Рафаэль Дамиров
Боксер: Назад в СССР
Глава 2
– Миха! Ты цел, Миха? Скажи хоть что-нибудь? – раздался пацанячий голос.
Я часто заморгал, фокусируя картинку. Ты кто будешь, голубчик? Надо мной буквально в полуметре нависла молодая лоснящаяся харя с детским румянцем на пухлых щеках. Глаза выпучены, как у лемура, под правым глазом расплылся лиловый фингал. А на шее – красный пионерский галстук. Толстый еще такой парнишка, аж пуговицы расходятся в районе пупка… так, стоп! Во-первых, какой я тебе Миха, к чертовой бабушке? Во-вторых, вообще какого лешего тут происходит? Я, кажись, помер, а если и не помер, то отключился из-за нехватки кислорода… или жирдяй – это привратник у входа в рай? Допустим, что я заслужил райскую жизнь, но почему в таком случае я сижу на пыльной земле, а сверху припекает вполне себе земное солнышко?
Рядом лежал кожаный мяч грязно-бежевого цвета, глаз невольно зацепился за необычную маркировку на нем. Штамповка на нем гласила: «мяч футбольный, Синьковская кожгалантерейная фабрика, ОСТ 62-42-75».
Рядом с мячом валялась раскрытая деревянная шахматная доска с потертыми клетками. Фигурки были разбросаны вразнобой по земле.
Вопросы закружились вереницей, ставя меня в тупик. Правда, особо не до подумать было, потому что толстяк вдруг схватил меня за грудки и принялся судорожно трясти.
– Вставай!
Ну и я недолго думая, на автомате влепил хулигану боковой в ухо.
БАМ!
А нечего руки распускать. Тело среагировало послушно, как будто не было на плечах почти семи десятков прожитых лет, щедро приправленных спортивными и бытовыми болячками! Удар получился плотным, но одновременно каким-то вялым, будто не ударил, а так, похлопал ладошкой по одному месту. Резкости не хватило. И силы. Вот и толстяк не упал, хотя даже в семьдесят в моих руках остался ещё, так сказать, динамит. На двоих таких пионеров точно хватило бы…
– Ты че, дурак? – обиженно выдал парень, его верхняя губа затряслась.
– Что происходит? – проговорил я и не узнал своего голоса.
– Тебя мячом припечатало. И ты такой, брык об землю! Я думал все… А ты ожил, фу-ух! И дерешься!..
Он попятился, схватившись за ухо. Блин, да он же ребенок совсем, лет тринадцать-четырнадцать – школьник, просто здоровенный вымахал, особенно в районе пояса. Одет он был в белую рубашку с коротким рукавом, синие шорты выше колена и белые гольфы. На ногах простенькие сандалии. Я разглядел на рубашке пионерский шеврон со звездочкой и тремя лепестками пламени на макушке. Вылитый пионер, образцовый, только пилотки не хватает.
Я вскочил и тотчас почувствовал легкое головокружение. Тянуло в районе правого виска. Чувство такое, будто мне этим самым кожаным мячом чуть голову не оторвали.
– Ты кто такой? – спросил я, но тут же запнулся.
Что еще за ломающийся голосок, как у Макара Гусева из «Приключений Электроника»? Свой голос я снова не узнал. Больше того, взгляд мой теперь упал за спину толстяка, где высился забор и ворота с невероятной надписью на щите:
«Пионерский лагерь „Искра“ КГРЭС номер 3 им. С.М. Кирова».
По левую сторону от щита на ограде застыл рисованный герб СССР, по правую – портрет Ленина. Ну и декорации…
Боковым зрением я видел, что всё происходит у небольшого пустыря, рядом с забором, в котором имелась дыра, достаточная, чтобы в нее пролезть.
Интересный Рай… Вот только в этом Раю вместо Адама и Евы ко мне от забора шла троица молодых, но крепко сбитых подростков явно хулиганской наружности. Ухмылочка дерзкая, и сквозь зубы умело сплевывают.
Мелькнула мысль, что вся эта детвора – не такая уж и мелкая, где-то на голову выше меня теперешнего. А вот я прям заметно уменьшился в размерах. Будто попал в чужое тело.
