Райчел Мид
Серебряные тени
Королевский двор мороев устроен как университет: масса старинных готических зданий, расположенных на обширной территории. В мире людей считалось, что это – учебное учреждение, частное и элитарное, в дела которого посторонние практически не допускаются. Правительственные чиновники и определенное количество благородных мороев жили тут на постоянной основе, а еще здесь были предусмотрены гостевые помещения и всяческие службы, делавшие жизнь приятной. В каком-то смысле королевский двор был небольшим закрытым городом.
Я предположил, что мама отвезет нас в семейный особняк, но ошибся: мы оказались у гостевых зданий.
– Ты долго жил один, и я не могла рассчитывать, что тебе захочется ютиться с отцом и со мной, – объяснила она. – Позже ты выберешь что-нибудь на свой вкус, а сейчас королева пожелала, чтобы ты располагался в гостевом домике.
Я удивился, но мама была права: мне совершенно не хотелось, чтобы отец следил за моими поступками и перемещениями. Да и она тоже, если говорить начистоту. Уж поверьте мне, я не собирался устраивать при дворе необузданные оргии и безумства. Я приехал сюда ради того, чтобы начать все с чистого листа, и был полон решимости использовать любые способы для спасения Сидни. Тем не менее я подумал, что после того, как мать приложила столько усилий, чтобы меня найти, она запросто посадит меня под замок.
Дежурный за конторкой в вестибюле выделил мне номер, и мама крепко обняла меня, прощаясь.
– У меня кое-что назначено, но давай встретимся завтра, Адриан! Мы пригласили гостей на обед. Не сомневаюсь, твой отец будет рад тебя видеть. Заходи, поговорим. Я же могу за тебя не волноваться?
– Конечно, – подтвердил я. – Из-за перелета и смены часовых поясов мы потеряли немалую часть дня.
«У меня осталось мало возможностей влипнуть в неприятности», – пронеслось в моей голове.
– Я, наверное, рано лягу, – добавил я.
Она снова меня обняла, а затем я поднялся по лестнице и, распахнув дверь, обнаружил стандартный номер с гостиной и спальней на уровне пятизвездочного отеля. Занеся чемодан в спальню, я сразу же сделал несколько телефонных звонков и начал составлять планы. Потом наспех принял душ (первый раз за сегодняшний день) и убрался восвояси.
Но я не собирался пускаться во все тяжкие.
Разумеется, многие сочли бы любую встречу с Розой Хэтуэй и Лиссой Драгомир как искушение.
Девушки занимали здание, которое все называли королевским дворцом. Снаружи оно походило на ничем не примечательный университетский корпус, но стоило переступить порог – и на тебя наваливалась роскошь Старого Света: хрустальные люстры, бархатные занавеси, портреты монархов прошлых веков. Апартаменты королевы были модернизированы: их обустраивали с учетом ее личных вкусов, а не как знак ее положения. Я порадовался, что она заняла не те покои, где прежде жила – и умерла – моя тетя. Мне и раньше было дико сюда являться, поэтому воспоминания о Татьяне сейчас были бы лишними.
Девушки находились в гостиной Лиссы. Сама Лисса сидела на диване по-турецки, обложившись книгами, а Роза сумела устроиться вниз головой на кресле: ее длинные темные волосы рассыпались и свисали до пола. При моем появлении она вскочила с дампирской ловкостью и грацией. Подлетев ко мне, она коротко и по-дружески меня обняла.
– Ты здесь, Адриан! Наконец-то! Я сначала решила, что это шутка. Думала, ты живешь с Джилл.
– Я ей не нужен, – ответил я и направился к дивану, чтобы обнять Лиссу, оторвавшуюся от книг. – Учеба заканчивается, у нее – куча разных дел.
– Знакомая история! – воскликнула Роза, выразительно покосившись на Лиссу. – С мисс Заучкой стало ужасно скучно.
Лисса добродушно улыбнулась своей лучшей подруге.
– Экзамены начинаются завтра.
– У меня уже закончились, – непринужденно заявил я и улыбнулся.
– Как успехи? – спросила Лисса, устраиваясь на диване поудобнее.
