Ракитин Кирилл
Моя необычная обычная жизнь
Я снова кивнул, избегая слов.
Я понимал.
Я не понимал почему, но понимал, что Даша вдруг и стала тем «якорем», за который я мог бы зацепиться, чтобы вновь обрести самого себя. И, возможно, я сам был таким «якорем» для Даши. Что и объясняло столь стремительную нашу дружбу, и то, почему мы так отчаянно вцепились друг в друга, словно двое выживших при кораблекрушении в открытом море.
– Анастасия Марковна, говорят, что разбитую чашку уже не склеить; швы всё равно будут видны. Не знаю, можно ли собрать заново душу, но лучше пусть она будет хоть и со швами, но цельная, чем от неё останутся одни осколки.
Дашина мамы долго молчала, а затем сказала:
– Я рада, Кирилл, что поговорила с тобой. И рада, что Дарья встретила именно тебя. И даже, вопреки всему своему материализму, думаю, что может ваша встреча и не была такой уж случайной. Я отпускаю Дашу с тобой не потому, что вы мне устроили тут цирк с конями. А потому, что вижу, насколько идёт Даше ваша дружба на пользу. Уж извини, но я как мать думаю в первую очередь о своей дочери. Я вижу, как Даша доверят тебе, а это многого стоит, поверь. Её прежде нередко обижали из-за её открытости, и она научилась хорошо считывать людей. Разбираться в них. Она тебе доверяет, и это для меня серьёзный аргумент. И я знаю, КАК вы купались! – её лицо и голос вмиг стали строгими, – Вы, молодой человек, держите свои руки и дальше под таким же контролем. Ну и за другими приглядите.
– Это не будет проблемой, Анастасия Марковна, обещаю.
– Верю. Точнее, доверяю. Да я и сама не слепая; я же вижу как вы общаетесь с Дашей, как вы «подхватываете» друг друга, ваши невербальные знаки. Да хотя бы то платье, в котором сегодня была Даша. Дарья рассказала тебе?
Я кивнул.
– У вас уже даже свой язык появился, – развела руками Дашина мама. – Наверное, так и взрослеют дети… – внезапно в её голосе послышались печальные и даже горькие нотки.
Я протянул руку и дотронулся до её руки
– Я обещаю, Анастасия Марковна. Я обещаю.
И добавил чуток спокойствия на нужную волну.
Анастасия Марковна накрыла мою руку своей, и чуть помолчав сказала:
– Я разрешаю тебе, Кирилл, заплатить за билеты для Даши.
––
Я встал, слегка поклонился и крикнул:
– Дарья Михайловна! Да заходите уже. Право слово, не красит Вас подслушивать под дверью!
Дверь немедленно открылась, впуская Дашу, которая сердито буркнула:
– Ничего я не подслушивала. Я только что пришла. Просто вы так кричите…
– Даша! – ахнула её мама, – неужели ТЫ ПОДСЛУШИВАЛА?! Кто тебя этому научил?
Даша сделала "poker face", и вместо ответа, якобы незаметно, указала пальцем на меня.
И довольно улыбнулась.
Глава 14
Последующие дни ничего сверхординарного не происходило; мы почти каждый день встречались с Дашей. Ещё два раза ездили купаться за город, несколько раз сходили в кино. При этом то я, то Даша громко просили дать нам «места для поцелуев», вызывая некоторую оторопь у присутствующих, и практически всегда устные комментарии в свой адрес.
Нас это смешило, и мы постоянно придумывали новые способы эпатировать окружающих.
Вообще-то, для подростков того времени такое поведение было не совсем типично. Легко рассуждая на темы любовных перипетий, скажем литературных персонажей, или даже их авторов, любой подросток отчего-то впадал в оцепенение или напротив – экзальтацию, как только речь заходила о нём самом. Сказать кому-то «ты мне нравишься» было для него тяжелее, чем прыгнуть с десятиметровой вышки в бассейне, а уж заявить публично о своих чувствах – так и вовсе немыслимо.
Проще умереть.