Явно обиженный толстяк, держась за ухо, схватил лежавший на земле велосипед. Я тотчас узнал «Урал» и поймал себя на мысли, что велосипед видится мне каким-то громоздким. Ну конечно – моя нынешняя оболочка не такая габаритная, как раньше.
– Ну все, Миха, нам теперь крышка… – толстяк неуклюже попытался оседлать велосипед, но из-за трясущихся от страха рук получалось скверно.
Он то и дело зыркал на приближающуюся троицу и облизывал губы.
– Куда собрался, а ну стой, Сеня! – крикнуло рыже-конопатое «чудо», выделяющееся из гоп-компании, явно вожак.
Пухлый, тем временем, вскарабкался на велосипед. Пускай едет, толку-то от него. С тремя у меня шансов справиться не очень много при нынешних моих вводных. И эти трое, к тому же, были не только высокие, но и, в отличие от толстяка, хорошо физически развитые. Спортивные. Конопатый, видимо главный из них, был широк в плечах. Второй имел бульдожью рожу, чуть побитую оспинами, и взгляд совсем не обремененный интеллектом. Еще и белобрысый. Третий высокий и худой, но не дистрофик, а жилистый.
Конопатый демонстративно размял шею и, переплетя пальцы, выгнул кисти ладонями вперед. Я за десяток метров услышал хруст костяшек, не предвещавший ничего хорошего. Они явно собирались отвалить мне звездюлей. С какого перепугу? Ну да ладно, потом разберемся о причинах и следствии. Что же, у меня для вас, парни, неутешительные новости. Вы не на того нарвались.
Я встал в боксерскую стойку, чем кстати вызвал неподдельное изумление на их лицах.
– Ребзя, он драться собрался! – загоготал Шпала.
– Ха-ха-ха!..
И все трое мигом набросились на меня. Но удовольствия «станцевать» нам не предоставили – со стороны ворот вдруг донесся крик.
– Вы что творите! Лев, а ну немедленно прекрати ребят обижать!
К нам торопилась здоровенная тетенька, по размерам готовая затмить даже толстяка на велосипеде. В спортивном костюме и со свистком, болтающимся в районе пышной груди. Рядом с ней семенил невзрачный мужичок с высоко натянутыми брюками, схваченными подтяжками, и с пышными усами, которыми он забавно шевелил.
Львом, судя по всему, звался заводила – конопатый. Если парочка его подельников остановилась, а толстяк Сеня вовсе струхнул, то Лев продолжил бежать на меня носорогом. Я встретил его с дальней руки, без замаха, прямым, попав в солнечное сплетение. Не челюсть же ломать – за такие дела с моей судимостью, пусть и погашенной, можно в колонию отправиться. Но удара вполне должно было хватить, чтобы усадить наглую рожу на пятую точку. Тем более, что этого он явно не ожидал, и секунду спустя, сидя на земле, принялся жадно хватать воздух. Глаза конопатый пучил теперь не хуже толстяка Сени.
Габаритная Женщина с большими грудями выросла между нами, сдув со лба упавшую прядь челки. Дружки Левы благополучно отошли подальше.
– Тамара Ипполитовна, Савелий Иннокентьевич, мы не при делах! – попытался отбрехаться шпала-блондин, корча невинную рожу. – Просто шахматисту мяч в голову попал! Через забор перелетел, мы за мячом полезли, а эти двое нарушителей тут! За территорией лагеря! В дырку пролезли, представляете?
– Я тебе дам «попал», Куропаткин! Случайно? Знаю я вашу компашку! – зарокотала гром-баба. – У нас по распорядку утренний туалет, а вы уже сыр-бор развели!
– Товарищи спортсмены, пройдите в лагерь, будьте так любезны, – подал голос усач, прежде внушительно прокашлявшись.
Выглядел Лева неважно, бледный как полотно и весь взмокший. Он тяжело поднялся и погрозил мне кулаком.
– Ну все, ты встрял, Карпов, блин… Урою, молись…
Он запнулся, схватил мяч и поочередно посмотрел на взрослых, но когда вернул взгляд на меня, глаза Левы говорили куда больше любых угроз.
– Ага, воротничок поправь, – я подмигнул ему, наконец опустив руки.
Глаза хулигана на секунду вспыхнули, но тут же погасли.
Троица потянулась к воротам. Это сюда они через дырку в заборе пролезли, а обратно – уже как положено.
