Рафаэль Дамиров
Физрук 2: Назад в СССР
– Что будем делать с веревкой? Резать пополам.
Военрук покачал головой.
– Нет, с обвязкой пойдешь ты, – сказал он. – Я уже бывал здесь. Ты – нет… Помни, что нельзя кричать и обязательно смотри под ноги.
– Я понял.
Он помог мне с обвязкой, привязал ее конец к злополучной вагонетке, возле которой сорванцы обоего пола умудрились соскочить с «цепи» и сунул моток мне.
– Если найдешь ребят, ждите меня снаружи, – сказал Григорий Емельянович и скрылся в левом штреке.
Глава 3
Боковой штрек оказался гораздо уже и ниже. По сути, в нем можно было пробираться только на четвереньках. Вот какого черта эта пацанва сюда полезла, да еще и в компании девчонки?! Золото искать?.. Блин, наслушались баек.
Самое паршивое, что передвигаться на четвереньках и одновременно освещать себе путь большим фонарем – то еще удовольствие. Пришлось выбрать такой способ. Я освещал ближайший отрезок пути, потом выключал фонарик и полз вслепую. Одновременно я прислушивался, надеясь услышать голоса подопечных.
Тишина, если не считать моего собственного дыхания. Может они не здесь, а в другом штреке? В том, куда полез военрук? Идея казалась так себе… Пока я тут ползаю, они там на свежем воздухе сидят, перекусывают. Я бы сейчас тоже не отказался перекусить, полдня уже прошло после завтрака. Однако я не дал воли воображению и не позволил желудочному соку ударить в голову. Штрек не может быть бесконечным, когда он закончится, с чистой совестью выберусь обратно.
О том как долго мне придется ползти я понятия не имел. Конечно, это было чистым безумием самим отправляться на поиски. Разумнее было бы сидеть месте и ждать спасателей, но стыдно двум здоровенным мужикам, более того – учителям, трусливо дожидаться, покуда прибудут специально обученные и экипированные люди. Да и были ли они в это время? Подозреваю, что нет. МЧС еще не народился. Хорошо, что ни у меня, ни у Шурика нет клаустрофобии. Хорошо бы я сейчас себя чувствовал в этом каменном мешке, да еще периодически оставаясь в темноте. Впрочем, с клаустрофобией я бы сюда не полез.
Время от времени мне мерещились голоса. Приходилось останавливаться, прислушиваясь, но как только я замирал на месте, эхо, порождавшее слуховые галлюцинации, быстро затихало. Так я и полз в ритме – свет, тьма, шорохи, тишина. Я обратил внимание, что несмотря на узость подземного хода, воздух в нем был довольно свежим. На своем вспотевшем лице я время от времени ощущал дуновение ветерка. Это хорошо. Даже по моим, весьма небогатым сведениям, в шахтах нередко скапливаются смертельно опасные газы, которые могут еще и взрываться.
Не хватало еще сгинуть в цвете лет. Третьего шанса может и не представиться. Одна надежда, что высшие силы, переместившие мою грешную душу в молодое горячее тело, сделали это вовсе не для того, чтобы оно осталось гнить в этом каменном узилище. Так. Хватит о мрачном. Вперед. Никаких рассуждений. Тем более, что штрек вдруг расширился. Не веря своим ощущениям, я пошарил лучом фонаря по стенам и потолку, а потом осторожно попытался встать. Так и есть! Узилище стало гораздо просторнее.
Теперь можно было не ползти, а идти, правда – на полусогнутых, но все же лучше, чем на карачках. Дело пошло веселее. Теперь я мог не выключать фонарик, за что и был вознагражден. Луч высветил на полу какую-то тряпочку. Подняв ее, я увидел, что это носовой платок, причем – судя по цветочкам и рюшечкам – девичий. Платок был относительно чистым. Совершенно понятно, что обронили его совсем недавно. Скорее всего, он принадлежит Маше Кисилевой. Выходит, ребята шмыгнули именно в «мой» штрек!
