Пётр Левин
От берега до берега
Глава 1. В погоне за мечтой
Ранним утром я попал на «Непокорный». Солнце заливало прибрежье жёлто-оранжевым, и море, всё в ряби и белых отблесках, резало глаза, сливалось на горизонте с небом в бескрайний купол, маня зовущей бесконечностью. Я задумал добраться из Лиды, где отлёживался после долгих скитаний, до Эраса. Если ветер будет дуть левантом, путь займет три недели, не больше.
В излюбленной моряками таверне «Усталый заяц» я познакомился с одноногим Годриком, пьяницей, который раньше ходил боцманом. По заведённому им самим ритуалу он выпивал кружку душистого эля, чмокая обветренными губами и выпучив глаза, затем делал пять больших глотков рома прямо из горла, и только после этого начинал рассказ. Одна его история и сподвигла меня на скорое отплытие в Эрас, который стоит прикрытый скалами сразу за водоворотом Галана. В то время я был как та бутылка с мольбой о помощи, которую в отчаянии отдал морю заточенный на острове после кораблекрушения моряк.
Годрик хитро щурясь уверял, что в Эрасе самые красивые женщины, которых он только видел. Лица их нежны, синие глаза глубоки, а движения плавны, как море на рассвете, голоса журчат, как свежий источник в знойный день. Но я не придавал значения этому рассказу, пока не услышал о Ней, Единственной, Покровительнице обречённых. Годрик клялся, что увидел Её в тот миг, когда его «Неуловимый» шел фордевинд по-над кромкой водоворота Галана, и ростра корабля с хриплым стоном вонзалась в бурлящую пену, захлёбывалась чёрной водой, а обречённый фрегат кренился на левый борт, вздыбливая киль и готовясь рухнуть в кипящий омут.
– Я обвязался шкентелем и из последних сил держался за ванту, когда среди грохочущего рокота показались серебряные всполохи. Буря разверзлась, и на белом облаке появилась Она, Единственная, Утешительница. Её лик был светел, а голос дарил надежду, как тихий плеск воды у кормы в спокойную ночь, – рассказывал старик.
Как-то днём я зашёл в таверну и Годрик, который знал о моём желании отплыть в Эрас, кинулся ко мне, хромая и стукая о пол деревянным протезом, схватил за плечи, и радостно прокричал, что утром видел капитана Вариса, который сетовал, что через три дня его судно уходит в Эрас.
– Тебе нужен Фрегат «Непокорный», только не показывай Варису свою прыть – прохрипел старик, – он этого не любит.
Я быстро выведал у Годрика некоторые подробности относительно капитана и, радостный от нахлынувшего чувства любви к жизни, выскочил из таверны, даже не поблагодарив, и побежал к заливу, ощущая во рту сладость.
Я увидел на берегу двух скучающих матросов и дал им по два тара, чтобы они отвезли меня на «Непокорный», который белел парусами на рейде. Матросы бойко доставили меня к кораблю, обшитому медью, с рострой в виде русалки с вьющимися волосами и большими плечами. Гигант покачивался в лёгкой дымке, и казалось, был необитаем, лишь только с глухим стоном волны бились о борт, нарушая тишину.
– Эй там, на баке! – крикнул я. – Разрешите подняться!
– По штормтрапу вверх, да поживее, пока волна не шибанула! – услышал я властный голос.
Я взялся за снасти и медленно полез наверх, покачиваясь, как плохо загруженный люггер; неловко балансируя перелез через релинг, и, ступив на палубу, отрекомендовался капитану Варису. Я сразу узнал его по описанию, которым снабдил меня Годрик. Высокий, с чёрной бородой, загорелый и морщинистый, с серыми глазами, он носил жилет, на лацкане которого блестела вышитая золотом буква «К». Одни матросы потом говорили мне, что это знак Королевского флота, другие – что символ капитана, не знавшего поражения. Варис не выпускал из рук маленькую медную подзорную трубу, и то и дело смотрел в нее в сторону берега.
– По какому делу? – коротко бросил капитан, скрестив руки на груди.
Всем видом он выражал холодную неприязнь. Я объяснил и попросил назвать цену за место.
– Двадцать ли.
Казалось, капитан нарочно запросил выше паруса, надеясь, что отступлю, но я ударил по руке. Когда отдавал четыре красные бумажки, в тяжёлом взгляде Вариса я прочел ненависть человека, которому отчаянно нужны деньги, но который презирает тех, кто их может заплатить.
– Я могу отрядить вам каюту рядом с моей. Она довольно тесная. Вам будет неудобно, – проговорил капитан и улыбнулся.
В тот же вечер я отправил свой скарб на «Непокорный», а через три дня с одной заплечной сумкой, в которой лежали деньги, документы и дневник, вышел из гостиницы, предвкушая вкус грядущих приключений.
