RedDetonator
Чингисхан. Сотрясая вселенную

Глава четвертая. Зимняя жестокость

30 декабря 401 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

– Слетай за стрелами, – велел Эйрих Эрелиеве.

Сестра быстро сбегала к щиту и повыдергивала оттуда стрелы.

Как и ожидал Эйрих, те знания, что имелись у него в голове, помогли существенно ускорить освоение навыка меткой стрельбы. Если еще два месяца назад он едва мог попасть в саму мишень, то сейчас, после интенсивных упражнений, он попадал в очерченный углем круг с дистанции в двадцать шагов, с пятидесяти шагов результаты были хуже, но дело в луке и стрелах, ведь детские лук и стрелы (чего еще ожидать от землепашцев) были скверного качества, сделанные неумело, без должного прилежания. Но даже такого инструмента достаточно, чтобы приучить руки к судьбе рук мастера-лучника.

У Эрелиевы дела обстояли куда хуже. Пусть она занимается не меньше, чем Эйрих, наука дается ей тяжелее. И в этом видится разительное отличие между ними. Эйрих в голове знает, как надо метко стрелять, знает, как правильно брать упреждение и как нужно обращаться с луком. Эрелиева всего этого не знает, ей просто неоткуда все это знать, но она всерьез намерена в совершенстве освоить лук. Зачем ей это? Может, она и маленькая, но уже достаточно умная, чтобы понимать, откуда взрослые берут сочное мясо. А главное, она прекрасно понимает, как именно получают оленину. И ей хотелось не просто есть оленину, а добывать ее самой.

В отличие от Валамира и Видимира, не рискнувших браться за заведомо сложное дело, Эрелиева имела амбиции и верила в свои силы. Эйрих не мог ее за это не уважать.

Сестренка вернулась с пучком стрел в руках.

– Как у тебя все это получается? – спросила она. – Ты попал в сердце тремя стрелами из пяти!

Тут больше повлияла удача, нежели мастерство, но Эйрих должен был держать марку.

– Усердно тренироваться надо, – произнес он гордо.

– Хотела бы я так же метко стрелять… – мечтательно произнесла Эрелиева.

Эйрих не сомневался, что у нее перед глазами сейчас была картина, в которой она тащит из леса рогатого оленя, подстреленного и добитого лично ею.

– Не время предаваться бессмысленным мечтаниям! – пресек он игру ее воображения, передав самодельный колчан. – Берись за лук и стреляй! А потом мы пойдем в лес, попробуем прикончить хотя бы одного кролика.

Сестренка с грустью вздохнула, видимо, греза была особенно сладкой, после чего взяла лук и начала прицельную стрельбу.

Эйрих внимательно следил за тем, как она держит лук, как целится и как берется за следующую стрелу в колчане. Колчан, к слову, он сделал сам. Сам вырезал деревянный каркас, сам обшил его кроличьей кожей и сам соорудил удобные ремни, правда, без возможности регулирования, так как нет металлических застежек, а из кости получается всякая ненадежная ерунда. Возможно, он просто не умеет делать, а возможно, что из кости просто не выйдет ничего толкового. Скорее первое, чем второе. Эйрих умел признавать, что есть области ремесла, которые ему недоступны…

Эрелиева отстрелялась. Эйрих сбегал к щиту и понял, что сестренка дважды попала в сердце (так они называли центр мишени). Тоже в большей степени удача.

– Хороший результат, но я бы, окажись на твоем месте, не расслаблялся, – вернулся он к Эрелиеве. – Моя очередь стрелять.

