Равиль Нагимович Бикбаев
Бронепоезд
Узнав от Розы о нападении, посмотрев на ее изрезанные ноги, я довольно скомкано ее утешил, ласково поцеловал в нежно смуглую щеку и быстро ушел. На улице зашел в магазин купил в нем девять флаконов огнетушителя1 и созвал на военный совет дворовую шпану. Решение моих друзей было однозначным и было принято единогласно. Если отбросить ненормативную лексику, то звучало оно так: учить … учить … и еще раз учить. И немедленно. Пьяные и возбужденные мы сплоченной ударной группой пошли в университетский парк и уж точно ночевали бы с букетом уголовных статей в каталажке, но прихрамывая прибежала Роза с ней приковыляла ее бабка и они попробовали остановить банду пьяных репетиторов.
– Отвали, – хмуро и властно потребовал я от Розы, – не лезь, это не бабское дело.
– Мальчик, – одышливо выталкивая слова влезла
в женское дело своей внучки ее бабка, – любое дело по уму делать надо. Я не говорю не надо, я тебе остолопу хочу сказать как надо.
– Ну и как? – усмехнулся я, а мои приятели зареготали.
– Роза! – первый раз за все время нашего знакомство утрируя западно-местечковый еврейский акцент сказала бабушка, – объясни этим юным идидьётам как надо.
Девушка сухо заговорила, объясняя более эффективную методику дополнительных занятий и ее взаимосвязь с уголовным кодексом. Это был классический вариант «подставы» или засады «на живца с подстраховкой». Разумно. Это весьма разумно, решила шпана.
– Это ты сейчас придумала? – выразил свой восторг я и с гордостью за свою девушку оглядел бригаду хулиганов интернационалистов.
–Я думала всю ночь, – сияя призналась Роза, – я же знала, что ты придешь и что потом будет. Просто первая говорить не хотела, ну что бы ты не подумал … а уж когда бабушка мне сказала, что ваша … ну твои … ну в общем вы собрались и уже пьете. Поняла: Пора!
Вечером того же дня, в университетском парке наши антрацитовые ученики нашли своих учителей. Увидев и узнав непокорную девушку, они так обрадовались, что их мат был слышен аж за версту, а мы то были всего в пяти метрах за кустами.
Говорят современная медицина может творить чудеса, но даже она не сможет превратить кастрированного самца в полноценную особь. А усвоившие из всех наук только умение пить водку залпом и закусывать ее русским матом наши ученики, получили прекрасную возможность по выходу из больницы больше уж никогда не отвлекаться от учебы на девушек.
Коронным русским скуловоротом отлично владел каждый интернационалист – учитель и долго сопротивляться ученики не смогли. «Товарищей» мигом завалили и стали вдалбливать им знания в головы и другие части тела. Ну а Роза длинным каблуком своей туфли собственноручно или правильнее собственноножно сварганила яичницу из их гениталий, патриотично и громко напевая при этом: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд, стоит на запасном пути»
– Да ты Розка просто бронепоезд, – восторженно сказал один из моих приятелей.
Так Роза стала Бронепоездом. Потом для снятия нервного возбуждения, мы пили дешевое вино, курили папиросы, а пьяная юная и цветущая Роза плакала у меня на плече.
– Да ладно тебе не реви, ты же теперь наш бронепоезд и командир, – ласково поглаживая и утешая девушку сказал я.
– Правда? – икая спросила уже осоловевшая Роза, – Правда, что я ваш командир?
–Правда! – милосердно заверили ее полные винных паров бойцы нашей интербригады.
–Тогда еще по одной! – отважно предложил бойцам командир интербригады.
Видели бы вы лица папы и мама Розы, когда я на руках притащил их в дымину пьяную дочь, домой.
– Доченька! – в ужасе заорала мамы Розы.
Девушка невнятно пробормотала, а уж сивухой от нее несло …
–Какой позор! – обессилено привалившись к стене комнаты прошептал бледный папа Розы.
–Ну как? – спросила у меня бабушка Розы.
– Нормально, – коротко, стараясь не дышать и шататься, ответил я.
– Вот это уже лишнее, – нахмурившись показала на мертвецки пьяное тело внучки, бабушка.
– Дозу не рассчитали, – виновато оправдывался я.
–Доза! – заорала на всю вселенную мама Розы, и бешено прокричала своей матери, – Это все результат твоих дурацких теорий! Полюбуйся теперь!