Я не успел выдохнуть, как Тамара Ипполитовна подошла ко мне, взяла за плечи и, отстранившись на вытянутых руках, внимательно меня осмотрела, а потом обратилась к усатому.
– Савелий Иннокентьевич, проведите с хулиганами воспитательную беседу и сделайте замечание Виктору Палычу, в нашем лагере дети не должны обижать друг друга. Пусть оставляют всю злость в зале!
– Поговорю всенепременно, – буркнул себе в усы мужик, как будто нехотя. – Я сразу предупреждал, что нечего в лагерь велосипед брать, это чревато!
Он поглядывал на дырку в заборе, видимо, размышляя, что ее придется все-таки заделывать.
– Так, а вы… – Тамара поочередно посмотрела на меня и толстяка. – Если еще раз увижу, что вы через забор лазаете, то пеняйте сами на себя!
Во как… я спешно переваривал происходящее. Тамара Ипполитовна обернулась к толстяку, тот с такой силой вцепился в велосипед, что костяшки на кистях побелели.
– Шульц, с тобой-то все в порядке?
– Что с ним может быть, – снова пробурчал усач, вздохнув.
Очевидно, он считал всё происходящее абсолютно скучной и незначительной вознёй, но такой, от которой не отмахнёшься, как от наглого комара. Тамара Ипполитовна поднесла указательный палец к губам, призывая усача замолчать и спросила Сеню.
– Маме не побежишь жаловаться?
Толстяк замотал головой, хотя вид у него был, будто пацан вот-вот расплачется.
Интресно, кто его мама?
– Ну вот и хорошо, это взрослое решение, – как могло показаться, с облегчением заявила Тамара.
Затем она взяла меня за подбородок и внимательно осмотрела шишку у виска.
– Миша, сходи-ка ты в медчасть, голубчик, пусть тебя посмотрят. Но одна нога здесь, другая там, – Тамара посмотрела на наручные часы. – Через пятнадцать минут начнется линейка! Всем пионерам быть обязательно, сам понимаешь. А ты, Сеня, его проводи.
Усач и гром-баба ушли, я слышал, как Тамара начала отдавать Савелию распоряжения по починке забора. Тот только коротко пожимал плечами и повторял, что нечего было разрешать брать велосипед. Я проводил их взглядом таких же выпученных глаз, как у Левы после моего удара. Что-то пошло не так, я уже понял что…
Так, стоп!
Какой, к черту, пионерский лагерь? Я ведь на больничной койке лежал, при смерти. Или из-за асфиксии пошли галлюцинации? Ну либо это действительно рай… Но при чем здесь пионерлагерь?!
Я осмотрел себя. На мне был точно такой прикид, как у остальных: рубашка с коротким рукавом, шорты, пионерский галстук. Та же самая одежда, малость разве что испачкавшаяся.
Но самое главное! Я тоже был… пацаном! Самым обычным, с худыми коленками, невысокого роста. Ужасно захотелось посмотреть на свое отражение в зеркале.
Ощущения были непривычные. Как в бане хорошенько пропарился и всю дурь из организма выгнал. Там выходишь – и будто заново родился, так и здесь. Я чувствовал, что мое тело откликается здоровьем, ничего не ноет, не болит и не скрипит. Я оглядел собственные руки. Ни морщинки, кожа загорелая, под ногтями ободки грязи. Если это тело когда-то было не моим, то теперь оно самое что ни на есть мое!
Допустим, я в пионерском лагере, скорее всего, со спортивным уклоном (не зря нас назвали «товарищами спортсменами»). И у меня тело… пионера, подростка. Вводные более или менее понятны, хоть это и чересчур поразительно. Вот так смейся потом над буддистами, хорошо хоть не жуком-носорогом возродился… Почему именно жуком? Его, ползшего по ветке, накрыл ладонью толстяк. Поймав, засунул в спичечный коробок. На меня Сеня был явно обижен, за то, что я ему в ухо зарядил, но не воспользоваться шансом поймать насекомое – не мог. Помниться, такой жук всегда был предметом особого внимания ребят.
– Слышь, малой, ты извини, что я тебя по уху стукнул, а? Ну, попутал, – примирительно сказал я.
Я решил, что будет неплохо узнать от Сени чуточку больше подробностей нынешних реалий, а для начала нужно помириться.