Результаты тренировок видны даже родителям, которые, судя по всему, втайне гордились Эйрихом и Эрелиевой. Тиудигото стала более благосклонна к ним двоим, иногда выделяя особо жирные куски мяса в похлебку, а Зевта довольно кивал и хмыкал, когда проходил мимо их самодельного стрельбища. В остальном разницы никакой, но все изменится, когда они завалят оленя или, чем Эрлик не шутит, кабана или лося…

«Надеяться на хорошую добычу не стоит, – подумал Эйрих. – Тут на десятки кочевок^[12] вокруг все повыбито…»

Вероятно, везде, где живут готы, с добычей очень плохо. Все надеются на что-то… И тут Эйрих вспомнил о Хумуле, погрызенном волками. На прошлой неделе он выходил на охоту, что косвенно свидетельствовало о восстановлении его здоровья. Раньше он лежал дома, его посещали знахарка Эмилона и священник Григорий. Первая делала ему припарки, а второй регулярно отпускал грехи, на случай, если Хумул внезапно преставится, и Эйриха несколько настораживало такое отношение. А как же вера в лучший исход?

«Все-таки люди Христа у нас были несколько другими…» – подумал Эйрих, припоминая поведение представителей племен кереитов и найманов, прослывших христианами.

Они называли себя несторианами, тоже поклонялись Христу, но Чингисхан воевал против них отнюдь не из-за несоответствия верований. На кону была власть в степи, остальное – это бессмысленная пыль.

Тут в дом забежали Валамир и Видимир.

– Пойдем, узнаем, – позвал Эйрих сестру. – Судя по их возбужденным лицам, что-то случилось.

Когда они вошли в дом, братья уже наперебой что-то рассказывали Тиудигото, сидящей перед очагом и зашивающей прореху на своем платье. Она была не удивлена новостями, так возбудившими братьев, а Эйрих наконец-то получил подтверждение тому, о чем уже много месяцев догадывался. Вождь Брета принял посланников от верховного вождя Хисарны. Хисарна сообщил, что совет племени принял решение: зимнему набегу на южные земли быть.

Валамир вдохновенно вещал, цитируя послание верховного вождя:

– …Римляне достаточно испытывали наше терпение! Пришло время взять свое и прокормить наши семьи в эту зиму! Каждый муж, способный держать оружие, получит это оружие на время набега!..

Эйрих не слушал дальше, потеряв интерес к происходящему в доме. Он улыбался своим мыслям. Ему никто не говорил, но он был практически уверен, что еду на зиму будут брать у римлян. Они ведь очень удачно и своевременно запаслись зерном на зиму. И так совпало, что готам тоже нужно зерно. Смогут ли римляне отстоять свое право на выживание этой зимой?

Вообще, к римлянам у Эйриха сложилось очень неоднозначное отношение. С одной стороны, поговаривали, будто их держава простирается на тысячи уртонов^[13] на юг и восток, есть некие «легионы», многочисленные и сильные войска. С другой стороны, их держава близка к закату, потому что они предпочитают нанимать племена вроде готского, чтобы защищать северные границы от других варваров.

Нечто подобное Эйрих видел в Хорезме^[14], где часть войска состояла из кипчаков, это было связано с тем, что предпоследний в истории хорезмшах по матери был кипчаком и уступал их влиянию. Такое заигрывание с посторонней и чуждой силой – Эйрих отчетливо понимал коренное различие между кочевниками и землепашцами – это путь к верной гибели.

«Либо ты защищаешь свою землю сам, – подумал он, – либо уже не твою землю защищает кто-то другой».

А есть еще вторая римская держава, расположенная на западе. Там свой император, но проблемы те же. Ослабшие от ветхости империи – это то, что Темучжин любил больше всего. Они, как правило, были богаты, но уже не так сильны, как в былые времена. Можно снискать вечную славу и обрести невиданные богатства, если сокрушить таких исполинов. Собственно, верховный вождь Хисарна и хочет начать.

Ситуация во взаимоотношениях готов с римлянами тоже неоднозначная. Вроде как им дали землю в Паннонии, где они сейчас и находятся, обещав снабжение из плодородных земель юга, но пищу никто не привозит, а если привозит, то задирает цену до неподъемной. И этот зимний набег подается сейчас как возвращение своего, то есть оплата защиты северных земель от гуннов. Только вот гунны сидят за Дунаем и пока что напоминают о себе лишь незначительными набегами, никогда не переходящими в крупные вторжения.