Я, в силу известных обстоятельств, несмотря на гормональную бурю своего возраста, изжил эту подростковую рефлексию давно. А Даша, то ли в силу занятий актёрством, то ли по характеру своему, но составила мне вполне достойную в этом плане компанию.
Даша вообще предпочитала решать все проблемы методом «клин клином». Например, чтобы избавиться от своей рефлексии по поводу немного оттопыренного одного уха (я так понял, что дети в прошлой школе дразнили её за это) она, вместо того, чтобы пытаться скрыть это за длинными волосами, напротив – сделала короткую стрижку и более того – выстригла эту сторону особо коротко, выставив своё ухо напоказ. (Которое, повторюсь, на мой взгляд нисколько её не портило, а напротив – придавало своеобразное очарование).
Ну и в общем-то, способ работал; она могла теперь совершенно свободно говорить о своих ушах, и презрительно фыркала на попытки её задеть, а не бежала рыдать, как прежде. Убедившись в эффективности данного метода, она стал его применять по любому поводу. Поэтому мы могли совершенно спокойно говорить с ней практически на любую тему, без обычной для этого возраста стыдливости и иных условностей и ментальных блоков. Из-за этого в том числе наши отношения с Дарьей развивались, можно сказать, семимильными шагами, причём не только «вширь», за счёт охвата тем разговоров, но и «вглубь», за счёт погружения в эти темы. Я старался сильно не «умничать», всё больше осваивая стиль обычной подростковой речи, и старался вести себя адекватно «паспортному» возрасту. Разве что, не считая тех «спектаклей», которые мы с Дашей порой разыгрывали на публике. Например, используя своё свободное владение английским языком, я, одевшись как-нибудь вычурно, и обняв для антуража пару бутылок кефира с батоном, изображал из себя потерявшегося иностранца, а Даша – простую советскую школьницу, которая пыталась мне помочь, собирая вокруг «потеряшки» небольшую толпу.
Однажды мы так заигрались, что с трудом удрали от родной милиции, прибывшей на помощь «иностранцу» по «сигналу» добрых советских граждан.
Кроме того, я устроил Даше небольшую, но необычную фотосессию. Объяснив всё необходимостью якобы выбора платья для предстоящего спектакля, я немного поснимал Дашу в салоне свадебных нарядов, подкрепив нашу версию для продавцов небольшой зелёной купюрой, благоразумно скрыв этот момент от Дарьи. Что делать с этими фотографиями в будущем мы ещё не придумали, но сошлись в том, что показывать их родителям – это отправить их прямиком на больничную койку, а нас – в противоположные части нашей большой и великой Родины.
Рассматривали мы и сюжет с «брошенной у алтаря» невестой и не явившимся женихом, но по зрелому размышлению отказались от его реализации. Памятуя неудачный опыт с милицией.
Ещё я предлагал, как иллюстрацию своих «мизантропных взглядов» (как выразилась Даша), пойти в качестве гостей на любую свадьбу, и, либо поесть там чего вкусного, либо разыграть сцену «дети случайно уехали не на ту свадьбу». Но Даша запретила «портить самый важный день» жениху и невесте, и я не стал ей перечить.
В общем, время мы проводили задорно и весело.
Даша съездила с мамой в лагерь к сестре Кире; с большим трудом и слезами уговорив её остаться в лагере ещё на одну смену. За это Кира выклянчила обещание купить ей необычное школьное платье – с плиссированной юбкой. А поскольку такие платья купить можно было лишь в Эстонии, то хитрюга, по сути, выпросила себе целую поездку. И было понятно, что одним платьем дело там не ограничится. Чувствуя себя в какой-то степени причастным и виновным, я заручился у Анастасии Марковны обещанием принять мою посильную помощь в этом вопросе.
Практически ежедневно провожая Дашу домой, я несколько раз заходил к ней «на чашку чая», наладив неплохие отношения с её мамой, которая, я это чувствовал, всё более проникалась ко мне доверием. Правда, «свадебные» фотографии Дарьи мы ей всё равно пока показывать не стали. Да и я их, собственно говоря, пока и печатать-то даже не рискнул!