Я посмотрел на ее книги.
– Скажем так: я не вкладывал в них столько трудов, сколько вложила ты.
– Вот видишь? – проворчала Роза.
Она плюхнулась в кресло, демонстративно скрестив руки на груди.
Я устроился на стуле между ними и задумался о своих крохотных шансах успешно закончить семестр.
– По-моему, Лисса подходит к учебе правильно.
В свои восемнадцать Лисса оказалась самой юной королевой за всю историю мороев: ее избрали в период хаоса, последовавшего за смертью моей тетки. Никто не стал бы ее упрекать, если бы Лисса выбрала колледж или просто попыталась учиться заочно. Однако Лисса не изменила своей давней мечте о крупном университете и сочла, что как монарху ей вдвойне важнее получить отличное образование. Она посещала частный университет Лихай, расположенный в нескольких часах езды, и не снизила успеваемость, правя буйным народом. Они с Сидни наверняка бы поладили.
Лисса пристроила ноги на кофейный столик, а я с помощью духа ловко проверил ее ауру. Она ощущалась теплой и спокойной, какой ей и следовало быть, с золотыми вспышками, свойственными собрату, владеющему техниками духа.
– Тогда ты не обидишься, если я уделю тебе мало времени. Мне надо заучить кое-какие даты и названия мест, а рано утром мы поедем в универ. До конца экзаменационной недели будем жить в общежитии.
– Я тебя не задержу, – произнес я. – Я лишь хотел кое о чем тебя спросить.
Лисса вскинула брови, и я понял, что она сочла мой визит исключительно светским.
– Ты не интересовалась тем, что случилось с Сидни Сейдж?
Любопытство сменилось глубоким изумлением.
– Опять то же самое? – выпалила Лисса.
Это прозвучало более жестоко, чем ей хотелось. Только входившие в наш круг в Палм-Спрингсе знали, что значит для меня Сидни, а Лисса даже не была связана с Сидни дружбой, в отличие от Розы.
И действительно, при упоминании о моей девушке Роза насупилась.
– Она не нашлась?
Лисса посмотрела на нас обоих.
– Я не узнала ничего особенного, после того как ты спрашивал о Сидни месяца три тому назад, хотя я навела справки. Я выяснила, что Сидни дали новое назначение, но сведения о ней строго засекречены.
– Ложь! – с жаром воскликнул я. – Алхимики ее выкрали и отправили в один из своих чертовых центров перевоспитания!
– Ты уже это говорил – и если ничего не изменилось, то ты также признал, что никаких доказательств у тебя нет, – бесстрастно ответила Лисса. – Поэтому я не могу обвинить их во лжи. Кроме того, какое у меня право задавать вопросы о том, чем конкретно занимаются алхимики со своими подчиненными?
– Ты имеешь такое право, поскольку их действия идут вразрез с нормальным человеческим отношением и уважением к другим. Они ее удерживают и пытают!
Лисса поджала губы.
– И опять-таки я не могу вмешиваться в их дела, Адриан. Кстати, защитники часто хватают дампиров, сбегающих с подготовки, после чего наказывают их. А если бы алхимики попытались жестко диктовать нам свои условия, как бы мы тогда поступили? Мы бы ответили им то, что я говорю тебе сейчас: вопрос не в нашей юрисдикции. У них свои люди, у нас – свои. Но если бы алхимики представляли опасность для кого-то из моих подданных, тогда – да, я имела бы полное право на них давить.
– Но ты не будешь, потому что Сидни человек, – без всякого выражения сказал я.
Все надежды, с которыми я сюда ехал, рухнули.
Роза взглянула на меня с сочувствием:
– Ее точно пытают?
– Да, – подтвердил я. – Ну… то есть я имею в виду, что я не сумел связаться ни с ней, ни с кем-то из ее окружения, чтобы узнать всю правду, которая творится в застенках. Хотя я общался с человеком, который в курсе подобных ситуаций.
В светло-зеленых глазах Лиссы, так похожих на глаза Джилл, светилось сочувствие… ко мне.
– Адриан, ты понимаешь, как странно звучат твои речи?