Эйрих понимал, что совет старейшин не решился бы на большой набег в любое другое время, кроме зимы. Зимой гунны ведут себя пассивно, потому что предпочитают воевать с большими запасами корма для лошадей, чтобы был прямо под ногами. Зимой корма мало, поэтому кочевники воюют в эту пору только в случае крайней необходимости.

Собственно, когда опасность от гуннов снизилась до минимума, было решено идти в набег на юг, чтобы набрать провизии на эту зиму. А в следующую… А в следующую зиму они снова пойдут на юг.

«План надежен, как китайский луобань^[15], – подумал Эйрих. – И тоже непременно указывает на юг».

И всерьез задумался об этом неожиданном воспоминании. Когда-то давно, когда он был достаточно юн, но уже уверенно покорял племена татар, встретился ему китайский чэнсян, путешествовавший в повозке, напоминающей дворец. Монголы боялись его трогать, опасаясь гнева тогда еще могущественного императора. И была у чэнсяна диковинная повозка с деревянным человечком: как бы ты ни поворачивал повозку, человечек всегда будет указывать пальцем на юг. Темучжин тогда крутил повозку во всех направлениях, но палец деревянного истукана упорно поворачивал на юг…

Потом, когда Темучжин стал сильно взрослее и покорил северные земли Китая, китайцы сами принесли ему разгадку. Все дело было в напоминающем железо камне, который шлифовался до нужной формы и тщательно полировался. Свободно скользя по деревянной основе, этот камень перемещался только в одном направлении, острым концом на юг. Почему? Китайские ученые и сами не знали. Просто надо принять это как данность и жить дальше. Забавная игрушка, не более.

Валамир продолжал рассказывать обо всем услышанном на деревенской площади, а Видимир поддакивал ему. Эрелиева слушала их, приоткрыв рот в изумлении, а Тиудигото флегматично продолжала шить, будто бы для нее содержимое рассказа не является секретом. Вероятнее всего, Зевта держал жену в курсе, поэтому набег был ею ожидаем.

Эйрих сперва загорелся желанием отправиться в поход, но с горечью был вынужден признать, что еще слишком мал для такого. Вот лет через десять…

Выйдя из дома, парнишка вновь прошел к заднему двору и продолжил тренировку с луком. Когда в руках будет больше силы, следует начинать занятия с топором, который предстоит сделать из дерева и камня, а также с копьем. Привычный меч в обозримом будущем достать не удастся, потому что тут даже железный топор – это, в первую очередь, предмет роскоши и зримое доказательство успеха. Эйрих даже не знал, за сколько можно купить меч, ведь мечи есть только у вождя и троих дружинников, причем получены они были в бою. Даже без расспросов понятно, что мечи у готов не продаются.

С броней все обстоит еще хуже. Из двенадцати дружинников Бреты кольчуга есть только у десяти. Сам вождь носит чешуйчатую броню, отдаленно напоминающую хорезмийскую. Кольчуги тут тонкие, но даже их достаточно, чтобы удержать меч. Правда, против копья и топора они почти не защищают, поэтому целевым объектом для мальчика стала чешуйчатая броня. Эйрих планировал в будущем найти хороших кузнецов и сделать нормальный доспех с крупными стальными пластинами, с привычным шлемом и полной защитой конечностей. Это будет стоить баснословных денег, но деньги – это наживное дело.

«Надо вырасти и начинать участвовать в набегах, – решил Эйрих. – Там можно получить не только меч и доспехи, но и славу. А за славой идут люди».

Вдохновленный своими мыслями, он вскинул лук и сделал выстрел по щиту. Снова в сердце.

8 января 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

Снег накрыл их земли толстым слоем. Обильный снегопад пошел ночью, поэтому участники большого набега возвращались с трудом. Эйрих и Эрелиева были на улице и стреляли по щиту с тридцати шагов, поэтому увидели возвращающегося Зевту первыми.

– Отец! – помчалась к нему Эрелиева.

Зевта с улыбкой подхватил дочь и крепко обнял ее.

– Все спокойно? – спросил он.

– Да, отец! – часто закивала Эрелиева. – Но холодно.

