– Они не станут ломать дверь, – сказал Джорон, и ему показалось, что он видит слова, которые она собралась произнести – может быть, для тебя не станут, – они уже сформировались у нее в сознании, но в последний момент Миас поняла, что он прав.
Конечно, они не будут ломать дверь. Дети палубы самые суеверные среди всех женщин и мужчин; они не станут вторгаться в гнездо ветрогона. Пока Миас размышляла, едва заметно шевеля губами, вернулась женщина с топором, но даже не попыталась сделать движения в сторону двери каюты, лишь протянула топор Миас, пока супруга корабля прикидывала, какой урон она может понести в данной ситуации. Что хуже? Позволить говорящему-с-ветром бросить ей вызов или пойти до конца и разбить топором дверь в гнездо? Супруга корабля взяла топор, взвесила его в руке, остановилась, оценивая кость двери, и бросила топор на выкрашенный черной краской пол.
– Пусть получит свое пространство. Нам придется рассчитывать на то, что бури благословят нас хорошими ветрами, а когда мы вернемся в Бернсхьюм, возможно, нам удастся отыскать ветрогона, способного лучше понимать, чего от него хотят Мать и Буревестник. А этого пусть отправят туда, где живут его соплеменники, от которых нет никакой пользы. – Миас повысила голос: – Ты меня слышишь, животное? – Она постучала в дверь. – Ты слышал? – Она повернулась и зашагала к лестнице, ведущей наверх к палубе и корме корабля, где она могла дать волю ярости.
Джорон обнаружил, что он безмолвно благодарит говорящего-с-ветром, который показал ему, что Миас Джилбрин не является неприступной крепостью, и, значит, ее можно победить. Он постарался спрятать подальше свое новое знание, как дети прячут у сердца перо надежды, когда их родители выходят в море.
Он был кровавым кораблем,
И гнались за ним пятьдесят клювозмей.
Его команда не выстояла,
И гнались за ним пятьдесят клювозмей.
Морская Старуха получила достойный приз,
И гнались за ним пятьдесят клювозмей.
Потерянные женщины и мужчины на борту.
Эй, на борту! Эй, на борту!
Луки на берег и море.
Богатство, хей! На борту!
Эй, на борту! Эй, на борту!
Луки на берег и море.
И гнались за ним все клювозмеи.
Традиционная круговая песнь ветра
Когда они вышли из бухты, Восточный Шторм одарил их шепотом, и команда «Дитя приливов» взялась за дело. Женщины и мужчины облепили веревочные лестницы на хребте корабля и распустили его крылья; другие сложили и закрепили весла флюк-лодок, которые потом подняли и привязали в центре палубы. Вода смеялась у бортов корабля и взвивалась над гладкими костями белой полосой пены и пузырей, медленно расступавшихся за кормой. Джорона должно было бы позабавить, что такая слабая команда побитых жизнью и сломленных людей смогла заставить корабль лететь по морю, но этого не случилось. Он видел, как они делали такие вещи прежде, видел, когда только принял командование над ними, если так можно назвать его место среди них.
То были жители Разбросанного архипелага – Ста или Суровых островов, их обитатели летали на кораблях через моря, и для них это было то же самое, что дышать, ходить или сражаться.
И все же…
И все же чувствовал ли он нечто другое? Изменилось ли что-то? Была ли спина Барли, державшей рулевое весло, более прямой, чем обычно? Смотрел ли Канвей на людей, которых он собрал вокруг себя, с гордостью и меньшей похотью, чем всегда? Наблюдала ли Квелл за командой с большей подозрительностью и отвращением, чем раньше? И появилась ли новая жестокость в обращенных на него глазах с тех пор, как Миас взошла на борт?
Или дело в том, что сегодня, когда он смотрел на команду, между ними не стоял алкоголь, и отсутствовало сбивавшее с ног опьянение и тошнотворная тяжесть похмелья. При мысли о том, как густая выпивка скользит в горло, у Джорона пересохло во рту, а в животе стало мокро и шумно, как в море после убийства небесной рыбы, когда возникает ощущение, будто вода хочет создать барьер между собой и существами, которые отняли одну из самых прекрасных жизней.