Я пылал гневом и негодованием – из-за собственной беспомощности. А еще из-за того, что алхимики задурили Лиссу своим враньем.
– Поверь мне! Сидни подружилась со всеми нами. Она перестала вести себя как алхимик, считающий нас порождениями зла. Она – наш друг. Сидни относилась к Джилл, как к сестре – и, по иронии судьбы, родная сестра Сидни ее и предала. Можешь спросить у Эдди. Ее захватили в его присутствии.
– Но он не присутствовал при том, что происходило после этого, – закончила за меня Лисса. – Ему неизвестно, увезли ли ее на пытки, как ты утверждаешь. Эдди не видел, не перенаправили ли ее куда-то еще, к примеру в центр перевоспитания. Может, похищение – единственная «обработка», которую устроили Сидни алхимики, если решили, что вы подрываете их идеологию.
– Они сделали гораздо больше, – прорычал я. – Я нутром чую.
– Лисс, ты ведь могла бы что-то сделать… – нерешительно начала Роза.
И во мне вновь вспыхнула надежда. Если Роза будет на моей стороне, то мы, вероятно, сумеем уговорить кого-нибудь еще помогать нам за кулисами.
– Послушай, а что, если мы изменим подход? – произнес я. – Вместо того чтобы напрямую спрашивать алхимиков, ты могла бы отправить… ударную группу, которая проверит несколько вероятных мест, где удерживают… провинившихся алхимиков?
Эта идея показалась мне просто блестящей. У Маркуса маловато ресурсов для проверки списка, но если мы привлечем мороев и других дампиров, тогда дело в шляпе.
Роза оживилась.
– Я буду счастлива поучаствовать. Сидни – моя подруга, а у меня есть опыт с…
– Нет! – взвилась Лисса и вскочила с дивана. – Прекратите, оба! Вы хоть слышите, что вы несете? Вы просите меня отправить «ударную группу», чтобы вломиться в учреждения алхимиков! Это же повод к объявлению войны! Вы представляете себе, что случится? Какая жуткая может быть интрига?.. А если бы они отправляли группы людей, для того чтобы проверять нас самих?
– Зная их двойную мораль, я бы не удивился, если бы они уже пытались это сделать, – отозвался я.
– Нет, – повторила Лисса. – Я не могу ничего сделать, если ситуация прямо не касается моего народа. Я была бы рада помочь всем на свете – в том числе и Сидни. Но сейчас мои обязанности ограничены исключительно моими подданными. Если я и стану рисковать, то только ради них.
Я встал, переполненный злостью, разочарованием и другими чувствами, которые я даже не мог определить.
– Я считал тебя совсем другим лидером. Тем, кто стоит на стороне добра.
– Это так и есть, – ответила она, с трудом сохраняя спокойствие. – Между прочим, я добиваюсь расширения прав дампиров и поддерживаю мороев, которые хотят сами себя защищать. Я добиваюсь изменения возрастных правил, чтобы моя собственная сестра не скрывалась и не пряталась! Вдобавок я успеваю учиться в университете и пытаюсь игнорировать весьма активную группировку, которая требует, чтобы меня лишили власти. Даже не спрашивай, какое время я уделяю своей личной жизни. Доволен, Адриан?
– У тебя хотя бы есть личная жизнь, – проворчал я и побрел к двери. – Извини, что прервал твои занятия. Удачи на экзаменах.
Роза позвала меня и, кажется, двинулась следом за мной, но Лисса ее окликнула, и верная подруга вернулась на место.
Я покинул королевские апартаменты и зашагал по переплетению дворцовых коридоров. Меня терзали ярость и обида. Я был уверен, что, если обращусь к Лиссе лично – на трезвую голову! – и изложу свои доводы, она что-нибудь предпримет ради Сидни. Естественно, алхимики блокировали официальные усилия Лиссы, но ведь она могла найти группу из подобных Розе авантюристов, чтобы ребята поразнюхали, что к чему! Лисса меня подвела: объявила себя борцом за правду, а в итоге оказалась бюрократкой, как и все политики.