– Идите в дом, – сказал Зевта, а затем широко заулыбался. – Набег был очень удачным, поэтому зима у нас будет хорошей.

Одет он был в новую медвежью шкуру, скрывающую кольчугу. Шубы раньше не было, а значит, отец взял ее в бою. Также руки его украшали многочисленные кольца и перстни, которые он либо снял трофеем, либо они достались отцу при разделе общей добычи. Несколько колец были из золота, поэтому можно сказать, что набег окупился только кольцами, но Эйрих не сомневался, что в обозе, заходящем в поселение, есть еще больше личной добычи Зевты: зерно, вяленое и копченое мясо, ткани и все остальное, чем обычно богаты земледельцы…

Зевта подошел к оберегу у входа и поклонился ему, после чего дождался, пока Эйрих и Эрелиева сделают так же. Эйрих считал, что домашний оберег следует уважать. Он ведь ничего не знает о местных духах и насколько они могут быть опасны. Поэтому мало ли… С него не убудет.

Вместе с отцом дети вошли в дом, где Тиудигото готовила ужин. Зима усложнила жизнь диким животным, поэтому в силки попадало гораздо больше жертв, чем летом и особенно осенью.

Зевта крепко обнял жену. Тиудигото выдохнула с облегчением, и настроение ее резко улучшилось. Набег длился долго, поэтому последние несколько дней она грустила, беспокоясь за мужа.

– Мы взяли девять поселений, – похвастался отец. – Римляне оказались слабыми и неспособными сопротивляться. Мы даже почти никого не убили. Зато добыча очень богатая! Эйрих, иди сюда!

– Да, отец? – подошел тот.

– Запах вареной зайчатины в доме – это твоя работа? – спросил Зевта.

– Да, отец, – ответил Эйрих. – Поймал в силки сегодня утром.

– Значит, не зря я нес это всю обратную дорогу… – произнес отец. – Держи, это теперь принадлежит тебе. Заслужил.

Он вытащил из-под шубы десяток стальных наконечников для стрел, а также камень для заточки. Щедрый дар, как ни посмотри, Эйрих оценил.

– Благодарю тебя, отец, – поклонился он.

Зевта потрепал его по голове.

– Но есть кое-что еще из новостей, – сообщил он. – В набеге погиб славный воин Мурул, ты знаешь его. У него есть сын и дочь, а также жена Фульгинс. Родни у них больше нет, поэтому жена Мурула с детьми переходит в наш род. Так решил Брета.

Новость не порадовала, потому что это целых три дополнительных рта…

– И даже это еще не все, – усмехнулся Зевта. – Мы взяли много рабов, которых пригонят в поселение завтра или послезавтра. На площади будет торг, но дружина выбирает первой. Думаю, возьму одного-двух крепких рабов, чтобы помогали вам по хозяйству. Летом надо вспахать поле и засеять его, потому что полагаться на удачу – грех в глазах Господа.

Он сообщил все это не для обсуждения и не в качестве предложения, от которого можно отказаться. Это факты, уже принятые решения, о которых Зевта посчитал нужным уведомить близких.

– Отец, – заговорил Эйрих.

Зевта посмотрел на него с неодобрением, будто ждал, что малец начнет отговаривать его или еще как-то перечить.

– Что? – спросил отец.

– Могу попросить взять раба, владеющего римской грамотой? – попросил Эйрих.

– Зачем? – не понял его Зевта. – Нам нужны крепкие рабы, чтобы могли пахать землю.

– Одно другому не мешает, отец, – резонно отметил Эйрих. – Было бы полезно знать римскую грамоту, чтобы понимать, как они думают.

Отец Григорий, деревенский священник, владел только готским, а также, очень слабо, языком греков. О греках Эйрих слышал, хотел выучить их язык, но Григорий владел этим языком настолько плохо, что не являлся подходящим учителем. Еще он знал пару слов на римском, но Эйрих тоже уже знал пару слов…

– Как тебе поможет это понимание? – скептически усмехнулся Зевта, вновь потрепав его по голове.