Дыхание Старухи, как же он хотел выпить!
Благословение Девы, как он этого не хотел.
Джорон почувствовал, что ему нужно пройтись по палубе, но боялся взглядов команды, когда окажется среди них. Боялся, что увидит в глазах совсем не то, что там было, когда они смотрели на нее. Не уважение, пока нет, и не страх, его также еще не появилось. Но они нашли в ней достоинства, которых, как они знали, в нем нет.
Поэтому он оставался на прежнем месте, рядом с передним дуговым луком, и делал вид, что изучает оружие.
На главной палубе корабля «Дитя приливов» стояли четыре больших дуговых лука, направленных в сторону моря, и четыре – на берег, а также десять малых луков у бортов на нижней палубе. Команда каждого дуголука состояла из четырех человек, включая лукоселла, в обязанности которого входило направлять их и отдавать приказы, но на самом деле хватило бы и троих, чтобы сделать выстрел из больших или малых луков. Один спускал тетиву, двое вращали лебедку, натягивавшую веревку между широко разведенными костяными дугами, и закладывали огромные стрелы, способные пробивать борта корабля так же легко, как человеческое тело, или каменные бола, предназначенные для разрезания такелажа, а также самое страшное оружие дуголуков, крылоболты: гигантские обработанные камни, толстые в середине и сужавшиеся к краям так, что получались крылья.
Джорон слышал истории о том, что умелый супруг корабля вместе с говорящим-с-ветром способны держать в воздухе такой снаряд на расстояниях, превышающих те, что человек может пробежать за день, хотя в них не верил. Но он знал, какие разрушения может причинить удачно направленный крылоболт, в особенности если его центральная часть наполнена горючей слюной старухи. В детстве ему снились кошмары о том, как он сгорает заживо, оказавшись запертым в трюме корабля, который охвачен жарким пламенем костяного огня, и только сильные руки отца могли прогнать тот ужас. Рука, поднимающаяся из кровавого моря.
Хорошая команда могла сделать два выстрела из дуголука меньше чем за минуту – натяжение тетивы, зарядка, прицел, пуск, – но Джорон понятия не имел, как быстро способна стрелять его команда. Хороший супруг корабля проводит тренировки с луками не менее одного раза в неделю, но Джорон так и не набрался смелости приказать команде привести луки в боевое состояние. Он не решался приступить к учениям, опасаясь, что никто не станет выполнять его требования. Поэтому и не знал, сумеют ли они так же хорошо стрелять, как выводить корабль из бухты, однако подозревал, что команда «Дитя приливов» не обладает высоким мастерством. Джорон не представлял, чего ждет от них Миас, но, даже если она рассчитывала лишь на самое малое, он не сомневался, что она будет разочарована.
Он понимал, что должен все ей рассказать. Джорон не знал, куда они направляются, но, если судить по срочности, вероятно, их ожидало сражение. Миас стояла на корме и смотрела вперед, мимо позвонков, мимо огромных развевавшихся крыльев корабля, которые захватывали воздух и тащили «Дитя приливов» по воде, ее взгляд скользил мимо острого клюва корабля, вдаль, за острова вокруг них.
Но какую цель, недоступную ему, видела Миас?
Она заговорила, произнесла какие-то слова, которые он не услышал – их унес ветер, – и Барли у нее за спиной склонилась над рулевым веслом. Над Джороном потрескивала ткань крыльев, по мере того как в них собирался шепот Восточного Шторма. И неожиданно он ощутил острый укол в груди. Зависть?
Нет.
Раздражение из-за того, что Барли находилась там, где должен был стоять он, на корме, и синий цвет у нее на голове говорил о власти, хотя теперь однохвостую шляпу носил он. Велела ли ей Миас сохранить синие цвета, чтобы он понимал, насколько шатким является его положение? Или краска просто еще не успела сойти с ее кожи и волос?
– Клювозмеи, супруга корабля! – послышался крик с носа – мужской голос, – но Джорон не видел, кто поднял тревогу.