Меня охватило темное и коварное отчаяние. Оно будто говорило мне, что глупо было сюда ехать. Почему я вообразил, что все изменится? Роза вроде хотела мне помочь, но разве я способен добиться, чтобы она действовала за спиной своей лучшей подружки? Наверное, нет. Роза увязла в системе. А я – в своей бесталанности. Я бесполезен для Сидни, бесполезен для всех и вся…
– Адриан!
Я уже собирался выйти из дворца, когда услышал у себя за спиной женский голос. Повернувшись, я обнаружил, что ко мне бежит сероглазая девушка-морой с темными кудрявыми волосами.
Моя душевная буря лишила меня способности узнавать лица, но спустя секунду я понял, кого я вижу.
– Нина?
Она расплылась в улыбке и неожиданно бросилась мне на шею.
– Адриан! – восклицала она. – А я боялась, что ты пропал! Ты не отвечал на мои сообщения и звонки!
– Не принимай на свой счет, – заверил я Нину, придерживая для нее дверь. – Я вообще ни с кем не общался.
Я не солгал. Когда Сидни похитили, я отгородился от мира.
Чудесные серебристые глаза Нины тревожно всматривались в мое лицо.
– Адриан, ты в порядке?
– Да-да. То есть я хотел сказать, нет. Как-то все очень непросто.
– Я никуда не тороплюсь, – объявила она, выходя на улицу, где царила теплая летняя ночь. – Можем чем-нибудь перекусить и поговорить.
Я колебался, не зная, хочу ли откровенничать. Я познакомился с Ниной в начале года, вскоре после того, как она посодействовала своей сестре превратиться из стригоя в мороя. Нина, как и я, являлась пользователем духа и помогла мне, когда я пытался собрать силу, необходимую для преображения стригоя. Как мы выяснили, эта магическая сила могла быть использована в качестве вакцины, не давая обратить других против их воли. Ее сестра, Оливия, была предметом трепетной любви Нейла. Они виделись несколько раз, и связь их, наверное, оказалась недолгой, но когда девушка исчезла, Нейл тосковал по ней так, словно они провели вместе много лет.
– Я умею слушать, – добавила Нина, видя, что я молчу.
Я коротко ей улыбнулся.
– Не сомневаюсь. Просто не хочется тебя напрягать.
– Что? – Она хрипло хохотнула. – А ты попробуй! Во-первых, дух неплохо с этим справляется, и у тебя будет серьезная конкуренция. С тех пор как я вернула Оливию… у тебя он бывает? Темный унылый туман?
– Угу, – ответил я. – Еще как бывает-то.
– Он меня теперь каждый день навещает, поэтому жизнь – это настоящий праздник, как ты, конечно, понимаешь. А после того, как мне досталось из-за Оливии, сестренка взяла и сбежала в порыве духовного искательства! Решила, видите ли, что ей нужно «побыть в одиночестве» и осмыслить все происшедшее! Ей каким-то образом удается обрывать наши сны раньше, чем я успеваю с ней поговорить. Я хотела отправиться на ее поиски, но Соня упорно требует, чтобы я оставалась во дворце и помогала ей исследовать духа. Меня поселили в шикарных апартаментах, но средств для существования у меня нет, и мне пришлось устраиваться подрабатывать секретарем. Ну, что я тебе скажу… «обслуживание клиентов» в лице эгоистичных особ королевской крови… Я спустилась в очередной круг ада! – Нина резко замолчала, вспомнив, с кем разговаривает. – Не обижайся.
Я засмеялся – по-моему, впервые за очень долгое время.
– Никаких обид: я же понимаю, на каких типов ты намекаешь. Но, кстати, если ты сможешь пообщаться с сестрой, передай ей, что она разбивает бедняге Нейлу сердце.
– Принято, – откликнулась Нина. – Похоже, что Нейл – один из предметов ее осмысливания.
– Это хорошо или плохо? – поинтересовался я.
– Понятия не имею! – рассмеялась она.
Я улыбнулся и неожиданно решил принять ее приглашение.
– Ладно. Давай поедим. Хотя, честно, у меня был тяжелый день. Я бы лучше выпил. Ты как, поддержишь?
Думаю, я озвучил неудачную мысль, но меня это и раньше не останавливало.
