Рауфа Кариева
Три испытания. Рассказы о прошлом
Как я в России печку топила
В России, в начале моей эмиграции, в первой половине 90-х годов, какое-то время мне пришлось осваивать новое ремесло – топить печь. И делать это в особых, почти экзотических условиях.
Период моего «печкотопительства» был непродолжительным, особенно в его апофеозно-трагической части, но мне хватило впечатлений.
Я знаю из прессы, что большая часть жилья в российской глубинке до сих пор не газифицирована. Стало быть, почти весь наш народ до сих пор топит печки, заготавливая дрова и уголь. Поэтому считаю тему моего повествования очень актуальной, хотя мой опыт более гротескный, чем, скорее всего у всех людей, которые считают этот процесс естественным.
В моем раннем детстве (60-е годы 20 века) печка была для меня частью сказок, а также в дальнейшем вызывала приятные воспоминания о жизни в доме деда. Дом моего деда в Душанбе, построенный им самим, после его возвращения с войны в 1945 году, включая и выполненные им самостоятельно плотницкие работы, был с печкой. Она была красавица. Огромная, посередине дома, встроенная в созвездие комнат, разными боками выходившая в 4 комнаты и обогревавшая их. У нее было три дверцы в трех комнатах. Каждая дверца была чугунная, с орнаментом, красивыми крючками и ручками. Под дверцами было углубление, обитое жестью. Возле каждой дверцы в особом чугунном сосуде стояли отопительные принадлежности – кочерги и совки. Похожие печи я вижу лишь на старинных фото.
Топка печи была почти театральным действием и осуществлял ее мой дедушка. Еще затемно он входил в комнату, а я просыпалась и наблюдала, как основательно и красиво все это происходит. Я не помню, чтобы когда-то в комнатах было холодно. Всегда, в холодное время года, я слышала от печи какой-то особый гул, потрескивание, очень приятные слуху. Большая печь также была на кухне. Она вся была белёная, с дырками для кастрюль, с ободками для регулировки диаметра отверстия. Кухонная печь была теплая вся, на ней сушились мои варежки, когда выпадал долгожданный душанбинский снег.
Еще одна печь была в бане. Сверху на ней лежали огромные круглые камни, а еще выше – огромный бак с водой.
Все три печи сложил и построил сам дедушка, и сам же величественно их топил.
Все печи топились углем. Для угля было построено специальное хранилище с ячейками, где он хранился сухим и чистым.
Когда дедушка мой в 1973 году умер, его сын и мой дядя провел в доме паровое отопление и газ. Никто больше не умел и не хотел уметь топить печь.
Во всех других домах, где я жила первые 33 года своей жизни, было центральное отопление и газ.
1992 год. Самара. Уже полгода я снимала обычную городскую квартиру, однако к апрелю галоп тогдашней галопирующей инфляции загалопировал сильнее, и я не смогла заплатить арендную плату. Пришлось искать жилье подешевле. Перебралась я в частный сектор, что расположен за автостанцией Аврора в районе улицы Промышленности. Сняла времянку – маленький домик без удобств – у чудесных стариков, добрых и симпатичных. Эта времянка была выстроена в конце огорода на участке дома, где жили эти старики – тетя Маша и дядя Толя. У них в доме был газ и паровое отопление, но во времянке была ПЕЧКА. Тетя Маша сказала: не бойся, печку топить научу. У стариков были несметные запасы дров в бесчисленных сараях, но использовались они исключительно для растопки бани.
У меня началась счастливая жизнь, старики хорошо относились к нам с дочкой. Пришла осень, а потом и зима. Тетя Маша заранее сказала, где, как и у кого купить хорошие сухие дрова, что я и сделала. Зима 93/94 была очень лютая, но я не замечала, так как всегда в печке весело горели дрова. Если я уезжала в командировку, или задерживалась на работе, старики сами приходили и протапливали дом.
На следующее лето я подкопила денег благодаря процветающему бизнесу, в который я вступила. Это была фармацевтическая компания, аптеки делали нам заказы, а мы ездили в Москву закупать медикаменты, привозили их в Самару и снабжали аптеки. Я сама на грузовике ездила в Москву на закупку и в Самаре развозила лекарства по аптекам. На заработанные деньги планировалось снять обычную благоустроенную квартиру и купить машину. В то время нужно было вносить предоплату за год, почему-то. Я собиралась переезжать в конце лета 94 года и дрова я больше не закупала.