Я шел по чёрным улицам Лиды, сапог наступал с хлюпаньем в лужи, которые в темноте сливались с землёй, и чувствовал, как внутри разгорается пламя, и что душа снова расправляется, как праздничный парус, который годами лежит в глубине трюма и который понадобился по случаю – у капитана родился сын.
И вот теперь полыхает рассвет, солнце заливает лицо, я стою на берегу и жду, пока матросы, ворча и ругаясь, уложат последние тюки в шлюпку, чтобы отплыть вместе с ними. Капитан, я знал, смотрит в свою маленькую трубу. Я не видел его, но всем нутром чувствовал, что он наблюдает за мной и взвешивает мою судьбу.
Матросы налегали на вёсла, и вскорости наша шлюпка, словно щепка, ткнулась в борт корабля. Я живо ухватился за вант-путенсы и взбежал по штормтрапу, точно бывалый боцман, привыкший к качке. С удовольствием заметил, что капитан был удивлен моей ловкостью, но вместо одобрения он лишь нахмурился. Я окликнул щуплого юнгу, что возился у крепления талей, и велел ему проводить меня к моей каюте. Маленький, вёрткий, с морщинистым лицом не по годам, он взглянул на капитана, дождался молчаливого одобрения, махнул рукой и стремительно зашагал вперед.
Пока мы пробирались по трапам и скрипучим узким коридорам, он негромко напевал:
– Меня волна несёт
От берега до берега,
И парус мой плывёт
Пока мне жизнь отмерена.
Каюта была, как и говорил капитан, мала, с ней мог сравниться разве что гальюн. Я кинул сумку на узкую койку и убедился, что присланные три дня назад вещи на месте, затем вернулся на палубу, взошел на ют и услышал, как капитан отдал приказ выбирать якорь. Матросы, налегая на брашпиль, слаженно потянули канат, якорь медленно поднимался из пучины, и вскоре с глухим стуком лёг на клюз.
Тут же разнеслись команды:
– К мачтам, живее, канальи! Поднять грот! Фор-марсель на ветер!
Матросы рванулись по вантам, ловко взбегали вверх, распутывали снасти и откидывая шкоты.
– Фор-бом-брамсель, фор-трюмсель, сыны акулы, грот-марсель, грот-брамсель, черти ада, грот-бом-брамсель, крюйс-марсель, крюйс-брамсель, русалкины бастарды, – кричал во всю глотку капитан.
Паруса разворачивались с глухими хлопками, как выстрел картечи. Корабль дрогнул, ожил, словно морской зверь, пробуждающийся ото сна. «Непокорный» быстро набрал ход, оставляя за кормой длинный след пены, который таял в пучине.
Я встал у релинга, медленно вдохнул солёный воздух и посмотрел в синие бескрайние дали. Вскоре я спустился в каюту и записал в дневнике эти строки, которые выучил наизусть:
В дальних морях
Скитался я на кораблях.
Искал грядущее, что рядом,
Но не касался его взглядом.
Все дни плаванья были спокойными, попутный ветер наполнял паруса, и корабль уверенно скользил в волнах, но на двадцатые сутки небо зажглось рваными молниями, чёрные тучи навалились на горизонт, и тьма накрыла разом небо от края до края. Взвыл ветер, я в ужасе увидел горы, которые как разъярённые титаны вздымались над кораблём. Это было нагромождение из чёрных волн, одна волна за другой, одна больше другой.
– Святый Боже, помилуй, нас грешных, – слышал я глухие мольбы, заглушаемые бурей.
Матросы, цеплялись за скользкие ванты, боролись, обречённые, с разъярённой стихией. Корабль стонал в предсмертной агонии под натиском ветра, словно подпевал буре её мрачную песню.
«Непокорный» входил в кромку водоворота Галана и кренился на левый борт, русалка на носу судна в исступлении захлёбывалась, и казалось, что спасения нет от чёрного дна.
Но вдруг буря расступилась, море вмиг стихло, как наигравшийся котёнок; вода, только что вздыбленная, легла зеркальной гладью; на палубу пролился жёлтый свет; и на белом маленьком облачке к нам, грешным, спустилась Она.
– Дева Мария, Матерь Божия, веруем в тебя, – услышал я изумленные возгласы матросов.
Суровый капитал Варис улыбнулся – впервые за всё плавание, – лучики играли на его лице. Эта улыбка врезалась мне в память. Он поднял подзорную трубу, чтобы лучше рассмотреть, но внезапно накрыл вал, стена воды обрушилась и одним махом поглотила корабль.