Открытие придало мне сил. До сих пор я шел наугад, а теперь у меня появилась надежда отыскать беглецов и задать им трепку. Нет, трепку отложим до возвращения в город. Сейчас главное их отыскать живых и здоровых. Пройдя еще около трех десятков шагов, я понял, что опять слышу какие-то малопонятные звуки. Дабы убедиться в том, что это не эхо моих собственных шагов, я застыл на месте, стараясь даже не дышать. И на этот раз звуки не замерли, а продолжали шелестеть где-то в подземной глубине.
Увы, это не похоже на человеческие голоса. Скорее – на что-то природное. То ли осыпается что-то, то ли вода шумит. Не хочется, чтобы осыпалось. Я шагнул вперед, как вдруг что-то с силой рвануло меня назад. Еле на ногах устоял. Что-то держало меня сзади! Я испытал секундную панику и только в следующее мгновение осознал – веревка! Из-за необходимости ползти на четвереньках, я уже давно выпустил моток из рук и он постепенно разматывался позади меня. И вот теперь размотался полностью.
Выходит длина пути, проделанного мною во мраке и казавшегося бесконечным, составила все-то сотню метров! На поверхности я бы на такое расстояние даже внимания не обратил. С одной стороны это радовало: не так уж глубоко я проник в шахту, а с другой – ребят я пока что не нашел. И что дальше? Снять обвязку и идти без нее? А если впереди будет развилка? Заблудиться в подземелье мне тоже не хотелось, а выход какой? Возвращаться назад и ждать Петрова или спасателей? Показать им девичий платочек и развести руками?
А если за это время что-нибудь случиться с ребятами, как я их родителям буду в глаза смотреть? В общем, я решил рискнуть. Снял обвязку, придавил конец веревки куском породы, что валялся у стенки, и прощупывая дорогу лучом фонарика, двинулся дальше. Я шел, считая шаги и внимательно осматривая стены, вдруг обнаружится еще одно ответвление? И моя смелость была вознаграждена. На третьей сотне шагов я услышал не только однообразный механический звук – я уже не сомневался, что это течет вода – но и живые человеческие голоса.
Сначала отдельных реплик я не различал, но потом услышал:
– Сокровища-сокровища… – бубнила, судя по тоненькому голоску, девчонка. – Дураки вы!
– А тебя кто звал? – отвечал ей явно пацан. – Сидела бы со своей вожатой…
– Дурак! – последовал ответ, подкрепленный звонким шлепком.
– Ты чё руки распускаешь, соплячка?!
– А ну, тихо вы! – накинулся на них третий. – Идет кто-то!..
– Эй вы, искатели сокровищ, – окликнул их я. – Много золота нашли? Поделитесь?
– Ой, кто это?! – пискнула девчонка совсем рядом.
Я посветил фонарем. Стены, иссеченные кирками, блеск слюдяных чешуек и никого.
– Это я, преподаватель физкультуры, Александр Сергеевич Данилов, – откликнулся я.
– Сан Сергеич! – почти над ухом прозвучал голос, кажется – Кривцова. – Где вы? Мы вас не видим!
– Я – здесь! – ответил я. – А вы где?..
– И мы – тута! – глупо заржал, конечно же, Доронин.
– Заткнись ты! – сказал, видимо, Зимин.
– Сан Сергеич, мы вас не видим.
– Странно, я вас – тоже… – проговорил я. – Стойте на месте, никуда не уходите…
– Да стоим мы…
– Если я правильно понимаю ситуацию, – продолжал я, – мы находимся с вами в параллельных штреках… Слышать друг друга слышим, а видеть не видим…
– Мы заблудились, товарищ физрук, – захныкала Киселева.
– Ну ты, сопли подбери! – глумливо хихикнул «Чапаев».
– Прекратите ссориться! – потребовал я. – Как вы оказались там, где сейчас находитесь?
– Мы шли по штреку, – принялся объяснять Кривцов, как самый толковый из четверых. – Ну сначала пришлось согнуться в три погибели, а потом нормально стало… Услышали вода шумит, думаем, речка подземная, ну и пошли на звук…
– Вы куда-нибудь сворачивали?..
– Да… Там, где штрек расходится…
– И куда повернули? Направо? Налево?
– Направо, – убежденно ответил Кривцов.
– Налево, – возразил Зимин.
– Так – направо или налево?
