось, потому что встретили нас с Лидсом так, словно более замечательного события не случалось целую вечность. Лидс представил меня гостям и хозяйке, поскольку считалось, что я не знаком с миссис Рэкхем, а затем, когда мне подали напиток, Аннабел Фрей прочитала лекцию о том, как я работаю. Оливер А. Пирс, государственный муж, тут же загорелся и потребовал, чтобы я продемонстрировал свое искусство, учинив каждому из них допрос с пристрастием как подозреваемому в отравлении собаки. Я отбрыкивался, но они настаивали, и мне пришлось уступить. Увы, на сей раз я выступил без привычного блеска.
Пирс оказался ловким малым. Его поведение подчинялось закону природы, который определяет особую, неповторимую манеру общения народного избранника со всеми, кто уже достиг возраста избирателя. Правда, природное чутье и отменная реакция позволяли ему легко маскировать этот недостаток, хотя он был примерно одних лет со мной. Впрочем, фигурой он мне тоже не уступал, высокий, широкоплечий, с располагающим, честным лицом и улыбкой, которая зажигалась в долю секунды, как лампа-вспышка. Я завязал узелок на память, чтобы проверить, не в его ли избирательном округе живу. Карьера ему, конечно, обеспечена, вопрос лишь в том, как высоко и как скоро он взлетит.
Если вдобавок к собственным талантам и достоинствам Пирс сумеет заполучить в свою упряжку еще и Лину Дэрроу, то взлетит он очень высоко и очень скоро. На первый взгляд она была моложе Аннабел Фрей, лет двадцати шести, и я никогда не видел более прелестных глаз. Она их явно недооценивала или излишне скромничала. Когда я допрашивал ее, она прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза выдали, что она в два счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за нос, практиковалась или же просто пыталась сойти за простушку.
Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще и ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вулф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких, как он, пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого вечера – и увидите там шестерых, а то и восьмерых Барри Рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности, если не считать длинных отполированных ногтей, утомленных или, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и все с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда. Впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованье у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.
Однако к тому времени, когда, покончив с десертом, мы встали из-за стола, чтобы перейти в гостиную пить кофе, я так и не справился с этой головоломкой. Сперва я подумал, что он просто не может быть таким умным, что он везучий недотепа, который по счастливому стечению обстоятельств попался на глаза миссис Рэкхем и сумел подобрать к ней ключик, но при дальнейшем наблюдении я пересмотрел эту точку зрения. С женой он держался вполне достойно, без малейших признаков заискивания и раболепства. А за обедом затеял спор с Пирсом по поводу налогообложения доходов с недвижимости и без малейших усилий загнал сего достойного политика в угол и посадил в лужу. Потом весело посмеялся, встал на позицию поверженного противника и торжествовал новую победу, выставив на посмешище Дану Хэммонда.
Я решил, что правильнее будет начать все сызнова.
По дороге в гостиную ко мне пришвартовалась Лина Дэрроу.
– Почему вы так на меня напустились?! – без обиняков выпалила она, и я сказал, что ничего подобного.
– Нет-нет, еще как напустились! Вы очень старались доказать, что собаку отравила я. С другими вы держали себя более пристойно. – При этих словах она легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей руки.
– Еще бы! – признался я. – Но ведь для вас подобное не в новинку? Когда мужчины держат себя с вами менее пристойно, чем с другими?
– Благодарю вас. Но я вполне серьезно. Вы же знаете, я скромная работающая девушка.
– О да. Потому я и решил на вас отыграться. Еще, впрочем, потому, что вы явно строили из себя простушку.
Мы вошли в гостиную, и тут же к нам подлетел законодатель Пирс, который умыкнул Лину Дэрроу. Моим первым побуждением было вызвать его на дуэль, но потом я решил не связываться. Мы все сгрудились у камина, попивали кофе и толкли воду в ступе, пока кто-то не предложил включить телевизор, что Барри Рэкхем и сделал. Потом они с Аннабел выключили свет. Когда все удобно устроились вокруг экрана, миссис Рэкхем куда-то вышла. Немного позже, когда я, сидя в полумраке, уныло пялился на рекламу какой-то косметики, неясное чувство поведало мне о приближающейся опасности, и я резко обернулся. И точно: у самого моего локтя восседал здоровенный (в темноте у страха глаза велики) доберман-пинчер и таращился на экран.
Сидевшая чуть позади чудовища миссис Рэкхем, по-видимому, неверно истолковала мой жест и, пытаясь перекричать голос диктора, поспешно воскликнула:
– Не надо его гладить!
– Не буду, – заверил я с выражением.
– Не беспокойтесь, он умеет себя вести, – добавила она. – Он обожает смотреть телевизор.
Она продвинулась вперед, увлекая за собой четвероногого любителя телевизионных передач. Когда они миновали Кэлвина Лидса, преданное создание приостановилось, чтобы обнюхать его, и удостоилось поглаживания по голове. Никто другой проявить подобную фамильярность не рискнул.
Так мы сидели и бессмысленно глазели на экран добрых девяносто минут, до половины одиннадцатого. Я так и не сумел составить определенного мнения о Барри Рэкхеме. К сожалению, телевидение подрубает сыскной бизнес на корню. Раньше, оказавшись в подобном обществе в чьем-нибудь доме или на квартире, вы получали превосходную возможность раздобыть ценные сведения, толкаясь среди гостей, наблюдая, разговаривая и держа ушки на макушке. Теперь же, когда включают телевизор, вы можете с таким же успехом остаться дома в постели. Лиц в темноте не разглядеть; брошенных кем-то реплик не расслышать, если это не истошный визг; и даже глубоко личные обстоятельства, например изменилось ли скептическое отношение к вам молоденькой вдовушки, уточнить не удается. В кинотеатре можно, по крайней мере, держаться за руки.