Пятеро или шестеро членов команды стали смотреть вперед, наклонившись над поручнями.
Он не знал их имен.
– Хорошо, – крикнула в ответ Миас. Бриз заметно усилился, попытался подхватить ее голос и унести прочь, но вел безнадежное сражение. Хриплый крик умело побеждал худшие из Северных Штормов. – Значит, мы уже набрали неплохую скорость. Если бы я думала, что хранитель палубы Твайнер сможет найти камень, я бы попросила его бросить и проверить, как быстро мы движемся. – По кораблю прокатился смех, и Джорон почувствовал, что краснеет, как в ночь, когда он лишился невинности. – Твайнер, посчитай клювозмей. Дай мне знать, насколько опасным они считают мой корабль.
Джорон почувствовал одобрение команды – Миас показала, что уважает правила Морской Старухи, – и направился на нос. Стоявшие у поручней дети палубы даже не подумали подвинуться, и Джорон, зная, что Миас смотрит, схватил самого щуплого парня и отбросил в сторону, чтобы встать на его место.
Головокружение.
Им овладело ошеломляющее ощущение: казалось, будто корабль и море застыли на месте, и только он мчится вперед. Паника вцепилась в него острыми когтями, его потянуло в море, и он подумал, что, если повезет, с ним покончит клюв корабля. А если нет – он станет обедом змей внизу.
– Их число, хранитель палубы Твайнер!
Может быть, она специально послала его вперед? Он ждал, что вот сейчас его подхватят жесткие руки, шишковатые, покрытые шрамами, оставшимися после многих лет работы с веревками, подбросят вверх и швырнут вперед. Однако этого не произошло, а поручни оставались надежными в слишком сильной хватке, так что костяшки его пальцев побелели на фоне темной кожи.
– Мы насчитали пять, хранпал, – послышался голос совсем юной девушки с ужасными шрамами – половина лица разбита кем-то или чем-то, кожа туго натянута от старых ожогов, а вокруг одного из глаз провисла, когда она попыталась ему улыбнуться.
– Просто дело в том, что ты не умеешь считать дальше пяти, Фарис, – сказало другое дитя палубы.
Послышался смех, но Джорон изо всех сил вцепился в неожиданное проявление дружелюбия, как в дополнительный поручень.
– Закрой свой силок, Хилан, – сказала она.
– Значит, пять? – вмешался Джорон. – Давайте сосчитаем их еще раз, потому что иногда полезно проверять числа.
Так говорил его отец. И, когда Фарис и пожилой мужчина, стоявший за ней, кивнули, понял, что они одобрили его предложение.
– Эй, – сказал старик Хилан, сморщенный и покрытыми шрамами, как Фарис, но от времени, а не насилия. Одно ухо у него отсутствовало, что ставило на нем метку изгоя-дарнов – Дарующих Жизнь, мужчины со слабой родословной, которому никогда не занять высокое положение на Ста островах. – Объятия Морской Старухи открыты для них, так что не нужно проверять каждый узел и число, и все знают, что это правда. – И вновь послышался одобрительный шум, но стоявшая у них за спинами женщина из банды Квелл перехватила взгляд Джорона и сплюнула за борт.
Джорон отвернулся от нее.
В море было полно уродливых существ, но клювозмеи считались самыми отвратительными. Они выглядели как внутренности птицы кивелли, когда их вырезали, чтобы сделать колбасу: розовые, блестящие и покрытые кровью. Клювозмеи всплыли на поверхность в волнах пены, которую взбил костяной корабль, крупные, как взрослая женщина или мужчина, длиной от десяти до пятнадцати шагов, не самые большие из тех, что доводилось видеть Джорону, но и не маленькие. Их тела были тупыми на концах, подобно пальцам, глаза, нос или другие органы чувств отсутствовали, но Старуха знала, что у них есть зубы.