– Мы пошли туда, откуда шум громче…
Да уж – ориентир…
– И что, нашли речку?
– Нет, мы все идем и идем, а она все шумит и шумит…
– Назад пробовали идти?..
– Да, но у нас батарейки в фонарике сели… Ничего не видно…
Я посветил в стену, из-за которой слышались голоса.
– Ой! – пискнула девчонка. – Лучик!
– Здесь щель, Сан Сергеич! – крикнул Кривцов.
– Тише, ребята! – проговорил я. – В штреках нельзя кричать…
– Вы нас отсюда выведете?
Кто именно меня об этом спросил, я не разобрал, но почудилось, что все разом.
– Выведу! – пообещал я.
Сказать было легко. Гарантии, что я сам не потеряюсь, разыскивая их, не было. Нельзя было и вернуться, чтобы позвать Петрова на помощь. А если ребятня впадет в панику, начнет бестолково метаться и разбежится, кто куда, собирай их потом.
– Ждите и никуда не трогайтесь с места, – велел я. – Я скоро.
И я двинулся дальше. Кроме рассказа Кривцова, других ориентиров у меня не было. Я не шел даже, а крался, прислушиваясь к негромкому шуму текущей воды. Вскоре луч фонаря скользнул еще по одному темному лазу. Штрек действительно разветвлялся. Куда на самом деле свернули ребята? Направо или налево? Они сами не знают, а мне откуда знать?! Ладно. Я навострил уши, пытаясь понять с какой стороны шум доносится громче?.. По идее их голоса раздавались справа и лучик они видели с правой стороны.
Так что логичнее всего повернуть направо, но когда я шагнул к правому ответвлению, то шум воды стал тише. Я сунулся влево. Прислушался. Слева вода шумела значительно громче. Надо было выбирать. С одной стороны – рассказ Кривцова, а с другой – логика. На что положиться? И решил довериться Кривцову. Ведь в таких старых шахтах штреки порой переплетаются самым причудливым образом. Я повернул налево. Здесь шум, неведомо где текущей воды и впрямь был почти оглушительным, да и в воздухе ощущалась влага.
Мне пришло в голову, что вода шумит не просто так. Не исключено, что она постепенно заполняет заброшенную шахту. И неизвестно, как быстро затопит все ее пустоты. Тревога подзадорила меня, я едва не сорвался на бег. И правильно, что не сорвался, иначе бы расшиб тупую башку. Свод штрека резко снизился. Пригнуться я успел, но недостаточно низко, шарахнулся все-таки спиной и от души выматерился. И в этом момент услышал возглас Кисилевой:
– Ой, здесь кто-то есть!
– Свет! – выкрикнул Кривцов.
С облегчением выдохнув, я пробурчал:
– Тише вы… Давайте сюда…
Зашуршали подошвы и в луче фонаря показались чумазые физиономии. Ребятня жмурилась от яркого света, но при этом – счастливо улыбалась. Когда пропавшие приблизились, я пересчитал их по головам. Слава богу, все четверо!
– Так, – сказал я. – Идите впереди. Не растягиваться, чтобы я видел ваши затылки. Пошли!
– Ой, мокро! – снова ойкнула Киселева.
Луч фонаря высветил на полу тонкую пленку воды. Мое опасение получило подтверждение.
– Без паники! – скомандовал я. – Продолжаем движение.
И мы гуськом двинулись назад. Через несколько шагов и я почувствовал, что мои кроссовки намокают. Вода прибывала быстро. Надо было спешить. Беда в том, что пол штрека, покрытый вековой пылью, стал скользким, а двигаться приходилось пусть с небольшим, но уклоном вверх. Когда мы вышли к месту разветвления, воды на полу было уже по щиколотку. Хорошо, что я догадался оставить на стене заметную царапину, иначе мы могли бы свернуть не в тот тоннель.
К счастью, вода уже прибывала не так быстро, видимо выровнялся уровень во всех затопленных штреках. И все же медлить нельзя. Горе-кладоискатели и так уже перепуганы. Каждый из них умудрился по паре раз поскользнуться и теперь все четверо напоминали мокрых цыплят. Когда мы дошли до места, где я оставил веревку, то первым ее увидела уже почти непрерывно ойкоющая пионерка. Ей почудилось, что на полу извивается змея. Веревка и в самом деле извивалась. Похоже, что кто-то дергал ее.