Толстяк обернулся, пряча коробок в карман, и неуклюже переступил с ноги на ногу. Поскреб нос грязным ногтем и наконец выдал немного обиженно:
– Сам ты малой, Миш. И вообще, я еще шестьдесят второго года, а ты на три месяца меня младше. Понял?
Ага… Уже понятно – звать меня Мишей. Это гуд, не придется к новому имени привыкать. И год рождения путём нехитрых подсчётов дал понять время, в котором я оказался сейчас – середина семидесятых. СССР в самом расцвете. Огромный, величественный и непотопляемый… как «Титаник».
Толстяк смотрел на меня настороженно, и я вдруг четко понял, что меня окружают отнюдь не рослые подростки, просто мое новое тело было, так сказать, компактным. Средненьким таким. Скорее всего, роста во мне было метр шестьдесят, причём от силы. Толстяку я дышал если не в пупок, то куда-то в грудь.
– Да что-то не подумал, извини и за это тоже. Хошь? Я буду Малой, а ты Большой – идет? Пока не вырасту.
Логика была проста – если я каким-то макаром переместился в другое тело, причем в вполне себе уже взрослеющего паренька, то у того уже была своя жизнь, пусть и только начавшаяся. И если я начну не в тему вопросы задавать или нести бред, то так недолго белый билет схлопотать. А с толстяком мы, судя по всему, друзья. Потому он и обиделся, что я ему в ухо дал. Ну кто ж знал, предупреждать надо!
– Нехило тебя мячом припечатало… – он смотрел на мой висок, как будто и сам морщась от боли.
Я коснулся шишки пальцами и тут же отдернул руку. Шишак вон какой, не зря тянуло висок. Мячом так не могло, он мягкий. Наверное когда прилетело, я, то есть мой реципиент, упал и башкой припечатался о землю. Не зря Тамара послала в медпункт.
– Не помню, что случилось-то?
– Как что? я же говорил, тебе по скворечнику мячом прилетело, – захихикал толстяк. – Неужто не помнишь?
Получается, паренька, бывшего в этом теле до меня, тоже вырубило… и куда он теперь делся? И почему вместо него теперь я?
Ладно… Я не стал ломать голову, прикинусь, что просто не помню ни хрена. Бывают же всякие краткосрочные потери памяти после удара? Вот, будет мой случай.
– Сильно меня, похоже, приложили, – вздохнул я и осторожно добавил. – Ничегошеньки не помню. Год-то сейчас какой?
– Прикалываешься? – недоверчиво зыркнул толстяк, прищурившись. – Так-то семьдесят шестой на дворе. Хех! Нуты коры мочишь, Мих!
– Зуб даю, Сенька! Как у Жени Лукашина из «Иронии судьбы», память отшибло, – я намотал на ус дату, всё-таки правильно я сообразил, середина семидесятых.
Значит, у меня не только смена тела, но и времени. Здравствуйте, мои 70-е. Эх, вот бы еще в самого себя угодить, когда был молодой и дурной. Так бы и на Олимпиаду поехал, а зная, что Витьку доверять нельзя, с валютой бы в тюрягу не загремел. Но и такой новый шанс тоже неплох, правда? Лагерь, вроде, даже спортивный, сразу направление задано верно. Надеюсь, это все не глюки и я здесь подзадержусь… И не проснусь в палате или в морге. Хотя в морге не просыпаются.
Нет! Ну точно это никакой не сон. Такие детали невозможно выдумать. Говорят, во сне невозможно разглядеть собственные пальцы. А тут даже грязь под ноготками вижу. Как живую… И заусенцы погрызанные.
– Пить надо меньше! Надо меньше пить! – расплылся в улыбке Сеня, показывая свою кинематографическую осведомленность.
Я смекнул, что он парень добродушный, доверчивый и отходчивый. Кто он Мише? Товарищ? Друг?
– А чего это мы с тобой решили за территорией кататься? – я приподнял бровь и поморщился, в виске неприятно запекло.
На мимике надо пока экономить. Толстяк же отвел взгляд и пнул камушек. Зло так пнул, тема явно ему была неприятна.
– Так иначе они бы велик обратно забрали! Говорю тебе, Лева – дебил!
Ясно. Я, будто следователь, продолжил разматывать клубок, благо Сеня ничего не заподозрил.
