Равиль Нагимович Бикбаев
Боец десантной бригады
Глава 2
Глава вторая
СССР– РСФСР 1980 год нашей эры
-Сыночек миленький! Я прошу тебя, не иди добровольцем в Афганистан, пожалей меня! – просит меня плачущая мама перед отправкой в армию.
Заплеванный призывниками двор областного военкомата. Тяжелый дух от водочного перегара и табачного дыма. Разноголосый гомон призывников и властные выкрики офицеров военкомата. Мат, песни и духовая музыка. Весна 1980 года. Весенний призыв.
В январе 1980 года Советские войска уже вошли в Афганистан, а по стране гадюками поползли слухи об эшелонах с цинковыми гробами.
–Не бойся мама, – обнимая ее за поникшие плечи, обещаю я, – не пойду.
Я обещал маме, что не пойду добровольцем и сдержал свое слово. Вот только судьбе и войне плевать, на те обещания, что дают матерям их сыновья.
Команда номер 14 85! Строится! – усиленный мегафоном звучит приказ. Это зовут и меня, я попал в эту команду, в десант.
Последние трогательно жалкие поцелуи и … до свиданья мама, не бойся я вернусь.
Литовская ССР. Гайджунай. п/о Рукла в/ч42227 .
1980 год от Рождества Христова.
1401год по хиджре – мусульманскому летоисчислению.
Вспомни десантник дома вдалеке
Гайджунай зеленый, автомат в руке
Как нам было трудно только зубы сжав
Находили силы на последний шаг
(Куплет из песни. Автор неизвестен)
Страна дождей, блядей и голубых беретов. Так в ВДВ именовали Литовскую Советскую Социалистическую республику. Там дислоцировались две воздушно десантные дивизии, одна строевая «Каунасская», а вот вторая: «Для всех людей Бог создал рай! Для нас учебку Гайджунай!» – такая была полная бравады и удали поговорка в среде советской десантуры. Гайджунайская учебная дивизия воздушно – десантных войск, кузница младшего командного состава для ВДВ. Вот туда-то я и попал в начале своей службы. Первое отделение первого взвода, первой роты, первого батальона 301 учебного парашютно-десантного полка – в/ч 42227. Курсантов учебки на жаргоне звали просто – курки. Из нас предполагалось готовить командиров отделений для десантно-штурмовых бригад. Трети выпускников предстояло отбыть в Афган, и нас к этому готовили. Да, под такую мать! Так готовили, что меня до сих пор тошнит.
Дорогая мамочка!
У меня все хорошо, я жив и здоров. Не беспокойся за меня. Кормят тут отлично, казармы со всеми удобствами. Командиры добрые и заботливые. Занятия много сил и времени не отнимают. Вечером смотрим телевизор, или ходим в клуб смотреть кино. Время для отдыха и сна вполне достаточно. В нашем учебном подразделении готовят сержантов для войск Варшавского договора. Так что не волнуйся, в Афганистан я не попаду. И еще одна новость, всех кто имеет подготовку парашютиста, от прыжков освободили. Так что больше мне с парашютом прыгать не придется, можешь не переживать я не разобьюсь. Посылки часто отправлять не надо, деньги тоже. На присягу ко мне не приезжай.
Целую, твой сын.
Если театр начинается с вешалки, то настоящая служба в армии начинается с трендюдей. Ну а для меня служба в десанте началась с того, что я вдоволь напился пива.
–Ей курок! – окликнул меня рослый сержант, когда я с интересом оглядывал казарменное помещение роты, куда нас привели после распределения, добродушно улыбнувшись, он предложил:
–Пивка хочешь?
–Не откажусь! – не подозревая подвоха, сияя ответной улыбкой, согласился я.
Вот оно боевое братство десантников! Вот она настоящая служба, размечтался я. Все точь-в-точь как в книжках написано. И тут же получил сокрушительный удар по почкам и по романтизму.
–Удар по почкам заменяет кружку пива, – все еще улыбаясь, пояснил мне командир отделения.
–За что?! – возмущенно закричал я. Было не столько больно, как обидно.
