Раф Гази
Зов со дна любви
–Рыжая – моя, а ты займись черненькой,– предложил Тим другу.
–Лиетувайтес – ура гражёс!– как‑то не к месту проявил свой местечковый патриотизм захмелевший Жинтарас.
–Переведи-и,– Тим от нетерпения даже икнул.
–Литовские девушки – самые красивые!
–А-а, ну, наши кызлар тоже нищаво, бик та матур,– Тим не хотел уступать Жинтарасу в патриотизме, однако, бросив взгляд на красную туфельку и облизнув губы, не мог не заметить: – Хотя, знаешь, что я тебе скажу, дусткаем, хохлушки тоже… эта…как его… дюже гарны!– с трудом подобрал он нужный эпитет.
–Да это просто кабацкие лярвы,– попытался сдержать любовный зуд друга Жинтарас.
–А нам татарам лишь бы даром!– весело воскликнул Тим и хищно заиграл желваками.
–В том‑то и дело, что даром они не дадут.
–А это мы будем еще посмотреть,– Тим подкрутил свои наметившиеся запорожские усы и принял боевую стойку.
Он готов уже был ринуться в бой, как его остановил подошедший к столику официант:
–Ну шо, хлопцы, скоро и нам – по коням. Платити будемо?
–А як же,– подтвердил Тим и в широкой пьяной улыбке оскалил свою хищную волчью пасть.– Только, браток, принеси еще пачку «Беломор-канала»… Подожди-ка, две пачки папирус, для моего кореша тоже. И еще бутылку шампанского вот этим девощкалар, от нашего стола, так сказать, вашему.
–Добре,– сказал официант и побежал за шампанским и папиросами.
4
Выскочив из ресторана, Тим с Жинтарасом зашлепали сапогами по грязи, едва успев заскочить в городской автобус, уходящий к вокзалу.
Беглецы уселись на задних сиденьях полупустого салона, и Жинтарас тут же принялся стыдить своего друга:
–Ти патчему меня обмануль, чшто у тебя деньги есть!
Тим лишь криво усмехался.
–Как ти не боялся, нас же могли задерживать!
–Не боись, за все уплачено!– беспечно отмахнулся Тим.
–Уплачено? А затчем ми тогда бежим? Патчему ти меня заранее не предупредил?
–А защим? Щтоб ты сидел и бздел? Нищава, ни обидниют, они, эти ушлые официанты, своё еще возьмут.
Немного поостыв и успокоившись, Жинтарас уже другим, дружелюбным тоном, в котором чувствовались даже нотки восхищения, обратился к другу:
–А ти, Тимчик, молотчик! Принесит – тэ пачку папирос… ха – ха – ха,– не удержался он от смеха.– Нет, две… Для моего кореша тоже… ха – ха – ха… Я еще подумаль, я же не курю, затчем мне папироси… ха – ха – ха!!! ха – ха – ха!!!– увлек он своим нервным смехом и Тима.– И еще шампанского для дефчонков… ха – ха – ха!!!– ой мамотчки! Я не могу!.. ха – ха – ха…
Друзья пьяными голосами гоготали на весь салон, и лишь завидев беспокойный взгляд то и дело оборачивающегося на них кондуктора, затихли.
–Ловко ти их надуль! Я бы так не смог,– отдышавшись, резюмировал Жинтарас.
…Электричка, на которой ребята собирались добраться до Краснопавловки, приходила только через час. Конечно, можно было пойти и пешком,– так даже, может быть, было и безопасней, но три часа ночью пёхать по грязи – удовольствие сомнительное. Поэтому решили дождаться поезда. Жинтарас задремал в зале ожидания на вокзальной скамейке, а Тим от нечего делать пошел бродить по вокзалу в поисках приключений на свою неугомонную задницу.
Приключения не замедлили нарисоваться в виде милицейского патруля, состоявшего из двух сержантов в темно – синих шинелях с красными петлицами. Подозрительно принюхиваясь к Тиму, милиционэры вежливо, но твердо предложили пройтись «до дежурного виддилення».
