Татьяна Полякова
Закон семи
Костя даже хотел произнести слово «убийство», но поостерегся, ведь обстоятельства смерти еще не ясны. Но коли трупы уже есть, а подозреваемых еще нет, то есть, среди людей мирских нет подозреваемых, значит, как ни прискорбно, подозревать придется монахов. В общем, он тут же простил Никифорову его невоспитанность и даже приказной тон и остался стоять на месте, ожидая, когда тот спустится к трупу.
Никифоров наклонился к распростертому телу и задал собравшимся вопрос, присутствовал ли кто из них при печальном происшествии, и что они могут по этому поводу сообщить.
Оказалось, что все трое прибежали сюда, услышав крик, и о самом происшествии ничего поведать не могут.
Отец Андрей высказал предположение, что имел место несчастный случай – Сергий поскользнулся на галерее и, не удержавшись на ногах, рухнул вниз, да так неудачно, что разбил голову. Костя перегнулся через перила, желая проверить данное утверждение. Чисто теоретически Сергий мог и поскользнуться, и даже упасть, но…, должен был здорово постараться. Хотя чего в жизни не бывает? Однако на ум приходила другая версия: кто-то монаху помог упасть. Место, чтобы с ним разделаться, приди такое кому в голову, самое подходящее: мрачный коридор переходит здесь в крытую галерею, и как раз на месте перехода имеется ниша в стене, где злодей мог укрыться, подкрасться сзади и столкнуть Сергия вниз. В пользу данной версии говорило поведение Сергия – он пришел к Косте, но, заслышав чьи-то шаги, поспешил уйти, не желая, чтобы его застали возле кельи Кости. Злоумышленник, преследуя его, заблокировал дверь кельи. Костя не мог выйти и не помешал осуществлению коварного замысла. Возможно, злоумышленников было двое, и второй действительно поджидал в нише, хотя преследователь просто мог догнать Сергия здесь и напасть на него вполне открыто.
– И часто у вас в монастыре люди со стен падают, поскользнувшись? – саркастически спросил Никифоров.
Отец Андрей не удостоил его ответом.
– Надо сообщить настоятелю, – тихо заметил один го монахов. Отец Андрей, сурово взглянув на него, кивнул:
– Я сообщу.
Костя спустился вниз. Никифоров уже начал осмотр трупа под леденящим взглядом Андрея. На Сергии поверх монашеского одеяния была еще фуфайка. Осторожно приподняв тело погибшего, Никифоров провел по ней рукой, нахмурился, затем поспешно ее расстегнул и извлек из внутреннего кармана фуфайки необыкновенный предмет. Необыкновенный для монаха, хотя и сам по себе он заслуживал внимания. В руках Никифорова появился кинжал. Двое из монахов, стоявших по соседству, шарахнулись в сторону, издав испуганный вопль, а отец Андрей нервно дернул плечом, что не укрылось от внимания Кости. Вне всякого сомнения, кинжал Андрей видел не в первый раз, очень может быть, именно его и хотел изъять до появления Никифорова с Костей, да не успел, о чем теперь весьма сожалел.
– Занятно… – произнес Никифоров, протягивая кинжал Косте. – Что скажете?
Костя разглядывал кинжал, поражаясь тонкой работе мастера. Кинжал мог бы считаться произведением искусства, если бы не был опасным оружием. В этом Костя смог убедиться, проведя рукой по узкому лезвию. На рукоятке с одной стороны распятие, а с другой – имя Марк, символ евангелиста Марка – лев и надпись: «Рука твоя – рука Божья».
– Вам эта вещь знакома? – обратился Никифоров к Андрею. Тот предпочел промолчать, на что опять-таки обратил внимание Костя. – Не из-за этой ли занятной вещицы лишился жизни сей инок? – продолжил Никифоров, пристально глядя на монаха.
– Вздор, – ответил тот и еще больше нахмурился.