Тем не менее в конце концов рыбка вроде бы клюнула. Когда наконец выключили телевизор и мы поднялись размять затекшие конечности, Аннабел предложила подбросить нас с Лидсом до его дома. Лидс сказал, что мы лучше пройдемся пешком. И тогда Барри Рэкхем, который словно ненароком приблизился ко мне, осведомился, не слишком ли утомила меня телепередача. Я ответил, что нет, могло быть и хуже.
– Думаете, вам удастся изобличить отравителя? – поинтересовался он, потряхивая стаканом, так что льдинки тихонько звякали.
– Не знаю, – пожал я плечами. – Как-никак прошел целый месяц.
– Вот именно потому так трудно в это поверить, – кивнул он.
– Да? Во что же?
– Что он ждал целый месяц, а потом вдруг решил раскошелиться на Ниро Вулфа. О гонорарах Вулфа все наслышаны. Лидсу он не по карману. – Рэкхем растянул губы в улыбке. – Возвращаетесь в город сегодня?
– Нет, остаюсь переночевать здесь.
– Разумно. Ночью ехать небезопасно. А в воскресенье в это время года движение здесь не слишком оживленное, если вы, конечно, выедете рано. – Он ткнул меня в грудь указательным пальцем. – Вот-вот, если выедете рано. – И отчалил.
Аннабел зевала, а Дана Хэммонд смотрел на нее во все глаза, словно приехал в Берчвейл только для того, чтобы наслаждаться ее зевками. Лина Дэрроу поглядывала то на меня, то на Барри Рэкхема, делая вид, будто на самом деле ее лучезарные взгляды предназначаются вовсе не мне. Доберман-пинчер стоял настороже, а Пирс футах в десяти от него – на целый фут больше длины прыжка, – почитая себя в безопасности, разглядывал пса с таким выражением на лице, что я невольно ему посочувствовал, хотя прежде особого сочувствия к политическим деятелям не питал.
Кэлвин Лидс и миссис Рэкхем тоже рассматривали пса, но выражения их лиц были совсем другие.
– Как минимум на два фунта тяжелее, чем надо, – проронил Лидс. – Ты перекармливаешь его. – (Миссис Рэкхем запротестовала, что вовсе нет.) – Значит, мало выгуливаешь.
– Да, – вздохнула она. – Ничего, теперь я буду здесь почаще и займусь им как следует. Сегодня я была занята. Пожалуй, я выведу его сейчас. Замечательная ночь для прогулки… Барри, ты не составишь мне компанию?
Тот отказался. Очень мило, впрочем. Миссис Рэкхем обратилась с тем же предложением к остальным, но желающих не нашлось. Тогда она предложила проводить нас с Лидсом до дому. Лидс возразил, что она ходит слишком медленно, а ему уже давно пора быть в постели, поскольку он встает в шесть. И двинулся к выходу, велев мне следовать за ним, если я и вправду иду.
Мы пожелали всем доброй ночи и откланялись.
Ночь стояла довольно холодная. По небу рассыпалось несколько звезд, но луны не было, так что в одиночку, да еще без фонаря, я наверняка сбился бы с лесной дорожки и блуждал бы до утра. Лидсу же фонарик был бы только помехой. Он уверенно вышагивал с той же скоростью, что и днем, а я, чертыхаясь, поспешал за ним, то и дело спотыкаясь о корни и поскальзываясь на камешках, а однажды даже потерял равновесие и плюхнулся наземь. Представляете, какой охотник на оленей получился бы из меня? Когда мы приблизились к псарне, Лидс подал голос, и до моих ушей донесся шорох множества лап, но никто из этих тварей даже не тявкнул. Ну скажите сами, кому нужна собака, не говоря уже о тридцати и сорока, у которой не хватает сердечности даже для того, чтобы залиться лаем, радуясь возвращению хозяина?
Лидс сказал, что после покушения на собаку он теперь всегда обходит свои владения, прежде чем отправиться на боковую. Я вошел в дом и поднялся в крохотную комнатку, где оставил свою сумку. Когда Лидс вернулся, поднялся наверх и зашел спросить, все ли у меня в порядке, я сидел на кровати в пижаме, почесывая шею и ломая голову над прощальными репликами Барри Рэкхема. Я рассеянно ответил, что все замечательно, Лидс пожелал мне спокойной ночи и ушел в свою комнату, расположенную напротив моей через маленький коридор.
Я открыл окно, выключил свет и забрался в постель, однако три минуты спустя понял: не тут-то было. Обычно я гоню прочь любые мысли в тот миг, когда приклоняю голову к подушке. Если какая-то дума все же застревает в лабиринте моих извилин, я даю себе три минуты, и ни секундой больше, чтобы изгнать ее оттуда. Потом я отключаюсь. Но сегодня, ясное дело, в моем мозгу угнездился Барри Рэкхем. Я должен был со всей определенностью решить, знает ли он истинную причину моего появления. Или же принять твердое решение, что повременю с этим до утра. Размышляя так, я вылез из постели и уселся на стул.
Прошло минут пять, а может, и пятнадцать, не знаю. Единственное, чего я добился, так это того, что сумел выкинуть Барри Рэкхема из головы, убедив себя, что утро вечера мудренее. Парень оказался слишком крепким орешком. Приняв наконец решение, я с удовольствием нырнул в постель, потратил десять секунд на то, чтобы удобно расположиться на непривычном матрасе, и на сей раз, кажется, преуспел…