Когда клювозмеи атаковали, передний конец отодвигался назад, обнажая не просто пасть, а множество рядов невероятно острых зубов, блестевших в темной глотке, они могли прокусить насквозь плоть и кость, и делали это с жуткими звуками. Переливчатые гребешки спиралью шли вокруг тошнотворной бледно-розовой плоти, толкали их вперед в извивающемся, мерцающем танце, рассекавшем воду и волны, к кораблю. И они обвивались друг вокруг друга, словно были любовниками.
– Пять змеев, супруга корабля, – прокричал Джорон. – Мы обнаружили пять змеев у клюва корабля.
– Пять, – сказала Миас, даже не пытаясь скрыть разочарование, хотя их было ровно на пять больше, чем когда Джорон доставил «Дитя приливов» в залив Кейшанблад. – Хей, всего пять? Ну, змеев привлекает кровь, и можно не сомневаться, что их будет гораздо больше, когда мы отправимся обратно в Бернсхьюм. – Она кивнула, но только себе, как если бы заговорила вслух, не рассчитывая, что ее услышит команда.
Джорон не раз слышал, как дети палубы радостно приветствовали известие о предстоящей схватке, словно только и мечтали о том, чтобы подвергнуть свою жизнь опасности во имя Ста островов, но на судне «Дитя приливов» ее слова были встречены мрачным молчанием. Миас отвернулась от них. Джорону показалось, что он каким-то образом ее разочаровал, и он рассердился на себя за то, что где-то в глубине души его это задело.
Позднее, когда Глаз Скирит начал опускаться за дальние острова, а «Дитя приливов» продолжил свой путь по сереющему морю, Джорон направился к каюте хранителя палубы – теперь его собственной. Там стояла кровать, настолько узкая, что он едва в ней помещался, хотя не был крупным мужчиной, но Джорон вырос в рыбацкой лодке, где спал в гамаке, и привык к тому, что гамак двигался вместе с кораблем, давая ему возможность общаться с морем.
В постели его преследовали кошмары о камнях и земле, что содрогалась под ним, покрывалась трещинами, разрушалась и заглатывала его, тащила вниз, чтобы похоронить в своей темной утробе, в то время как в гамаке ему снилось, как он парит над морем, точно птица. В результате в каюте, заполненной вещами Барли, он повесил свой гамак и попытался заснуть.
Джорона разбудил ночной колокол, оповестивший о начале его вахты. Он вышел из скрипнувшей двери каюты, наклонив голову, чтобы не задеть о верхние кости. Тусклый свет рассеивал мглу, масло неборыбы горело медленно и кротко внутри черепов кивелли. Большая часть команды спала, и воздух наполнял горький запах пота и грязных тел. Гамаки раскачивались, и Джорон двигался между ними, стараясь никого не разбудить, чтобы не навлечь на себя их гнев.
Он нигде не увидел Миас, да и палуба оказалась почти пустой. У рулевого весла кто-то стоял, но Джорон его не узнал, еще несколько человек лежали на палубе, точно кости во время гадания. Он ничего не стал им говорить, лишь занял свое место на корме корабля, чувствуя, как сланец холодит босые ноги. Ветер взъерошил его волосы и заставил тихонько выругаться. Джорон сообразил, что оставил шляпу в каюте, и попытался решить: что будет хуже, остаться здесь или вернуться в каюту, снова пройдя по темному кораблю. Он и сам не знал ответа, а потому продолжал стоять неподвижно – со стороны казалось, будто он спокоен и уверен в себе, хотя на самом деле до этого было очень далеко. Густые пряди его вьющихся волос продолжал трепать ветер, а капельки пота на голове приносили некоторое облегчение от ночной жары.
На фоне черной ночи высоко сияли Кости Скирит, последнее благословение огромной птицы, создавшей для их жизни страну, когда ей потребовалось место, чтобы откладывать яйца. И, хотя копейщик Хассит убил ее копьем Майлверд, сделанным ситерами, она в качестве последнего дара отдала им свои кости, чтобы они озаряли ночь. Даже после того как ее Слепой Глаз закрылся и исчез с ночного неба, кости остались, крошечные точки ярко-белого света, разбросанные, точно яркие пятна краски-дара на двери.