– В следующий раз будет легче узнать, где они прячут припасы и ценности, – выдал сногсшибательный аргумент Эйрих. – А если мы сможем читать их записи…

С логической точки зрения, его аргумент был неоспоримым. Но Эйрих не знал, что такое логика. Впрочем, это нисколько не мешало ему ею пользоваться.

Зевте не хотелось признавать правоту сына, тем более что ему показалось, будто бы сопляк ему перечит, но, с другой стороны, сын-то прав, и если в будущем, когда они пойдут в набеги на римлян уже с сыновьями… Пока остальные будут искать добычу самостоятельно, Валамир, Видимир и Эйрих просто поговорят с пленными у костра, с раскаленными углями в медных щипцах… Все-таки рациональное зерно пересилило, и Зевта улыбнулся сыну.

– Всегда знал, что ты странный, но умный, сынок! – произнес он. – Если там есть такие, то я возьму одного. Но чтобы науку учили хорошо, со всем прилежанием!

Эйрих с благодарностью поклонился. Пока он слабый и маленький, он будет часто бить поклоны разным людям, начиная от соплеменников и заканчивая вождями. Но так будет не всегда.

Ужинали они в торжественной обстановке, приправленной чуть более крепкой верой в благополучное будущее. Грубый ржаной хлеб сегодня был по-особенному вкусным, а заяц необычайно сочен.

9 января 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

Эйрих пришел на деревенскую площадь вместе со всей семьей. Детям хотелось посмотреть на невиданных доселе людей, а Зевта с Тиудигото должны были тщательно отобрать положенных себе рабов.

Народу на площади было полно: несмотря на утренний мороз, селяне вышли посмотреть на порабощенных чужестранцев. За женщин уже активно торговались молодые воины, участвовавшие в набеге, там даже началась драка между четырьмя претендентами за особо хорошенькую римлянку. Зевта же привел семью к скоплению охраняемых мужчин, одетых кто во что горазд. Столь длительный зимний переход может перенести не каждый, ведь даже дня на морозе без теплой одежды достаточно, чтобы насмерть околеть. Кому-то повезло не лишиться теплой одежды, поэтому такие чувствовали себя более или менее сносно, а некоторые были на грани смерти.

– Ниман Наус… – приветствовал Зевта тощего усатого мужчину зим тридцати.

Наус – это прозвище, означающее «мертвец». Эйрих слышал, что Ниман однажды в самом деле умер, но затем восстал из мертвых. Раньше ни о чем подобном он не слышал, за исключением слухов об Иисусе Христе, но молва ходит, будто с Ниманом все это было на самом деле. Сам Наус яростно отрицает, что в самом деле умирал, потому что это у людей Христа восстание из мертвых является чем-то хорошим, а исконные верования готов утверждают, что от мертвецов не следует ждать ничего доброго…

– Зевта, – кивнул отцу Ниман, – пришел за своей долей? Выбирай любых двоих, Брета запретил остальным выбирать, пока все дружинники не определяться, кого хотят взять в хозяйство.

Отец кивнул ему, после чего перевел взгляд на скопление рабов, глядящих на свою судьбу потерянными и потухшими от безнадежности глазами.

– Знаешь кого-нибудь из них, кто владеет римской грамотой? – спросил Зевта.

Эйрих же приблизился к рабам, после чего взял ветку с земли и начал рисовать там символы уйгурского письма, виденные им наиболее часто. Знать уйгурское письмо никто из них не мог, поэтому Эйрих надеялся лишь на то, что кто-то из рабов осмелится написать на снегу что-то свое.

– Я вообще не понимаю, на каком языке они говорят, – признался Ниман. – Возьми самых крепких, и дело с концом. Понимать они могут только тумаки и оплеухи, как собаки.

Проблема казалась неразрешимой… И тут к Эйриху подошел один из рабов. Он был худым, слабым, но глаза у него были умными. Черноволосый, кареглазый, на вид примерно зим восемнадцати-двадцати. Одет он был в обмотки из частей чужой одежды – вероятно, снимал вещи с трупов, чтобы хоть как-то согреться в дороге. Раб присел на корточки, взял короткую ветку и начал что-то писать. Эйрих сразу понял, что он не рисует, а именно пишет, уж больно складно и непринужденно появлялись символы.