–За знакомство, – получил лаконичный и исчерпывающий ответ, – Еще хочешь?
Конечно я захотел, парень то был, что называется «борзый», кинулся в драку, хлебнул «пивка» вволю, да два наряда вне очереди.
Ну здравствуй первая учебная рота триста первого полка. Будем знакомы тумбочка дневального по роте. Приветствую вас засраные, но обязанные сиять чистотой солдатские сортиры и самое любимое просто легендарное очко армейского унитаза, «очко номер восемь». Ох и часто же мне с вами придется встречаться.
Трудная, но почетная, исполненная сурового романтизма служба в десанте. Строгие, но справедливые командиры, верные друзья рядом. Прыжки с парашютом, рукопашный бой, стрельба, тактика, рельефная мускулатура, гордый взгляд, голубой берет, и восхищенные взгляды благодарных соотечественниц.
Как бы не так! Или по-военному «хрен вам в зубы!», ничего общего с этой пропагандисткой ерундой армия не имеет.
–Выше ногу! Шире шаг. Я сказал выше, – фонтаном хлещет по полковому плацу заливистая матерная ругань, – носочек тяни под такую … разэтакий! Я тебе … наизнанку выверну. Как подходишь? Раздолбай! Еще раз! – командует как рычит на строевом плацу сержант.
Разлинованный по белым квадратам черный заасфальтированный полковой плац. Разбитая по отделениям рота три часа отрабатывает строевые приемы, без оружия. Строевой шаг, выход из строя, подход к начальнику, отдание воинской чести в движении. Горят подошвы кирзовых сапог, стерты ноги в неумело накрученных портянках, все тело ломит усталость, а до обеда еще долго, на перекуры даже и не рассчитывай.
–Выше ногу, шире шаг под такую мать, мы вас научим, как Родину любить, и вы…м и высушим! – командуют марширующими по плацу курками вконец обнаглевшие от полной безнаказанности сержанты.
Это строевая подготовка, исключительно важная, для ведения боевых действий вещь. Нам же придется к противнику строевым шагом подходить. Грудь вперед, живот втянут, чеканя шаг подход к душману: «Товарищ душман! Разрешите по вам выстрелить? Есть, лечь трупом! Разрешите выполнять?!»
–Ротааа! Смирно! Шаааагом марш…
Идет рота прямо с плаца в солдатскую столовую, стараются чеканя шаг курсанты. Жрать охота аж сил никаких нет, слюни кипят, всей душой летишь к горячим кастрюлям, а телом:
–Рота смирно! Равнение налево!
Проходит строй курсантов мимо взводного офицера, очень стараются новобранцы курки, держат равнение на командира. Недовольно морщится невысокий давно пересидевший в должности командира взвода офицер, плохо, просто похабно для строевика идут воины – десантники.
–Вы что мало их сношали? – сурово укоряет товарищ старший лейтенант, сержантский состав.
–Будем их в личное время тренировать, – уверенно обещают сержанты, – так вые…м курков, что через пару суток можно хоть на парад этих долбоебов отправлять. Таких тонких, звонких и прозрачных.
Взводный удовлетворенно кивает головой, у нас в роте такие младшие командиры, что слово с делом у них не расходится. Обещали зае…ть, значит зае…т.
–Рота стой! – коротко властно командует офицер.
Замирает перед входом в столовую строй, бьет фонтаном желудочный сок, голодный урчит желудок.
–Рооота! Слева в колонну по одному, для приема пищи … бегооом марш!
Ну вот и обед, пожрем, чуток передохнем и с удвоенными силами побежим учиться любить Родину.
Как кормили? Да в общем то нормально. Непривычно после домашних разносолов, а так ничего. За столом не едим, заглатываем пищу. Быстрее, быстрее забить желудок. В моей алюминиевой тарелке остается здоровенный кусок вареного свиного сала, такое противно жирное на вид. Знаю если не съем его, будет мучить голод весь оставшийся день. Закрываю глаза и не жуя с трудом пропихиваю в пищевод кусок. Провалилось сало в желудок, можно открыть глаза. С интересом наблюдаю за соседом, он аварец призван из горного аула в Дагестане. Уже второй день как он отказывается есть свинину, а его никто и не заставляет. Не хочешь? Ну и не надо! Сегодня пошел третий день его службы. У аварца закрыты глаза, на лице гримаса мучительного отвращения, во рту кусок вареного сала, с губ капает жир. Да голод не тетка! Через неделю принимая пищу он уже не закрывал глаза, не морщился, а с вожделением прожевывал балтийскую свининку и шарил взглядом по столу: «А нет ли добавки?».