Занимаясь фотографией, я, естественно, освоил и самостоятельную проявку плёнки, и самостоятельную печать фотографий. Дома у меня был фотоувеличитель «Ленинград-2» и все прочие необходимые аксессуары. (А мечтал я о польском «Krokus» для цветной печати, но пока не мог себе его позволить, позволяя зарабатывать на себе государственной лаборатории).
Показать эти Дашины фотографии своим родителям, я тоже не решался, не зная, как они отреагируют на такую «шутку». Особенно после того, как мой старший брат ушёл из дома явочным порядком жить, как сейчас сказали бы, «гражданским браком». И это была уже наша семейная драма. Потому, что брат из-за этого рассорился с родителями, дома показывался крайне редко, и всегда лишь один. Его «жену» родители не приняли категорически, и в дом не приглашали. Так что представить им Дашу в свадебном наряде после того, как мы пропадали целыми днями вместе, было опасно.
Родители не препятствовали нашим встречам, но в них явно ощущалась какая-то настороженность. Мама, правда, как-то высказала идею пригласить Дарью к нам домой, но я счёл это несколько преждевременным. Я не мог предугадать эмоциональную реакцию матери на Дашу, совершенно уже для них очевидно, не «просто одноклассницу», а подвергать из-за этого риску наши с Дашей отношения, я не собирался. Фотографии же Даши, сделанные мной ещё в Кавголово, родители рассматривали долго, и чуть ли не с лупой. Хорошо ещё, что на чёрно-белых фотографиях не было видно цвета её волос.
– Худенькая какая-то, – сказал отец, полагая, что я их не слышу.
– И ноги худые, – добавила мама, – хотя вид у них спортивный.
– Стройные, – поправил папа.
– Конопатая, – проявила наблюдательность мама.
– Немного веснушек, практически незаметно – опять смягчил папа.
– Лопоухая, – строго отметила мама.
– Совсем чуть-чуть, – вновь «откатил» отец.
– В общем – обычная, – вынесла вердикт мама.
– Но милая, – нашёл папа компромисс.
– Однако, наш сын, кажется, всерьёз увлечён этой девочкой, – задумчиво отозвалась мама. – А наш сын – не простак, и ты это прекрасно знаешь. Значит он видит в ней то, чего не видим мы.
Перед сном, когда отец возился в ванной, я зашёл к маме в комнату, чтобы забрать фотографии.
– Скажи, Кирилл, – обратилась ко мне мама, глядя на Дашину фотографию, которую держала в руках, – ты в самом деле настолько всерьёз увлечён этой девочкой? Чем она тебя так пленила, что занимает все твои мысли и всё твоё время?
– Мама, у нас же каникулы, чем мне ещё заниматься? – попытался я съехать с темы, но мама не позволила; – Не говори ерунды и не считай нас с отцом дураками; мы не слепые и всё видим. В конце концов, мы – взрослые. А ещё мы – твои родители, если ты уже забыл об этом, – начала потихоньку сердиться мама
Я опустился на пол рядом с её креслом и положил ей голову на колени.
– А Гёте писал, что очень трудно любить за что-нибудь, и очень легко – ни за что.
– Это не ответ, сын. Мы с отцом прекрасно знаем твои увёртки, и то, как ты можешь отвечать, если захочешь.
Она вновь повертела в руках Дашину фотографию.
– Я просто хочу понять, Кирилл, что ты нашёл в этой, извини, но в общем-то совершенно обычной на первый взгляд, девочке. Ведь ты – мой сын, и для меня это очень важно.
В квартире повисла полная тишина. Перестала литься вода в ванной, перестали, кажется, даже тикать часы.
Я протянул руку в сторону книжного шкафа и сказал:
– Вон там, на второй полке, стоит небольшая книга со стихами. В ней есть такие строки:
…что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?[3]
– Ты спрашиваешь, что я вижу в этой «обычной девочке»? От неё свет исходит, мама.