– Это самое… – я наигранно поскреб башку. – Лева – это тот хмырь, который рыжий конопатый, убил дедушку лопатой? Самый здоровый из той троицы.
– Блин, мне бы вот так забыть, – мечтательно протянул Сеня и покосился на меня. – Может, тоже головой удариться?
– Ну это без меня. Если хочешь – бейся, только сам организовывай.
– Да шучу я… просто если ты Леву забыл, то быстро вспомнишь! – толстяк как-то невесело хохотнул и поник. – Он-то не забудет твою выходку. Сто пудов…
Еще яснее. Видимо, с Левой у нас сложились не самые хорошие отношения еще до сегодняшнего инцидента. Ну, буду иметь в виду при следующей встрече. Вообще похоже, что теперешний я не особо пользовался уважением среди сверстников. Ну, уважение – дело наживное, разберемся. Что я, себя среди юнцов не смогу поставить?
– Он тебе фингал повесил? – спросил я.
Брови у Сени сдвинулись домиком.
– Мих, а Мих, по чесноку только, ты придуриваешься? Ну как такие вещи можно забыть?! – он обходил меня по кругу, загребая за разговором сандалиями песок и камешки, и возмущённо пыхтел.
– Ничё не придуриваюсь! У меня эта… амнезия после удара. Частичная, слышь? Такое бывает, – заверил я.
– Э… амне… чего?
Сеня явно не знал этого слова, я отмахнулся. С этим, наверное, надо было до медпункта дотерпеть, а может, и вовсе промолчать. Впредь надо получше подбирать слова и вообще следить за языком. Не ругаться, например и поменьше умничать, а еще слов современных не говорить. Непросто будет сохранять образ юнца, когда ты считай что на пенсии и многое в жизни повидал и попробовал. Но придется справляться и получше вживаться в новую шкуру. Но черт побери! Она не такая уж и плохая. Ну хлипковат чуток, зато спина не ноет и астма не душит, дышу я ровно и свободно, а прыгучесть, как кузнечика. Ну, а мышцы, «мясо» и нарастить можно. Дело, так сказать, наживное. Но самое главное – все у меня впереди теперь. Уф… Пока даже не верится.
– Вообще-то, это они мне поставили фингал, когда вчера велосипед забрали! – с напором произнёс Сеня. – И ты сам предложил его сегодня выкрасть обратно и спрятать за забором!
Картинка окончательно собиралась в целое. У нас забрали велосипед, утром мы его собрались обратно отжать, только не вышло ничего. Велосипед наш, но нас спалили. Я кивнул. А Сеня в ответ громко фыркнул:
– Короче, все с тобой ясно, ты просто хочешь от тренировки увильнуть!
– По шахматам? – я скользнул взглядом по шахматной доске, так и оставшейся валяться на земле.
Сене она была до лампочки, значит, принадлежала мне. Надо бы собрать фигурки, а то непорядок. Я нагнулся и начал собирать в доску ферзей, слонов и пешек. Во как, я оказывается юный шахматист, понятно почему Карповым кличут.
– Каким шахматам, ну ты и кукуруза, царица полей! Шахматисты не ездят в спортивные лагеря, тебя к легкоатлетам приписали в отряд! Не знаю, как ты умудрился такое провернуть…
Шахмат в спортивных лагерях, сколько помню, действительно не бывало. Видимо, я поехал сюда по блату и оказался формально приписан к легкоатлетам.
– А… ты в каком отряде? – уточнил я.
Надеюсь, за это толстячок не разобидится на меня окончательно. Но выдвинуть каких-нибудь предположений я не смог по одной простой причине. Если посмотреть на Сеньку, напрашивается вывод, что он и спорт – это два противоположных берега. И его присутствие в спортивном лагере идет в разрез с логикой, если только здесь у них борьбы сумо нет.
– Ха! Ни в каком, конечно! Мне ваш спорт противопоказан. У меня вегетососудистая дистония! – гордо сообщил он, как будто гордясь заболеванием. Эти сложные слова он знал хорошо. – Просто у меня тут мамка работает. Поваром в столовке.
– Везет же людям, – присвистнул я.
– Точно. Захочу и скажу ей, чтобы в суп этих уродов положили лапки дохлых тараканов! Прикинь!