– Возьмитесь каждый за веревку и, перебирая руками, двигайтесь вдоль нее, – скомандовал я.
Мокрый, уставшие, испуганные – они подчинились беспрекословно. Школяры были ниже меня и для того, чтобы преодолеть отрезок штрека с низким потолком, им достаточно было лишь согнуться пополам. Мне пришлось туже. Одно дело ползти на четвереньках по сухому тоннелю, другое – по покрытому жидкой грязью. Пришлось отдать фонарь Зимину, замыкающему четверку беглецов. Прыгающий луч впереди стал для меня ориентиром в грязи.
Вдруг луч отдалился и пропал. Оказавшись в кромешной тьме, я лишь с большим трудом не заорал от страха. Сказалось напряжение, которое я испытывал с момента исчезновения этих шалопутов, по которым ремень плачет. Сцепив зубы, я пополз вперед, и вдруг кто-то вцепился в ворот моей олимпийки и потащил, словно щенка за шкирку. Пацанам бы на это силенок не хватило. Значит, они уже в штольне, а мой напарник по спасательной операции и недавний недруг, поспешил мне на помощь.
Боже, как же хорошо оказаться под открытым небом! Спустя несколько минут после того, как Григорий Емельянович помог мне выбраться из затопляемого тоннеля, я лежал на траве и с наслаждением смотрел на проплывающие облака. До меня доносились голоса, но я не слишком-то к ним прислушивался. Кажется, военрук заставлял горе-кладоискателей снять с себя все мокрое и грязное и переодеться в сухое и чистое. Киселева вопила, что стесняется, а пацаны хихикали. Им все было, как с гуся вода. Не дошло до них, что сгинуть могли.
Идея насчет переодевания мне понравилась, и я решил, что обязательно сделаю это, как только немного отдохну. Ко мне подошел Петров, присел на корточки, протянул фляжку.
– На вот, глотни, – сказал он. – Это коньяк.
Это было очень кстати. Я перевернулся на бок, приподнялся на локте, взял у него фляжку и сделал глоток. Спиртное побежало по пищеводу, одновременно согревая и возвращая бодрость. Я сел и снова приложился к горлышку, потом, с сожалением, вернул фляжку хозяину.
– Спасибо!
Он кивнул и тоже сделал глоток. Потом завернул пробку и спрятал сосуд с драгоценной влагой в карман штормовки.
– Больше нельзя, – проговорил Григорий Емельянович и спросил: – Как ты их нашел?
– Да в общем случайно! – отмахнулся я. – Услышал голоса… Они оказались в соседнем штреке… Шли на шум воды, надеялись найти подземную речку…
– А речка нашла их…
– Нас, – уточнил я.
– Прости, что именно тебе пришлось их вытаскивать…
– Это мой долг, – понимая, что диалог звучит уж слишком по киношному, я все же продолжил: – По крайней мере, трое из моего класса… И потом, ты же не мог знать, в какой из штреков они полезли…
– Это да… – кивнул Петров. – Хотя мой тоже оказался заковыристым… Местами шел под большим уклоном, а потом и вовсе перешел в вертикаль…
– И ты испугался, что они могли туда свалиться?..
Военрук хмыкнул.
– Я не испугался… – сказал он. – Я спустился до самого низа… Хотя вру… испугался… Испугался, что внизу штрек опять переходит в горизонталь, и ребятня могла туда полезть… А там уже вода была, понимаешь?
– Понимаю… – кивнул я, вспомнив, как темная жижа медленно, но неумолимо заполняет штрек.
– Ты бы переоделся что-ли, – усмехнулся он. – Сухое есть?
– Есть.
Перед тем, как войти в штреки, мы оставили рюкзаки возле вагонетки. Незачем лишнюю тяжесть тащить. А вот школяры свои тащили с собой. Правда, в отличие от меня, они все-таки меньше извозились в жидкой грязи, а уж поклажу и вовсе ухитрились сухой сохранить. Я переоделся, и мы все вместе устроили пикник. Школьники-шкодники поначалу посматривали на нас с Григорием Емельяновичем с опаской, страшась нахлобучки, но мы помалкивали. Их и без нас будут допрашивать и прорабатывать, так что пусть пока отдыхают.