Кости Скирит меняются вместе с временами года, поочередно принимая все тринадцать форм, но Дар Скирит, три ярчайшие звезды на кончике ее клюва, всегда показывают в сторону Северного Шторма. И, хотя остальные кости двигаются вместе с приходом холодных дней, Дар всегда показывает детям палубы путь, и Джорон вдруг понял, что беседует со Скирит. Люди редко молились Птице Бурь – возможно, чувствуя вину за то, что совершил Хассит. Не исключено. Они направляли свои молитвы более понятным богиням, тем, что казались реальными, присутствовали в их жизни, населяли окружающий мир: Морской Старухе, холодной и жестокой; Деве, капризной и полной любопытства; и Матери, которая приветствовала всех, кто нуждался в помощи, но была строга и неумолима к тем, кто ее ослушался. В эту ночь, когда они тихо скользили по спокойному океану, окруженные шепотом Восточного Шторма, Джорон вдруг понял, что безмолвно спрашивает Скирит: «Покажи мне путь, Птица Бурь, покажи мне путь».
Но Скирит давно была мертва, и он не получил ответа.
– Где твоя шляпа? – спросила Миас, неожиданно появившись из пустоты, точно Морская Старуха, пришедшая забрать то, что ей причитается.
– В каюте, ночь выдалась тихой, и я…
– Мне плевать на то, какая выдалась ночь; ты надеваешь шляпу под солнцем и в дождь, в жару или холод. Она показывает, кто ты есть. Я позабочусь о твоей экипировке, вплоть до сапог, на Хоппити-лейн, когда мы вернемся в Бернсхьюм. Босой хранитель палубы, это неслыханно. – Он не ответил, но едва ли ей требовался ответ. – Хайме, – сказала она, и он почувствовал, как напрягся стоявший у рулевого весла мужчина, – поверни немного в сторону моря. Мы приближаемся к острову Франа, и, хотя там никто не живет, его окружают скрытые рифы.
– Куда мы направляемся, супруга корабля? – спросил Джорон.
Она посмотрела на него, и ее серое угловатое лицо показалось ему нездоровым в бледном свете Слепого Глаза Скирит, словно у существа теней. Только блеск глаз Миас говорил о яростной живой силе.
– На север, – ответила она. – Мы движемся на север, всегда на север, ну а про то, что мы там будем делать, я расскажу тебе вместе с другими на морране. А сейчас, Джорон Твайнер, отправляйся за своей шляпой.
Глаз Скирит едва успел подняться над горизонтом, и кровавое пятно всосалось в утренние тучи, когда Миас собрала команду перед крестцом «Дитя приливов». Это был День Мужчин, в который жители Архипелага по традиции отдыхают от работы, хотя обычно отдых заключается в приведении в порядок веревок и одежды, проверке повреждений корпуса и спинного хребта кораблей.
Джорон немного удивился, когда узнал, что наступил День Мужчин, – он давно перестал следить за течением цикла: День Девы, День Труда, День Моря, День Кленс, День Старухи, День Мужчин, и его смысл был для него утрачен. Он чувствовал, что простой вопрос: «Какой сегодня день?» станет признанием, что он совсем потерялся с тех пор, как ему вынесли приговор. До настоящего момента Джорону не приходило в голову, что отсутствие порядка повлияло на него и в остальном. Знание о том, какой сегодня день, привязывало его к морю немного больше, словно палуба под ногами стала чуть более надежной, как если бы кости «Дитя приливов» сделались более водонепроницаемыми, а его положение на карте жизни гораздо определеннее. Он знал, что будет сегодня, знал из каждой истории о флоте, слышанной им на коленях отца, – Миас будет читать закон дарнов.
В каждый День Мужчин, мальчик, супруг корабля читает команде закон дарнов, чтобы все знали свои обязанности. И ты будешь слушать и подчиняться, и однажды станешь рулевым или казначеем. Только представь себе! Мальчик, которого я вырастил, стоит у крестца корабля? Зоресвет танцует от радости над твоей головой, когда ты поешь и работаешь.