Послеобеденный приказ Родины строг: «Час времени и чтобы все блестело! Время пошло! Какие веники? Курсант! Ты что совсем оборзел?! Наряд вне очереди. И ручками, ручками все говно убираем!»
Исполняя свой конституционный долг, убирали территорию части ручками. Быстро узнали, что означает подлинная служба в легендарных войсках тех самых которые сразу и воздушные, и десантные.
Любит наша Родина – Мать свою армию, а армия ее сыновьям взаимностью отвечает. Вот только любовь в армии она особенная, это суровое мужское чувство. Не зря так часто солдаты нежно ласкательно называют своих командиров: «Пидорасы! – и обессилив от настойчивой войсковой любви с безнадежной тоской напоминают им, – Ну как же вы нас зае…ли!» А уж такая романтичная эта любовь, а уж такая разносторонняя куда там Камасутре.
–Будем вести активную половую жизнь! – ласково призывает к нежной армейской любви дежурный по роте.
В строю я в первой шеренге стоял. Вот дежурный выражение моего личика и заметил:
–Чего лыбишься курсант? – это он меня спрашивает и с похабной улыбочкой выдает главную военную тайну нашей армии:
–В армии не вы е…те, а вас е…ут, а кроме того полы в казарме должны блистать. Товарищи курсанты! – это он уже ко всей роте обращается, – Не о п…надо думать, а о службе. Рооота! Встать раком! Шевелите костями! Работайте одновременно тазом, ручками и ножками.
Это после ужина уборка казармы, штык ножами мастику на полах соскрести, новую наложить. Над тумбочкой дневального повешены большие часы. Время уже 22.00. по распорядку дня -отбой. А мы не успели все сделать. Ах вы не успели?! Родной! Так у тебя все ночь впереди, успеешь.
Полы блистают и воняют свеженькой мастикой, солдаты шатаются. Новые сутки уже пошли, а прежняя суточная служба еще не закончилась, армейским дятлом долбит по мозгам новый приказ:
–Рооота! Сорок пять секунд – отбой!
Два часа ночи. Рассыпается строй, замотанные половой жизнью курсанты летят к кроватям, на ходу срывая одежду. Горит в руке у дежурного по роте спичка. Успеем скинуть одежду и лечь под одеяло прежде чем огонек чуть обожжет сержанту пальцы, отдохнем.Не успели? Подъем!!! Будем тренироваться!
–Роота! Сорок пять секунд – отбой!
Четыре часа ночи, натренировались до упора, не только в сорок пять секунд уложились, перекрыли норматив. Залегли по койкам. А через два часа, ровно в шесть ревет дежурный по роте:
– Роооота! Подъем!!! Выходи строится! Форма одежды номер два, для особо тупых объясняю, трусы и сапоги.Построились?! Рота … бегом …. Марш!
