Райан Грин
Резня Спека. Шокирующая история психа, зверски убившего 8 медсестер
Ребенок не пошевелился. Его глаза закатились, изо рта вытекала слюна. Вспышка ярости сменилась жутким, похожим на смерть оцепенением. Но Ричард все еще дышал. Удар не убил его, и это означало, что Карл еще не стал убийцей.
Он похлопал мальчика еще несколько раз, затем перевернул на бок, когда его начало рвать. Вероятно, это был хороший знак – умирающих детей не тошнит. Карл понятия не имел, что делать. Из-за ампутированной ноги он уклонился от призыва во время Второй мировой войны, так что никогда и близко не подходил к мертвому телу и сейчас оказался на неизведанной территории. Итак, он оставался там, стоя на коленях над маленьким мальчиком, которого ненавидел, пока ребенок снова не начал нормально дышать и в конце концов его тусклые глаза не открылись. Карл вздохнул с облегчением.
– Никогда больше не смей так делать или тебе будет намного хуже, слышишь меня? – спросил он.
Лицо Ричарда исказилось гримасой чистой ненависти, но он поднялся и начал двигаться, пробираясь через лужу собственной рвоты, чтобы выбежать из дома и убраться подальше от отвратительного человека, только что нанесшего ему черепно-мозговую травму, которая отравит всю его оставшуюся жизнь.
03. «Рожден, чтоб адом сделать жизнь»
Единственной константой в последующие несколько лет жизни Ричарда были перемены. После того как семья целый год обустраивалась на новом месте в Санто, Карл снова решил переехать, следуя своей обычной схеме: переселялся из одной дешевой квартиры в другую без долгих раздумий.
В 1951 году они поселились в Восточном Далласе, переезжая с места на место. Но все квартиры объединяло одно: каждый раз они были в ужасных гетто. Мэри воспринимала все это стоически, но дети постоянно приходили в ужас от новых глубин нищеты, в которые толкал их отчим. Даже после стычки в доме Санто Карл все еще не мог перестать издеваться над Ричардом при каждом удобном случае, но впервые осознал опасность, которая может быть связана с тем, что ребенок выходит за рамки и съезжает с катушек. Он стал чаще разъезжать по работе, выпивать в барах, а не за кухонным столом, и все больше отдалялся от новой жены.
Ни Ричард, ни Карл никогда не говорили об инциденте с молотком. Когда мать спросила его об ужасном синяке, который расползся на пол-лица, Ричард заявил, что упал с качелей на корень дерева у пруда. Но даже когда боль и синяк исчезли, последствия этого удара не ослабли.
Ричард, который всегда старался сдерживать свои худшие проявления в память о невозмутимой фигуре отца, теперь просто вышел из-под контроля.
Он по-прежнему терпеть не мог внимания, но теперь набрасывался на любого, кто, как ему казалось, невежливо пялился на него.
Этот новый, эмоциональный Ричард впервые проявил себя в начале 1952 года, когда из Иллинойса пришли новости о его старшем брате Роберте. Он, как обычно, ехал на работу на своем мотоцикле, когда его сбил пьяный водитель. Роберт умер еще до того, как его привезли в больницу. Это вернуло все прежние страдания Ричарда по поводу смерти отца, и они снова начали преследовать его. Он не видел старшего брата с тех пор, как они переехали в Техас, и каким-то странным образом ему казалось, что их отсутствие стало причиной его смерти, будто возвращение в Иллинойс могло предотвратить такой поворот событий. В этом, как и во всех других трудностях, он винил Карла.
Но как бы сильно Ричард не презирал отчима, этот человек по-прежнему оказывал чрезмерное влияние на образ мыслей мальчика. Он был единственным примером взрослого мужчины в мире Ричарда, населенном властными женщинами, и именно ужасному примеру Карла он начал следовать с 12 лет.