В начале августа внезапно умирает тетя Маша. Дядя Толя «сходит с ума». Они прожили вместе около 60 лет! Дед страшно запивает. Со всего района любители выпить теперь «переселяются» в его дом.
Я очень расстроена, но внутренне за свое благополучие спокойна, ведь я вот-вот перееду в хорошее жилье, и все у меня будет нормально. Но с квартирой происходит небольшая задержка, а в сентябре я тяжело заболеваю и попадаю в больницу. Дочка живет у моей родственницы, через два дома.
За время моей болезни мои партнеры по бизнесу вывозят из дома мои душанбинские вещи, все заработанные за год деньги, золотые украшения нашей семьи. И «выбрасывают» меня из бизнеса.
У меня в тот год была еще одна работа. Я волновалась, что ушла ради бизнеса из ВУЗа, поэтому устроилась в НИИ экономики научным сотрудником. Думала, трудности пройдут, а ведь докторскую диссертацию все равно нужно писать и потом в ВУЗ возвращаться. Однако в НИИ прошло сокращение и меня, как «пришлую», то есть приезжую, сократили в первую очередь.
Мне в этом научном учреждении предложили помощь – адвоката и содействие в суде, ведь меня фактически обокрали, но я отказалась. И правильно, ведь мы сейчас знаем, что 90-е были лихими, без правды и справедливости. От другой помощи я не отказалась – все тамошние состоятельные барышни внезапно вспомнили, что им нужно много платьев и костюмчиков к весне и лету сшить. Все сделали мне заказы – обеспечили меня заработком на пол года вперед.
Также я обратилась к заведующему кафедрой университета, с просьбой о трудоустройстве, однако это было невозможно. В ВУЗе нагрузка преподавателей планируется заранее. Уже начался семестр, и профессор предложил мне только небольшую нагрузку по проверке контрольных работ у заочников, пообещав, что в январе будет у меня работа с заочниками, а со следующего семестра стабильная ставка.
Таким образом, какие-то доходы на пропитание мне и дочке я обеспечила. Еще одну проблему, а именно предстоящее выселение из времянки по причине неплатежеспособности, тоже удалось решить. Пришла дочка стариков насчет выселения. А я показала ей гору отрезов ткани, сказала, будет оплата за пошив и я смогу платить за жилье. На ее недоверчивый взгляд вынесла ей из сарая две вазы моей мамы, вывезенные из Душанбе. Они были из настоящего хрусталя, огромные и тяжеленные, Богемия, Чехия. Я их отдала хозяйке. У нее были глаза, как будто она видит вазы из самого Эрмитажа! Но так оно и выглядело на фоне окружающей убогости и моей на 25 кг резкой, всего за 2 недели в больнице, обхудалости.
И тогда она сказала: «Оставайся до весны. Но с условием – не разморозь отопление времянки от печки».
Кстати, вазы она вернула. Сказала, что потрясена, как я могу раскидываться такой роскошью. Она не понимала, что я потеряла имущество семьи, жилье, семью и Родину, где я родилась и выросла. Что такое эти вазы по сравнению с постигшими меня потерями!
Хрустальные вазы для меня в тот момент были совершенно бесполезными, так как на меня надвинулась КАТАСТРОФА. И она была, как показало время, страшнее безработицы, бездомности и предательства партнеров по бизнесу:
Пока я в августе не задумывалась о дровах для растопки печи в связи с предстоящим переездом в благоустроенную квартиру, пока в сентябре лежала в больнице, УШЛО ВРЕМЯ ЗАГОТОВКИ ДРОВ.
Я пока ничего плохого не предполагала, бодро пообещала хозяйке не разморозить «систему», ведь это было само собой разумеющимся – ведь в лютую самарскую зиму мы с дочкой без тепла не выживем.
Даже хорошо, что у меня не было работы в НИИ – ведь теперь мне нужно было ТОПИТЬ ПЕЧКУ. А ездить в НИИ на работу нужно было с тремя пересадками, в центр города. Два часа туда, два часа обратно. Нереально.