Больше половины учебного времени, мы занимались уборкой казармы и территории и другими столь необходимыми для военной подготовки хозяйственными работами. Ходили в наряды по роте и караулы, наряды по кухне, наряды, наряды, сутки без сна, одна работа под бдительным матерно-кулачным надзором сержантов. Нагрузки большие, пайка скромная, жрать и спать хотелось постоянно. А командиры тебя все любят и любят и никак не уймутся. Знаете, что такое командирский армейский оргазм в мирное время? Это блистающая территория части, сияющие чистотой казармы и шагающие строевым шагом курсанты. Еще наслаждается командир от вида выровненных по ниточке коек, отбитых кантиков на застеленных одеялах, от туго перетянутых ремнями талий курков и зеркально чистых кирзовых сапог. Вот по тому то постоянно и сношают чающие оргазма командиры личный состав, не со зла, а исключительно по любви. Военная любовь к подчиненным, частенько заменяет командирам все другие аспекты этого прекрасного чувства, в том числе и любовь к прекрасному полу. Нет время для жены, но оно всегда найдется если надо хорошенько вздрючить личный состав. Процент разводов среди офицерских семей зашкаливает, аж за восемьдесят процентов. Рыдая или матерясь, а часто и то и другое уходили и уходят офицерские жены на дембель, не в силах вынести преданность мужа – офицера к армейской любви. Правда есть исключения, ну вот хотя бы командир первой учебной роты. Приехала сестренка проведать братика курсанта, а командир с первого взгляда влюбился и законным образом женился на ней и сразу помягче стал, подобрей, поспокойнее. Сношать личный состав перестал, утренние злоебучие кроссы проводить прекратил, берег силы для более важных дел. Спасибо тебе сестренка, не раз личный состав первой учебной роты, тебя добрым словом вспоминал. Зато вот заместитель командира первого батальона, вот тот да, он был самый настоящий офицер в самом хреновом смысле этого слова. После третьего развода, он весь без остатка отдался службе и днем и ночью курков долбал. Самое доброе слово, самое ласковое признание из его уст звучало так: «Ты! Жертва пьяного аборта, ты как стоишь? Или стой по уставу или я тебя раком поставлю!» а уж в гневе такое вытворял, рассказать страшно, а гневен он был часто, особенно с похмелюги. Ну а солдат? Так вот отдаться душой и телом командиру это: «Почетный долг и священная обязанность каждого гражданина». Такой вот закон в Конституции прописан. Правда вместо статей конституции, укрепляя свой дух постоянно читали курсанты военную молитву: «Нас е…т, а мы крепчаем!»
Мое первое впечатление от армии? Она «непобедимая и легендарная» грозит врагу и готова его победить только образцовой чистотой территории и казарменным порядком в воинских частях и собирается ходить в атаки исключительно строевым шагом.
Военной подготовкой тоже занимались, вот только на нее времени немного оставалась.
Бегом марш!!! Это мы с полной выкладкой бежим на стрельбище. Потные, грязные, вымотанные. Отстрелялись?! Бегом марш!!! Это назад в расположение. Вспышка справа! От приказной «вспышки ядерного взрыва» падает в грязь рота. Отставить! Не уложились в норматив. Рооота! Газы!!! Резиновая маска, гофрированный шланг, пот и сопли заливают сжатое противогазом лицо, с хрипом входит и выходит воздух из легких. Бегом марш!!! Не хватает воздуха, заплетаются ноги, оттягивает плечо и бьет прикладом по заднице, опостылевший ручной пулемет. Это кто там такой умный, что клапан в противогазе убрал? Еще пять километров! Рооота! Газы!!! Бегом …. Марш!
Рота! К бою!!! Это уже тактика, бегаем по полю, ползаем по-пластунски, в составе роты, в составе взвода, в составе отделения. А погода в Литве сырая дождливая, месим грязь, мокнем под дождем, зуб на зуб от холода не попадает. Замерз курсант? Ничего милый, сейчас согреешься! А ну бегом марш! И опять, то резвым галопом, то обессиленной вихлявой трусцой по сырым лесам, ползком по болотам. Сами грязные, мокрые, оружие в грязи. И матерная ругань, без остановки, на другом языке в армии не говорят, не уложились, не успели, все снова. Рота! К бою!!!
После каждого выхода из казармы с оружием, по прибытию в расположение его чистка. Чистишь, чистишь распроклятый пулемет – РПКС 74, а пороховой нагар все остается и остается, то тут то там пятнышко. Крохотное оно это пятнышко, а вот пинков и отжимай от пола, за него столько получишь, что разом проклянешь изобретателя пороха, создателей огнестрельного оружия и весь младший командный состав как роты, так и всего ВДВ. Положено оружие ветошью и оружейным маслом чистить. Не очищается въевшийся в оружейную плоть нагар? Стань преступником, стань убийцей, но оружие должно блестеть. Достаешь наждачную бумагу отскабливаешь въевшуюся в металл пороховую копоть, оружие сверкает, а ты сразу и преступник (Идиот! Тебе сколько раз повторять, что это запрещено?!) и убийца (Технический срок использования оружия сокращается. По существу, использование при чистке вооружения песка, наждачной бумаги, напильников и т.д. это для стрелкового оружия –убийство). Это конечно так, все это верно, и мы это давно знаем, но зато оружие чистое и втык ты не получил. А что по-вашему важнее? Срок службы твоего пулемета (век бы его проклятущего не видать), или то что тебя за крохотное пятнышко в газовой камере, или на газовом поршне, отмудохуют как бог черепаху, плюс еще пару нарядов влепят?