Перекусив, мы тронулись в путь. К тому самому железнодорожному переезду, куда несколько часов назад военрук отправил Симочку со всей остальной командой. Мы спустились от штольни к проселочной дороге, которая проходила по распадку между холмами. День выдался солнечным, хотя и не безоблачным. Дул теплый ветер. Осень была только в самом начале. Даже странно представить, что в эту минуту старую шахту заполняет вода, видимо, прорвавшаяся из подземного водоносного слоя.
Издалека послышался рокот мотора и вскоре из-за холма показался грузовик, в кузове которого было полно народу. Поравнявшись с нами, машина вдруг притормозила, открылась пассажирская дверца и над дорогу спрыгнула… Серафима Терентьевна Егорова. Она бросилась к нам, распахнув руки, словно актриса в какой-нибудь пьесе.
– Гриша, Гриша, – раненной чайкой кричала она. – Живой!
Глава 4
Выяснилось, что на железнодорожном переезде, когда туда подошли пионеры во главе со старшей пионервожатой, остановился автобус, который шел из ближайшего колхоза в город. Водитель согласился подбросить детишек до школы, откуда они могли спокойно разойтись по домам. Здесь же на переезде стояла машина с рабочими, которые узнав о пропавших в Каменном Логу ребятишках, вызвались помочь в поисках. И машина направилась к заброшенной шахте…
Хорошо, что хорошо кончается. Грузовик подбросил нас до ближайшей автобусной остановки и через час мы были в городе. Казалось, можно было считать эпизод исчерпанным – никто же не пострадал – но без последствий это история не могла остаться. Судя по унылому виду военрука, он это хорошо понимал. Ведь это была его инициатива совершить поход к Каменному Логу и устроить экскурсию по старой штольне. Уж кто-кто, а Шапокляк этого так не оставит. Петрова мне было жаль. Он оказался, вроде, неплохим мужиком.
Да и вообще, лично я вернулся из этого похода обновленным. Отношения с Серафимой Терентьевной можно было считать выясненными, да и с Григорием Емельяновичем, я надеюсь, тоже. Впрочем, сейчас мне было не до этого. Я вернулся в общагу и первым делом вымылся с головы до ног, потом постирал всю изгвазданную в грязи одежку и обувку – тоже. Чистый и переодетый, я соорудил себе яичницу с докторской колбасой, заварил свежего чаю, вскрыл банку с килькой в томате, порезал головку лука. Поев, завалился спать и продрых до утра.
Утречком я бодрячком направился в школу. И сразу уловил, что в учительской царит мрачное настроение. Я подошел к трудовику и поинтересовался, что случилось? Оказалось, что когда вчера школяры, отправленные старшей пионервожатой на автобусе, вернулись в город и разошлись по домам, они тут же рассказали родителям о четырех пропавших ребятах. Испуганные и встревоженные предки немедля начали звонить родным пропавших детей, те – в милицию. Милиция, естественно, подняла всех на уши. Еще и общественность привлекли.
Общественность не могла знать, что мне и военруку удалось вывести беглецов из шахты, и началась подготовка к поисково-спасательным работам, полагая, что в затопленной шахте остались не только четверо ребятишек, но и двое взрослых. Хорошо, что хоть не успели вызвать водолазов, потому что Петров позвонил в милицию сразу с железнодорожного переезда, а оттуда передали информацию о том, что с нами все в порядке. Однако, в любом случае, неприятностей было не избежать.
Я вроде не виноват, наоборот успел уже прослыть героем, но тем более мне не пристало отсиживаться в сторонке. И узнав, что Егорова с Петровым находятся сейчас в кабинете директора и туда же шмыгнула Шапокляк, я решительно рванул дверь на себя. Меня там явно не ждали. Пал Палыч недоуменно воздел брови. Григорий Емельянович и Серафима Терентьевна тоже с удивлением на меня посмотрели, а Эвелина Ардалионовна обнажила клыки и выпустила когти, раздосадованная, что ей помешали безнаказанно рвать ее жертвы.