Мама взъерошила мне волосы и с грустью сказала;
– Вот так, наверное, и взрослеют дети. Ты вырос, Кирилл. А мы с отцом и не заметили…
====
[3] – Николай Заболоцкий "Некрасивая девочка"
Глава 15
За два дня до отъезда мы с Дашей вынуждены были прервать наши ежедневные «загулы», как говорила моя мама. У Даши были какие-то семейные дела, и я, чтобы скоротать время с пользой, решил эти дни заняться «тренировками», которые совсем забросил из-за наших встреч. Надо сказать, что уже, наверное, с неделю у меня ныли мои «татуировки» (о чём я, разумеется, ничего никому не говорил), и я почему-то чувствовал необходимость таких занятий.
Чтобы ничто не мешало, я на трамвае доехал до Ржевского лесопарка, где, найдя укромное место, привычно погрузился в то самое «двойное» состояние, находясь, как бы, и в нашем «корпускулярном» мире, и в его «волновой» ипостаси одновременно.
Просканировал пространство вокруг, «увидев» своим вторым волновым «зрением» всё живое, скрытое от обычного зрения, потянулся своим "вторым зрением" вдаль и тут же ощутил знакомые до боли флюктуации. Буквально через миг я оказался в эпицентре такого волнового смерча, что едва не выпал из своего двойного состояния. Но страха не было, потому, что я узнал своих давних знакомых, если можно так выразиться, невольных (а может и вольных, кто же их поймёт) виновников моей «хронотюрьмы», и одновременно моих же спасителей из неё и, подозреваю, спасителей вообще. А кроме того, также и моих наставников. Я ощущал эманации радости и дружелюбия, и постарался ответить тем же, что вызвало ответную реакцию «смеха».
Сложно сказать, сколько времени это продолжалось, тем более что время здесь явно отличалось от течения времени в моём материальном мире. Это я понял уже давно. Но всё когда-нибудь заканчивается.
Я ощутил этот посыл прощания, а затем произошло то, чего я не ожидал. Внезапно мои «татушки» нестерпимо зажгло, но почти сразу эта боль исчезла, а своим особым зрением я увидел что-то вроде пары искр как бы внутри своей левой руки, которую «татуировки» и «украшали». Вновь ощутил волну «смеха» и ощутил, что остался один.
Некоторое время я просто разглядывал, поселившиеся во мне «огоньки», а затем, ведомый каким-то внутренним чутьём потянулся к ним тем самым «шестым» чувством, и с изумлением увидел, как они словно бы вышли из моей руки и зависли на кончиках пальцев, отчего те сразу же зажгло. Тем же усилием я вновь убрал «искры» в руку. И жжение тут же исчезло. Затем я проделал это ещё раз, и ещё, и так раз до тех пор, пока действие это не стало простым и понятным, до автоматизма. Вернувшись целиком в обычное состояние, я внимательно осмотрел пальцы, и никаких ожогов на них не заметил, а вот следы от «искр», когда я касался ими окружающего – листьев, травы – имелись; это были полностью выжженные пятна, хотя и очень небольшие; буквально миллиметры.
– Ну вот, подарили мне «зажигалку», а я и не курю, – внутренне рассмеялся я. Но подарок – есть подарок. И душу грело сознание, что не забыт, что контакт не утрачен. И хотя какое уж там общение было, но я только сейчас понял, что на самом деле скучал по своим огненным приятелям. Ведь они не бросили меня ТОГДА, и было понятно, что без их помощи не обошлось.
Я не раз задумывался, а в прежний ли свой мир я вернулся, выскочив из ловушки? И я ли это всё ещё, или лишь моя копия, а «оригинал» сейчас лежит где-то в земле? Но видимых отличий в этом мире я не находил (хотя особо и не искал), а со временем заставил себя не думать об этом вовсе. И даже заранее уже установил себе запрет на занятия наукой в этой области. Я не хотел знать правду, и не хотел оказаться в психушке, или цепких лапах учёных и спецслужб. Я хотел быть нормальным и жить в нормальном, обычном мире, не думая, копия он или оригинал.