Личная гигиена солдата, это тоже дело государственной важности, не такое серьезное как чистка оружия, но все же …
–Ты что чмо? – прямо в лицо орет мне, побагровевший от возмущения командир отделения, – Ты почему урод, форму не постирал?
А форма у меня после занятий на стрельбище, тактических учений и впрямь грязная. Набегался по грязи, наползался по болотам. С чего же ей чистой то быть? Только, только чистку оружия закончили, не успел я ее в порядок привести.
–А ну пошёл! – продолжает орать, чуть ли не срываясь на визг сержант, – Минута времени тебе и все постирать. Бегом марш!
Вода в умывальнике холодная, мыло хозяйственное, таз один на троих и минута времени всю одежду постирать.Выстирал, кое-как прополоскал, отжал, все мокрое, сменной одежды нет. Одевайся курок, отведенная тебе минута времени уже давно истекла. Во влажном, одетом на худое дрожащее тело х\б, бегом на строевую подготовку, на промозглый балтийский ветер, под неласковое, негреющее литовское солнце. Грейся строевым шагом товарищ курсант и суши своим телом одежду.
Баня один раз в неделю, тогда же смена нижнего белья. На сто курсантов выдают девяносто пять комплектов. Не щелкай клювом воин, а то без трусов останешься. Быстро ополоснулся и бегом за бельем. Не досталось? Сам виноват! И еще один наряд вне очереди. Баня в эту неделю не работает? А мы вас товарищи курсанты по – десантному помоем. Как? А вот так!Роооота! Газы!!! Одеть гондоны! Курсант, да ты просто болван! Не чего так ухмыляться, в армии гондон это ОЗК – общевойсковой защитный комплект. Застегнуть все клапаны. Одеть противогазы. Застегнули, одели и каждый курсант весь в резине, как правильно одетый на мужской орган презерватив. Любое СДЯВ, а заодно и кислород, для тела теперь недоступен. А вот теперь: Бегооом марш! Пять километров бегом в резине, уже через сто метров потеешь как в парной. Пока бежишь не ручьем, водопадом пот с тебя хлещет. Прибежали к лесному ручью, сняли ОЗК, распаренные мокрые в ледяную воду. Помылся, выходишь, а кожа аж как после парилки хрустит. Такая вот была спец сауна ВДВ.
А вот и физическая подготовка, вот сейчас-то нас и начнут учить рукопашному бою, станем мы самой всамделишной десантурой. Мы ж для этого сюда напросились, мы ж дома потом хотим выделываться. Раз удар! В крошево разлетается кирпич. Два удар! Десятками вялятся супротивники. Учите нас!
–Рооота! Бегом марш!!!
Как?! А то мы мало бегает? Утром кросс. На стрельбище бегом, на тактике бегом. Все бегом. И вот опять кроссовый марш-бросок на тридцать километров.
–За что? – прямо из души летит полный муки стон.
–Во-первых не что, а за хер! – получаешь военный ответ, – А во-вторых, товарищ курсант! В десанте не ходят, в десанте бегают!!! Бегооом …. Марш!
–Товарищ старший лейтенант! Разрешите обратиться?
Это из меня еще не всю романтику выбили, вот полез на глаза к ротному командиру с дурацкими вопросами.
–Слушаю вас товарищ курсант, – командир учебной роты весь такой бодрый и энергичный молодой офицер в спортивном костюме, со скукой посмотрел на меня.