Нина схватила меня за руку и потащила к соседнему зданию прямо по газону.
– Слава богу! – проговорила она. – Уже и не надеялась, что ты меня позовешь!
Глава 5
Сидни
Когда я увидела у Шеридан шприц, то подумала, что меня ждет экстремальное обновление татуировки. Например, такое – вместо маленьких порций зачарованной туши она собралась вкатить мне чудовищную дозу, которая заставит меня быть покорной и послушной.
«Это не имеет значения, остынь, – приказала я себе. – Использование магии меня защищает, какие бы объемы они ни использовали».
Хотя я себя убедила, я не была стопроцентно уверена, так ли все обстоит в действительности.
А в конце концов оказалось, что Шеридан задумала нечто совершенно иное.
– Наш последний разговор дал мне надежду! – посетовала она, всаживая иглу в мою руку. – Даже не верится, что предоставленная самой себе, ты не продержалась и часа.
Я едва не произнесла: «Привычка – вторая натура», – но быстро сообразила, что, если хочу добиться прогресса, мне необходимо демонстрировать раскаяние.
– Мне очень жаль, – заныла я. – Само вырвалось. Я принесу Гаррисону свои извинения, если только…
Странное ощущение возникло у меня в желудке: оно началось как легкий дискомфорт, но, стремительно нарастая, превратилось в сильнейшую тошноту, которая целиком завладевает телом. Казалось, у меня в животе поднимается приливная волна. Голова чудовищно заболела. Я ощутила, что у меня поднимается температура, вся кожа покрылась потом.
– Меня сейчас вырвет, – пробормотала я.
Мне хотелось выскользнуть из кресла, но я была надежно закреплена ремнями.
– Нет, – заявила Шеридан. – Не стошнит. Пока. Наслаждайся зрелищем.
Подлокотники и подголовник не позволяли мне повернуть голову, заставляя смотреть прямо перед собой, на экран. Он загорелся, и я приготовилась увидеть ужасающие картинки. Однако вместо них я увидела… мороев. Веселых. Дружелюбных. И детишек мороев.
Каждый из них занимался обычными делами. Они играли, ели в ресторанах…
Меня мутило, и я не могла как следует разбираться в непонятных изображениях. Поэтому я отчаянно боролась с рвотными позывами. А тошнота была именно такого толка – ты знаешь, что тебе станет лучше, если тебе удастся просто избавиться от отравы. Но почему-то Шеридан оказалась права. Я не могла вызвать у себя рвоту, как бы мне этого ни хотелось. Вот мне и приходилось сидеть, испытывая отвратительные, разъедающие нутро приступы, которые терзали мои внутренности. Меня захлестывали волны муки. Трудно поверить, что во мне уместилось столько кошмарных ощущений! Я застонала и закрыла глаза – в основном чтобы голове стало чуточку легче. Но Шеридан истолковала мое поведение иначе.
– Не советую, Сидни, – произнесла она. – Послушай знатока: все будет гораздо легче, если будешь смотреть добровольно. У нас есть способы держать твои глаза открытыми. И уверяю, они тебе не понравятся.
Я сморгнула слезы и уставилась экран. Сквозь страдания я попыталась понять, почему Шеридан столь важно, смотрю ли я на изображения счастливых мороев. Какое это имеет значение, если меня наизнанку выворачивает?
– Вы стараетесь… – Я подавилась, и на секунду мне показалось, что я получу желанное облегчение. Увы, я ошиблась. – Создать у меня рефлекс, как у собачки Павлова, – закончила я.
Конечно, алхимики использовали классический способ выработки условного рефлекса. Показывать мне образ и вызывать отвратительные ощущения в моем мозгу. Цель будет заключаться в том, что безвредные, веселые морои начнут у меня ассоциироваться с крайним дискомфортом и страданиями. Проблема была всего одна.
– Вам понадобятся повторные сеансы, чтобы добиться успеха, – сообразила я и сглотнула.
Взгляд, который адресовала мне Шеридан, красноречиво говорил о том, чего я могу ожидать в будущем.