Весь 1976 год прошел под знаком борьбы с пьянством и самогоноварением. В секретном докладе министра внутренних дел СССР приводились вопиющие факты. Целые деревни превратились в предприятия по изготовлению самогона. Рабочий день в колхозах, заводах и даже в госучреждениях начинался и заканчивался одинаково: со стакана горилки. Особенно широкий размах самогоноварение приобрело на Украине, где горилка отгружалась целыми бидонами и флягами из под молока, бочками и цистернами из под солярки.
Вот милиция и усердствовала, устраивая повсеместно рейды и облавы.
–Значит, вы, гражданин, утверждаете, что не пили самогон?– пытал Тима в дежурной комнате милиции железнодорожного вокзала усатый «литёха», пытаясь через него выйти на подпольных самогонщиков.
–Так тущны, товарищ старший лейтенант, нищаво не пил,– по-военному отрапортовал задержанный, багоразумно включив «татарский акцент»..
–А мы вот сейчас экспертизу проведем,– пугал милиционер.
–Айдагез, пажалуста,– Тим не боялся, что его обвинят в том, что он в нетрезвом виде расхаживает в общественном месте, хмель уже почти выветрился, и он держал себя в руках.
Тим опасался другого – не сдал ли их ментам человек с черной бабочкой – официант ресторана? Правда, Тим скрыл, что они с Жинтарасом работают на водоканале. Однако, учитывая их внешний вид и литовско-татарское произношение, не трудно было догадаться, что первое место, где их будут искать – это вокзал.
–А ты откуда сам‑то будешь, землячок? Не из Казани, часом?– заслышав татарский акцент, вдруг сменил тему разговора старший лейтенант.
–Казаннан мин, Казаннан,– быстро и радостно подтвердил Тим.
–В самой Казани живешь? А где?
–Нахальный поселок.
–Что‑то я не слышал о таком.
–Как не слышал, нащальник! Джиляк бистасы – Ягодная Слобода.
–А-а, это от Декабристов по Тверской вниз?
–Тущны, вниз под горка.
–А у меня мама в Слободе Восстания живет,– в голосе лейтенанта послышались ностальгические нотки.– Давно был в Казани?
–Тульки приехал, сичас обратно еду,– соврал Тим.
–Ждешь поезд на Харьков?
–Так тущны,– опять соврал землероец, на самом деле он ждал электровоз, идущий в обратном направлении в краснопавловку.
–А в Лозовой что делал?
–Абый, дядя, у меня тута в депо работает. Кустанащ, гостинцы из Казани привез – казылык, ичпычмак, чак-чак…
–О! от татарских треугольников я бы тоже сейчас не отказался…
В дежурке зазвонил телефон. Лейтенант взял трубку и тут же вскочил, как будто из седалища табуретки неожиданно вылез гвоздь:
–Слушаю, так точно!.. Есть, понял, от полковника Пономаренко,– и прикрывая трубку ладонью, приказал одному из сержантов: – Гаврилюк, быстро садись, пиши.
Старший лейтенант стал вслух повторять телефонограмму, передаваемую дежурным помощником начальника Горловской милиции, а сержант записывал:
–Ресторан… Официант Кудло… Предполагаемое направление – Харьков… Особые приметы…
Тим от страха чуть в штаны не наложил:
–Кардаш,– шепотом обратился он к милиционеру,– Товарищ лейтенант, ну я… эта… я пошел, да?
Тот лишь поспешно замахал рукой, дескать, давай, чеши отсюда, не мешай, видишь, срочное дело, не до тебя сейчас…
Тим мухой вылетел из дежурки. На миг притормозил возле привокзальных дверей, которые располагались как раз напротив дежурки. Бежать дальше прямо к выходу или сначала разбудить Жинтараса? Каждая секунда была дорога! Менты через пару минут поймут, что отпустили «ресторанных кидал» и бросятся в погоню. Тим все же взял вправо, в зал ожидания. Быстро подскочил к скамейке, на который мирно сопел Жинтарас, не подозревая, какая им грозит опасность, и стал его тормошить:
–Жека, вставай, быстро! Уходим, пока лягавые не замели! – забыв про татсркий акцент, стал тормошить друга Тим.
Кем был доблестный старлей бдительной ж/д милиции: казанским татарином или русским казанцем? Это уже не важно. Кем бы он ни был, через 25 минут наши друзья уже были далеко и от вокзала Лозовой, и от самого городка. Они вышагывали в кромешной тьме вдоль железнодорожного полотна в направлении Краснопавловки и, утопая по уши в грязи, громко пели:
По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд
«Воркута – Ленинград».