Джорон чувствовал руку отца на голове, как будто тот снова взъерошил его волосы.
Сильные пальцы.
Теплые руки.
На палубе собралась команда из семидесяти человек. Никто не спит, когда читают закон дарнов, даже корабельные насосы остаются без присмотра. Отсутствовали трое, двое лежали в каюте под нижней палубой, у них загноились раны после драки на борту, и там они могли умереть не на виду у всех, а также ветрогон, который все еще отказывался покинуть свою каюту. Все остальные стояли перед Миас. На самом деле, слишком маленькая команда для такого корабля; для него требовалось не менее ста пятидесяти человек, сто тридцать матросов и двадцать солдат. Ну, а для нормальной жизни на борту должно было находиться двести человек. Прежде Джорон никогда об этом не думал, ему даже не приходило в голову, каким жалким выглядел его корабль, и как мало общего он имел с настоящим флотом Ста островов. Возможно, он являлся таким супругом корабля, которого заслуживал корабль, но сейчас «Дитя приливов» получил Миас Джилбрин, Удачливую Миас, ведьму из пролива Килхьюм. Яростную, талантливую, знаменитую Удачливую Миас.
Что она сделала, чтобы это заслужить?
Да и любой из них? Если отбросить его самого, Джорон не знал.
А ему бы следовало.
– Встаньте на сланец, дети мои, – сказала она.
Все, кроме Джорона, принадлежали к флоту, и складывалось впечатление, что ритуал слов навсегда запечатлен у них в головах. Их реакция, поворот к крестцу и стоявшей там женщине был невольными и неотвратимыми. Никто не мог сопротивляться притяжению, даже те, кто обладали собственной силой, даже Барли, Квелл и Канвей. О, да, они смотрели на нее внимательными, полными недоверия глазами, возможно, Миас видела в его взгляде такие же сомнения и расчет, однако они ее слушали, как если бы ничего другого им не оставалось.
Она читала закон дарнов хриплым голосом, в конце каждой строки делала паузу, а потом выкрикивала:
– Нарушение данного правила наказуемо смертью.
После этих слов каждые мужчина и женщина торжественно кивали, хотя все они и так получили смертный приговор.
– Следует повиноваться тем, кого дарны поставили выше вас. Нарушение данного правила наказуемо смертью.
Никому это не казалось смешным.
– Следует оказывать истинную честь Деве, Матери и Старухе. Нарушение данного правила наказуемо смертью.
Никто не смеялся.
– На борту корабля женщина может лечь с женщиной, а мужчина с мужчиной, но женщина не может лечь с мужчиной и рискнуть появлением ребенка. Нарушение данного правила наказуемо смертью.
Смерть всегда была целью этой команды и корабля.
И только в самом конце голос Миас дрогнул. В конце закона дарнов последние слова неизменно оставались такими:
– Пусть Дева не устраивает своих фокусов, пусть Мать сделает так, чтобы мы держались вместе, а Старуха смотрит в сторону. Так говорит закон дарнов. Так говорим мы. – И команда повторила эти слова.
Но на борту «Дитя приливов» слова были изменены, чтобы они отражали их приговор, и, хотя Миас читала громко, ее голос зазвучал тише на втором пожелании:
– Пусть Дева не устраивает своих фокусов, и пусть Мать сделает так, чтобы мы держались вместе. – Неужели ему показалось, что на последней строке голос Миас дрогнул, что-то в нем почти сломалось, когда она произнесла уникальные слова для тех, кто был приговорен к черному кораблю? – И пусть Старуха примет нас и простит.
В самом деле?
Джорон был уверен, что не ошибся, пусть голос и дрогнул едва заметно. И, если он это уловил, значит, и остальные тоже. Впрочем, все мгновенно прошло, слабость отступила, и когда Миас читала последние слова: «Так гласит закон дарнов. Так что повторим это все вместе!»
Ее голос снова стал сильным и яростным, как прежде, и она пристально смотрела на них, когда они повторяли за ней слова закона. Затем она сошла с возвышения на корме и приказала первой страже отправиться на трапезу на нижнюю палубу, а второй занять их места у веревок и хребта на палубе.