Очнулся на берегу, я лежал на животе уткнувшись лицом в песок. Я перевернулся, в захлёб вдохнул, и увидел глубокие синие глаза на нежном лице. Девушка наклонилась надо мной, лёгкое ситцевое платье струилось по стройному телу, движения рук и плеч были плавны, и когда она заговорила, мне почудилось, что журчит ручеёк.
– Ты выжил, странник. Добро пожаловать в Эрас.
«Дева Мария, матерь Божия. Верую в тебя. Спаси и сохрани», – прошептал я молитву, затем похлопал себя по груди, нащупал заветный нательный крестик и с любовью поцеловал.
Глава 2. Синие глаза
Вдруг накатила волна, и девушка с визгом отскочила. Добрая порция воды вернула меня в реальность, и пока солёная влага стекала по вискам и щекам, я ощутил спиной, что песок отчего-то горяч. Я повернул голову в сторону моря, и будто увидел поднимающиеся волны, чёрные гиганты, и будто услышал рёв бури; и мне показалось невероятным, что стена воды поглотила весь «Непокорный», а я остался жив. Я посмотрел на девушку, которая улыбалась, и, наконец, расслышал ленивый шелест прибоя, который разбивал тишину на мелкие осколки.
– Ты можешь встать? – снова услышал я мягкий голос.
На этих словах я окончательно почувствовал тело, ломоту в суставах, и жар своего дыхания. Да, это был не песок горяч, а у меня был жар. Члены ломило, горло саднило от жажды. Ветерок донёс запах далёкого дыма. Я медленно сел, посмотрел на руки, ощупал себя – синяки, но ничего не сломано. Я оказался бос, на мне были чёрные брюки, правая штанина разорвана до колена. На мне осталась белая рубашка без левого рукава. В общем, я был похож на бродягу, кем теперь и являлся.
Я посмотрел на девушку. Все это время она стояла рядом, худая и хрупкая, с волнистыми чёрными волосами, в ситцевом простом платье. Её синие глаза смотрели на меня в распахнутой улыбке.
– У всех девушек Эраса синие глаза?
– Только у меня.
Мысли путались, память возвращалась кусками: буря, волны-гиганты, водоворот, сияние… Я крепко зажмурился, пытаясь удержать зыбкие образы, и девушка осторожно коснулась моего плеча.
– Ты спасён, странник. Я отведу тебя в город.
Она взяла меня под руку и помогла подняться. Мы шли неспешно. Я прихрамывал на правую ногу, и опирался на плечо спутницы. Вдалеке виднелись чёрные скалы, которые, по словам Годрика, защищали Эрас от штормов. Мы прошли берегом и вышли к городу.
Еще издали я отметил красивые одноэтажные и двухэтажные домики из белого камня, которые сияли в лучах солнца, их крыши, покрытые красной черепицей, напоминали россыпь раскалённых углей.
Аэлида надела на голову маленький капюшон с чёрной вуалью, который сразу я заметил на её платье.
– Так надо, – сказала она, когда я открыл рот, чтобы спросить, – и никому не говори, что у меня синие глаза!
Узкие улочки петляли между строений, иногда попадались дома, на фасадах которых цеплялись скрюченными пальцами вьюны, и казалось, что я иду по джунглям. Воздух был пропитан запахами жареной рыбы, пряностей и свежего хлеба.
Мы вышли на мостовую, прохожие бросали на меня любопытные взгляды. Девушка вела меня уверенно, её платье легонько колыхалось в такт шагов. Я чувствовал тепло ее тела.
– Как тебя зовут?
– Аэлида.
Её имя прозвучало, как музыка. Я хотел расспросить её о многом, но ноги подкашивались, и всё, о чём я мог думать – вода.
Мы вышли на маленькую площадь с двухярусным фонтанчиком для питья. На верхнем ярусе стояли глиняные чаши, а из нижнего хлебала серая старая собака – она лакала длинным красным языком и жадно глотала.
Аэлида зачерпнула воды и подала мне чашу. Я взял заветный сосуд и пил жадно, как та собака, капли стекали по бороде, и я чувствовал, как силы возвращаются с каждым новым глотком.
– Тебе нужно место, где остановиться, и работа, – сказала она. – Я знаю, где тебя примут.
Я кивнул. Кошелёк остался на затонувшем «Вездесущем», и я был, как пташка. Дальше я пошёл без ее помощи и почти не хромал.
Мы миновали ещё несколько улиц и вышли к набережной. У пристани как застывшие стояли корабли – громоздкие барки, стройные люггеры и мощные фрегаты с высокими голыми мачтами. Воздух наполняли звуки: скрип реек и перешептывание снастей, ругань грузчиков и крики чаек. Аэлида остановилась у таверны с выцветшей вывеской «Красный дельфин».