– Вот как? Тогда, может, соблаговолите объяснить, почему убитый носил с собой кинжал, который мало приличествует его духовному званию?
Вот тут на ум Косте и пришли слова, сказанные ночью Сергием: что в обители творятся дела греховные, что братия во главе с Андреем поклоняется Сатане, доказательства чего он и обещал представить Косте. Выходит, кинжал доказательство и есть? Правда, ничего сатанинского в кинжале Костя не видел. Разумеется, монаху не пристало ходить с кинжалом, спора нет. Распятие на рукоятке не такая уж редкость, хотя имя евангелиста и его символ наводили на размышления. Впрочем, Костя не считал себя сведущим в этой области. Может, хозяина кинжала звали Марк, а лев – вовсе не символ евангелиста, а просто украшение, изображения зверей на рукоятках оружия отнюдь не редкость. «Сатанинскому оружию больше бы подошло изображение сатира», – мысленно вздохнул Костя, хотя и тут знатоком себя не считал.
– Я сообщу обо всем настоятелю, – сказал отец Андрей и направился к лестнице. Монахи, на мгновение замешкавшись, тоже покинули двор.
– Да… – сказал нараспев Никифоров, проводив их недобрым взглядом, – темнят святые отцы…
– Вы думаете, его убили? – прошептал Костя.
– А вы думаете, он по неосторожности сам разбился?
Костя так не думал. Более того, ему не терпелось рассказать Никифорову о своем ночном приключении, но, оглянувшись, он решил с этим повременить, потому что к тому моменту во дворе собрались все обитатели монастыря или их большинство. Они стояли суровые, молчаливые, на почтительном расстоянии, не рискуя приблизиться, и от этого Косте сделалось не по себе. Он счел за благо удалиться.
Никифоров хмуро оглядывался, пока они вдвоем шли по галерее, и бурчал под нос ругательства. Только когда дверь кельи за их спинами закрылась, Костя почувствовал себя в относительной безопасности и тут же поведал Никифорову о событиях прошедшей ночи. Тот слушал с мрачной миной, иногда качал головой, точно с чем-то не соглашаясь, вопросов почти не задавал и все больше хмурился.
– Да-а… – протянул он с печалью, когда Костя замолчал, – история… Очень может быть, что Сергий прав и братия занята неблаговидными делами.
– Конечно, прав! – горячился Костя. – Оттого и погиб!
– Думаете, его убил кто-то го монахов?
– Но ведь такой вывод сам напрашивается! Его подкараулили и убили. Потому что он похитил у них кинжал, доказательство их виновности. И Никона убили – он стал для них опасен. Сергий сказал, тот был доверенным человеком настоятеля…
– Что ж, – со вздохом перебил Никифоров, – если все так, нам следует быть очень осторожными. У них свое начальство, пусть оно и разбирается, что здесь творится. Вот если бы кто проник в монастырь и совершил здесь преступление – это нашего ума дело, а лица духовного звания… Избави бог попасть в такой переплет, как мы с вами, Константин Иванович! Виноватых и без нас сыщут, а нам бы доктора дождаться и поскорее в город. Доложим начальству, а уж оно пусть само решает…
Никифоров вздохнул с таким несчастным видом, что Костя понял: он считает ситуацию настолько неприятной и даже опасной для себя, что вряд ли решится предпринять какие-либо шаги. Косте же, напротив, очень хотелось докопаться до истины.
– Василий Лукич, – позвал он, – думаю, нам бы следовало заглянуть в часовню.
– Не вижу смысла. Ежели там и было что подозрительное, то, наверное, уже убрать успели. А то, что мы с вами в святом месте обыск учинили, навлечет на нас сильнейшее неудовольствие духовного начальства, а там и до нашего начальства дойдет. Увольте, Константин Иванович, я туда не ходок, и вам, батенька, не советую.