Я улыбнулся в ответ, а Сеня продолжил:
– Ладно, тебе сказали в медпункт идти, так ты лучше иди, а то потом достанется от Тамары Ипполитовны. Я поехал.
Пацан сел на велосипед. Дзинь-дзинь!
Это Сенька с довольной рожей нажал на звонок. В прошлой жизни, когда я сам пацаном ходил, у меня был точно такой же велик. Правда, на моем еще нарамная сумочка имелась. Надо будет взять у Сеньки погонять. Хотя мне под нынешние габариты больше подойдет «Школьник» какой-нибудь, ну или «Кама». Урал большеват, сидушка высоко, но можно под рамкой ездить.
– Все, контуженный, я погнал! Мне-то, в отличие от тебя, можно за лагерем гулять!
– А медпункт где искать, подскажешь? – спохватился я.
Но толстяк уже отъехал. Я пожал плечами и решил, что и сам не потеряюсь.
Глава 3
Я зашел в ворота и оглядел лагерь, чувствуя, как по коже расползаются мурашки. Бли-ин, как все тут знакомо, воспоминания накрыли меня просто-таки с головой! В «Искре» имени Кирова, конечно, я никогда не был, но все здесь казалось таким знакомым и узнаваемым. В детсво с головой…
От ворот струилась заасфальтированная дорожка, разветвляющаяся паутинкой в стороны. Дорожку «охраняли» две деревянные свежевыкрашенные фигурки пионеров в почти человеческий рост. Один из пионеров застыл с собачкой, другой держал в руках раскрытую книгу. Я ради любопытства заглянул на страницы и обнаружил там выцарапанное послание: Маша + Коля. И чуть ниже: Сука. Правда, последнее кто-то пытался такими же царапинами зачеркать.
Дорожка шла к статуе Ленина, возле которой обычно во всех советских лагерях проходили линейки. По периметру зеленой территории расположились кирпичные и деревянные спальные корпуса с крытыми верандами, оштукатуренные и уже покрашенные в тематику Олимпийских игр. Всеми любимого Мишки здесь еще не было, он появится чуть позже. Но изображений олимпийских колец и спортсменов из разных видов спорта было хоть отбавляй.
Обособленно стояла «избушка», сложенная из брёвен. Библиотека, конечно. Тут же пищеблок, прачечная, небольшое общежитие для персонала, душевые и постройки административного корпуса и клуба.
Когда-то в таких местах я, будучи прилежным пионером, отдыхал, знакомился, влюблялся и отлично проводил время! И неудивительно, что на меня так накатило сейчас, что аж в глазах щиплет.
Я вздохнул, ощутив прилив эмоций, и рассмотрел большую спортивную площадку. Качели, горка для катания, рукоход, лестница… заметил «паучка», сконструированного полусферой, с пересекающимися лестницами-дугами. Рядом разместились беговые ролики, в наше время давно исчезнувшие. Вкопанные землю автомобильные шины, через которые надо было упражняться – перепрыгивая. Но так никто не делал никогда. Вот и сейчас, ребетня скакала по ним сверху.
Все дышало простотой и практичностью. Спортивную площадку, как водится, успели подготовить к новому сезону и покрасили. Правда, в некоторых местах остались следы прилипших к краске газет.
Что было за площадкой, я уже не видел, но места в лагере было немало. Все утопало в зелени цветочных клумб и аллей. Тут же трудился пожилой дядечка, кто-то вроде садовника. Не помню, чтобы в пионерских лагерях имелись садовники. Наверное, просто в нагрузку обязали сторожа.
Невысокий крепкий старик с внушительной залысиной на макушке был занят тем, что пропалывал почву, и делал он это с такой тщательностью, будто цветы были его детьми. Никогда не понимал, чего так сверстников тянет к земле – еще успеешь в ней полежать.
На заборе, опоясывающем клумбу, кряхтел радиоприемник, подключенный к перемотанному изолентой удлинителю. Я узнал «ВЭФ-201», он же – главная рабочая лошадка 70-х годов. Помню, мечтал о таком аппарате и даже на него копил, стоил-то радиоприемник без малого сто рублей.
– В Москве продолжается строительство туристического гостиничного комплекса «Салют», приуроченное к проведению Олимпийских игр 1980-года… – вещал диктор из динамика.
Я решил подойти к старику и уточнить про медика.
