Prai'ns
Убеди Меня Жить
– Я понимаю, что это звучит странно…. – пыталась было бы вставить слово мать
– Странно? – с новым наплывом ярости продолжил отец, – это выглядит странно? Нет! это выглядит более чем беспрецедентно! Это выглядит раздирающе, отвратительно… Даже слов нет подобрать, как это выглядит на самом деле! Мой сын! С трубкой марихуанны!
– Все могло…
– Могло? Да не может быть ничего, кроме того, что есть на самом деле! Перестань носить розовые очки, хватит видеть в нем того малыша, которого ты вынашивала на собственных руках! Он уже взрослый, и должен нести полную ответственность за свои поступки!
– Презумпция.
– Презумпция! Презумпция! Теперь ты будешь играть из себя адвоката дьявола? – повернувшись лицом к жене, и, тем самым спровоцировав подобных ход с ее стороны, сказал он ей это в глаза
Его взор был полон пламени. Нет, это был не тот огонь, что воспламеняет любовь или страсть, нет! Он был далек от этого состояния. Это была самая настоящая ярость, агрессия. В этот момент времени этот человек ненавидел своим взором больше, чем любил.
Жена, чувствующая себя не в своей лодке, в ситуации, в которой все настроены против нее, даже, казалось бы, сама ситуация, была уязвлена. В глазах мужа она надеялась получить поддержку, но видела лишь открытое зло. Его последние слова полностью изничтожили ее силу, сожгли ее волю. Накатывающиеся слезы, что, казалось бы, все это время копились внутри нее, неожиданно прорвали преграду упрямого принципа и вырвались наружу. С воем отчаяния мать семейства отвела взгляд от своего мужа.
– Отстань от меня! – в крике проревела она, в спешке открывая дверь автомобиля и не менее молниеносно из него выходя.
Быстрым шагом она направлялась в неизвестном, – самое главное, неизвестном для нее, – направлении, и, казалось бы, совершенно не собираясь отступаться. Глава семейства с притворным беззаботностью раскинулся в кресле, обдумывая дальнейшие события, и, казалось бы, просто находясь в ожидании, когда его возлюбленная просто вернется обратно. Но проходили минуты, а силуэт девушки уже пропадал из поля зрения сидящего в автомобиле, и лишь тогда, когда мужчина, обернувшись на скромный плач на заднем сидении, вспомнил, что его дочь являлась свидетелем всех событий, незамедлительно помчался вслед собственной супруге.
В это время, несколькими кварталами дальше и многими этажами выше, юный Владимир, уже восстановивший силы после всех событий произошедших с ними, нашел в себе волю подняться на ноги, и стоял около окна. Хотя на улице и уже были сумерки, он все равно находил неимоверное удовольствие наблюдать за светом фонарей, мимолетными силуэтами, проходящими в нем. Временами он, стоная, приоткрывал окно, желая впустить в себя этот свежий воздух, что так пьянил его, вызывал его к жизни, подбадривал, и, казалось бы, доказывал ему, что сегодня в гонке жизни он обогнал собственную смерть.
Волей не волей, но Владимир возвращался к воспоминаниям о событиях, что привели его на больничную койку. Его юное сознание затерло их, умалило боль, которую он чувствовал, но, самое роковое для него, вырезало из него куски. Он слабо помнил, где был, он никак не мог сказать, с кем общался, он не видел ничего, и, подобно сну, все его воспоминания уходили с каждой секундой его отвлеченности в реальность. А может быть это и был сон?
– Где мой мессер? – невольно бормотал он себе под нос каждый раз, как возвращался к обрывкам своих воспоминаний.
Что бы его память не пыталась затереть, сколько событий из его головы бы не было урезано, навсегда в его голове впечатался момент с теми жгучими словами, которые произнес его похититель. Этот простой вопрос приелся к нему, как паразит, вошел в его разум, и Владимир, стоящий на грани бесчестия, готов был ухватиться за столь тонкую соломинку только ради того, чтобы выяснить всю правду.
Хотя он и полностью понимал всю абсурдность его ситуации. Казалось бы, даже если это и не было сном, но явью, то как он выбрался из уз своего пленителя? Верить во что-то фантастическое, прекрасное спасение прекрасным героем, своего рода белым принцем на коне Владимир отказывался, но, как говорили великие, когда есть потребность будут и средства. Когда он узнал о своем диагнозе, он поверить и не мог, что таковое для него возможно. Право, он и не знал, что содержится в трубке, но его воспоминания! Столь правдоподобны! И боль! Возможно, если бы Владимир не чувствовал ее, если бы разум полностью выкорчевал все чувства из его опьяненного несчастьями памяти, тогда он и сам пошел бы к вере в натуральное и естественное потерю сознания от приема наркотических веществ. Но эта тонкая нить, что судьба вверила ему в руки, могла привести его к чему-то большему, чем просто правда, и Владимир не собирался просто так ее отпускать.