Мы бежали, два друга,
Опасаясь тревоги,
Опасаясь погони
И нагана разряд.
Часть 3
Самоволочка
Драка в «Подкове»
1
После благополучного возвращения Тима в свое воинское подразделение, прикомандированное к Кировоградскому авиционному полку – как ни странно, к нему ни на вокзале, ни в поезде не подошел армейский патруль с проверкой документов – друзья решили отметить его приезд в "Подкове". Это старинное питейное заведение, еще с царских времен, когда Кировоград еше не носил имя советского большевика Кирова, а назывался Елисаветоградом, пользовался большой популярностью в казачьих и семинаристких кругах.
Тим, Сеня и Пата, рванув в очередной самоход, заняли свободный столик. С гражданской одеждой проблем не возникало: у каптерщика Сени в тайной подсобке был припрятан целый гардероб, спонсором же этого дорогостоящего мероприятия выступил Пата – сынок грузинского подпольного миллионера, торговца мандаринами. Пата был на полгода младше призывом. Тим, как командир отделения, всячески покровительствовал богатенькому черпаку», имеяя в виду не только его, благодаря регулярным денежним переводам из солнечного Тбилиси, не скудеющую мошну, но и незлобливый компанейский характер Паты.
Посетителей еще было не много. Музыканты тихонько наигрывали входящий в Союзе в моду негритянский блюз, мягко горели электрические свечки. Уютный полумрак настраивал на откровенное общение, Тим понимал, что ему не избежать расспросов друзей, хотя он вкратце уже рассказал им о результатах своей поездки. Тим принял решение и поэтому решил быть кратким.
К столику подошел официант и услужливо подал меню в красиво оформленной папке. Сеня заграбастал ее своими длинными разболтанными руками – сенины передние конечности, как perpetuum mobile, были в постоянном движении и время от времени угрожающи приближались на опасное для носов собеседников расстояние.
– Слушай, шеф,– обратился Сеня к официанту, не открывая меню,– говорят, здесь раньше раки с пивом были, мне батя рассказывал. Сделаешь, шеф?
Официант в безупречно отглаженном черном костюме вытянулся в профессиональную стойку, на его бесстрастном, покрытом маской холодной вежливости лице, не появилось ни малейших признаков замешательства.
– Извините, товарищи, раков нет, но могу предложить пиво, чешское, свежее, только завезли.
– Да пошел ты в задницу со своим пивом!– Сеня всегда заводился с полуоборота, но сегодня был особенно взвинчен – вечерок обещал выдаться веселым.– А пельмени есть?
– Извините, не готовим – не пользуются спросом.
– Эх, махнуть бы сейчас в Саратов, в деревню – моя маманя такие пельмени варганит, м-м, пальчики оближешь. Да со сметаной, да с водочкой,– размечтался Сеня.– А выпить что по-крепче у тебя найдется?
– А як же! Чего изволите? – вежливо спросил официант.
– Слушай, шеф,у тебя брат есть? – панибратски обратился к нему Сеня.
– Извините, не понял.
– Я говорю, брат, родной брат у тебя есть?
– Нет.
– Хорошо, ну а друг?
– Извините, товарищи, меня ждут клиенты, вы будете делать заказ?– невозмутимо произнес заученную фразу официант, терпению которого мог позавидовать даже муж-подкаблучник.
– Подожди, братка, не торопись,– не унимался Сеня: если ему что втемяшится, покуда своего не добьется, не угомонится.– Прикинь, у тебя, не у нас, а у тебя,– уточнил Сеня,– случилась ситуация. Ну, я к примеру говорю. К тебе, к примеру, приехал твой лучший кореш, которого ты сильно уважаешь и которого ты давно не видел.
– С зоны откинулся что ли?– в голосе официанта впервые появились человеческие нотки.
– Допустим. Так вот, ты здесь – шеф, ты знаешь, что к чему, какое вино с каким блюдом подавать, какой повар, что лучше готовит. Короче, если бы ты, хотел устроить своему другу праздник, какой бы стол, как специалист, ты ему накрыл? Такой и нам сделай, в обиде не будешь. Усек?