В часовню Костя все-таки заглянул. Небольшое помещение тонуло в темноте, лампадка освещала только лик на иконе. Костя с опаской огляделся: чувство возникло такое, будто за ним наблюдают. Обследовал нишу, которая оказалась совершенно пустой, даже камни ощупал на предмет какого-либо тайного места. И с неудовольствием должен был признать, что только зря теряет время.
Он вернулся к Никифорову, который завтракал в покоях настоятеля. Не успели они выпить чаю, как приехал доктор – шумный, тучный господин, который вечно куда-то спешил, говорил коротко и резко. Выслушав Никифорова, он отправился взглянуть на труп Никона. Костя, почувствовав дурноту, вышел в монастырский двор, но вскоре Никифоров его позвал. Новость, которую он сообщил, повергла Костю в раздумья, хотя и не удивила. Доктор высказал предположение, что Никон вполне мог быть зарезан тем самым кинжалом, что хранился сейчас у Кости. Раны на теле позволяли считать почти установленным такой факт: Никон был убит острым предметом с длинным тонким лезвием, то есть кинжалом.
«Значит, все, что сказал Сергий, верно, – думал теперь молодой товарищ прокурора. – Неужели Никона действительно принесли в жертву? А потом расправились с самим Сергием. Но как убийцы надеялись утаить факт смерти Никона? Нет, логичнее предположить, что убили его вынужденно, когда он застал нечестивцев за каким-то неблаговидным занятием. Убили, например, в часовне, а затем перенесли труп, но кто-то спугнул злоумышленников по дороге, и они оставили труп на пороге кельи».
Доктор с таким предположением согласился. Происшествие в монастыре не сильно его взволновало, он торопился поскорее выполнить свои обязанности.
Затем пришло время осмотра тела Сергия. И тут доктор отверг версию о возможном несчастном случае, заявив, что кто-то сначала ударил монаха по голове, а уж затем сбросил с галереи. Остаться до обеда доктор отказался и, сославшись на дела, уехал.
– Нам здесь тоже больше делать нечего, – проворчал Никифоров.
– Как же нечего, когда два убийства… – начал Костя и услышал в ответ:
– Поверьте моему опыту: нам от этого дела лучше держаться подальше. Доложим начальству, а там видно будет.
Пока они вели свой разговор, пришел монах и сообщил, что их хочет видеть настоятель монастыря.
Настоятель выглядел больным и старым. Выцветшие глаза смотрели с печалью, говорил он тихо, то и дело заходясь в кашле. Никифоров коротко обрисовал ситуацию, косясь на Андрея, который был тут же в комнате, стоял рядом с креслом настоятеля, сурово хмурясь. Никифоров закончил рассказ, утаив от настоятеля ночной разговор Кости с Сергием и его обвинения в адрес части братии, что они, мол, поклоняются дьяволу. Старик покачал головой, закрыл глаза и так сидел довольно долго. Костя было решил, что он уснул, но тут игумен наконец заговорил. Особо интересной его речь Косте не показалась, в основном это были сетования на грехи, признания справедливости Божьего гнева и заверения, что он сделает все, чтобы помочь следствию найти убийцу. Андрей кивал с самым смиренным видом, но при одном взгляде на эту пару становилось ясно, кто в действительности верховодит в монастыре. Налицо было разделение монастырских на тех, кто шел за отцом-экономом, и на тех, кто сохранял лояльность к настоятелю. Смерть Никона утаить не удалось, так как он был ближайшим помощником настоятеля. Именно настоятель распорядился дать делу ход, но теперь и он, похоже, сожалел об этом.
Косте тяжело было видеть больного старика, которым умело манипулировали. А может, старик был прекрасно осведомлен о делишках Андрея, просто воспрепятствовать ему, увы, не мог и вынужден был терпеть, находясь в стенах монастыря, точно в тюрьме, под неусыпным взором все того же Андрея.