Весь следующий день я также посвятил тренировке новоприобретенной способности, не понимая, как её можно будет использовать в жизни, и вообще для чего мне её подарили, но понимая, что просто так такие подарки не делаются. А также то, что и хвастаться этим ни перед кем не следует, демонстрируя якобы фокус. Ибо быть параноиком на воле лучше, чем полностью здоровым клиентом куда менее приятных помещений.
На вокзал мы поехали рано утром вместе с мамой; отец работал, а у мамы, как у учителя, летом график был более вольный.
Разумеется, я понимал, что мама едет со мной вовсе не для того, чтобы помахать платочком вслед последнему вагону. Особая сентиментальность не была ей присуща, да и вообще не принята в нашей семье. Мама желала посмотреть на Дашу.
На этот раз я не стал отговаривать её от «смотрин»; в конце концов, это знакомство рано или поздно всё равно должно было состояться. Так почему бы не сейчас? Тем более, когда обстоятельства не позволят этим «смотринам» затянуться, и всегда будет повод их прервать.
За два дня я так соскучился по Даше, словно мы не виделись месяц, и невольно всё ускорял шаг, хотя времени ещё вполне хватало. Даши ещё не было, когда мы нашли свой поезд. Но я был уверен, что она приедет. Пока мама знакомилась с Августой Демьяновной и расспрашивала её о лагере, в конце перрона наконец-то появилась и Даша со своей мамой. Сегодня на Даше была чёрная майка со светло-голубыми шортами и белые высокие носки с белыми же кедами. Смотрелась она потрясающе, ну а её розовые волосы, естественно, были «контрольным выстрелом» для всех, кто задерживал на ней взгляд.
– Здравствуйте, Анастасия Марковна, – я вежливо поклонился. – Знакомьтесь: это – мама. хм… Анна Григорьевна. Мама, – это Анастасия Марковна, мама Даши, а вот и сама Даша.
Моя мама работала с не самым лёгким контингентом, и преподавательский стаж у неё был не маленький. Она и «глазом», – что говориться, – «не моргнула», увидя Дашину сногсшибательную причёску, и спокойно поздоровалась сама.
Пока мамы, поедая друг друга глазами, рассыпалась во взаимных любезностях, очнулись стоявшие рядом с Августой Демьяновной двое ребят старшего вида, слегка обалдевшие вначале от Дашиного вида. По всей видимости это и были те, кто должен ехать с нами.
Они дружно подскочили к Даше:
– Привет! Меня Сергей зовут, – сказал один.
– Меня Володя, а тебя, мы слышали, Даша?
– Ты с нами едешь?
– Давай вещи, помогу донести.
– И мне давай; что там ещё у тебя нести?
– Ты на какой полке хочешь; верхней или нижней?
– Ты из какого класса? – затараторили они, пытаясь завладеть Дашиным вниманием, и как бы случайно оттесняя меня в сторону.
Со мной ни один из них знакомиться не захотел.
Моя мама с интересом, а Дашина мама, нахмурившись, наблюдали эту сцену. Даша лучезарно улыбнулась обоим новоявленным Ромео:
– Ой, спасибо мальчики! Вот, отнесите пожалуйста – она указала на свой чемодан. Когда же те чуть ли не вдвоём подхватили его, Даша не спеша подошла ко мне, и заложив руки за спину, привстала на носочки и поцеловала воздух у самой моей щеки:
– Привет, Кирилл!
Лица у парней вытянулись, а рейтинг Дарьи в глазах моей мамы подскочил сразу на несколько пунктов.
– Что ты стоишь, как истукан? – сказала мне мама.
– Но этот поцелуй был не для меня, – пожал я плечами
– А для кого же?
– Вон для них, – мотнул я головой в сторону парней, уже без прежнего энтузиазма тащивших Дашины вещи в вагон.
Даша продолжала так же сиять улыбкой, прижавшись ко мне плечом.
– А к тому же, – продолжил я ехидно, – Анастасия Марковна велела мне держать свои руки подальше от Дарьи. Ну я и обещал..