А мне нужно было круглосуточно ТОПИТЬ ПЕЧКУ. Дров не было. Дед обезумел от пьянки, но все сараи надежно закрыл. Я пошла в те места, где обычно покупают дрова и уголь – ноль результата. Все раскуплено, растаскано, распилено и уложено по сараям. И закрыто на амбарные замки.
Октябрь. Стало еще прохладнее. Топила книгами из библиотеки отца и деда. Продать их было нельзя, так как еще в марте 92 года все вещи, которые я в вагоне привезла из Душанбе и поставила в арендованный мебельный склад, затопило грязной водой. Все имущество погибло, включая библиотеку отца и деда. Тогда я зачем-то пыталась спасти намокшие книги. Все лето просушивала их на веревках. Но они были все равно грязные и покореженные. Необыкновенное ощущение – топить печь томами всемирной литературы и изданиями первой половины 20 века.
Пыталась для растопки распиливать полированную мебель. Не получилось. Трудно пилить и очень пахнет. Ночью ходила красть дрова у соседей. Отламывала доски в заборах. Днем продолжала ездить по городу и пригородам, искать, где купить дрова. Дала объявление в газете. Нет нигде дров. Просила поделиться у тех, кто вовремя сделал запас дров. Народ там хозяйственный, основательный. Не дали. Меня знать не знают, откуда взялась, побирушка, наверное думали рачительные хозяева.
Также днем со мной параллельно постоянно ходили по магазинам просить коробки и сломанные ящики моя дочь и Рума с Витей, мои дальние родственники из Душанбе. Они купили на этой же улице полуразваленный дом с одной комнатой, но с большим счастьем – газовым отоплением. Мы с дочкой ходили к ним греться всю эту страшную зиму. Однако мне нужно было ТОПИТЬ ПЕЧКУ. Ведь у меня было полно работы по пошиву!
Коробки и ящики очень быстро прогорали. А огонь в печи должен был гореть постоянно. Иначе могла замерзнуть «система», за которую переживала хозяйская дочь. От печки шли трубы по замкнутому кругообороту с водой. Если не протапливать, при морозе воду прихватит льдом и вся «система» лопнет.
Я почти не спала в нормальном понимании – нужно было шить, следить за огнем, а также ходить на охоту за порциями топлива.
Стало еще холоднее. Дочка отогревалась в школе, я бегала греться к Руме. Садилась на автобус и ездила по району, выглядывая, где может завалялись какие-нибудь дрова.
Ноябрь. Холодно и сыро. В газете увидела объявление, что продаются выкорчеванные пни. Огромные, две штуки. Недорого. Я обрадовалась, наняла машину, поехала, купила эти пни и привезла. Наняла мужика с электропилой, чтобы распилил. Он пришел пилить. Распилил, конечно, но смеялся. Пни рассыпались в труху. Гореть они не будут, сказал мужик, взял денег за распил и ушел.
Я долго убирала этот мусор с улицы.
На примерке платья бывшей коллеге по НИИ Лене, которая теперь является моей самой главной и настоящей в жизни подругой, я рассказала, что я могу замерзнуть и не выполнить заказы в срок…
В калитку постучали, я вышла и увидела красивенного высокого полковника. Он оказался мужем Лены, и привез мне списанные кресла из актового зала их военной части. Кресла были по 4 штуки скреплены, слегка отсыревшие, но они были из настоящей нелакированной фанеры. Двое солдатиков бодро перетаскали эти четверки к моему жилищу под навес. Муж Лены сказал, что продолжает искать для меня хоть какое-то топливо, но время заготовки топлива прошло и везде пусто. Но он не теряет надежды.
Кресла из актового зала были решением проблемы, хоть и временным. Теперь мне не надо было красть доски и околачиваться по городу. Я теперь просто пилила и рубила. Как же это было трудно – пилить и рубить кресла из актового зала. Но я была счастлива. Ведь мне было что положить в печь! Ведь главное, что мне нужно было тогда в первую очередь – это ТОПИТЬ ПЕЧКУ.
Муж Лены – Вячеслав Евстигнеевич – все же нашел для меня и уголь. Он привез мне его к дому. Он вместе с двумя солдатами, я и моя дочка, ведрами перетаскали эту кучу – целый грузовик – ближе к моему дому. Но навеса для этого угля не было.
Было и еще одно обстоятельство, которое очень осложнило мое дальнейшее существование.