У меня оборвалось сердце. Или, может, мой желудок. Если честно говоря, в тот миг у меня внутри царил чудовищный хаос и все мои органы буквально сплелись в один жгучий ком. Не знаю, как долго меня держали в этом состоянии. Думаю, не меньше часа. Я потеряла счет времени и просто судорожно пыталась перенести кипящую волну тошноты, сотрясавшую мое тело.
Наверное, спустя целую вечность Шеридан сделала мне новый укол, а экран погас. Ее подручные расстегнули фиксаторы, а кто-то подставил мне ведро.
Несколько мгновений я не понимала, зачем мне оно. А затем вещество, что не давало моему организму очиститься, прекратило свое действие. Остатки скудного обеда вышли обратно, однако мой желудок продолжал содрогаться. У меня началась сухая рвота, а потом я давилась, пока все, наконец, не прошло. Это был долгий болезненный процесс, и меня уже не волновало то, что меня только что вывернуло наизнанку в присутствии посторонних. И хотя это было ужасно, я почувствовала себя лучше, избавившись от химического снадобья, которое вызывало у меня нескончаемый приступ тошноты.
Прислужник тотчас забрал у меня ведро, а Шеридан любезно вручила мне стакан воды и разрешила почистить зубы у раковины, которая была предусмотрена в помещении. Возле нее я заметила битком набитый настенный шкафчик с медикаментами, а еще зеркало, позволившее мне увидеть свое жалкое отражение.
– Итак, Сидни, похоже, ты готова к уроку изобразительного искусства, – жизнерадостно объявила Шеридан.
Что-что? Я хотела свернуться в клубок и отключиться от реальности! Мое тело ослабело и тряслось, а желудок болезненно ныл. Однако никому не было дела до моего истощенного состояния: прислужники вывели меня из комнаты. Шеридан помахала мне, пообещав, что мы скоро увидимся.
Сопровождающие доставили меня наверх, к классным комнатам, и проводили до художественной студии для заключенных. Эддисон, суровая и бесполая надзирательница из столовой, как раз начинала занятие, объясняя задание (оно заключалось в том, чтобы продолжить изображать миску с фруктами). Вполне предсказуемо для тюремного урока рисования: преподаватели должны были выбирать для своих «подопечных» самые скучные объекты. Несмотря на то что Эддисон продолжила говорить, не обращая внимания на мое появление, все взгляды – любопытные, но холодные – устремились на меня. На лицах большинства заключенных появилось суровое выражение. Некоторые заключенные даже выражали легкое злорадство. Все знали, что со мной произошло.
Единственное, что я поняла по уроку рисования, как и по предыдущему, посвященному перевоспитанию: самыми хорошими местами, в отличие от Амбервуда, здесь считались те, которые находились ближе к учителям. Это позволило мне прошмыгнуть к пустому мольберту в задней части класса. Теперь я могла надеяться, что заключенные не будут таращиться на меня, открыто игнорируя Эддисон. Я была права. Почти все мои усилия уходили на то, чтобы сохранить равновесие, поэтому ее речь я слушала вполуха.
– Некоторые из вас вчера прекрасно поработали. Эмма, твоя картина действительно продвигается. Лэйси и Стюарт, вам лучше начать заново.
Я осматривалась, пытаясь сопоставить заключенных с их работами, которые мне было отлично видно. Но сперва я решила, что недавняя процедура затуманила мне мозги: замечания Эддисон показались мне совершенно бессмысленными. Но нет: я никого не перепутала. Вот Эмма, вроде бы моя соседка по комнате: девушка азиатско-американского происхождения с волосами, стянутыми в такой тугой узел, что даже кожа на лице натянулась. Меня ее картина не особо впечатлила: на холсте едва можно было различить фрукты. Стюартом звали одного из тех, кто отодвинул свой стол от моего на занятии Гаррисона. У него обнаружились художественные способности, и его произведение показалось мне интересным. Я не сразу догадалась, кто такая Лэйси: это выяснилось, когда она сменила свой холст на чистый. Ее картина была неплохой, хотя и недотягивала до уровня Стюарта. По-моему мнению, Эмма вообще плелась позади.