Тогда он начал размышлять.
Первый принцип, которым он руководствовался: ему нельзя терять ни секунды времени. Он не был так глуп, чтобы не понимать, что произойдет с ним в ближайшем будущем после такого происшествия, – начиная уголовным делом, заканчивая семейным откликом. Поэтому, если он хочет дойти до правды, до истоков и корней всей истории, приключившийся с ним, ему нужно не просто спешить, но и действовать полностью самостоятельно. Он не сомневался, что его семья не пойдет ему в помощь. Волнение за свое состояние здоровья, за будущее всей семьи, которое он создал, полностью перекроет все возможное доверие к его личности, и, безусловно, когда он попытается рассказать свои догадки, все воспримут это лишь как возможность оправдаться. Нет пророка в своем отечестве.
Наконец отпрянув от окна, он, сначала слегка пошатнувшись, с ненадолго потемневшим взором, направился к шкафу. Владимир, находящийся в одиночной палатой, был удостоен честью сложить все вещи, что были найдены на нем и при нем в персональный для него шкаф. Резко, да так, что казалось, что он был готов вылететь с стоящих на нем петлях, он открыл шкаф, и, удостоверившись, что он сможет воспользоваться натуральным городским камуфляжем с не менее натуральной и правдоподобной для охраны историей, с довольной улыбкой закрыл его. Его вновь посетило вдохновение, его молодая кровь, как ей и свойственно, кипела. Он, уже совсем позабыв про всякую боль и слабость, ходил по комнате вдоль и поперек, продумывая каждый свой дальнейший шаг и ход. Ему казалось, будто бы он попал в веселое приключение, которое он мог бы наблюдать в любом фильме. Он видел себя главным героем увлекательной истории, и, раздумывая о своей дальнейшей судьбе, не видел никакой ее концовки, кроме счастливой. Наконец, казалось бы, удовлетворившись собственными изысканиями из лабиринта мыслей, лабиринта, что превосходит по своей сложности и величавости великий лабиринт великого мэтра Дедала, присел на кресло, которое было так удачно поставлено напротив его больничной койки.
Сгорбив спину, и, уперевшись локтями о собственные колени, тем самым создавая опору для головы, Владимир проводил финальную проверку своим умозаключением, рассматривая их с различных сторон свежим взглядам. И, через несколько минут, удовлетворенный результатом, он откинулся на спинку используемой им мебели, и, с тяжелым выдохом, расслабился.
Ситуация была нелегкая, и наш герой это понимал. Но это не значит, что он не был готов ее встретить и противостоять им. Он, подобно героям различных мифов, казалось бы, был без возможности находиться в страхе от чего-либо, наоборот, его совращенный романтизмом разум тянул его в сторону приключений. А госпожа судьба лишь подстегивала его сладкие притязания на столь сладостную для обычного новоиспеченного студента судьбу.
Лишь когда на улице можно было начинать видеть проблески рассвета, Владимир понемногу начал подниматься с кресла. Вновь вернувшись к своему шкафу, он достал собственную одежду, и, переодевшись из медицинского халата в своеобразную городскую чешую, он вернул в свои карманы необычный сувенир, доставшийся ему от столь необычного происшествия: он взял с полки зажигалку и положил ее туда, где ей, казалось бы, было самое место, – обратно в карман.
Он торопился, но не спешил. Не внемля духу промедления, он выскочил из своей палаты.
На собственное удивление, он не встретил никакого сопротивления со стороны персонала идентифицировать его личность или же задержать в корпусе больницы. Он, преисполненный самоуверенности, спустился на первый этаж, и, как будто ничего и не случалось, с непритворным спокойствием вышел из здания учреждения. Уже совсем скоро он оказался вблизи своего общежития: уточнив маршрут у первого прохожего, который проявил столь высокую осведомленность, что, право, не очень удивительно для такого маленького городка, он был повторно удивлен тем, насколько близко он находился от собственной цели. Не прошло и двадцати минут, как он, довольно быстрым шагом, которому могли позавидовать марафонцы, добрался до своего пункта назначения. Герой нашего рассказа был настолько зациклен в себе и своих думах, что совсем не приметил очень простой, но довольно необычный для городов факт: дорога, вдоль которой он шел, была пустынна, и за время его небольшого путешествия ни одна машина не потревожила его беспокойные размышления. Хотя о людях можно было бы сказать и обратное. Было только самое настоящее начало утра, но народ, простой и вышестоящий, от мала до велика, как сказали бы классики, уже собирался и в великой спешке направлялся к корпусу института. Некоторые, что смогли из общежития пройти эти непростые в этот день два шага, уже стояли близь образовательного учреждения, организованную довольно необычно и структурированно расставленную толпу.