Потом мне:
– Мерзавец! Алкаш! Что ты сделал с нашей дочерью?!
–Вон! – слабо подхватил ее крик папа Розы, – и что бы никогда больше твоя нога не ступала в наш …
– Конечно, – сухо отмела все обвинения своих неразумных детей бабушка Розы, – наверно было бы лучше если девочку изнасиловала стая черножопых обезьян?
–Ах! – вскрикнула мама Розы.
– Ох! – схватился за сердце ее папа.
– Тебе спасибо, – скупо, но ласково улыбнулась мне старая еврейская ведьма, – ты настоящий мужик. И морду набьешь и на руках отнесешь. Я в тебе не ошиблась.
Лежащую на диване и уже позеленевшую Розу стало выворачивать наизнанку, ее родителям стало не до меня.
– Завтра приходи, – выпроводила меня из дома бабушка, – и не говори Розе, что видел как она блюет, женщины такое не забывают. Ну иди …
Честно говоря, мы вошли во вкус преподавательской деятельности и как минимум в раз в неделю проводили занятия по интернационализму.
Вечером одиноко идет вихляя бедрами стройная смуглая девушка в коротенькой юбочке по парку. Грех к такой не подкатить. И подкатывали, постоянно. Если после обмена репликами соискатель сваливал, то его конечно не трогали. А если … то подбегали бравые интернационалисты и бесплатно проводили для желающих уроки мужества и советского гуманизма. Заодно вся интербригада постигала азы этнографии и антропологии. Самыми скромными и никогда не попадавшими под раздачу были студенты из Эфиопии. Хорошие ребята были эти эфиопы, на летние каникулы они ездили в Западную Германию и работали там на самых грязных тяжелых и низкооплачиваемых работах, возвращаясь и по мелочи спекулируя привезенными тряпками, рассказывали об ужасах капитализма и расовой дискриминации на «проклятом западе». Кроме того они старательно учились, в меру пили, в общении были спокойные и вежливые, к девушкам не приставали, им вполне хватало б…й, которое это самое … за модные шмотки. Ясное дело их не трогали, а уж остальным …
Резвились на интернациональном поле мы не долго. За иностранными студентами в то время пристально бдила зловеще трехбуквенная спецслужба. Узнав о нашей преподавательской деятельности, нас довольно быстро вычислили. Никому не нужный скандал эти ребята раздувать не стали. Через милицию провели с нами индивидуальные профилактически – устрашающие беседы, попугали, и уже через неделю каждому интербригадовцу всучили повестку из военкомата. Родителям Розы компетентно суровые товарищи, запугав их до полусмерти только видом одной повестки, вежливо, но очень настоятельно порекомендовали сменить место учебы их дочери и желательно на институт в другом городе.
– Ты это … – прощаясь говорил я Розе, – ну если … так … то …
– Даже и не мечтай, – плача и прижимаясь ко мне сказала Роза, – я тебя дождусь и потом мы сразу поженимся. Не отвертишься.
За домашние интернациональные «подвиги» судьба весело пошутила надо мной и заодно между делом хорошенько долбанула по голове. После учебки я попал в Афган и именно в бригаду. Мало того, что эта бригада выполняла интернациональный долг, так еще была и десантно-штурмовой. Но судьбе и этого показалось маловато, она зашвырнула меня в парашютно-десантный батальон и уж совсем хотела добить пристроив командовать взводом. А взвод этот всегда посылали то в передовой дозор, то в разведку. Хлебнул я пота, крови, браги и интернационализма под завязку. Роза усердно писала мне очень длинно каждую неделю, я ей коротко отвечал раз в месяц, за что она меня когда сурово, а когда и слезливо упрекала, т.к. своей маме я конечно письменно сообщал о том, что жив и здоров еженедельно. Была еще одна крайне неприятная вещь в нашей переписке. В моих рукописях была масса грамматических ошибок, Роза в своих ответных писаниях, кроме всего прочего, проводила их разбор, мотивируя это моим грядущим экзаменом по русскому языку при поступлении в университет. Меня это пугало. Мне приходилось ходить в разведку, ползать под пулеметным огнем, вести огневые дуэли со снайперами, летать на вертолетах на штурмовки. Было страшно, на страх был временным и преодолеваемым, пришел – ушел. А тут, как только представишь, что всю свою жизнь будешь под диктовку патологической отличницы исправлять ошибки, становилось жутко. Потом приходили другие более приятные воспоминания и жуть временно отступала.