– В чем дело, Александр Сергеевич? – спросил директор. – Я вас, кажется, не вызывал.
– Походом руководили мы втроем, – сказал я, – и отвечать будем втроем.
– Мы не органы следствия, – пожал плечами Разуваев, – и меры можем принять чисто административные…
– Вот ко мне их и примените.
– Товарищ Данилов, – почти умоляюще произнес Пал Палыч. – К вам у нас нет вопросов… Вот Григорий Емельянович показывает, что вы вытащили ребят из затопленной шахты. Честь вам и хвала. Мы это обязательно отметим в приказе и на общем собрании школы, но…
– А я бы на вашем месте, Пал Палыч, не была столь благодушна, – все-таки сорвалась с цепи завучиха. – Имеет место чрезвычайное происшествие, которое могло окончится трагически. За жизнь и здоровье ребят отвечало трое взрослых. И все они наши сотрудники. Директивные органы, само собой, будут интересоваться тем, как мы оцениваем поведение наших сотрудников в данной ситуации, следовательно, мы должны обладать всеми необходимыми данными для объективной оценки.
– Эвелина Ардалионовна! – поморщился директор. – Ну какие директивные органы!.. Ничего же не произошло. Все живы, здоровы, и слава богу!
– Да! – взбеленилась Шапокляк. – А то, что пожарную часть зря подняли по тревоге – это, по-вашему, ничего не случилось?! Государственный бензин зря сожгли – это пустяки? Партия учит нас, что экономика должна быть экономной!.. А вы – ничего не случилось!
– Сейчас разговор не об этом, – с трудом сохраняя самообладание, проговорил Пал Палыч. – Александр Сергеевич, раз уж вы зашли, расскажите о происшествии со своей точки зрения.
– Готовясь к походу, мы с Григорием Емельяновичем решили сделать его более познавательным, – принялся вдохновенно врать я, хотя понятия не имел о намерениях военрука. – В качестве темы была избрана история родного края. И мы решили показать ребятам, в каких условиях трудящиеся работали при царизме. Товарищ Петров даже прочитал об этом лекцию. Перед тем, как мы вошли в штольню, все учащиеся и преподаватели были связаны между собой страховочной веревкой. Четверо – Киселева, Доронин, Зимин и Кривцов – сумели отвязаться и скрыться в боковом штреке. Когда мы обнаружили это, Григорий Емельянович предложил увести остальных ребят в безопасное место, и мы поручили сделать это Серафиме Терентьевне. Сами же отправились на розыск пропавших. Благодаря тому, что товарищ военрук трезво оценил обстановку, ребят удалось найти довольно быстро. Товарищ старшая пионервожатая не знала об этом, но она приняла не только все необходимые меры, чтобы вернуть остальную часть участников похода домой, но и чтобы прийти нам на помощь. Я считаю, что в сложившихся обстоятельствах, Петров и Егорова действовали в высшей степени профессионально.
– Спасибо, Александр Сергеевич! Мы обязательно учтем вашу точку зрения. Вы можете быть свободны. Тем более, что у вас через пять минут занятие.
– Мы выйдем отсюда все втроем или останемся, пока вы не закончите ваше разбирательство.
– Вы слышите, что он говорит, Пал Палыч! – взвизгнула завуч. – Я полагаю, что пора вынести на совещание при директоре вопрос о поведении товарища Данилова! Давно пора!
– Вы свободны, товарищи! – сказал директор. – Спасибо вам!
Мы поднялись и покинули кабинет. Учительская опустела. Григорий Емельянович молча пожал мне руку и, взяв журнал, вышел. Симочка посмотрела на меня исподлобья, словно ждала от меня каких-то слов. А что я ей мог сказать? Что мне жалко Петрова? Жалко, если это у них серьезно… Я тоже взял журнал и отправился на урок, так ничего ей и не сказав. А потом круговерть уроков затянула меня, и я, признаться, почти забыл и о ветреной Серафиме Терентьевне, и о злополучном походе. А после уроков мне захотелось вдруг увидеть… Илгу. Вот прямо до крика.