Владимир чем больше подмечал всеобщую суматоху, выводящую его из собственных размышлений, тем больше задавался вопросом о истоках происходящего. Но чем больше он вдумывался, что происходит, тем больше он уверял самого себя, насколько ему все равно. Он пришел сюда не для того, чтобы участвовать в местных событиях, но для того, чтобы разыскать своего несуразного соседа. Пропустив группу студентов, впопыхах собравшихся и небрежно прошедших свой утренний туалет, он поспешил пробраться внутрь, и, пропуская охранника, стремглав устремился наверх, к своей новой и возможно бывшей комнате.
Весь обвитый в алые краски, что были вызваны скорее торопливостью, чем гневом, он уже стоял напротив обетованной ему двери. Собравшись с силами, он взялся за заветную ручку, когда неведомая рука грубо постучала по его плечу.
– Если ты ищешь Антона, то он там.
Владимир обернулся, и увидел перед собой незнакомца, явно состоявшего в общей с ним касте студентов. Он стоял с вытянутой указательным пальцем рукой, указывая маршрут, к точке прихода к которой все стремились. Не дождавшись благодарного кивка, который Владимир уже одарил его спину, незнакомец убежал, оставляя нашего героя в раздумьях лишь о том, как в такой огромной толпе найти требуемого ему персонажа.
Уже через пару минут он был в центре событий. Толпа, что была так тщательно организованна, оказалось, не могла похвастаться этим собственным стадным осознанием. По центру образовательного учреждения стояли отделяющие стенки, создававшие пустое пространство, заполняло которое бархатный, цвета алой крови, ковер. Владимир нервно крутил головой, стараясь выискать в толпе требуемый и столь знакомо отпечатавшийся в его сознании силуэт соседа, и продолжал самонадеянно делать это, пока громкий рев не только двигателей, но и сигналов не захватил, как и всех, кто находился в этом столпотворении, внимание. Ко входу в институт приблизились три черные, казалось бы, сделанные из искусного мрамора машины с затонированными окнами. Последовав полной организации кортежей, они, в своем сопровождении маневрировали, позволив второму, – серединному, – торжественному автотранспорту занять почетное место выхода к красному ковру. Уже через пару секунд, когда из одного транспорта кортежа выбежал запыхавшийся слуга в белой ливрее и открыл дверь, Владимир не был готов поверить своим глазам.
Первым, кто вышел из столь важного для общественного внимания и уникального для толпы автомобиля был тот, кого он столь тщательно разыскивал. Одетый в костюм черного бархата, который, казалось бы, был специально под него вышит, он поднялся на красный ковер, подавая руку персонажу, что, но сопровождал. Володя как будто оказался во сне. Он невольно ущипнул себя, и, взвизгнув от боли, удостоверившись, что происходящее вокруг вполне реально, он несколько раз проморгал, посчитав, что наверняка все наркотические вещества еще до конца за этот срок из него не вышли, и ему, наверняка, все это только кажется, но все его усилия оказались напрасны. Как бы он ни пытался, силуэт Антона, находящийся в столь великом почете на данный момент никак не стирался с его видения. Разинув рот, и, не зная, что ему следует делать дальше, он, скорее из шока, чем из неимением изобретательности, продолжил наблюдать за происходящей картиной. Спутник Антона, которому он так уверенно помог выбраться из автомобиля кортежа, оказался дряхлый старичок, одетый в довольно странное религиозное облачение, полностью состоящее из белых висящих тряпок, что с трудом можно было называть рясой. Народ ликовал. Владимир был готов поспорить, что студенты, так яро окружающие героев сегодняшнего дня, больше были рады из-за присутствия персоны столь близкой к их социальному статусу к персоне столь далекой от их социального статуса, чем от самой виртуозности происходящего события. Совсем скоро они оказались на ступеньках здания, где уже скучал встречающий столь почетный эскорт ректор университета, блокировался подход к нему охраной кортежа.
Обменявшись знаками приветствия, и получив низкий поклон от Антона, ректор провел их внутрь образовательного учреждения, и, скрывшись внутри, они были полностью пресечены бравыми наемными охранниками. Студенты и преподаватели, собравшиеся посмотреть на столь уникальное событие были настолько удивлены, что даже не задавались вопросом о рабочем распорядке сегодняшнего дня. Они все стояли, казалось бы, в готовности продолжать свою муштру вплоть до глубокой ночи, ожидали, когда руководитель их учреждения прояснит всю, в тончайших ее обстоятельствах, – или, как обычно делают все ораторы, в толстых слоях красноречия, – ситуацию.