В доме всегда был алкоголь: остатки виски, пиво, спрятанное в холодильнике, даже целые бутылки ликера, про которые Карл забывал. Ричард выпивал все, а когда запасы иссякали, оказывался в центре одного из худших районов Далласа всякий раз, когда поднимал глаза. Выпивку легко было достать на каждом углу, как и более сильные наркотики – таблетки и порошки, которые снимали остроту страданий, наполняли его чувством гордости и силы. Пристрастие к целому ряду наркотиков началось еще в детстве и только усугублялось по мере взросления, как потому, что у него появлялось больше денег, так и потому, что все больше дилеров были готовы иметь с ним дело, как только он стал выглядеть взрослее.
Ричард почти перестал посещать школу и проводил все больше и больше времени в состоянии алкогольного опьянения или под воздействием наркотиков. В 1955 году, в возрасте 13 лет, его арестовали в первый раз. Когда он слишком много выпивал или принимал какую-нибудь новую таблетку, отправлявшую его в волшебное путешествие, которое он хотел пережить в одиночестве, Ричард часто вламывался в недостроенные жилые комплексы, разбросанные по Восточному Далласу, и использовал их в качестве убежища. Его арестовали в 1955 году за незаконное проникновение на частную территорию во время одной из его дневных прогулок на заброшенном строительном объекте, но это был лишь первый случай из многих. В последующие годы Ричарда арестовывали почти за все мелкие правонарушения, которые только могла вообразить местная полиция.
Его лицо было известно каждому патрульному, и всякий раз, когда совершалось какое-нибудь мелкое преступление, все, что нужно было делать, – это прогуляться по заброшенным домам, пока они не замечали его в нетрезвом состоянии или попытках потратить пригоршни своих неправедно нажитых денег.
Его послужной список увеличивался с каждым днем – единственный реальный рост, который происходил в жизни мальчика. Он по-прежнему время от времени посещал школу по просьбе матери. Хотя он потерял к ней уважение после ее бракосочетания с Карлом, она все еще имела над ним власть, которой завидовали многие другие родители в городе. Если у кого-то когда-либо возникали проблемы с молодым преступником, все, что требовалось, – это сказать пару слов его матери, и он, пристыженный, приползал извиняться. Его успеваемость не улучшилась из-за алкоголя, и в восьмом классе он был вынужден остаться на второй год, в немалой степени потому, что страх перед публичными выступлениями достиг апогея в тот момент, когда одноклассницы начали превращаться из девочек в девушек. Внутреннее напряжение, которое всегда сопровождало его отношения с женщинами, достигло максимума, когда к этому добавился прилив подростковых гормонов. Он перешел от отвращения и обиды на женское внимание к его отчаянной жажде по причинам, которым у него все еще не было никакого рационального объяснения. Он ходил за девушками по пятам, пялясь на них, но любая попытка вовлечь Ричарда в разговор приводила к тому, что он убегал, краснея от смущения. В то самое время, когда он все больше зацикливался на девушках, его тело, казалось, взбунтовалось, а лицо покрылось прыщами. Антисанитарные условия жизни в его доме, ужасное питание и некоторое невезение с генетикой привели к тому, что все лицо было покрыто прыщами и фурункулами на протяжении большей части подросткового возраста. Но и после того как состояние кожи начало улучшаться, его лицо навсегда осталось обезображено шрамами от угревой сыпи.
Даже общение с сестрой дома становилось для него трудным. В кишащей тараканами квартире было очень мало места для уединения, и он обнаружил, что чувствует влечение к Кэролин. Он не понимал социальных табу, призванных удерживать его подальше от нее, а любая мораль, которая могла бы обуздывать нездоровый интерес, была выбита из него ударом молотка много лет назад. Он никогда не поддавался ни одному из сбивающих с толку импульсов, которые пробуждало в нем пребывание в непосредственной близости от его сестры-подростка. Его страха перед противоположным полом все еще было достаточно, чтобы Ричард не перешел к активным действиям. Но из-за растущего сексуального влечения даже единственная отдушина – общение с сестрой, которым он всегда наслаждался, – теперь исчезла.