– И приведите в порядок мой сланец! – крикнула Миас. – Я больше не желаю ходить по грязи. Барли, чего ты тут стоишь? – рявкнула она на великаншу. – Неужели не видишь, что рулевой уже почти спит? Займи ее место и веди корабль вперед. – Барли кивнула и шагнула к рулевому веслу. Миас повернулась к Джорону, когда проходила мимо. – Хранитель палубы, в мою каюту, я буду говорить с тобой о том, куда мы направляемся и чего нам ждать. И приведи с собой мастеров луков – я хочу познакомиться с лукоселлами до того, как начнется сражение. – Она остановилась, заметив его колебания. – Ты ведь назначил лукоселлов?
Он этого не делал, более того, ему даже в голову не приходили подобные мысли, но он чувствовал гнев Миас, и уже достаточно хорошо ее знал, чтобы не давать ответ, который ей не понравится. Однако ему совсем не хотелось ей лгать, особенно когда она легко могла это понять.
– Не полные команды, супруга корабля, – ответил он. – Только две.
Его слова не произвели на нее впечатления, и она фыркнула.
– И как их зовут? – спросила Миас.
Имена? Ему было нечего ей сказать, но в последний момент он сообразил, что знает два имени, хотя и не представляет, кому они принадлежат. Он надеялся, что они будут хорошо ему служить.
– Фарис и Хилан, – сказал Джорон.
– Ну, хранитель палубы Твайнер, будем надеяться, что они знают свое ремесло. Я выберу остальных после того, как мы поговорим.
Вскоре он присоединился к ней после короткого разговора шепотом с Хиланом и Фарис, и их глаза широко раскрылись, когда он поведал им о том, что сказал Миас, они заулыбались и прищурились, становясь его сообщниками в этом маленьком обмане.
– Да, я стрелял из дуголука на борту «Высоко идущего змея», – сказал Хилан. – Никогда не был командиром, но знаю достаточно. – Он кивнул. – Да, вполне достаточно.
– А я заряжала на двух кораблях, – сказала Фарис, – раньше… – И ее голос смолк, когда она погрузилась в воспоминания о том, как получила свои жуткие шрамы.
– Ну, теперь вы мои наводчики дуголуков. Вы поведете свои команды, и мы постараемся сделать все, что в наших силах, для Миас, верно? – Они кивнули. – Будьте уверенными и твердыми, моя команда, – сказал он, и они вознаградили его улыбками.
В большой каюте их улыбки исчезли. Миас сидела за письменным столом, курсер, опустив голову, устроился рядом, заложив руки за спину, а Миас смотрела в раскрытую книгу, лежавшую перед ней на столе. Она не обращала на них внимания достаточно долго, чтобы они почувствовали себя неуютно.
– Значит, вы лукоселлы Джорона? – Фарис и Хилан молча кивнули, они лишились дара речи в присутствии такой женщины, как Миас Джилбрин. – Ваши имена?
– Хилан, супруга корабля.
– Фарис, супруга корабля.
Миас кивнула.
– Я хотела увидеть вас до того, как мы вступим сегодня в сражение, – сказала супруга корабля. Джорон был ошеломлен, хотя и понимал, что все к тому шло. Однако он не мог сказать, испытали ли Хилан и Фарис такое же потрясение. – Да, сражение будет сегодня, так что передайте своим расчетам, чтобы подготовились. И если вы знаете тех, кто способен работать с дуголуками, то соберите еще два расчета от имени хранителя палубы, вы поняли? – Они кивнули. – Очень хорошо. А теперь принимайтесь за работу.
Они поклонились и быстро вышли, и Джорон почти почувствовал их облегчение. Молчание Миас заполнило каюту, и он откашлялся.
– Ты так и не объяснила, где и зачем мы будем сражаться, – сказал он.