– МАМА! – Дашино лицо стало под цвет её волос, и она возмущённо топнула ногой.
– Всё правильно, всё правильно, – вступилась за смутившуюся Дашину маму моя, – Вам только слабину дай, так вы ещё, чего доброго, и закурите!
Все рассмеялись, а Анастасия Марковна потихоньку показала мне кулак.
– Отъезжающие, прощайтесь. Провожающие – выходите из вагона, – раздались голоса проводников.
– «Одна слезинка украдкой появилась в её глазах» – продекламировал я.
– Не паясничай! – строго сказала мне мама, и крепко обняла.
– Ну что же, – сказал я Даше, когда все наконец устроились, и поезд набрал ход, – По крайней мере наши мамы не вцепились друг другу в волосы сразу.
Даша рассмеялась.
– Но у нас, похоже, вырисовывается другая проблема, – добавил я уже серьёзно.
Интермедия 2
Вечером, Николай Михайлович, собираясь ко сну, спросил супругу:
– Аня, и как тебе избранница Кирилла? Пообщались?
– Дарья? – мама задумчиво повертела в руках оставленную сыном одну Дашину фотографию, – Да мы с тобой вроде бы всё правильно говорили; и худая, и лопоухая… Но очень, очень непростая, и что совершенно точно – очень неглупая девочка.
И добавила, уже погасив свет:
– Надеюсь, Кириллу на самом деле повезло с ней.
Глава 16
В поезде мы с Дашей, поменявшись с кем-то из пассажиров местами, заняли две боковушки, что давало нам возможность говорить более-менее спокойно, без посторонних. Даша уже привыкла доверять моим словам, а потому сразу посерьёзнела.
– Ты про этих двоих? – кивнула она в сторону наших спутников, периодически недобро смотревших в мою сторону, – разве я уже не разобралась с этой проблемой?
– С этими двумя – да, но будут и другие. Даша, я говорил тебе тогда на озере, – помнишь? – что у тебя полная свобода действий, отношений и т. п. И это будет именно так, и от своих слов я не отказываюсь. Но дело не в парочке романтично настроенных идиотов. Дело в отношении к тебе коллектива.
Даша недоуменно смотрела на меня
– Не понимаешь?
Она помотала головой
– Ты красивая и необычная. К тому же – «новенькая», причём во всех смыслах.
Я накрыл её руку своей, видя, что она собирается возражать.
– Погоди, дай сказать. Это на самом деле серьёзнее, чем ты думаешь. Положим, с мальчиками я разберусь, хотя конфликтов не избежать, а это не самый лучший «вступительный взнос» в новую школу. Но хуже придётся тебе, как ни странно. Посмотри со стороны девчонок; там уже сложились какие-то пары, а то и «многоугольники». Есть лидеры, есть аутсайдеры. Система обрела равновесие и устойчивость, на радость преподавательскому составу. И тут появляемся мы и вносим диссонанс в эту гармонию. Мальчики массово пытаются завоевать твоё внимание, и ты полагаешь, что девочки будут просто смотреть на это? Девочки начнут войну с тобой, Даша. А потом начнут шпынять своих кавалеров – мальчиков. Вот, что будет.
Даша помолчала, а потом сказала:
– Но ведь ты знал это с самого начала; с того самого момента, как нам предложили поехать в лагерь. Почему же ты согласился и так настаивал сам на этой поездке? Кучу аргументов привёл «за» и ни одного «против»? Почему, Кирилл?
– Во-первых, все мои аргументы «за» абсолютно правдивы и никуда не делись. Просто нам надо сделать так, чтобы эти «за» сработали, а «против» – нет.
– А «во-вторых»?
– А, во-вторых, мне не хотелось расставаться с тобой, Даша.
– Но мы были знакомы тогда лишь несколько минут. МИНУТ, Кирилл!
– Значит, мне их оказалось достаточно, – пожал я плечами
Даша сердито отдёрнула руку.
– Так что ты теперь предлагаешь? Как нам сделать так, чтобы твои «против» не повернулись против нас?