– Вот этот, отец, – разогнулся Эйрих.

– Хилый он… – неодобрительно покачал головой Зевта. – Думаешь, он сможет пахать землю?

– Если надо будет, я буду помогать, – сказал Эйрих. – Он точно владеет грамотой, а значит, может научить нас говорить, как римляне.

– Ох, странный у тебя сын… – произнес Ниман.

– Странный, но зато умный, – усмехнулся Зевта. – Мы берем этого. А вторым мне нужен кто-то покрепче…

Глава пятая. Стрела

10 января 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

– Лук, – указал Эйрих на свой детский лук.

– Arcus, – без запинки произнес Виссарион.

Эйриху удалось установить, что новоиспеченного раба зовут Виссарионом, он грек по происхождению. О месте рождения и причинах появления в Паннонии говорить рано, потому что он совершенно не владеет готским языком и не понимает ничего даже в бытовых вещах. Виссариону, вероятно, не привыкать к рабству, потому что он быстро принял правила и делал все, что ему скажут. В отличие от второго раба.

Татий был римлянином, высокий и крепкий, видно, что всю жизнь хорошо питался. Он явно не ожидал, что попадет в рабство, поэтому уже пытался сбежать несколько раз. Это проблема, но не Эйриха, а родителей. Проще продать такого или прирезать, чем рисковать потерей лица или жизни.

– Стрела, – поднял Эйрих очередной предмет.

– Sagitta, – ответил Виссарион без раздумий.

Вот так, потихоньку Эйрих выучит хотя бы самые важные римские слова, а затем перейдет к освоению письменности. А письменность обещала быть сложной для освоения…

– Перо, – указал Эйрих на предмет.

– Pluma, – ответил Виссарион.

По плану занятий Эйрих еще пару часов будет запоминать новые слова, а также спрашивать усвоение готских слов с Виссариона, затем будут занятия с Эрелиевой, Видимиром и Валамиром, а потом – упражнения с луком и деревянным шестом, играющим роль копья.

Вопреки своим ранним опасениям, Эйрих не нашел времени скучать без государственных дел, здесь было чем заняться…

1 июля 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

Фульгинс, новая жена Зевты, а также Афанарик, сын Мурула, и Мунто, дочь Мурула, первоначально жили в собственном доме. Затем Зевта нанял пару простых воинов и разобрал дом Мурула, после чего был разбит шатер и разобран дом Зевты.

Началось это весной, как только сошли снега и потеплело. Их свистящая халупа, конечно, заслужила свою участь, как считал Эйрих, но ему не нравилось участвовать в строительстве нового дома из составных частей дома Мурула. Гораздо проще было бы построить новый дом с нуля, но это был не выход, и Эйрих это понимал. Не выход это потому, что все чувствовали, что в этих землях они не навсегда. Зачем строить основательный дом, если потом придется его бросить? А бросить придется, потому что гунны, может, и затихли, но это точно не конец их походов… И настанет день, когда придется бросать свои дома и уходить дальше на юг в поисках большей безопасности и нового счастья.

Поэтому они почти месяц страдали на изнуряющей стройке, прерываемой попытками Татия сбежать. Римлянина обычно выслеживал Эйрих, что было несложно, так как раб был прирожденным горожанином и не умел прятать следы. Что-то нужно было делать с этой его волей к свободе, но Эйриху было не до того.

Месяц мучений, и у них появился новый дом, вдвое превосходящий прежний полезной площадью. Места вокруг очага стало больше, но и людей было слишком много, чтобы все уместились в теплом пространстве.

– Господин, – обратился к Эйриху греческий раб на готском, – просить хочу.

Раб молол зерно на зернотерке, а Эйрих лежал на старой шкуре и бездельничал.

– Спрашивай, – разрешил ему Эйрих на римском языке.