– Добре, заказ принят.
После того, как понятливый официант удалился исполнять поставленную перед ним задачу, Пата с кавказской горячностью набросился на Сеню:
– Э-э, что ты делаешь! Ты знаешь, что он нам сейчас принесет? Ананасы в шампанском. Антрекот по-сигайски. Икру красную, икру черную. Платить кто будет?
– Не боись, Пата, солдат ребенка не обидит. Не обеднеет твой папаша, пару лишних ящиков мандаринов загонит – и все дела. А у нас горе, понимать должен.
Тим бросил недовольный взгляд на Сеню, но тот уже рассеянным оком опытного донжуана вычисляд симпатичных дам, сидящих за соседними столиками. Тим подумал, что они сегодня точно вляпаются в очередную авантюрную историю, по части которых Сеня был большой дока.
– Смотри, живут же люди!– кивнул Сеня на соседний столик, за которым отдыхала кампания из трех парней и одной девушки.– Они, эти подпольные цеховики, каждый день так жрут и пьют, а мы не можем один раз оторваться? – эти слова были уже адресованы Пате.
– То что позволено Юпитеру, не позволено быку. Это деловые ребята, у них котелок на месте, не то что у тебя, охломона.
– Э, не скажи, мы тоже кое-чего кумекаем. Но как ты не поймешь, Патажан, они жируют за наш с тобой счет, на деньги наших родителей и других простых работяг,– затеял Сеня давнишний спор.
– Не пойман – не вор.
– Да, тут как в той пословице получается: кто крадет деньги, тот вор, кто похитит царство, тот царь… Ничего, придет времечко – их царству наступит конец, поймаем, всех поймаем до единого, ворюг, и – к стенке, как в старину деды ставили,– когда разговор заходил о богатых людях, которых называли «подпольными миллионерами»; когда разговор касался этой больной в нищей стране темы, злость так и перла из всего большого и нескладного сениного тела и не было ей исхода.
– Ненавижу, гадов!
– Да не ори ты, не дай Бог, патруль нагрянет,– озираясь по сторонам, громким шепотом остановил разошедшегося приятеля благоразумный Пата.– Зря ты кипятишься, я тебе могу все объяснить просто и популярно. Нервы, Сеня, надо беречь – Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать. Давно и не нами сказано, что Россия построена на воровстве и пьянстве.
– Ну не скажи! Это быть в вашей солнечной Грузии так, но не везде так, не везде. Хотя на Украине тоже полно жуликов и ворюг. Вот ты в университете учился, философию изучал, растолкуй мне лаптю деревенскому, почему в этой жизни одним – всё, а другим – ничего. Вон, смотри,– Сеня снова кивнул на соседний столик,– баб самых смазливых, и тех под себе подгребли. А если б она за меня пошла, может, я ее всю жизнь на руках носил. Но чтобы не за деньги пошла, а по любви…
Пата по обыкновению хотел что-то возразить, но тут появился официант и стал быстро заполнять стол напитками и фруктами. Хотя икры и не было, но насчет всего остального Пата оказался провидцем.
2
–То, что ты, Тим, решил эту су…– Сеня осекся на полуслове, натолкнувшись на колючий и гневный взгляд Тима.– Ну я.., то есть.., я хотел сказать, в общем, ты правильно сделал, что решил сразу все забыть. Все бабы одинаковы. Если не веришь мне, поверь моему бате. А он дело говорил. Знаешь, что он говорил: девушка, дождавшаяся солдата из армии – музейная редкость. Это в их времена еще так было, а в наше – они, сучки, это я не о твоей девушке, извини, Тим, я вообще о бабах, – поспешил поправиться Сеня,– их кроме толстого кошелька вообще ничего не интересует.
Сеня успел уже порядком поднабраться, да и его приятели не отставали. Гулянка достигла той стадии, когда все обычно заканчивается либо крупной дракой, либо пьяными дружескими признаниями. Сеня, кажется, был настроен на лирический лад:
– За что я тебя, Тим, уважаю, за то, что ты мужик. Она тебя обманула, да? Но когда ей в одном месте припекло, ты же на все наплевал и дернул в самоход. Не знаю, поступил бы я на твоем месте также, но вот этот,– Сеня указал на Пату, расправлявшегося с остатками дикованного плода ананаса,– точно бы – нет. Он же пока в своей умной башке все не просчитает, ни шагу не ступит.
