bannerbannerbanner
Самая удивительная повесть в мире

Редьярд Джозеф Киплинг
Самая удивительная повесть в мире

Полная версия

– Клянусь Юпитером! – сказал он наконец, покачивая головой. – Я так засмотрелся на огонь, что у меня закружилась голова. Что я там наболтал?

– Кое-что о галере для нашей книги.

– Да, теперь я вспоминаю. Ведь я получу за это двадцать пять процентов прибыли, не правда ли?

– Вы получите, сколько вам будет угодно, когда я издам эту вещь.

– Мне бы хотелось, чтобы это уж было точно. А теперь я должен идти. У меня… у меня сегодня назначено свидание.

И он ушёл.

Если бы глаза мои видели ясно, я должен был бы знать, что это отрывочное бормотанье у камина было лебединой песнью Чарли Мирса. Но я считал это лишь прелюдией к более полному откровению. Наконец-то, наконец-то я буду в состоянии провести властителей жизни и смерти!

Когда Чарли явился ко мне в следующий раз, я встретил его с восторгом. Он был нервно возбуждён и сконфужен, но глаза его блистали оживлением и губы раздвигались в улыбке.

– Я написал поэму, – сказал он и с волнением прибавил: – Это лучшее, что я когда-либо создал. Прочтите её.

Он сунул поэму мне в руку, а сам отошёл к окну.

Я только вздохнул потихоньку. Раскритиковать поэму, т. е., иначе говоря, расхвалить её, заняло бы у меня не больше получаса времени, и это вполне удовлетворило бы Чарли. Но я недаром вздыхал: Чарли, отступив от своего излюбленного метрического размера, прибег на этот раз к короткому и отрывистому стихосложению и снабдил каждый куплет особым припевом. Вот что я прочитал:

 
Прекрасен день, бодрящий ветер
Несётся над холмами,
И нагибает в лесу деревья,
И молодые поросли он клонит долу!
Бушуй, о ветер; в крови волнение,
И твой покой ему не нужен.
Она стала моя, о небо!
И ты, земля, и серое море! Она – моя!
Пусть мрачные скалы услышат мой голос!
Пусть радость разделят, хоть камни они!
Моя! Я желал её! О добрая мать – земля!
Возрадуйся! И ты, весна,
Ликуй со мною. Моя любовь вдвойне заслужила
Всю пышность ваших полей.
И пусть хлебопашец, работая плугом,
Почувствует мою радость
За ранней бороньбой.
 

– Да, это ранняя бороньба – вне всякого сомнения, – сказал я, чувствуя глубокую тоску в сердце.

Чарли засмеялся, но ничего не сказал.

 
О, красное облачко заката, расскажи повсюду,
Что я победитель! Приветствуй меня, о Солнце,
Главный хозяин и неограниченный властелин
Всего живущего!
 

– Хорошо? – спросил Чарли, заглядывая мне через плечо.

Я находил, что это не только не хорошо, но просто плохо, но он уже протягивал мне фотографию девушки с кудрявой головкой и глупенькой, беспечной мордочкой.

– Ну, разве она не восхитительна? – шепнул он, красный до самых кончиков ушей и весь восхищённый розовой тайной своей первой любви. – Я ничего не знал, ни о чем не думал: это было как удар грома.

– Да, это всегда приходит, как удар грома. Вы очень счастливы, Чарли?

– Боже мой, она… она любит меня!

Он уселся и ещё раз повторил про себя эти слова. А я смотрел на его безусое молодое лицо, на узкие плечи, привыкшие сгибаться над конторкой, и спрашивал себя, как, когда и где он любил в своих прошлых жизнях.

– Но что скажет ваша мать? – живо спросил я.

– Пусть хоть проклянёт, мне все равно!

Я деликатно дал ему понять, что если и есть вещи на свете за которые не страшно навлечь на себя проклятие, то из их числа надо исключить проклятие матери; а он все расписывал её, как, вероятно, Адам расписывал первозданным животным величие, и нежность, и красоту Евы. При этом я случайно узнал, что она была помощницей табачного торговца, имела слабость к красивым платьям и уже успела раза четыре сказать Чарли, что ни один человек в мире ещё не целовал её.

Чарли все говорил и говорил без конца, между тем как я, отделённый от него расстоянием в тысячи лет, созерцал начало всех вещей. И теперь я понял, почему властелины жизни и смерти так заботливо закрыли за нами двери воспоминаний. Они сделали это для того, чтобы мы не могли вспомнить наших первых, самых восхитительных увлечений. Если бы они этого не сделали, наш мир за какие-нибудь сто лет остался бы без обитателей.

– Ну а что же вы скажете ещё относительно этой галеры? – спросил я ещё более весёлым тоном, когда разговор на минутку прервался.

Чарли взглянул на меня так, как будто слова мои задели его.

– Галера? Какая там галера?.. Ради самого неба, бросьте свои шутки, дружище! Это очень серьёзно. Вы не можете себе представить, как это серьёзно!

Гриш Чондер был прав. Чарли был одержим любовью женщины, которая убивает воспоминания, и чудеснейшая в мире история никогда не была написана.

Рейтинг@Mail.ru