– Могу я сделать очаг? – спросил Виссарион.

Бедняга Виссарион, видимо, сильно прогневил Тенгри, раз тот обрушил на него столько испытаний с раннего детства. Во-первых, Виссарион родился рабом. Это случилось где-то далеко на юге, за большим морем. Мать его была рабыней, отец был рабом, но потом его у них забрали, отправив за море, то есть сюда. Во-вторых, из-за довольно смазливой внешности Виссарион стал мальчиком для утех у своего господина. Устав Темучжина однозначно приговорил бы такого прелюбодея к смертной казни, но здесь другие нравы, поэтому никого не волновало, что там делает знатный господин у себя на усадьбе. В-третьих, Виссарион, со временем ставший покупщиком припасов, завел некие отношения со свободной женщиной, после чего женщину обратили в рабство, а Виссариона продали в Паннонию, в общественные рабы^[16]. Ну и в-четвертых, он оказался в том самом первом поселении, на которое напали готы во время своего первого и пока что самого успешного набега.

Для Виссариона почти ничего не изменилось, разве что кормить стали чуть хуже, но зато ему теперь не нужно работать с бесконечными документами и считать доходы казны местного магистрата. Выяснение всех подробностей отняло у Эйриха почти час, несмотря на то что они сумели наладить между собой некоторое понимание. Сейчас их беседы представляют собой смесь готско-латинского, но чувствовалось, что скоро они освоят языки и начнут разговаривать нормально.

– Вот такой очаг? – указал Эйрих на кострище посреди дома.

Остальные домашние занимаются заготовкой дров, а Эйрих, подстреливший вчера целых трех куропаток, получил отдых от хозяйственных работ, дарованный лично отцом, который очень любил лесных куропаток. Видимо, эта любовь передалась Эрелиеве, потому что сестренка являлась знатной любительницей бульона из куропаток.

– Нет, – произнес Виссарион. – Caminus. Каменный очаг.

Эйрих не понял, что имеет в виду этот грек.

– Каминус? Зачем? – спросил он.

– Зима будет холод, – сообщил Виссарион. – Камень держать тепло. Я знать, как строить каминус.

– Что нужно для каминус? – спросил Эйрих.

– Камень, песок, глина, – перечислил Виссарион. – Тепло будет.

– Тогда делай каминус, – решил Эйрих.

8 июля 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

Шли годы.

Эйрих, занимавшийся с луком с пяти лет, к своему одиннадцатилетию, получил настоящий боевой лук, выменянный отцом на пару рабов, захваченных в очередном набеге.

В набеги готы ходили каждый год, обычно зимой. Римляне ничего не могли им противопоставить, хоть и пытались. Они ежегодно собирали ополчение, потому что их губернатор предпочитал игнорировать жалобы на бесчинствующих готов.

«Этой стране точно конец», – подумал Эйрих.

От феноменального успеха набегов больше всех благ получали вождь и его дружина, расширившаяся до двадцати человек. Эйрих, если не провалит грядущее испытание, станет двадцать первым. Правда, не полноправным дружинником, а молодым, то есть ему пока что не будет положена доля с трофеев.

Эйриху не нравился такой несправедливый подход, но влияния, чтобы хоть как-то изменить его, он не имел. Единственный шанс стать кем-то значимым – воинская слава. И в этом году, если все будет идти так, как идет, он поучаствует в набеге.

В прошлой жизни набеги были для него неотъемлемой частью жизни, потому что в степи есть лишь одно правило: если ты не нападаешь на соседей – значит, жди, что соседи нападут на тебя. Потребовались десятилетия, чтобы принести в степи мир. Умерли десятки тысяч людей, сотни тысяч лишились шансов на благополучное будущее, но зато монголы больше не нападали на монголов. Потому что был единственный и безраздельный владыка степей – Чингисхан. И его Яса – лучшее, что он когда-либо придумывал. Единый закон для всех, позволяющий править его гигантской державой.