Владимир не собирался поддаваться стадному гипнозу, и, первым из первых, вылетел из глубины толпы. В свои года он знал одно, – если есть тайна, всегда найдутся те, что захотят ее разгадать. Ему оставалось только найти такую компанию и к ней присоединиться. Хотя он и не мог утверждать наверняка, но только находился в полной уверенности, что кто-нибудь скрестить с ним шпаги его мыслей и пересечется в его решении и захочет поступить подобно ему. Поэтому он не рассчитывал успехом своего предприятия чужие заслуги, но начал строить план собственных действий: он рассматривал здание, быстрым шагом огибая его вокруг, искал ту легкую брешь, которую можно было бы найти даже в семистенной линии обороны Наполеона. Но, как говорит великая народная мудрость, дуракам везет, и столь глупая мысль, что так ясно и быстро переросла в уверенность, госпожа удача приняла в свое лоно, и осуществила в реальность. Чем дальше Володя продвигался в своем маршруте вокруг здания, тем яснее ему казались два силуэта, четко которые он смог различить лишь подойдя ближе. Один, что был помутнее, и, следствием, толще, казалось бы, приметил его, и, подойдя к тому, что был тоньше, уволок его, притаившись в ближайших кустах.
Владимир, уже имеющий определенные предубеждения по поводу силуэтов, и, тем более, кустов, сначала, казалось бы, опешил, но, взвесив всю ситуацию, и, решивший, что дважды молния в одну долину не бьет, твердым шагом двинулся в сторону незатейливой компании, надеясь, что своим приходом он не спугнул их окончательно. В мгновение добравшись до неприметного места, в котором находились силуэты, он незамедлительно бросил взгляд на кусты, в которые незадолго до этого бросились его загадочные незнакомцы. Немного пошуршав, из них вылезла голова с пухлымы щеками, которая, окрашенная в волнительную бледность, заметив Володю озарилась ослепительной улыбкой. Через мгновение из головы выросло тело, которое, в своей необычайной силе, или, вернее сказать, настойчивости, вытаскивало вслед за собою своего более хрупкого компаньона.
Наш герой, в свою очередь, не мог не улыбнуться в ответ
– Это ты! – выпрямившись, и, подобно девичьему визгу, вскрикнул Кирилл, – А мы то думали…
– Да! – добавил его компаньон, на лице которого выступил стеснительный румянец, – мы видели скорую помощь.
– И больницу!
– А потом тебя два дня не было.
– Все были так взволнованы!
– Тшш, – невольно улыбаясь от столь синхронного общения, успокаивал их Владимир, – я все вам расскажу, хорошо? Только давайте продолжим то, что вы сейчас начали.
– О! Так ты то… – изумленным тоном начал было Семен, но, прерванный Кириллом, который был столько же импульсивен сколько его брат инертен.
Худощавая фигура огинула Володю, и, поднявшись на невысокое бетонное крыльцо, которое создавало путь к пожарному, или, как принято говорить, черному выходу из университета, которое в их ситуации служило входом, нагнулся, поднимая незатейливый предмет, в котором наш герой смог опознать металлическую шпильку, и принялся за свою нескромную работу.
Я тут почти закончил, когда ты подходил, – впопыхах, вертя что-то в замке стальной двери, говорил Кирилл, – готово!
Воспользовавшись правом первенства, взломщик нырнул вперед, придерживая дверь для своих спутников. Володя, совместно с Семеном вровень вступили по бетонному крыльцу, и, за столь короткий срок, что они поднимались, пухляк, покраснев, стесненно буркнул под нос Володе:
– Я бы очень хотел…. чтобы это все осталось между нами.
Глава шестая, или действие, в котором только говорят
Антон последовал за шейхом вглубь здания. Хотя он и был лишь студентом этого образовательного учреждения, и, соответственно, находился на порядок ниже по социальному статусу от ректора своего университета, тот, подобно лакею, лишь сжал руки за своей спиной и следовал хвостом за ними. Войдя внутрь, Антон хотел было бы двинуться к гардеробу, куда столько времени постоянно сдавал верхнюю одежду, но, казалось бы, вернувшись из собственных размышлений, и, осознав, что эта привычка губительна нисколько в данной ситуации, сколько вообще, ибо, во первых, на момент происходящих событий было лето, и тот, одетый в светло-голубой пиджак, – в целом, более чем прилично и официально, – верхней одежды не имел, а во вторых, персонал университета в целом не успел расположиться на своих рабочих местах, Антон отпрянул, и, под легкий смешок виновника события, вернулся обратно в конвой.