«Значит, дело не в умении, а в точности», – подумала я и вздохнула. Груши у Стюарта получились идеально, но он нарисовал на пару штук больше, чем было на самом деле. А еще он изменил положение фруктов и сделал миску синей (что выглядело гораздо лучше, чем та коричневая, которая стояла в классе). Эмма, чья картина отличалась примитивностью, изобразила нужное количество фруктов и разместила их безупречно, а вдобавок идеально передала все цвета. Алхимикам не нужны фантазия или украшательство. Задача заключалась в том, чтобы скопировать все, как велено, без вопросов и отклонений.
Никто не пытался предложить мне помощь или совет, поэтому сначала я просто тупо пыталась разобраться в том, что делают остальные. Общаясь с Адрианом, я узнала об азах работы с акриловыми красками, но никакого практического опыта не приобрела. В конце концов я заметила полочку с предназначенным для учеников запасом кистей и тюбиков, так что я вместе с несколькими учащимися поплелась к ней и попыталась выбрать краски. Меня все сторонились. Когда я отдавала предпочтение какому-то цвету, а потом отвергала его из-за недостаточной яркости, то следующий заключенный демонстративно обтирал тюбик, прежде чем унести к своему мольберту.
Спустя пять минут я вернулась к своему месту с тюбиками. Хоть я и не могла поручиться за свой дар живописца, я была более или менее уверена, что цвета подобрала точно. Надо же мне сыграть в предложенную алхимиками игру!
Но дело продвигалось очень медленно. Мне по-прежнему было плохо, и слабость не прошла: мне с трудом удавалось выдавить немного краски. Оставалось надеяться, что оценка не будет зависеть от скорости. Когда я осмелилась прикоснуться кистью к холсту, дверь комнаты распахнулась и в студию вошла Шеридан в сопровождении подручного алхимика. У обоих в руках были подносы с чашками, и мне не надо было ждать объяснений директора: содержимое я определила по одному лишь запаху.
Кофе.
– Извините, что прерываю, – промурлыкала Шеридан с широкой фальшивой улыбкой. – В последнее время все столь усердно работали, что мы решили побаловать вас ванильным латте.
Я заморгала, изумленно глядя, как заключенные собираются вокруг нее и берут по чашке. Ванильный латте! Сколько раз я грезила именно о таком кофе, когда сидела в темной камере-одиночке и хлебала кашу-размазню? Пусть даже латте будет с пенкой и с массой сахара. Я не пила кофе три месяца, и первым моим порывом было подбежать к Шеридан и схватить чашку.
Но я не могла так поступить. Только не после почти неукротимой рвоты, которой я мучилась. Желудок и горло горели, и я понимала: если съем или выпью что-нибудь, помимо воды, все тотчас выйдет обратно. Манящий аромат терзал мой разум, но мой бедный раздраженный желудок оказался мудрее. Я сейчас и жидкую кашку не осилила бы, не говоря уже о кофе с его кислотностью.
– Сидни! – окликнула меня Шеридан, одарив меня фирменной улыбочкой, и приподняла поднос с оставшейся чашкой.
Я молча покачала головой, и она переставила латте на стол к Эддисон.
– Это – на всякий случай, если ты передумаешь, ладно?
Я впилась взглядом в латте. При этом я гадала, чего бы Шеридан больше хотелось: видеть мои страдания и лишения или наблюдать, как я рискну и меня вырвет в присутствии класса.
– Твой любимый? – тихо спросил чей-то голос.
Я была уверена, что ко мне никто не мог обращаться прямо, поэтому даже не сразу начала искать взглядом говорившего. С огромным усилием я оторвалась от созерцания ванильного латте и обнаружила, что ко мне обратился мой сосед – высокий худощавый и симпатичный парень лет на пять старше меня. Он носил очки в металлической оправе, вносившие вклад в образ интеллектуала… который был и без того характерен для алхимиков.
– Почему ты так решил? – негромко поинтересовалась я.
Он понимающе улыбнулся.
– Так всегда бывает. Когда новичок попадает на первое очищение, других «награждают» одним из любимых продуктов проштрафившегося. Извини, кстати, – он замолчал и сделал глоток латте. – Я уже целую вечность не пил кофе.