Я помнил ее адрес. И, выйдя на улицу, поймал частника. По дороге я попросил водилу пару раз остановиться. Купил торт в «Кулинарии». С тортом я поднялся к квартире, где однажды крепко спал, повернувшись спиной к удивительной девушке, так и не ощутив тепла ее тела. Нажал на кнопку звонка. Дверь открылась. На пороге квартиры стояла седенькая старушка в очочках, словно на картинке из детской книжке. Она даже смотрела поверх них, строгими, внимательными глазами.
– Добрый вечер! – сказал я. – Могу я видеть Илгу?
– Здравствуйте, молодой человек! – ответила она. – Илга – это я. Илга Артуровна.
Сказать, что я испытал шок, значит, ничего не сказать. Ситуация, как в дурацком кино. Илга, конечно, чародейка, но ведь не до такой же степени. Скорее всего – это какой-то розыгрыш. Или?.. Фиг знает, что и думать! Интересно девки пляшут… И старушка с ними…
Я протянул Илге Артуровне торт и сказал:
– Тогда это вам!
– От кого? – спросила старушка, принимая подношение.
– От поклонника.
Чтобы она не успела меня окликнуть, я поспешил вниз по ступеням. Выскочил из подъезда и пошел, куда глаза глядят. Ни одной стоящей мысли не было у меня в голове. Я не строил планов, не осмысливал своего положения, не предавался воспоминаниям. У меня было такое чувство, словно я, выведя школяров из шахты, сам остался в ней. Сверху – ни единого лучика, снизу подступает черная холодная вода. Она поднимается медленно, очень медленно, она будет подниматься всю мою жизнь, покуда не затопит штрек, в котором я застрял навеки.
Сам того не заметив, я подошел к дому, где познакомился с Илгой. Задрав голову, отыскал окно, замазанное мелом. Рядом проходила пожарная лестница. Это меня совсем не удивило. Так и должно быть. Потайная комната может стать ловушкой, если из нее нельзя выбраться. И мне пришла в голову сумасшедшая мысль. Я подошел к лестнице. Подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину. Подтянулся, перецепился руками за следующую. Вскоре я был уже на уровне замазанного окна.
Стоя на перекладине, я перенес ногу на подоконник, крепко держась за лестницу, свободной рукой толкнул створку окна. Если бы оно было заперто на щеколду, пришлось бы спускаться, не солоно хлебавши, но створка поддалась. Я перебрался на подоконник и спрыгнул внутрь комнаты. На улице уже темнело, и в комнате царил полумрак. Разумеется, Илги здесь не было, и быть не могло. Я нащупал ручку двери, потянул на себя. Открылась. Прислушался. Было тихо.
Я перешел в маленькую комнату с тахтой. А из нее – в большую. Свет зажигать я не стал. Не потому, что боялся обнаружить свое присутствие, просто не хотел спугнуть то странное чувство, которое подтолкнуло меня забраться сюда. Так в темноте я прошел на кухню. Сюда проникал свет уличного фонаря и на круглом столе лежал отсвет, расчерченный крестообразной тенью оконного переплета. И в этом пятне света я разглядел прямоугольник конверта. Даже слабого освещения было достаточно, чтобы разобрать «САШЕ».
Снова оказавшись на улице, я побежал к остановке. К ней как раз подходил автобус. Я спросил у пожилой женщины, что приготовилась к посадке:
– Скажите, пожалуйста, как мне доехать до Красногвардейской?
– Садитесь на этот, – охотно принялась объяснять старушка. – Через три остановки выйдете и сядьте на седьмой трамвай… Он идет до хлебокомбината и как раз проезжает через всю Красногвардейскую.
Поблагодарив, я помог ей забраться в салон автобуса и запрыгнул сам. Потом пересел на семерку и через пятнадцать минут уже был у себя в комнате. Я не спешил открывать конверт и читать письмо или записку, вложенную в него. Наверное, боялся разочарования. Илга знает, где я работаю. Если ей нужно было оставить мне послание, она вполне могла передать его через Раечку, директорскую секретаршу, а еще проще – через Тигру, нашу общую знакомую. И если она избрала такой странный способ, значит, в нем есть некий смысл.