– Что ты вообще про меня знаешь,– с явной обидой в голосе протянул Пата и даже на какое-то время забыл про заморское лакомство.
– Знаю, Патажан, я все знаю. Ты меня прости, но ты жмот, ты же за копейку удавишься.
– Мне надоели твои глупые намеки!– Пата резко соскочил со стула и упер в своего приятеля пьяный ненавидящий взгляд.– А кто вам эту поляну накрыл? А кто самоход Тима оплачивал? От Кировограда до Волги – не ближний свет! Да не собираюсь я перед тобою оправдываться, лапоть неотесанный!
– Это я лапоть?– как будто удивился Сеня и тоже медленно стал приподниматься над столом, но Тим усадил его обратно:
– Кончай базар, ребята, не хватало нам еще между собой разборки устраивать. Пата прав, мы должны быть ему благодарны. Пата, и ты, Пата, сядь! Сядь, я тебе сказал! Атас, патруль!
Последние слова отрезвили Пату лучше, чем ведро холодной воды, он тут же опустился на стул, как дрессированный пес послушно залезает в конуру после знакомой команды. Сеня осторожно повернул голову к входной двери бара и увидев, что там никого нет, громко захохотал:
–Ха-ха-ха, ну он тебя и купил, Пата, ха-ха-ха, ой , не могу, мамочки мои…
– Хорош ржать, лучше выпей.
Тим плеснул в сенину рюмку водки, налил и себе.
– А ты что будешь, Пата? – до этого кавказец пил только сухое грузинское вино.
– А-а, давай мне тоже водяры.
– Не мешай, Патажан, завтра головка бо-бо будет,– посоветовал Сеня.
– Если у меня и бывают головные боли, то только от твоей болтовни,– съязвил Пата.
– Ну-ну, шутник, завтра посмотрим.– не обиделся Сеня.– Давай, мужики, поехали. За дружбу и … – Сеня сделал паузу, во время которой одним махом опрокинул рюмку себе в пасть,– … за любовь. Ух, хорошо пошла, зараза!
Захватив вилкой салат, Сеня продолжил свою речь:
– Так вот, мужики, об чем я гутарю. Ну, хорошо, Тим, ты съездил посмотрел на ее хахаля, что он из себя хоть представляет? Точно, какой-нибудь задохлик, но при деньгах и хате. Вот бабы, вот народ, она же счастья своего не понимает, потом всю жизнь локти кусать будет. А может и не будет – их, баб, не поймешь, ты к ним всей душой и сердцем, ну и телом, конечно, тоже, а они тебе обязательно подляну какую сотворят. Хотя на-стоящая баба в мужике силу больше, чем деньги ценит. Вот человек, все бросил, все отдал, душу положил на алтарь любви, как в старых романах писали, а что получил?…
– Завязывай, Сеня, я же сказал, тема закрыта.
– Хорошо, ладно, – согласился Сеня, но тут же продолжил больно задевшую его тему. – Я, Тим, просто высказаться хочу. Ну обидно же, блин, ты же рисковал, дернув в этот самый самоход аж до самой Волги. Кстати, Тольятти не так далеко от моего родного Саратова.. А если б попался? Точняк был бы дицбат, военные законы нынче суровые. Слушай, Тим,– по тому, как возбужденно заблестели глаза друга, Тим понял, что его осенила очередная идея, – давай мы с Патой… Патажан, ты спишь что ли?
– Говори, говори, я слушаю,– уже совсем нетрезвым голосом промямлил, не привыкший к крепким напитком Пата, и все еще не теряющий надежды добраться до нетронутой мякоти в скорлупе ананаса.
– Я предлагаю написать ей письмо. Пата – грамотный, он поможет. Так мол и так, дорогая подруга, вашему знакомому Тиму за его благородный порыв души, так сказать, светят тюремные нары, а пока он сидит на гарнизонной гауптвахте…
– Накаркаешь, черт!
– Да это ж мы понарошку, чтоб совесть пробудить. Посмотрим, как она тогда запляшет! А не приедет, поедем сами ее хахалю морду бить. Пата, ты поедешь?