– Здесь тебе помогут, – сказала она. – Спроси капитана Гелиона. Он собирает команду для своего «Ночного бриза». А это тебе на память обо мне.
Она, словно совершая древний обряд, взяла мою левую руку и осторожно повязала на запястье алую нить, завязывая её рыбацким простым узлом.
Я открыл было рот, чтобы поблагодарить её, но она уже развернулась, и как лань затерялась в толпе.
Таверна встретила меня густым запахом эля и креветок. За стойкой стоял коренастый мужчина с густыми бакенбардами. Он смерил меня взглядом, оценивая.
– Ты кто?
– Моряк. Пришёл к капитану Гелиону.
Бармен ухмыльнулся и кивнул на стол в углу, за которым сидел седовласый человек тёмно-синем мундире с золочёнными пуговицами и белых брюках и пил эль, на столе лежала треуголка. Гелион внимательно посмотрел на меня, поставил кружку и сказал:
– Судя по твоему виду, ты только что выбрался из когтей смерти, предположим.
– Дева Мария спасла меня.
– Все так говорят, брат. Звать как?
– Филипп Грант.
– Опыт есть?
– Ходил на фрегатах. Работаю быстро, крепко стою на ногах в качку.
Гелион задумчиво склонил голову.
– А вот, предположим, Фрегат «Ночной бриз» уходит через тридцать дней в Тару. Так-то, брат. Могу предложить тебе семь ли за поход, предположим. Столом и койкой не обижу.
– Я согласен. Но могу ли я попросить аванс наперёд? Мой корабль затонул. И мне решительно нечего надеть. Как видишь, капитан, я гол как сокол.
– Одежду я тебе найду, предположим, а аванс дать не могу. Сам стеснён обстоятельствами. Вот сходим в рейд, сделаем дело – и получим деньги. Так что, договорились, брат?
Он протянул мне руку, и я сжал её. Рукопожатие Гелиона было крепким, словно морской узел, не знающий слабых мест.
– Добро пожаловать на «Ночной бриз», – сказал он, жестом приглашая меня присесть. – Расскажи-ка, что за судно затонуло?
– «Непокорный». Попал в бурю, а дальше… дальше темнота.
Гелион нахмурился.
– «Непокорный», говоришь? Не слыхал о таком.
– Мы шли из Лиды. Но попали в бурю у водоворота Галана.
– Да, гиблое место, предположим. Но я в толк взять не могу. Зачем вы пошли через водоворот Галана? Это же верная смерть. Надо было обойти скалы с запада, взяв левей, проплыть по Тёплому течению, брат, и выйти с другой стороны на Эрас. Все корабли ходят только так. И только вы пошли напрямик через водоворот Галана. Ты же знаешь, почему его так назвали? В честь капитана, которые единственный выжил в той пучине, но потерял корабль. И вот теперь и ты. Будем звать тебя Филипп «Выживший», так-то…
– Я не знаю, почему капитан Варис повёл корабль через водоворот, если ты говоришь, что был другой путь. Впрочем, возможно, его научил человек, который зажёг во мне желание пойти в Эрас. Звать того человека Годрик, он бывший боцман, а ныне пьяница и завсегдатай в таверне «Усталый заяц» в Лиде… Он уверял меня, что бывал в Эрасе… И я теперь убедился в его словах, ведь его рассказ точь в точь совпал с тем, что я увидел на пути сюда и здесь, в городе…
– Предположим, – сказал Гелион и почесал бороду, – предположим, брат.
Капитан угостил меня кружкой эля, написал записку, и велел идти по пристани к чёрному большому кораблю, подняться на борт и передать записку боцману Крагу.
Я кивнул, спрятал листок в карман брюк и сделал последний глоток из кружки. Эль был терпким, с лёгким привкусом пряных трав.
Вышел из таверны и пошёл по набережной. Вечерело. Закатное солнце окрасило море в алый цвет, и мачты кораблей бросали длинные тени на вымощенную досками дорогу. «Ночной бриз» выделялся среди других судов – это был большой корабль с тёмным корпусом, тремя высокими мачтами, напоминающими огромные распятья.
Я прошел по причалу, ступил на сходную и поднялся на борт.
– Ты кто? – раздался грубый голос.
Передо мной вырос крепкий мужчина с густой бородой.
– От капитана, – ответил я, протягивая записку, – для боцмана Крага.
– Это я.
Краг взял записку, развернул, пробежал глазами и хмыкнул.
– Ну что же, теперь ты один из нас. – Он хлопнул меня по плечу. – Работа найдётся. Сначала – в трюме, потом посмотрим.
Я кивнул.
Корабль уходил через тридцать дней. Столько у меня было, чтобы понять, зачем Годрик направил «Непокорный» в проклятый водоворот.