И все-таки Костя не преминул задать ему несколько вопросов. И начал разговор с кинжала, который принес с собой. Старик с таким неподдельным удивлением разглядывал кинжал, что сразу было понятно: ничего он о нем не знает, ранее никогда не видел и, разумеется, недоумевает, как кинжал мог оказаться у Сергия. Тогда Костя спросил о недавно найденной книге, в которой обнаружилось послание архимандрита Филарета, так называемый «Наказ». Настоятель ответил, что, в самом деле, есть у них Библия, изданная в семнадцатом веке, и в ней письмо Филарета тогдашнему настоятелю монастыря. Как послание оказалось в книге, неведомо, переплетчик подшил его вместе с остальными листами. Книга хранится в монастырской библиотеке, и если господа хотят взглянуть на нее… Костя захотел, несмотря на то, что Никифоров намекнул, что им пора отправляться в город.
В библиотеку Костя отправился в сопровождении Андрея, тот лично вручил ему книгу в сафьяновом переплете, и Костя смог убедиться, что ничего особенного в ней нет, кроме того, что переплетчик по невнимательности или по какой другой причине подшил в книгу листы с письмом Филарета. Пожелтевшие листы, казалось, готовы были раскрошиться от древности. Чтобы прочитать письмо, Косте пришлось обратиться за помощью все к тому же Андрею, но содержание послания было самым, что ни на есть обыкновенным и касалось монастырских дел. При всем желании Костя не только не мог заприметить в письме ничего подозрительного, но даже особо примечательным оно ему не показалось и могло представлять интерес разве что для историков.
Андрей охотно пояснил, что письмо много старше самой книги, как оно оказалось в ней – загадка, и тут же высказал предположение, что кто-то из мирских лиц заказал новый переплет для Библии монастырскому мастеру и тот по невнимательности подшил письмо, которое хранилось среди монастырских бумаг. На вопрос, где была обнаружена книга, Андрей с удивлением ответил, что она хранилась в библиотеке. Ни о каких находках в некрополе он не слышал. Разумеется, Костя понимал: кто-то из двоих, Андрей или Сергий, говорит не правду, и склонен был считать, что не правду говорит как раз Андрей, хотя возможности уличить его во лжи не имел. Однако он поинтересовался, правда ли, что в монастырском подвале существовал некрополь. Андрей терпеливо объяснил, что до пожара, который произошел в семнадцатом веке, действительно под плитами собора хоронили лиц духовных и мирских, в основном из родовитых семей, которые оказывали монастырю помощь и чья набожность заслуживала уважения.
– В то время подобное являлось обычным делом, – добавил Андрей, и Костя вынужден был с ним согласиться.
Насколько известно Андрею, последнее погребение произошло за несколько недель до пожара, в результате которого старый храм рухнул, и только через двенадцать лет на прежнем фундаменте начали возводить новый. Поразмышляв, Костя пришел к выводу, что книга вполне могла оказаться в некрополе в одном из последних захоронений. Время издания книги подходящее, правда, непонятно, зачем ее там положили. «Язычество какое-то», – мысленно буркнул он, однако вслух говорить такое поостерегся.
Как же письмо оказалось в книге? Допустим, прежний переплет просто не понравился владельцу, и он заказал новый. Переплетная мастерская наверняка имелась в монастыре, вон здесь какая библиотека, и мастер действительно мог по ошибке подшить письмо Филарета. Но если Андрей говорит не правду, и в некрополе обнаружили совсем другую книгу? А Андрей, не желая привлекать к ней внимание, подсовывает сейчас эту историческую реликвию? Тут еще одна мысль пришла Косте в голову: а что, если письмо в книге появилось недавно и не без участия Андрея?
Какой бы фантастической ни была последняя идея, Костя всерьез ею увлекся. Переплет, без сомнения, старый, но в такой библиотеке старый переплет не редкость и древние рукописи могли сохраниться, несмотря на пожар. Помнится, Андрей говорил, что много книг пострадало, потому что библиотека была недалеко от храма, но ведь что-то могли и спасти. А для хорошего мастера снять переплет с одной книги и использовать его для другой труда не составит.