Осенью 1957 года Ричард поступил в старшую техническую школу Крозье в Далласе. Это должно было стать новым началом для мальчика, шансом пообщаться с детьми своего возраста, которые еще ничего не знали о его странностях. Но это событие показало, что он вряд ли когда-то заживет нормальной жизнью. В то время как в средней школе были только рады переводить мальчика из класса в класс, если он проявлял хотя бы малейшие способности, порядки в старшей школе были значительно строже. К концу первого года обучения Ричард полностью завалил все школьные предметы. Вместо того чтобы вернуться и попытаться еще раз, 16-летний одиночка навсегда порвал с образованием и отправился в мир зарабатывать деньги.
За этим последовали череда арестов за различные мелкие кражи, пьянство и хулиганство, хранение наркотиков и развивающаяся привычка местной полиции наведываться к нему домой всякий раз, когда совершалось какое-либо преступление, просто на тот случай, если он как-то замешан в деле.
Когда Ричард оказывался в комнате для допросов, он рассказывал полицейским все, что они хотели знать. Как будто он не знал, что должен лгать о своей преступной деятельности. Казалось, он почти радовался, что ему было с кем поговорить.
В течение трех лет Ричард слонялся по Далласу, создавая проблемы себе и всем, кто попадался ему на пути, официально все еще живя с отчимом и Мэри. В основном он проводил дни и ночи на улицах в поисках следующего способа избавления от постоянного напряжения, которое, казалось, начинало преследовать его каждый день в момент пробуждения.
О любом другом мальчике можно было бы сказать, что он попал в дурную компанию, но правда заключалась в том, что Ричард был ядовитым семенем для любой социальной группы, достаточно глупой, чтобы принять его. Даже среди других мелких преступников его тихо презирали, а наркоманы и алкоголики Далласа и в лучшие времена были не самыми приятными людьми. И все же кому-то он, должно быть, нравился, потому что за эти три года кто-то потратил время и силы, чтобы сделать татуировку по всему его предплечью со словами «Рожден, чтоб адом сделать жизнь».
Ричард был на пути к саморазрушению, и если бы за эти три года ничего не изменилось, вполне вероятно, что его криминальная карьера свелась бы не более чем к мелкому воровству и ранней смерти в холодных объятиях тяжелых наркотиков. Но перемены, произошедшие с мальчиком, не остались полностью незамеченными. Его мать была в отчаянии, а игнорируемая сестра умоляла привести свою жизнь в порядок. Однако ни у кого из них не хватало сил вернуть его домой. В центре этой семьи все еще была гноящаяся рана, которая никак не заживала, и звали ее Карл Линдберг.
По странному стечению обстоятельств на самом деле именно Карл спас Ричарда от бесславного конца, хоть, конечно, и не преднамеренно. Карл все больше разочаровывался в своей новой жене и семье, которую она привезла с собой, в частности в молодом негодяе Ричарде. Он все еще живо помнил тот день в Санто, когда маленький мальчик замахнулся молотком прямо на него с выражением убийственной ярости в глазах. Теперь этот ребенок вырос в ненавистного молодого человека, тощего, но с рельефными мышцами. Карл больше не был уверен, что победит в драке, а если бы дело дошло до серьезной стычки, он знал, что проиграет и, скорее всего, ее не переживет. Он унижал мальчика все эти годы, говорил ему, что тот никчемный и бесполезный. Было настолько очевидно, на ком лежит вина за мировоззрение Ричарда, что Карл даже не мог ее отрицать.
Карл начал проводить все больше и больше времени вдали от дома, якобы работая, но на самом деле просто выпивая и распутничая, разъезжая по каждому городу, в котором было бы реально продать страховой полис. Он исчезал на недели, затем на месяцы, прежде чем наконец начал новую жизнь в Калифорнии с какой-то молодой матерью, у которой хватило глупости впустить его в свой дом. Чем дольше он отсутствовал, тем чаще Ричард возвращался домой по ночам, и когда Карл исчез навсегда, не оставив ничего, кроме открытки из Калифорнии, Ричард полностью отказался от уличной жизни, чтобы вернуться в лоно семьи, сделав вид, будто за прошедшие годы ничего не произошло.
После ухода Карла он стал хозяином дома и взвалил на свои плечи финансовое бремя заботы о семье. На следующий день после получения открытки он отправился на завод по розливу 7Up и устроился на работу.