Так как период заготовки дров и угля уже закончился, мой спаситель Вячеслав Евстигнеевич нашел эту тонну угля в каком – то далеком колхозе, но в бесхозном виде – под открытым небом, смоченным осенними дождями и припорошенным ноябрьским снегом.
Когда мы таскали уголь к дому от машины, он был очень тяжелым, мокрым. «Угольный суп». Я не думала об этом, главное, уголь!
Уголь носила в небольшом ведерке и моя дочь-подросток. Также она ходила по воду. Осенью на тележке, зимой – на санках, возила канистры. Вода была в колонке. Одна колонка на несколько улиц. Особенно проблематично было зимой, когда вокруг все покрывалось льдом. Нужно было ждать, когда кто-нибудь из мужчин прорубит ступеньки и сделает что-то наподобие страховки. Хождение по воду, так же как и вынос использованной воды («слива») из дома – тема, заслуживающая другого рассказа: « Как я в России по воду ходила».
А мне, по–прежнему, надо было ТОПИТЬ ПЕЧКУ. После больницы здоровье восстанавливалось лишь усилием воли, буквально по крупицам. Весу набраться было неоткуда. Денег на хорошее питание не хватало. Это было время, когда остановились все предприятия Самары, люди были отправлены в бессрочные отпуска, никто не платил за городской транспорт, и никто за это не наказывал, а также люди ежедневно ездили на свои родные предприятия.....обедать. Их раз в день кормили, предприятия изыскивали на это средства – накормить хотя бы раз в день.
А мне нужна была физическая сила круглосуточно что-то пилить. Трудно было растопить печь так, чтобы хорошо обогреть наше жилище. Вода еле теплилась. Лишь бы не замерзла, думала я, главное, сохранить плюсовую температуру воды в «системе», чтобы ни один подлый кристаллик льда не прокрался. Так как дом был «времянкой», он был без надежного фундамента, с тонкими стенами, задумывался как летний. Передо мной стояла задача, как перед нашей страной после революции 1917 года – выстоять во что бы то ни стало.
Но теперь ситуация осложнилась. Ударили морозы. Моя гора угля замерзла и стала день ото дня покрываться все более толстым слоем снега. Добыча усложнилась. Я стала выкапывать «нору» в снегу, а потом ломом выдалбливать куски угля. Потом все это я заносила в дом. Лед оттаивал, и уголь опять становился почти жидким. Новая задача потребовала внесения изменений в техпроцесс подготовки топлива для закладки в печь. Были куплены большие дуршлаги и тазы. Партиями мокрый уголь выкладывался в дуршлаги для стекания воды. Полуготовый уголь подсушивался газетами и тряпками. Была налажена целая цепочка подготовки продукта «УГОЛЬ». Этим была занята вся прихожая, она же кухня. В комнате мы спали и я шила. На газовой плите подсушивать много не удавалось, так как газ был привозной и его надо было экономить на приготовление пищи.
После смерти тети Маши некому было приглашать в баню по субботам, а ходить в общественную было далеко, некогда, дорого, возвращаться в холодный дом после бани опасно для здоровья. Не мылись вообще.
Ходили одетыми, по типу капусты, все было грязным от постоянной возни с углем, он вытекал из тазиков, я постоянно все застилала тряпками, газетами, все было в угольной жиже.
Но процесс был налажен, круглосуточно я дежурила у печи, в промежутках между закладками и добычей топлива, я весело шила летние платья с рюшами и в горошек.
Но тут опять усложнилась ситуация. Закончились кресла из актового зала. Просто уголь, даже с тряпкой, смоченной керосином, не загорается. Нужна растопка из древесины. Древесина на вес золота. Опять ездила на автобусах, выглядывая, где есть дровишки ненужные. И нашла! Возле одного дома лежали два огромных заснеженных бревна. Длинные, метров по 7. Нашла хозяина. Он мне их подарил. Нашла грузчиков, они мне привезли бревна к дому. Но оставлять их на улице я не стала. На улице очень холодно их «обрабатывать». Я попросила внести их в дом. Прямо от порога на всю кухню, она же прихожая, где в ряд стояли дуршлаги с углем, и далее на пол комнаты, теперь лежали мокрые, грязные и промерзшие бревна. Теперь мне не надо было выходить на улицу рубить и пилить, как кресла из актового зала, а можно было пилить кусочки прямо тут, на полу в кухне. Дочь мне помогала, как могла, хотя труд этот весь был отнюдь не детским и не женским. Трудно было безумно. Вся кухня теперь была еще и в грязных опилках.