Марш бросок и кросс это были его любимые упражнения, он их всегда, пока не женился, лично проводил. Мастер спорта по офицерскому многоборью, оно же спортивное пятиборье, сам бегал как лось, и нас до потери пульса гонял.
– А когда нас будут учить рукопашному бою? – скромненько спрашиваю я и с робкой детской надеждой смотрю на товарища старшего лейтенанта.
А вот возьмет и отменит кросс. Он же командир! Да будет показывать нам суперприемы из богатого, зубы и кости дробительного арсенала ВДВ. Стоявшие рядом со мной курсанты настороженно прислуживались. Сержанты зловеще ухмылялись.
–Курсант, – спокойно объясняет офицер, переминаясь с ноги на ногу и разминая таким образом связки и сухожилия, – у меня в училище[1] был начальник курса, он еще во Вьетнаме военным советником служил, так вот он любил нам рассказывать такую историю. Крохотный щуплый вьетнамец, в одиночку в бою, завалил семь двухметровых янки – зеленых беретов. Когда его спросили, как он это сумел, этот похожий на рахитичного подростка воин пожал плечами и ответил: «Все очень просто, я лучше стреляю»
Ротный заметно повысил голос, это как сигнал «слушайте все!»:
–Товарищи курсанты!Вам все понятно?
Мы полуголые (форма одежды голый торс) стоя под мелким противным дождем подавленно молчали. Все понятно, от бега не отвертеться, а огневой подготовкой так уж точно насмерть задолбают.
–Рооота! Бегооом …. Марш!
Побежали, а куды деваться бедному солдатику первого месяца службы. Сопели, задыхались, на бегу блевали, но бежали. Падали, вставали и опять бежали.
За то, что я упал во время кросса и еле-еле вихляющей трусцой последним приплелся к финишу, меня уже в казарме приговорили к казни на электрическом стуле. Вытянуть руки прямо над головой и сложить ладони. Согнуть ноги в коленях и опускать туловище до тех пор, пока бедра не станут параллельны полу. Выполнил? Вот и сиди теперь как на воображаемом стуле. Через пару секунд напряженные мышцы ног начинает заметно потряхивать, ощущение как будто через тебя пропустили электрический разряд. Чем дольше «сидишь» тем сильнее напряжение «тока» и трясет тебя все сильнее и сильнее. Валишься на пол, пинками тебя поднимают, и снова на сажают на «электрический стул». Уткатасана – сильный, яростный, неровный – так это упражнение называют йоги и рекомендуют его выполнять не более тридцати секунд. Мы не йоги, мы десантники, и потому минимальный срок казни на электрическом стуле это пять минут. Мой личный рекорд это пятнадцать минут выдержанной пытки «электричеством».
Еще был у нас был воспетый в солдатском десантном фольклоре и военных былинах тренажер силы, духа и воли: «Ебун гора»
Ох и намучались же мы на этой самой горе, по самое не хочу. Это даже и не горка, а глубокий овраг, а вот подъем из него крутой. Этак с часок побегайте по такой горе вверх – вниз –вверх, так она вам круче Эвереста покажется. А уж когда совсем нет сил бежать, то шагом по ней ходят, только шаг не простой, а «гусиный» – иначе вприсядку. Вот такое в основном физическое воспитание было. Еще на турнике занимались, на параллельные брусья болтались, постоянно выполняли самое любимое армейское упражнение: «Упор лежа принять! И на счет раз начали …». Вот и всё, собственно. Могучих мускулов я не накачал, зато уже через месяц службы стал: «тонкий, звонкий и прозрачный».
За перенесенные муки каждому десантнику прямо с даты принятия присяги бронируется место в раю. Даже песня такая есть:
И воскликнул Господь
Дайте ключи!