– Дядь, а дядь, не подскажете, где тут медпункт? – спросил я, крепче перехватывая шахматную доску под мышкой.
Кстати, надо было спросить у Сени, на кой ляд нам с утра пораньше понадобилась шахматная доска, если мы с ним всё-таки не шахматисты. На линейку-то с ней не пойдешь и на велосипеде нормально не покатаешься.
Старик развернулся, и я увидел на его груди прицепленные наградные планки. Ветеран, значит, Великой Отечественной Войны. Так непривычно, что такой молодой… ну, как молодой, лет шестьдесят-то есть, но крепкий такой.
– А, это ты, сорванец, – он пошевелил седыми усами.
Вот тебе и очередной человек, который меня знает, а я его нет.
– Ага, – я нацепил улыбку.
Вообще чувство такое странное, когда первый встречный может рассказать о тебе больше, чем ты сам. Как у боксера после нокаута, когда на первых порах и не помнишь, что тебя нокаутировали.
– Как с шахматами успехи?
– Да нормально, дядь, – я коротко пожал плечами. – Карповым пока не стал, хотя некоторые вот обзывают.
Старик прищурился, посмотрел на мою шишку и зацокал.
– Во даешь, шахматист, кто тебя так? Доской по голове заработал?
Он снял резиновую перчатку и сунул руку в широченный карман штанов. Достал небольшую тоненькую брошюрку. Листы давно пожелтели, сама брошюрка была обернута в газетную бумагу.
– Держи! Думал тебе после обеда передать, но – раз встретились…
Старик с важным видом вручил мне брошюрку и по-отечески похлопал по плечу. Я что-то промямлил.
– Не благодари. Ипполитовна-то в курсе, что ты тут шлендраешь?
Я взял книжку, открыл ради приличия и прочитал название на титуле: «Программа подготовки юных шахматистов IV и III разрядов». Автором был указан Голенищев В. Е., год выпуска: 1969-й.
– Спасибо большое! Тамара Ипполитовна меня как раз в медпункт отправила.
– Расти большой, – хмыкнул старик.
Для виду я полистал пособие, рассматривая желтые странички с черно-белыми картинками, тоже немного выцветшими. Куча схем, шахматных ходов, без ста граммов не разберешься, как говорится. Никогда особо не разбирался в этой игре, и помнил разве что знаменитое «лошадью ходи, лошадью».
Сделав вид, что крайне впечатлен подарком, я сунул книжку за пояс, чтобы не таскать в руках.
– Медпункт там, – старик махнул на еще одну постройку в один этаж, больше смахивающую на вагон. – Поторопись, Алла сегодня в город собралась.
– Еще раз спасибо, – я благодарно кивнул. – Ну я пойду?
И уже собрался уходить, получив искомое, но старик добавил задумчиво:
– Ты это, Миш, подумал?
Ну вот, те самые моменты, из-за которых можно быстренько прослыть психом. О чем я тут должен был подумать? Я решил, что не буду переспрашивать, с такими как старик о договоренностях забывать нельзя. Добродушная его физиономия явно не зря контрастировала с холодным и вдумчивым таким взглядом.
– Думаю еще, – заверил я.
Постепенно, может быть, и выясню, о чём тут речь, а пока решил отбрехаться.
– Ну смотри, а то заходи ко мне, цветочки поможешь высадить. А с ребятами я поговорю, чтобы вас не трогали.
Я улыбнулся шире, снова буркнул что-то вроде «спасибо» и пошел к зданию медпункта. Выходит, ни для кого не новость, что мне местная шпана прохода не даёт. А насчет «с ребятами поговорю», наивный он всё-таки старичок. Вряд ли шпана его станет слушать. Он кто? Сторож, наверное, ну или завхоз, да еще и в глазах моих нынешних сверстников – доисторический динозавр…
Я подошел к двери, на табличке черным по белому было написано: «Медицинский пункт». Трижды коротко постучав, подождал, когда меня пригласят войти, но никто не ответил. В окна было не заглянуть, все они оказались завешены белой тканью, больше похожей на фрагменты простыни, вместо занавесок. Значит Алла успела смотать удочки чуть раньше, чем обещала. Так – значит, так, всё равно на деле в помощи я не нуждался, и подобные шишки обычно заживали на мне, как на собаке. Хотя зеленкой помазать все же стоило, чтобы воспитательница, или кто там она, успокоилась, а то ведь всю плешь проест.