У него не было ни стандартов, ни требований, поэтому его отправили заниматься тем тяжелым физическим трудом, который определил жизнь его биологического отца.
Платили за это плохо, но все равно это было лучше, чем его предыдущая жизнь. И когда начальство увидело решимость и стремление к работе, его постепенно стали переводить на менее трудные задания на длительные периоды сверхурочной работы. Он приносил домой меньше денег, чем Карл, но и не пропивал половины, даже не дойдя до входной двери. Во всяком случае казалось, что тяжелое положение семьи улучшилось с устранением отчима-паразита, вцепившегося в них мертвой хваткой. Если Мэри и плакала ночью в одиночестве на супружеском ложе, это не касалось ее детей.
Избавившись от гнетущего присутствия Карла, их грустная лачуга в Восточном Далласе снова стала чем-то вроде дома – местом, куда ни Мэри, ни Кэролин больше не стыдились приводить друзей. Несмотря на то что Ричард был изгоем, Кэролин оказалась его противоположностью. Всю среднюю школу она была очень популярной, душой компании, хорошо училась и привлекала внимание огромного количества поклонников. Когда в доме наконец-то воцарился хоть какой-то порядок, у нее хватило смелости привести одного из них домой, чтобы познакомить с матерью.
Ричард ввалился в столовую в середине ужина и обнаружил, что на его месте за столом сидит другой мужчина. И хотя он, возможно, боялся и ненавидел Карла за то, что тот занял место его отца, Ричард обрадовался, увидев, что кто-то другой занял его место в жизни сестры. Его дискомфорт и растерянность рядом с ней с годами только росли, а ее физические проявления привязанности с тех пор, как он начал приводить свою жизнь в порядок, беспокоили его. У нормального брата поцелуй в щеку или короткое объятие в знак благодарности не вызвали бы никакого беспокойства, но сильно подавленному Ричарду они напоминали о неприятной реальности, где его желания никогда не смогут быть удовлетворены. Если у нее появился парень, на которого она могла излить всю свою нежность, тем лучше для Ричарда. Он сможет воспользоваться новообретенной свободой.
Какое-то время в их доме царило состояние, очень похожее на мир. Ричард работал сверхурочно, беря все смены, какие только мог, чтобы прокормить семью. Со своим новообретенным стремлением к тишине он все равно появлялся в жизни женщин Линдберг и исчезал из нее, как призрак. Иногда он присутствовал в доме, но это мало что меняло в обычном распорядке дня. Без него все погрузилось бы в нищету и беспорядок, но поскольку у него не было способности к общению или желания утвердить контроль над семьей так, как настаивали предыдущие мужчины в доме, его вскоре стали воспринимать как нечто само собой разумеющееся.
Подобное отношение оказалось ошибкой, по крайней мере для Мэри. Когда она слишком пренебрежительно отнеслась к Ричарду во время семейной дискуссии, он тут же набросился на нее с кулаками. Он ввязывался в драки в барах с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы их посещать. И хотя внешне он казался спокойным, в нем кипела ярость, чаще всего направленная на окружающих его женщин, которых он считал вероломными и недостойными хорошего обращения. В итоге он поставил матери синяки под оба глаза, и вся семья вновь обрела уважение к мнению тихого молодого человека, когда он решил его высказать. Полицию вызывать не стали, но Мэри пришлось обратиться к врачу позже на этой неделе, когда выяснилось, что Ричард сломал ей скулу.
Этот эпизод стал официальным свидетельством первой вспышки насилия у Ричарда по отношению к женщинам.
Привычка Ричарда к выпивке ослабела с тех пор, как он устроился на работу на завод по розливу, но он по-прежнему позволял себе больше нормы. Он страдал от мучительных головных болей, из-за которых прибегал к алкоголю для самолечения. Травма от молотка, полученная в юности, нанесла необратимый ущерб структуре его мозга, повредив часть, отвечающую за контроль импульсов и эмоций, в результате чего по мере заживления повреждения образовывались странные связи. Вероятно, именно сбой в работе нейронов в поврежденном мозге привел к головной боли, и употребление алкоголя скорее усугубляло ее, чем помогало заглушить.