– Я помню тебя совершенно другим, – отпрянув от столь неожиданно напрянувшего смеха, что так редко можно встретить на лицах столь высокого положения, как арабский шейх, и вновь приобретя маску серьезности на собственном лице заявил араб.
Антон в ответ лишь по-ребячески улыбнулся, и, немного простояв, знаком предложил конвою продолжать собственный путь
– Мы подготовили для вас актовый зал, – неожиданно, вспрянув между двумя героями проговорил ректор, – это единственное место, где вы сможете проговорить без прослушки.
Шейх, остановившись, и, померив взглядом компаньона, тем взглядом, которым высокомерные люди всегда пытаются показать другим, насколько они далеки от других, то есть взглядом, полным презрения и ненависти, сказал:
– Спасибо.
Затем, казалось бы, вернувшись от столь привычных доминативных эмоций, он, приобретя истинную, и, казалось бы, христианскую улыбку, невооруженный и неподготовленный взгляд в которой мог видеть лишь истинную любовь.
– Ты можешь идти, – мельком бросил он, продолжая всматриваться в ректора
Директор учреждения, совсем, казалось бы, не ожидавший такого расклада событий, слегка опешил, и, немного отпрянув, побледнев, оставался на месте, когда хозяин ситуации в третий раз не проговорил:
– Мой адъютант тебе заплатит.
После этих слов, сопровождаемых соответствующими знаками, ректор, вновь приобретший краски на своем лице, и, озарившись нисколько довольной улыбкой, сколько красноречивым румянцем, говорившим многое о скаредной и скупой натуре директора образовательного учреждения, двинулся с места, и, устремившись куда глаза глядят, пытался, казалось бы, уйти, как говорят, – лишь бы подальше.
Антон, оставшийся в единственном числе среди тех, кто знал устрой университета, остался в роли проводника, указывая шейху, в какой стороне уготовленный им актовый зал.
Добираться далеко им не пришлось: он находился на первой этаже, буквально в пяти шагах от входа в корпус.
Через пару минут они находились внутри него, устроившись по кустарному. Ректор, хотя и немногословно, восхваляя убранство актового зала, назвав его «подготовленным», сильно преувеличил этот факт. Поэтому, несмотря на все неудобства, довольно неприятное выражение лица, сделанное арабским шейхом, когда тот осознал, что будет вести переговоры на обычном стуле быстро спало, когда они наконец встретились друг напротив друга, взором на взор. Как и все дипломаты, начали они с улыбки.
– Не будем ходить вокруг да около, – с идеальным русским произношением, начал виновник торжества, – Я помню, что ты сделал мне в Багдаде. Я не забуду ни Ливию, ни Сирию. Мы тогда славно поработали.
– Да, – Антон, который, казалось бы, находился в собственных воспоминаниях, и только-только от них отпрянувший, улыбнулся шире, – это были хорошие времена. Но мой ответ: нет
– Ты поднял целое ополчение, – не обращавший внимание на столь преждевременное решение, продолжил араб, – право же, говоря по правде, если бы не твое вмешательство, никто не знает, что произошло бы в моей стране!
– Очень приятно, но нет
– Ты герой!
– Герой грязи
– Они все еще тебя помнят!
– Когда это перестанет им быть выгодно, они забудут.
– Почему?
– Ты знаешь почему.
– Нет! Почему ты не хочешь вернуться?
– Ах! , – закрыв свое лицо руками, Антон нагнулся, – ради чего? Ради кого? Ради тебя? Ради идеи? Бред, Вздор! , – он поднялся с места, сопровождая собственные восклицания активной жестикуляцией, – то, что было тогда, только юношеский вздор! Я был молод, я верил в бескорыстность нашего дела! А теперь, что? Ты должен был быть в грязи ради идеи, но нет, ты взялся за нефть! Ты разбогател, а мы? Мы страдали, мы помогали, когда ты жил и наживался только ради себя.
Шейх, поднявшись, которому ударила кровавая краска в лицо, от столь наглых заявлений, хотел было что-то сказать, но был удачно прерван своим собеседником:
– И даже не пытайся оправдаться! Нет! Я знаю все твои отговорки, твоя совесть придумает тебе их достаточно, чтобы ты спал спокойно. Ни одно обстоятельство не спасает тебя от того, что ты сделал. От того, что ты продолжаешь делать. И не думай, что я что-то забыл.