– Я? П-по-едуу. Хоть на край … ик … света.
– Все, ребята, все! Больше к этой теме не возвращаемся. Табу. Запрет.
3
Между тем народу в баре прибывало – почти все столики были заняты. Стоял пьяный галдеж, две-три пары – бар, разбитый перегородками на несколько комнат, не был приспособлен для танцев – обнимались в полутьме под негромкие звуки тягучих мелодий, исполняемых музыкантами. В их репертуаре была в основном "фоновая" музыка, которая создавала нужное настроение и не мешала клиентам общаться друг с другом. Но исполнялись песни и по заказу.
Сеня прикурил сигарету, спрятал зажигалку в карман и направился к маленькой сцене в углу самой большой комнаты бара, где расположились музыканты.
– Опять какой-нибудь фокус выкинет,– предположил Пата, заметно протрезвевший после того, как Тим с Сеней произвели в туалете оздоровительную процедуру посредством засовывания пьяной головы под кран с холодной водой.
– Как рассчитываться будем? Ты же на мой самоход не хило потратился, гворил, что на мели сидишь.
– Не переживай. У меня вот тут кое-что есть – Пата достал бумажник из внутреннего кармана выделенного из каптерки Сени синего костюма-тройки. – Вчера из Тбилиси перевод пришел.
А их непоседливый приятель между тем возвращался к столу небрежной походкой бывалого матроса, заглянувшего в портовый кабак, чтобы подцепить очередную красотку. Сеня плюхнулся на стул и, не дав никому рта раскрыть, изрыгнул фонтан клокочущих эмоций:
– Гниды, скоты! Я им говорю: плачу наличными, сыграйте, Христа ради. Не знаем, говорят, такую песню. Как это не знаете? А на хрена тогда вы здесь вааще нужны. Такая классная вещь – и не знают. Ее мой батя любил, "Мертвая петля" называется. Там еще такие слова есть – «а что мне стоит подняться в небо и сделать мертвую петлю». Вы-то хоть слышали, Тим, Пата?
– Что ты как попугай, целый вечер долдонишь "батя да батя", зациклился, что ли?– поинтересовался Пата с легким раздражением в голосе.
– Ты моего батю не тронь, он настоящий мужик был,– как-то неожиданно грустно, не в присущей ему усталой манере, отреагировал Сеня.– Боевой летчик-истребитель, он в небе Кореи летал, на МиГ-15. Сейчас у нас в части переворужение проходит, на МиГ-23 переходим, а тогда на МиГ-15 летали. Вы не знаете, это секретная информация, а в начале 50-х в Корее крупная заваруха была. Более 100 советских лктчиков погибло. Батю моего тоже подбили, но он выжил, хотя получил тяжелые ранения. И скончался от боевых ран в 1968, когда мне было всего 9 лет. Сегодня как раз годовщина.
Сеня разлил остатки водки по рюмкам:
– Помянем, мужики. Пусть, батя, земля тебе будет пухом, спи спокойно, наше дело правое – мы победим!
За столом стало тихо-тихо. Сеня уперся лбом в свои здоровенные кулаки, из которых торчала вилка с подернутым кружочком салями, и ушел в свои мысли. Тим и Пата, уважая чувства друга, деликатно молчали. Однако не такова была вольная казацкая душа Сени, чтобы долго предаваться грусти и печали. К жизни его пробудили звуки мелодии, когда-то очень-очень давно бывшей популярной на Британских островах, да и во всем мире тоже.
– Qirl, o qirl,– старательно выводил солист припев знаменитой некогда песни.
– Это "Beatles",– узнал мелодию Сеня.– Это я заказал, ребята. Говорю, если "Мертвую петлю" не знаете, хоть битлов сыграйте, черти,– их мой батя тоже уважал.
Услышав знакомую музыку, Сеня сразу ожил и принял свой обычный бравый вид.
– Ну я пошел, мужики,– сказал он, поправляя руками коротко остриженную под ежик прическу.
Цель его следования на сей раз оказалась совсем близко, всего в пяти шагах.
– Разрешите пригласить вас на танец,– галантно обратился Сеня к даме, сидящей за соседним столиком.