Для приличия я подергал ручку, но дверь была заперта. Ну что же, не срослось. Я развернулся, собираясь уходить, как послышался шорох по ту сторону двери, следом раздался звук отщелкивающегося шпингалета и скрип петель.
– Мишенька, ты ко мне? – спросили звонким, как ручей, голоском.
Вот блин, не успел уйти. Я замер и медленно развернулся, мельком подумав – интересно, а в лагере есть девчонки? А то ведь без них скучно будет.
На пороге стояла девушка с волнистыми каштановыми волосами. Скорее всего, вчерашняя выпускница. А может, даже еще студентка, проходящая в лагере практику.
– Здрасьте, – я зажевал слова, чувствуя, что почему-то краснею при ее виде.
Девчонка же была не только красивой, отдаленно смахивая на Светлану Тома из культового «Табор уходит в небо», но и стильно одетой, что в Союзе встречалось реже естественной красоты.
Аккуратная блузка, кокетливый поясок, юбка чуть ниже колена, тоже в кассу. Блин, Алла, что ты делаешь, Алла, что ты делаешь со мной! Будь я постарше годков на пять… но есть как есть, для окружающих у меня пока на губах не обсохло молоко.
Я поймал себя на мысли, что засмотрелся на врача (или медсестру, я пока не знал точно), и поспешил отвести взгляд, чтобы не спалиться. В четырнадцать (мне примерно столько сейчас) до взрослых девчат, особенно таких модниц, как до Луны.
– Что случилось? – она вырвала меня из шальных мыслей.
И да, она явно переодевалась, чтобы уйти, поэтому и не открыла дверь сразу.
– Извините, не хотел никого отвлечь, у меня все в порядке, – заверил я.
Но девушка оказалась внимательной, еще секунда, и она воскликнула уже совсем другим голосом:
– Где же в порядке, Миша! У тебя гематома, и на лбу кровь. Вчера только Сеню лечила, а теперь ты!
Ну, в боксе и не такие гематомы встречаются, а вот кровь… не знал, что у меня кровь на лбу. Видимо, стесал лобешник при падении.
– Что же вам эти негодяи прохода не дают, – Алла всплеснула руками. – Заходи, я тебя осмотрю.
– Да это царапина, – я попытался отмахнуться, чувствуя неловкость.
Непривычно как-то, что за меня заступается девчонка.
– Заходи, кому говорю!
И Алла отошла от дверного проема, освобождая проход. Ну раз она настаивает, я не буду мяться и зайду внутрь.
– Присаживайся, а я переоденусь, нельзя проводить медицинские процедуры без соблюдения санитарных мер.
Она скользнула в подсобку. Я пожал плечами, сел на стул и огляделся. Взял со стола зеркальце, видимо, забытое Аллой, и впервые увидел в отражении нового себя. Из зеркала на меня смотрел мальчишка с загорелой кожей, с большими голубыми глазами и высоким лбом. А что, мордашка вполне себе не отвратная, даже где-то симпатичная, я улыбнулся сам себе и подмигнул. Что, Мишаня, повоюем?
Опустив зеркало, осмотрелся. На стене висел плакат для проверки зрения, неподалеку стояли весы и ростомер. Тут же старый лакированный стол из дсп и парочка грубо сколоченных табуреток, свежевыкрашенных.
Пока Алла переодевалась снова в халат, я решил не терять времени и провести эксперимент. Встал на весы и измерил рост. Я с некоторым унынием смотрел на эти показатели. Метр шестьдесят два и пятьдесят килограммов… Не густо, но для подростка вполне сойдет. Пока сойдет…
– Вырастешь еще, не переживай, – Алла вышла из боковой двери в белом халате, который шел ей не хуже прошлого наряда. – У меня брат до пятнадцати не рос и был метр с кепкой, а потом ка-ак вымахал! Меня перерос за лето.
И она показала рукой в воздухе отметку – сантиметров на десять выше собственной макушки. Утешение так себе, да и голос этот её сочувствующий…
Я не ответил, вернулся к стулу, сел и смиренно сложил ладони на коленях, как и подобает подростку… Будем играть новую роль, которую судьба мне уготовила.