– Нам нужно продумать линию поведения и наш статус.
– Какой ещё статус?
– Ну, ты помнишь, что я говорил в школе?
– Хочешь быть моим «братом»? – сощурилась Даша, – и всё? Всего лишь?
В её голосе сквозили ноки разочарования
– Да, но не просто братом.
– Тогда как?
– А ты вспомни, как вела себя та «крыса» в канцелярии.
– Она растерялась, – Даша облегчённо засмеялась.
– Вот именно. Это и будет наша фишка – заморочить всем головы так, чтобы пока они разгадывают наши ребусы время первичных конфликтов было упущено, и мы уже перестанем быть «новенькими». Всем придётся с этим считаться, ну а там и авторитет какой-никакой, может появится. Придумаем, что-нибудь.
– Ну тогда давай придумывать, – с азартом сказала Даша, потирая руки.
И мы начали Игру.
Время в поезде пронеслось для нас быстро.
Мы мало общались с нашими попутчиками, хотя Даше как-то удалось убрать с их лиц надутое выражение. Они время от времени болтали втроём, и позже мы даже все вместе попили чай, под одобрительным взглядом Августы Демьяновны, предпочитавшей помалкивать, помня наше в Дарьей непростое появление в школе. И благодаря своему опыту и интуиции, уже понимавшей, что ей достались не совсем обычные школьники, от которых можно ожидать не совсем обычных поступков.
По прибытию в Симферополь, нам предстояло добираться до Алушты на междугороднем троллейбусном (!) маршруте, протяжённостью 84 км, а там нас уже встречала совхозная машина. Часа за полтора до прибытия на конечную станцию, поезд делает получасовую остановку в Джанкое. Учитывая предстоящее многочасовое сидение в тесном транспорте, и мы с Дашей решили немного размяться; благо, времени для этого казалось было достаточно.
Видели когда-нибудь, как катаются опытные фигуристы? Движения их ног почти не заметны и неспешны, а скорость и плавность движения завораживают. Вот также шла и Даша по центральной аллее бульвара, ведущего от вокзала. Легко, словно паря над землёй. Шаг, ещё, несколько коротких, разворот… Она не шла, а танцевала. Я немного отстал, любуясь ею. Но, как оказалось, любовался ею не только я.
Мне почему-то сразу не понравилась милицейская машина, которая некоторое время медленно ехала рядом с нами, а когда она прибавила ход, и, скрипнув тормозами, остановилась немного впереди, я остро ощутил опасность. Но Даша ничего не чувствовала; она гарцевала на аллее, и уже довольно далеко опередила меня. Чувствуя тревогу, я постарался её догнать, но не успел; из машины вышли трое: толстый усатый майор с мятыми погонами на форменной рубашке, и два сотрудника с сержантскими лычками. Они быстро подошли к Даше и стали о чём – то с ней говорить. Один из них указал рукой на машину, но Даша отрицательно помотала головой. Тогда второй схватил её за руку.
Я побежал.
У машины я оказался, когда её дверь практически закрылась. Я встал перед УАЗиком, не давая ему уехать. Вышедшему водителю я закричал, что мы школьники с поезда, что нас будут искать, что девочка несовершеннолетняя.
Люди на бульваре стали оборачиваться. Тогда из машины вышел толстый майор и сказал:
– Этого тоже бери.
Меня запихнули в пропахший потом и сигаретами «собачник» УАЗика, больно ударили под дых, и машина свернула с бульвара. Вскоре милицейский «козёл» остановился у районного отделения милиции.
В том, что это было самое настоящее похищение, kidnapping, не вызывало у меня никаких сомнений. Даша ещё не осознала этого, с детской надеждой глядя на людей в форме, и наивно полагая, что всё происходящее какое-то недоразумение, и оно сейчас разрешится. Я не стал её пугать, но сам приготовился действовать самым решительным образом, как только появится шанс. Я понимал, что если нас отсюда увезут, то надежды выбраться практически не будет.