Пата и Тим разом повернулись на своих стульях и стали внимательно следить за происходящим. Девушка подняла на нежданного кавалера выразительные глаза, она была в явном замешательстве и, не зная, как поступить, перевела взгляд на своих спутников. Нельзя сказать, чтобы девушка была очень красивой, но ее едва заметный испуг, робкий и вместе с тем грациозный поворот головы, какая-то незаконченность и легкая неуклюжесть в движениях, предавали ей особое очарование, свойственное цветку в момент начала его распускания.
– Девушка не танцует,– вежливо, но твердо сказал мужчина в дорогом твидовом пиджаке и очках с золоченной оправой.
Такой ответ Сеню не устроил:
– Пусть она сама об этом скажет.
– Девушка не танцует,– еще раз, но с большим металлом в голосе, повторил мужчина.
– Молчи, козел, тебя не спрашивают,– Сеня полез буром, не думая о последствиях.
Девушка вскричала:
– Мальчики, не ссорьтесь, прошу вас! Я на самом деле не танцую.
Но Очкарик не смог спустить нанесенного ему оскорбления.
– Та-ак,– протянул он удивленно, но вместе с тем очень спокойно, как будто констатировал какой-то банальный, давно известный ему факт.– Это уже становится интересным.
В тот же миг рядом с хозяином оказались два выдрессированных бульдога-телохранителя, готовые разорвать Сеню на мелкие части. Но Очкарик остановил их взглядом. Не заставили себя долго ждать и Тим с Патой – будучи наготове, они в два прыжка подскочили к соседнему столику.
– Ладно, извини, кореш, погорячился, с кем не бывает,– миролюбиво сказал Сеня и поворачиваясь через левое плечо, сделал вид, что собирается уходить.
Но тут же с разворота нанес левой мощный удар по переносице Очкарика. Почти в ту же секунду кулак Тима вошел в соприкосновение с квадратной челюстью телохранителя, что и спасло Сеню от ответного удара. Боец лишь слегка зашатался, но второй удар в подбородок толстой подошвой армейскогокого ботинка завалил его на богато сервированный стол. Девица завизжала, Пата отбивался от яростных атак Китайца, Сеня вцепился в горло Очкарику…
Обходительный «племянник»
1
В мозгу засела колючка. И потому – все болит. Нужно вытащить колючку, выбросить ее прочь, иначе не заснуть…
Как же Белла могла на такое пойти, как же она не поняла, что этот разрыв, эта разлука были необходимы! Испытание было запрограммировано свыше. Кем? А бес его знает! Еще чуть-чуть нужно было подождать – и тогда все было бы по-другому, тогда…
Нет, это нужно прекращать, с этим нужно справляться немедленно, иначе эта колючка будет сидеть в мозгу всю оставшуюся жизнь.
Мягкий матрац, аккуратно расстеленный на полу заботливыми хозяевами, жег спину, словно был начинен не мягкой и податливой ватой, а раскаленными углями. Тим вслушался в тихое дыхание девушки, спящей в противоположном углу комнаты на софе хозяев квартиры. Он попытался перевести свои воспаленные мысли на девушку. Как ее зовут? Кажется, Тома. Да, Тома, не мог же он так быстро забыть, ведь только сегодня, нет, уже наверняка вчера, вечером он с ней разговаривал, шутил, и даже, кажется, успел немножко влюбиться.
Тома – какое томное имя, а какие у нее мягкие, белые, как вата, нет, как облако, руки и как она по-женски заботливо, словно жена, стелила Тиму постель, что ему показалось, что стоит только прикоснуться головой к подушке, взбитой ее мягкими и теплыми руками, как он сразу, измученный холодной армейской койкой, окажется в объятиях Морфея.
Комната была окутана мраком. Тим перевернулся на левый бок, чтобы попытаться разглядеть очертания, спрятанные под толстым ватным одеялом. Ночь – подруга фантазии. Мерное, почти неслышное дыхание спящей девушки успокаивало, но сон не приходил. Чтобы окончательно перестроить свои мысли, Тим стал тихо, почти про себя, проговаривать строчки, которые он придумал еще в 10-м классе:
Я грустный пес, коричневый и добрый,
Лежу в твоих ногах, но я не сплю.
Твой легкий сон от страшных сновидений
Большущими ушами стерегу.