Я поморщилась и посмотрела себе под ноги:
– Чтоб ты провалился.
– Ты хотя бы устояла, – добавил он. – Не каждый справляется. Эддисон не любит, чтобы мы рисковали и распивали в студии горячие напитки, но еще меньше ей нравится, когда тут кого-то рвет.
Я покосилась на нашу преподавательницу, которая что-то внушала седовласому заключенному.
– Думаю, ей вообще мало что нравится. Не считая жевательной резинки.
Запах кофе в комнате усилился: он одновременно манил и вызывал отвращение. Отчаянно пытаясь отвлечься, я взялась за кисть и собралась изобразить виноградины, когда рядом кто-то осуждающе поцокал языком.
– Ты собралась прямо так начать? Если ты лишена правильных алхимических принципов, то алхимическая логика у тебя должна быть! Держи, – парень протянул мне карандаш. – Сделай набросок. Хотя бы нанеси сетку, чтобы ориентироваться.
– Не боишься, что я заражу твой карандаш? – выпалила я и прикусила язык.
Он засмеялся.
– Оставь его себе.
Я повернулась к холсту и внимательно на него посмотрела. Потом я осторожно разделила пространство на четыре части и постаралась зарисовать миску с фруктами, соблюдая правильную перспективу. В середине процесса я обнаружила, что мольберт для меня чересчур высок, что осложняло ситуацию, однако я не могла понять, как его отрегулировать. Заметив мою беспомощность, юноша наклонился и ловко установил мольберт на нужной высоте, после чего опять вернулся к своей работе.
– Спасибо, – произнесла я.
Холст с наброском свел на нет все удовольствие, которое мне мог бы доставить дружеский жест моего соседа. Я снова попыталась сделать зарисовку.
– Я сто раз видела, как мой парень так делал. Не думала, что сама буду рисовать в качестве извращенной «терапии».
– Твой парень – художник?
– Да, – напряженно ответила я, сомневаясь в том, хочу ли обсуждать щекотливую тему: из-за Шеридан ни для кого уже не было секретом, что мой бойфренд – морой.
Мой сосед смешливо фыркнул.
– Творческая натура? Любопытно. Обычно, когда сталкиваюсь с такими девушками, как ты, которые влюбляются в вампиров, то я слышу только о том, какие они симпатичные.
– А он и правда симпатичный, – призналась я.
А сколько таких, как я, он встречал?
Юноша качнул головой, продолжая рисовать.
– Конечно. Иначе ты ведь не стала бы рисковать, верно? Алхимики не влюбляются в мороев, если они не мрачно-романтичные.
– А я не говорила, что он мрачно-романтичный.
– Ага. Он – «симпатичный» вампир, который пишет картины. И ты подразумеваешь, что он не бывает мрачным?
Я покраснела.
– Иногда бывает. Ладно… часто.
Мой сосед тихо рассмеялся.
Мы замолчали, но юноша перым нарушил паузу.
– Я – Дункан, – представился он.
Я так удивилась, что у меня дрогнула рука – и в результате мой и без того неудачный банан превратился в месиво. Это были первые искренне вежливые слова, которые я услышала за три с лишним месяца.
– Я… Сидни, – на автомате ответила я.
– Знаю, – отозвался он. – Приятно познакомиться, Сидни.
У меня опять задрожали пальцы, и мне пришлось отложить кисть. Я выдержала месяцы лишений в темноте, вынесла враждебные взгляды и ругань товарищей по несчастью – загадочным образом перенесла медикаментозную тошноту, не выронив ни слезинки. Однако простое проявление дружелюбия, милый и совершенно обычный разговор… он выбил меня из колеи и едва не сломил меня, когда остальное не сработало. Внезапно я осознала, насколько я далека от всего: от Адриана, от друзей, от безопасности, от здравого рассудка. Та жизнь была потеряна. Я оказалась в удушающей атмосфере тюрьмы строгого режима, где каждым моим действием управляли люди, стремящиеся изменить мое мышление. И не было никакой ясности, когда я смогу отсюда выбраться.