Единственное, что мне пришло в голову, что это своего рода проверка. Если я догадаюсь зайти на опустевшую вписку, значит, достоин прочитать ее послание. Нельзя было исключить, что и послание это лишь элемент розыгрыша, но ведь я мог и не заглядывать на квартиру, где тусовались «дети солнца». Меня влекли печаль и еще какое-то другое, не вполне осознаваемое чувство. Для примитивного розыгрыша слишком сложно. А может сжечь письмо, не читая? Не-ет. Потом гадать, что там было…
Эта мысль испугала меня настолько, что я забыл обо всех делах на вечер, которые были у меня намечены, открыл конверт, выхватил из него сложенный пополам листок и прочел, даже не присев. «Дорогой Саша! – ободряюще начиналось письмо. – По тому, как ты поспешно посадил меня в такси, я поняла, что мои слова все-таки задели тебя за живое. Меня совсем не радует, что я оказалась права. Душа человеческая – это всегда огромная тайна, а я с детства хотела ее разгадать. Тем не менее, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя объектом наблюдения и экспериментов – даже моих. Поэтому я и устроила этот небольшой спектакль. Если я тебе нужна, несмотря на все мои странности, и зацикленность на психологии, ты придешь в мою квартиру, увидишь мою хозяйку, она тебя обескуражит, и ты либо уйдешь навсегда, либо попытаешься найти мои следы в том месте, где мы с тобой познакомились. Если второе – то через несколько дней, после того как я не найду своего письма там, где я его положила, я сама отыщу тебя. Илга.»
Я несколько раз перечитал письмо. Противоречивые чувства захлестнули меня. Вот если бы я не поперся на вписку, а обиженный вернулся в общагу, то потерял бы эту невероятную девушку навсегда. Можно было не сомневаться, что Илга, поступи я иначе, сделала бы все, чтобы больше не встречаться со мною. А теперь она сама найдет меня. И в этом тоже нет никаких сомнений. И когда я все это осознал, меня захлестнуло такое ощущение внезапного прилива настроения, почти счастья, что я не знал, с кем им поделиться.
С Груней?.. Боюсь, здесь одним разговором не отделаешься… С Петюней?.. С ним придется пить, а завтра – на работу… С кем же тогда?.. Можно было бы потрепаться с Витьком, но у него нет телефона… И я понял – с кем можно поговорить, с Тигрой… Телефонный номер квартиры директора у меня был записан… А вот где взять сам аппарат?.. В общаге он был либо на вахте, либо в кабинете коменданта, но и в том, и в другом случае придется разговаривать под пристальным взглядом вахтера или той же Аграфены Юльевны… Ради короткого делового разговора – можно и потерпеть, а вот ради душевного…
Остается только один вариант. Я отыскал в кармане несколько двухкопеечных монет, оделся и направился к телефону-автомату, что стоял недалеко от пельменной. Пришлось отстоять небольшую очередь, но я терпел. Когда подошла моя очередь, я вошел в кабинку, вставил монетку и набрал номер квартиры Разуваевых. Ответили быстро и, к счастью, это была Тигра.
– Привет! – сказал я. – Это Саша Данилов…
– А-а, привет! – откликнулась Антонина Павловна. – Как ты?..
– У меня все хорошо… А у тебя?..
– Не жалуюсь…
– Как родители?..
– Ничего, правда, папа немного приболел…
– Что случилось?..
– Шапокляк вытянула из него все жилы из-за этой истории с шахтой…
Вот же старая сволочь.
– Я могу чем-нибудь помочь?..
– Вряд ли… Он, наверное, возьмет завтра бюллетень.
– Ну и правильно, пусть отдохнет, полечится…
– Если у тебя всё, то давай, до завтра!..
– До завтра! – буркнул я, и трубка запикала короткими гудками.
Я выбрался из будки. Желание делиться счастьем у меня пропало. В реальном мире для него всегда мало места. Надо было возвращаться в общежитие, соображать себе какой-нибудь ужин и ложиться спать. День и так вышел насыщенным. Однако, как говорится, судьба играет с человеком, даже если он не играет на трубе. И на сегодняшний вечер она еще не исчерпала своих сюрпризов. Не успел я сделать несколько шагов в направлении общаги, как меня окликнули. Я узнал голос и обернулся нехотя.