Днем, при свете ясного дня, в общении с Томой и хозяином квартиры он как-то еще держался и вроде бы ничем не выдал своих чувств. Тим сказал, что в Тольятти он приехал в командировку и по-приятельски зашел в гости к Белле, с которой знаком был еще со школьной скамьи.
Когда Тим позвонил и хозяин квартиры открыл дверь, он почему-то решил, что это племянник Беллы, уж таким тщедушным и невзрачным этот паренек показался, что ни на какую другую роль не подходил. Тим принял его за племянника, потому что он жил с Беллой в одной квартире, кто еще кроме близких родственников мог жить вместе с ней в одной квартире?
А Тома, кто тогда она? Девушка представилась Беллиной подругой по институту. Странные люди…
Но сначала все шло хорошо. Паренек оказался обходительным, накормил Тима яичницей с гренками, предложил принять ванну. Конечно, ему крупно не повезло, что Белла уехала после зимней сессии на каникулы к своей матери в тот самый южный город, где прошли их дество и юность. Однако комфорт домашнего уюта после холодной и суровой армейской казармы действовал умиротворяюще. "Племянник"– Тим все еще продолжал пребывать в неведении относительно его степени родства с Беллой – сразу понравился своей вежливостью и врожденным чувством такта. И даже его смешно оттопыренные уши с большими розоватыми мочками, свисающими как круглые сережки, не вызывали потребности в насмешке, а лишь располагали к доверию и сочувствию.
Тим не винил Беллу за отъезд к матери, поскольку его самоволка была неожиданной даже для него самого. Но после ее последнего письма Тим не мог ни приехать – это было не письмо, а исповедальня молитва.
Впрочем, все письма Беллы к нему были такими, он читал их взахлеб, как наркоман после мучительной ломки, жадно вдыхает сладостный дым конопли. Тим знал, что такие письма может писать только безумно любящая его женщина, с которой соединиться ему предначертано на Небесах. Когда это произойдет, не так уж и важно,– может, через пять лет, десять, а может, и через год,– главное такая женщина есть, и она ждет его. И их мнимый разрыв, который произошел по его инициативе перед призывом в армию, ничего не значил.
Тогда, два года назад, во время прощальной вечеринки, которую он устроил для своих друзей в ресторане, Белла, уже будучи студенткой, сказала ему: "Я не могу без тебя жить!" Тим промолчал. Может, Белла ждала, чтобы он ответил: "Я – тоже!" Но это же подразумевалось само собой, и Тим знал об этом с тех пор, как однажды в школе на уроке истории, бросив на Беллу случайный взгляд и, увидев, как на ее лице заиграли солнечные блики, вдруг понял: "Эта моя единственная женщина". Не девочка и даже не девушка, а именно Женщина, хотя им тогда было всего по 12 лет. Но вместо того, чтобы обо всем этом рассказать Белле, Тим лишь небрежно буркнул: "Если хочешь, пиши мне".
Он настолько верил в свою судьбу, в незыблемость и прочность их отношений в будущем, – почему-то Тим думал, что Белла чувствует тоже самое, – что мог даже позволить себе на какое-то время и вовсе забыть о ней и разрешить ей сделать тоже самое по отношению к себе. Он был уверен, что Белла будет ждать столько, сколько ему нужно будет обходиться без нее, чтобы в будущем у него был опыт отдельной от нее жизни и чтобы потом уже никогда не расставаться, не терзаясь какими-то упущенными возможностями, пусть и иллюзорными.
Однако ее последнее письмо не на шутку встревожило Тима. Напряженное отчаяние сменялось отчаянной надеждой. У Беллы к тому же плохо шли дела в институте. Тим почувствовал – пришла пора окончательно объясниться. Но его армейская служба оканчивалась лишь через полгода и никакого отпуска не светило…
Вот тогда-то Тим и решился на эту отчанную самоволку – два дня туда, два обратно, день там,. Но сначала Тим частично ввел в курс дела свое непосредственное начальство – капитана Балакина, которому он показал небольшой отрывок из письма Беллы, где она рассказывала о своих институтских проблемах. Капитан заключил по-армейски грубо:
– Наверняка какой-нибудь задрипанный доцент хочет трахнуть твою подружку, поэтому она и не может сдать сессию.