Отворите ворота в сад
Я приказ даю
от зари до зари в рай принимать десант[2]
Так вот рай в десанте это ПДП парашютно-десантная подготовка. Укладка парашюта перед прыжком, красота, команды понятные, толковые. Выполняешь их с полным осознанием их необходимости. Выполнение каждой команды по укладке купола трижды проверяют, командир взвода, заместитель командира роты по ПДП и командир роты. Даже если ошибочка вышла у тебя по укладке, поправят. А уж прыжки это вообще праздник в раю! Думаете такие мы смелые и отважные, и как в песне поется: «небо нам небо нам родимый дом». Нет, просто многие понятия в армии меняются. Парашютные прыжки, это нет никаких работ, строевых занятий, вечного «бегом марш» или «упор лежа принять». Ночью, боже упаси, что бы курка побеспокоили, сон полноценный ровно восемь часов. Перед восходом солнца подъем и плотный завтрак, парашюты со склада получены еще вчера, до утра под охраной дневального ждут в помещении роты. На рассвете погрузка в комфортабельные автобусы, пока до военного аэродрома едешь, на сиденье как белый человек, можно и вздремнуть. На летном поле распределили по бортам[3] и потокам. Погрузка в военно-транспортный самолет. Набор высоты. Легкое приятное волнение. Сигнал: «Приготовится». Встали потоками в затылок друг другу. Открыт десантный люк. Завыл по фюзеляжу самолета ветер. Пошел! Бегом по фюзеляжу самолета. Ахнул вниз. В свободном парении, считаешь секунды до открытия парашюта: «Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три!» Кольцо! Рвешь кольцо парашюта. Раскрылся купол. Туго натянуты стропы, чуть давит на тело хорошо подогнанная подвесная система. Летишь! Летишь!!! Лепота. Приземлился, погасил купол, отстегнул подвесную систему, собрал парашют в сумку. Всё! И пока весь полк не отпрыгал, никто тебя не трогает, лежишь на спине небом любуешься, отдыхаешь. Эй курсант! А в десанте за прыжки платят. Получи прыжковые три рубля, распишись в ведомости. Иди на эти три рубля купи чего вкусненького. Выездной солдатский буфет – булдырь на жаргоне, уже на поле. Покупай чего душа изволит и кушай родной, отдыхай, сегодня у тебя праздник. Рай! Сравните это с многокилометровым бегом в противогазе, да еще постоянно «вспышка справа!», «вспышка слева!». Вот и понятно будет, почему прыжок с парашютом это рай для десантника. Тут каждый день прыгать согласишься, невзирая на проценты нераскрывшихся парашютов.Бывает конечно, что и не раскрываются купола, но редко. Если статистику взять, то больше шансов под машину на улице с оживленным движением, угодить, чем разбиться при прыжке в нормальных условиях, на нормальном оборудовании.
Не успел я еще присягу принять, а военную службу, уже до донышка, до самой распоследней капли понял. Для солдата, что главное? Кто служил, сразу скажет: «сачкануть, пожрать и поспать». Для командира, что главное? Заставить солдата работать, кормить в меру, голодный солдат это злой и инициативный воин, а именно такой Родине и нужен. А спать? Спать милые дома будете, если до дембеля доживите.
Военную службу я невзлюбил и она отвечала мне тем же. Поняв ее родимую, до самой сути, стал я вовсю сачковать, думал исключительно о жратве, а не об уставах, старался побольше поспать, умудряясь это делать даже стоя в наряде на тумбочке дневального. В своем соревновании с армией, я проявлял и развивал в себе именно те качества, которые мне потом не раз пригодились в Афганистане. Решительность, настойчивость, умение маскироваться, умение вводить противника в заблуждение, готовность любыми мерами обеспечить себя пищевым довольствием. Но в то время солдат я был совсем не опытный. Мою маскировку, легко раскрывали, в заблуждение командиров вводить не особенно получалось, вот и огребал я нарядов вне очереди и других, но уже не уставных педагогических мер и приемов военного воспитания, по полной программе. Но попыток объегорить и объехать на «сраной козе», своих командиров не оставлял, проявляя похвальную настойчивость. Посему, говорю это без ложного стыда, был я в учебной роте самым хреновым курсантом, а в солдатском ранце (РД – ранец десантный) носил не маршальский жезл, а прятал украденные на кухне сухари и сахар. Что было, то было.