Думаю, что нас привезли в райотдел, а не сразу куда-то ещё лишь потому, что я привлёк слишком много внимания прохожих своими криками, да и саму Дашу наверняка запомнили; такая, девушка как она, просто не могла остаться без внимания. Похитители решили подстраховаться; если наши поиски начнут сразу, то всё можно будет списать на ошибку, а если нет, то можно будет нас перевести в другое место. Поэтому нас даже не стали оформлять в журнал задержанных, как положено, а просто посадили в «обезьянник», даже не разделив. Даша не уставала возмущаться, говорить про поезд, что мы из Ленинграда, про то, что нас уже ищут и пр. Но на все её доводы присутствующие лишь ухмылялись, переглядываясь, и ничего не отвечали.
Я молчал, выжидая момент. И он наступил.
В какой-то момент в комнате, где нас держали, остался из милиционеров лишь один человек. Масляные взгляды, которые он бросал в сторону Даши, не оставляли сомнений в его намерениях, и вызывали у меня настоящую ярость. Ещё один сотрудник оставался в дежурной части, но я был уверен, что справляюсь и с ним.
Опасаясь, что сидящий к нам спиной охранник решит как-то отреагировать на Дашины угрозы, я жестом попросил её замолчать. Затем мои пальцы охватило жжение и на концах заиграли вызванные мною искры. Которые уже и не искры были, а словно ощутив мою ярость, превратились в настоящую электрическую дугу.
Даша с изумлением смотрела на мою руку, но я предостерегающе приложил ладонь другой к её губам.
Одним движением я перерезал хлипкий замок на решётке, а затем ударил горящими пальцами по шейным позвонкам сидящего к нам спиной милиционера. Не издав ни звука, он кулем свалился на пол. «Погасив» искры, я схватил застывшую в ужасе Дашу, и повлёк её к двери. Держась за руки, мы выскочили из кабинета и рванули мимо дежурки. Сидевший там за стеклом сотрудник выскочил наперерез, но я, расцепившись с Дашей, резко ускорился, нанося противнику одновременно удар коленом в пах и рукой в угол челюсть снизу.
Слава богу, что больше в этот момент никого здесь не было. Мы выскочили из отдела, и тут Даша вспомнила:
– Поезд! Кирилл, поезд уйдёт сейчас!
Я оглянулся. «Козлика» похитителей, что привезли нас сюда, не было видно, но у дверей стоял милицейский «Жигуль» с ключами в замке зажигания. Кому придёт в голову угонять милицейскую машину, да ещё от самого райотдела милиции?
Пришло мне.
Водить машину я научился на курсах, хотя официально ходить на их можно было лишь с 16 лет, но я «договорился». Получить же сами водительские права пока ещё не мог; нужно было ждать 18 лет.
Я рванул водительскую дверь, и кивнул Даше – садись. В её чести надо сказать, что Дарья не истерила и не тупила; во-первых, она доверяла мне, а во-вторых, до неё наконец-то дошло, что всё куда серьёзнее, чем ей показалось вначале, когда она решила, что здесь всего лишь какая-то ошибка. Что нас просто перепутали с кем-то.
Она быстро села с другой стороны, поворот ключа, и я понёсся. Водить-то я вроде как умел, но опыта было мало. Поэтому мы неслись от обочины к обочине, задевая то припаркованные машины, то деревья, скамейки, урны и вообще всё, что было на дороге. Опасаясь устроить серьёзное ДТП я нажал большую красную кнопку, и улицы огласил рёв милицейской сирены. Стремясь не опоздать, я влетел непосредственно на перрон, распугивая лоточников, и затормозил ближе к нашему вагону, уткнувшись разбитой фарой в урну.
Августа Демьяновна, что-то яростно говорившая проводнику и, судя по всему, начальнику поезда, смолкла на полуслове, увидев, как мы выходим из разбитой машины. Но педагогический опыт – есть опыт; не став устраивать сцен, она быстро взяла себя в руки, и «педагогическим» голосом приказала:
– Быстро в вагон! Всё потом.
И победно глянув на обалдевшую бригаду поезда, неспешно поднялась по ступенькам вслед за нами.