Костя почувствовал дрожь в пальцах, так ему хотелось проверить свою догадку, но проклятый Андрей не отходил от него ни на шаг, а тщательно разглядывать книгу при нем Костя посчитал неудобным: эдак тот поймет, что Костя усомнился в его словах и догадался, в чем дело. В конце концов, Костя собрался уже, наплевав на Андрея, заняться изучением книги, но тут за монахом пришли – его требовал к себе настоятель. Андрей вопросительно взглянул на Костю, но тот сказал, что намерен еще некоторое время посвятить изучению письма, и Андрей вынужден был уйти.
Только за ним закрылась дверь, как Костя приступил к тщательному осмотру. Очень скоро старания его увенчались успехом, но результат оказался вовсе не таким, как он ожидал. Невозможно, чтобы книгу переплетали недавно, признал он, и тут увидел…, да, вне всякого сомнения, в книге отсутствовало несколько листов, кто-то очень аккуратно их срезал, но следы все-таки остались. За письмом Филарета были подшиты еще какие-то листы, которые к книге отношения не имели, по крайней мере, к этой, потому что повествование не прерывалось. Значит, кто-то выкрал из книги несколько страниц, но с какой целью? Разумеется, с той, чтобы случайный человек не мог их увидеть, значит, они содержали что-то важное.
Костя был уверен, что это сделал Андрей. Конечно, листы могли исчезнуть и раньше, но Костя интуитивно чувствовал, что он на верном пути. Кто-то спрятал в книге два письма Филарета. В одном, которое сейчас перед Костей, нет ничего необычного. На первый взгляд, по крайней мере. А что было во втором? Тот самый «Наказ»? Допустим. Но что такого в нем могло содержаться? Повеление служить черные мессы? Чушь. Но тогда что? И как этот наказ связан с кинжалами, а главное – с убийствами?
Костя был так взволнован, что не мог усидеть на месте, вскочил и начал нервно ходить по библиотеке. Вот тогда его внимание и привлекли некие бумаги, лежавшие на столе возле окна. Костя приблизился и сначала просто окинул их взглядом. Несколько книг, а под ними листы бумаги… Сдвинув книги в сторону. Костя прочитал первый абзац на верхнем листе, написанный ровным красивым почерком: «Для имени Иисуса ничто не является враждебным, кроме порока и зла. Призовите его имя, во спасение себя и близких. Призовите имя Иисуса, и пусть уйдет тот, кто не может вынести его». «Ничего интересного, – с некоторым разочарованием решил Костя, – должно быть, кто-то готовился к проповеди». Но то, что было написано далее, его вдруг заинтересовало. «Утвердись в вере и, положившись на Господа, имей оружие не только духовное, но и телесное. И если Сатана в облике человека, разве не обязан ты уничтожить его оружием людей, призвав в помощь слово Божье». И далее: «Дьявол любит являть себя миру в ярких одеждах, поражая заблудшие души, он может явиться спасителем и помазанником божьим и сладкими речами совратит людей с пути правды, приведет их на путь лжи, а они будут ликовать и кричать «аллилуйя» вместо "изыди", и многие поклоняются им, как самому Господу, ибо не ведают, что творят». Под этими словами, которые, судя по всему, являлись цитатой из какого-то церковного труда, стояла приписка: «Как это верно. И как современно звучит».
Следующая цитата особенно заинтересовала Костю: «Будешь ты оружием Господа, его щитом и мечом, стеной нерушимой на пути Антихриста…» Костя достал аккуратно сложенный лист папиросной бумаги и сравнил текст: так и есть, все слово в слово. Тут дверь за его спиной скрипнула. Костя повернулся и увидел Андрея.
– Я вижу, вы уже закончили? – без намека на любезность спросил монах, входя.