До сентября служба шла, наполненная хоть какой то, но все же боевой учебой. Научили стрелять, собирать и разбирать стрелковое оружие, действовать в составе роты, взвода, отделения, малой боевой группы. Преодолевать полосу препятствий, ходить строевым шагом, десантироваться с воздушной и наземной техники. Зазубрили уставы. Мирно дремали на политзанятиях.
Летом 1980 года в Москве проходили Олимпийские игры, умер Владимир Высоцкий, несли первые боевые потери наши части в Афгане. В восьмидесятых годах двадцатого века, заканчивалась целая эпоха. Эпоха Советского Союза. Она заканчивалась, бесконечно длинными очередями и всеобщим дефицитом, она заканчивалась больной экономикой, она заканчивалась неустанной ложью власти, которой уже никто не верил, она истекала кровью наших ребят в Афгане. Одна тысяча девятьсот восьмидесятый год, был первым годом этой эпохи, первым шагом на пути в пропасть. Мы будем свидетелями и участниками последних лет этого уходящего времени. Это мы будем ее жертвами: предателями и героями или просто дезертирами. Но мы этого не знали, да и не могли знать. Да и что мы вообще могли знать? Тогда летом восьмидесятого наша жизнь и мироощущение сузились до казарменных границ и постоянно военно-матерной музыкой звучало: «Упор лежа, принять … Бегом марш… Носочек тянем … Рооота! Газы!!!» Окрики и добавления к командам: «под такую вашу мать…. вашу мать ….. вашу мать!»
Под эти слова неслышно невидимо и пока не ощутимо уходила эпоха и умирала страна, которой мы с оружием в руках присягнули на верность. И которую не смогли защитить и не захотели спасти. Но мы этого не знаем. Сегодня, здесь, сейчас мы учимся защищать эту страну, мы еще верим, что исполним свой долг. И исполняли его, пока могли …
Что есть солдат? Солдат есть безропотная скотина, обязанная выполнять приказы своих командиров. Об этом тактично и уклончиво говорится в военной присяге: «Стойко переносить тяготы и лишения воинской службы» и более ясно в дисциплинарном уставе: «Приказ начальника, закон для подчиненного». Еще солдат есть бесплатная, безответная рабсила.
С сентября курсантов стали припахивать на гражданские работы, то есть наша народная армия, оказывала за бесплатно, помощь народу в его труде на благо Родины, но при этом еще и гарантировала этому народу свою защиту. Во как! Другой такой армии в мире не найти! Так нам с гордостью говорили замполиты.
Работы так работы, нам по … по барабану в общем.Уголек по ночам разгружали, траншеи копали, в колхозах картошку убирали, трудились – пахали, вместо боевой учебы. Грех жаловаться, все лучше, чем по тем же полям с оружием бегать. Вот тут-то я и развернулся! Показал все на что способен! Работать не работал, а уж жрал так, что за ушами трещало, и все норовил вздремнуть. Самогоночку дегустировал, сальцом закусывал, на белёсых и дебелых литовских девиц засматривался.
Осенью в самом начале октября копаем мы отделением картошку на народном поле литовского колхоза. Наш командир отделения куда-то увеялся, мы свободны. Раз надзора и вечных понуканий нет, то и работы нет. Поле после дождя мокрое, ветер зябкий, закутавшись в бушлат я сижу на корточках рядом с оцинкованным ведром наполовину заполненным перепачканной мелкой картошкой. Маскируюсь, ввожу возможного наблюдателя в заблуждение, пусть думает, что я работаю, а сам в это то время предаюсь предрассудительной медитации. О доме думать бессмысленно, не о чем другом думать не хочется, в общем чистейшей воды медитация: мыслей ноль, тело расслаблено, время как отсутствует.
Чувствую как в спину меня деликатно толкнули, не реагирую.Во-первых лень двигаться, во-вторых офицер или сержант деликатничать бы не стал уж двинул бы так двинул, на всех остальных мне в состоянии углубленной медитации почти в «самадхи»[4] было просто наплевать.
– Солдат? – с какой-то подозрительной неуверенностью спрашивает, обошедший меня немолодой седоватый и морщинистый мужчина. Судя по скромной рабочей одежде, акценту и манере поведения типичный литовский хуторянин, в руке у него топор.