Еще в ноябре, когда я поняла, что по своей неопытности «пролетела» с дровами и осталась без работы, у меня была страшная паника. Это не шутки – в такую зиму без топлива – смертельно опасно. Тогда я написала письма всем родственникам – далеким, близким, состоятельным и не очень. Я попросила помощи. Я попросила до весны приютить у себя мою дочь. Чтобы мне было не так страшно вылезать из ситуации, в которую я попала. Ответили только трое. Одна сестра написала теплое поддерживающее письмо, другая прислала 40 рублей, а дядя из Самары передал огромный пакет с продуктами. Я им была очень благодарна.
Также я была очень благодарна коллегам из НИИ за заказы платьев, Лене и ее мужу за продуктовые пайки и топливо, Руме и Виктору за совместную добычу топлива, подкорм и обогрев. Я благодарна даже НАТО, так как я постоянно ела очень вкусные «натовские» солдатские пайки, которые продавались на рынке очень дешево, так были основательно просрочены. Откуда они там взялись, понятия не имею! Хоть они и были сильно просроченные, там было все красиво упаковано в коробочку – каша с мясом, повидло, сухарик – все очень культурно и вкусно.
Мне было очень в это время тяжело физически, но я не плакала. Один раз только. Случилось это так. В январе приехали заочники. Я поехала на занятия, провела установочную лекцию. Конечно, я приоделась. У меня был австрийский строгий костюм-двойка: прямая юбка по колено и пиджак. Серая шерсть. Мне его по «великому блату достал с базы» знакомый из Министерства Торговли в Душанбе, по случаю защиты мною кандидатской диссертации.
Видимо, не все студенты успели приехать на сессию вовремя. Три парня из Тольятти, из тех, кто тогда носил кожаные куртки, и про них говорили, что они «сотрудничают» с Автовазом, не успели получить задание к экзамену, узнали, где я живу и приехали – по адресу: улица Промышленности дом 159.
Дед вечно пьян. Калитка нараспашку. Они пошли туда, где горел свет – ко мне прямиком. Не стучась, они резко открывают дверь и входят. Один впереди, два другие поодаль. Какая производственная цепочка из дуршлагов с углем, черными ручейками, двумя бревнами посередине помещения и вместе со мной, одетой в сотню грязных одежек, предстала перед ними, ясно. Я выдала им задание. У парня, что вошел первым, такого высокого, красивого, богато одетого, пахнущего дорогим мужским парфюмом, было на лице ТАКОЕ отвращение к увиденному и ко мне, что, когда они ушли, я зарыдала и проплакала несколько часов. Мне было стыдно и жаль себя.
Больше я не плакала. Я работала, шила, готовила еду себе и дочке, и ТОПИЛА ПЕЧКУ. День и ночь, уже несколько месяцев подряд.
1 марта 1995, в один день с Владом Листьевым, похоронили деда, дядю Толю. Родня провела похороны и поминки, позвали меня и хорошо покормили. Закрыли теплый дом деда, проверили замки на сараях с дровами и ушли.
Март был не таким холодным, как предыдущие три месяца зимы, но далеко не теплым. Я постоянно ТОПИЛА ПЕЧКУ. Также мне было очень страшно – от улицы нужно было входить во двор и проходить очень близко к темному дому, в котором случились двое похорон за полгода. Я зажмуривалась и пробегала этот участок. Два «свежих» покойника, в доме рядом, вокруг ни души, темнотища и только я с маленькой дочкой. И я постоянно ТОПИЛА ПЕЧКУ.
В апреле потеплело. В доме было холодно, но опасности, что замерзнет «система», уже не было. Закончились 9 месяцев моих необыкновенных отношений с печкой.
А в мае мне от университета дали комнату в общежитии. Я переехала. И мне больше не надо было ТОПИТЬ ПЕЧКУ.
2012 год
Хочу купить кусочек родины
Очень хочу, уже почти 20 лет, купить кусочек родины.
Кусочком родины я называю участок земли, желательно с домиком, где-нибудь на бескрайних просторах нашей страны.