– Ты ведь не служил на флоте, хранитель палубы. – Она не отрывала глаз от книги. – Поэтому не знаешь, что я не должна тебе ничего говорить. Дети палубы здесь, чтобы сражаться, а зачем и где, касается их только в том случае, если имеет какое-то отношение к тактике. Иными словами, я указываю им, они выпускают стрелы, наносят удары и убивают. Таково их место на борту корабля – сражаться и умирать. В особенности на борту этого корабля.
– А каково место хранителя палубы? – спросил он.
Задать такой вопрос было почти смелым поступком, и она оторвала взгляд от книги.
– Ну, ты должен знать немного больше, поэтому я сообщу тебе, где и зачем. А затем укажу, куда стрелять, наносить удары и убивать или умереть, верно?
Джорон ничего не ответил, просто не знал, что сказать, и не сумел подавить приступ страха, ведь если ему предстояло стрелять, наносить удары, убивать и умереть, значит, должны быть те, кто будет делать то же самое с ним. Миас откинулась на спинку стула, подняла руки над головой и потянулась, потом пожала плечами и расслабилась.
– Каждый год, в разгар горячего костетечения на острове Корфинхьюм проходит фестиваль детей. Скучное событие, предназначенное для привязанных-к-камню, фермеров и рыбаков. – Ощетинился ли он хоть немного, когда она приписала его отца к тем, кто обитает на земле? – Они проводят своих детей по острову, танцуют, устраивают пир, делают вещи, которые обычно совершают привязанные-к-камню. – Она посмотрела на него, словно ожидала возражений, но Джорон молчал, и она продолжала: – Раньше во время фестиваля совершались рейды, но не с Суровых островов – Корфинхьюм находится слишком близко к Бернсхьюму, чтобы они стали рисковать кораблем, – но мародерами, подонками моря. На протяжении почти десятилетия фестиваль проходил спокойно, но на Ста островах случалось и противоположное – наш флот нес потери, и мы перестали патрулировать море так же часто, как прежде.
Джорон почувствовал странный холод внутри. С раннего детства он считал само собой разумеющимся, что внутренним островам не грозит опасность – об этом заботился великий флот, – и услышать о том, что теперь все иначе… Ему вдруг показалось, что Миас говорит о предательстве. Однако она не показалась ему потрясенной или человеком, который открывает великую и ужасную тайну. Скорее, просто выглядела усталой.
– В данный момент большая часть нашего флота ушла на юг. Жители Суровых островов собираются в своей части Хребта Скирит, вот почему дарны и избранники уверены, что они что-то задумали. И, хотя ты можешь этого не знать, если не обращал внимания на Кости Скирит, сегодня день горячего костеприлива. Вода поднимется; загорится Глаз Скирит, и дети Корфинхьюма отправятся гулять по острову. Но мне стало известно, что в этом году они не будут в безопасности. Мародеры в теплых морях западных островов стали достаточно сильны, чтобы на них напасть. Корфинхьюм легкая добыча. У них нет стен, нет дуголуков, чтобы охранять береговую линию, и слишком мало солдат. Я слышала, что их казармы находятся в плачевном состоянии.
Еще одно потрясение. Знания Джорона о Ста островах сложились из рассказов отца. Они представляли собой цепочку островов-крепостей, защищенных стенами и вооруженных против алчных врагов с Суровых островов, чья культура основана на набегах, – именно они вынудили жителей Ста островов стать такими жесткими.
– Вот почему, Джорон, мы летим быстро, и когда мародеры, смелые перед лицом беззащитных людей, обернутся, они увидят, что им противостоит «Дитя приливов».
Он хотел сказать ей, что «Дитя приливов» не готов, признаться, что солгал про расчеты дуголуков, объяснить, что безрассудно вступать в сражение, но когда заговорил, то произнес совсем другие слова.
– Я никогда не участвовал в сражениях, – признался он.
Миас встала.
– Возможно, тебе не придется и сегодня, – сказала она. – Если мы прибудем вовремя, то весьма вероятно, что одного вида корабля нашего флота, пусть даже и черного, – она немного помолчала и вздохнула, – в особенности черного, будет достаточно, чтобы заставить их дважды подумать, прежде чем напасть.