В нынешних реалиях, естественно, придется пересмотреть кое-что, но только не ключевые элементы, а что-то придется добавить. Ему всей душой хотелось плюнуть на все и направиться в степи, чтобы жить единственно верным образом жизни, но он смотрел на мир глазами реалиста и понимал, что сейчас это будет большой глупостью. Мир всегда был опасен, но втройне опаснее он для юнца, решившего, что ему по силам добраться до родных земель, не зная, где они и кто там живет. И есть ли они вообще…

А так жить тут, если терпеть массу недостатков, можно. Главный недостаток – это нехватка мяса. Он сейчас живет так, словно Есугей, его почтенный отец, умер совсем недавно, и у семьи начались большие проблемы. Даже несмотря на то, что они регулярно ходят в набеги, мяса все равно слишком мало, нет привычных любому кочевнику напитков и закусок, приходится постоянно ходить на своих двоих, потому что нет вообще никакой лошади. Окажись взрослый Темучжин в такой ситуации, наверное, он сошел бы с ума. Сейчас же юноша почти привык. Но это не значит, что ему все тут нравится.

Настал вечер, до которого Эйрих, чтобы сэкономить силы, намеренно ничего не делал. И это было легко, потому что зерно мелют Виссарион и Татий, а мелкую дичь добывают братья с сестрой. Виссарион, к слову, уже очень хорошо изъяснялся на готском языке, а Эйрих освоил латынь, которую раньше называл римским языком, а также чуть-чуть продвинулся в письме.

Эйрих быстро смекнул, что Виссарион будет очень полезным, поэтому относился к нему достаточно хорошо, никогда не забывая и не жалея выделить ему дополнительной порции сочной зайчатины. Раб чувствовал хорошее к себе отношение и обучал Эйриха со всем усердием.

Но беда была в том, что Виссарион не был учителем. На многие вопросы, которые ему задавал Эйрих, у раба не было ответов. Зато Эйрих быстро сумел представить себе картину того, как работают римские магистраты. На первый его взгляд, они делают уйму ненужной работы. Но Виссарион знает не все, поэтому нужно будет, если планы продолжат воплощаться, найти новых людей, более сведущих в работе магистратов. Общая картина того, как римляне поддерживают порядок и единство в своей державе, сильно интересовала Эйриха. С профессиональной точки зрения.

– Татий, вынеси мой лук, – приказал Эйрих.

С Татием история вышла особая. Этот римлянин был родом из Италии, расположенной на западе, и он был слишком горд и свободолюбив, чтобы быть рабом, поэтому пришлось долго его воспитывать. А когда воспитание не возымело эффекта, Эйрих был вынужден прибегнуть к жестокому, но эффективному методу. Эйрих вскрыл пятки Татия и зашил в них конский волос. Бедняга чуть не лишился ног, но пережил горячку и теперь больше не может даже думать о побеге. Ему просто ходить больно, не то что бегать.

Метод был подсмотрен у китайцев, которые так экономили на охране для рабов. В степи необходимости так изгаляться над рабами нет и не было, поэтому метод практически не применялся, ведь рабам некуда бежать, но Эйрих вовремя вспомнил о подобной практике и применил ее на Татии. Еще пара лет примерного поведения, и Эйрих выдернет из его пяток стриженный конский волос, а пока пусть мучается. Нечего было так часто пытаться сбежать…

Домашние восприняли действия Эйриха не очень положительно, ведь все это походило на бессмысленное зверство, а Эрелиева еще неделю зеленела при виде ног раба, но затем Эйрих объяснил все Зевте и доказал, что так можно сэкономить время на поиске и отлове этого непокорного римлянина. Отец объяснение принял, но все равно, чисто для проформы, побил Эйриха розгами. За то, что действовал без его ведома.

Татий покорно склонил голову и поплелся в дом.

С утра Эйриху сказали, что сегодня день испытаний юных кандидатов в дружину. Традиционный обряд становления взрослым уже давно запрещен верховным вождем, потому что Христос против подобного, как говорит отец Григорий, но люди бы не поняли, не будь предложено им что-то взамен. И заменой стало испытание кандидатов в дружину.