Костя смутился и поспешно кивнул. Он даже покраснел, такой непереносимой ему показалась мысль, что Андрей застал его за чтением чужих бумаг. Андрей приблизился, мельком взглянул на лежащие на столе листы и вроде бы успокоился. По крайней мере, его следующие слова не звучали уже столь сурово. Он поинтересовался, удовлетворил ли Костя свое любопытство, и Костя ответил уклончиво, а затем указал Андрею на недостающие, по его мнению, страницы в книге. Тот внимательнейшим образом изучил аккуратный срез и, пожав плечами, ответил в том смысле, что если и имели здесь место какие-то страницы, то ему об этом ничего не известно. Когда он сам впервые увидел книгу, она выглядела точно так же, как и сейчас.
Кстати, Андрей оказался вполне светским собеседником, и разговор с ним вышел занятным, пока Костя не сообразил, что свое красноречие тот расточает не просто так, а с определенной целью: расположить молодого человека к себе. И наконец монах поинтересовался, что Костя намерен делать с кинжалом. Костя с удивлением ответил: раз кинжал является уликой в деле об убийстве, то должен быть приложен к делу, иными словами, он забирает его с собой. Андрей вроде бы хотел возразить, но не решился. Несколько раздосадованный, Костя задал свой вопрос, достав лист папиросной бумаги и протянув отцу Андрею:
– Я обнаружил это в келье Никона. Не соблаговолите объяснить, что сие может быть?
Андрей со всей серьезностью отнесся к вопросу, внимательно осмотрел листок, на мгновение что-то вроде удивления промелькнуло в его лице, прочитал текст и вернул Косте.
– Похоже на псалом, только цитируется весьма вольно. «Будешь ты оружием Господа…» Да, один из псалмов.
– А поточнее вы сказать не можете?
– К сожалению, я не так силен в Священном Писании, как хотелось бы, – ответил Андрей и покраснел – стыдясь то ли своей некомпетентности, то ли вранья.
– Скажите, Никон часто посещал библиотеку?
Андрей нахмурился и покосился в сторону бумаг, возле которых застал Костю.
– Не могу вам ответить. Справьтесь у библиотекаря. Но сегодня, к сожалению, это невозможно. Он болен.
– Что ж, благодарю.
Они вместе покинули библиотеку. Никифоров уже ждал Костю во дворе. Следователь сообщил, что лошади готовы, и они могут ехать. Косте уезжать очень не хотелось, напротив, он бы задержался здесь и допросил монахов, но Никифоров упрямо твердил: «Не нашего ума дело», и уже через десять минут они отправились в дорогу. Кинжал был завернут в кусок ткани, и лежал теперь в Костином портфеле.
День выдался солнечный, дорога успела подсохнуть, и обратный путь не показался таким мучительным. Всю дорогу Костя развивал перед Никифоровым свои идеи касательно убийств. О своей находке – о том, что из книги вырезаны какие-то страницы, он, конечно, тоже рассказал. Но Никифоров точно воды в рот набрал. А если и отвечал что, так только надоевшее уже Косте «начальству виднее» и «не нашего ума дело», все время зевал, а потом и вовсе уснул, нервно вздрагивая на дорожных ухабах, и временами даже похрапывал.
Костя же ни о чем, кроме кинжала, убийств и таинственного «Наказа», думать не мог. Андрей казался ему очень подозрительным, и молодой юрист, не церемонясь, записал его в главные злодеи. Вот только предполагаемое служение дьяволу в святой обители все же представлялось сомнительным. Но если сие сомнительно, то как еще можно объяснить убийства? Интуитивно Костя догадывался, что разгадка как-то связана с кинжалом. Но как? И вообще, что за странное оружие? Он вспомнил слова псалма. Если верить Андрею (впрочем, верить ему молодой человек был не склонен), речь в нем шла о том, чтобы противостоять дьяволу, а никак не о служении ему. Что же такое желают скрыть монахи во главе с Андреем, решившись на крайние меры – убийство, что для верующего человека смертный грех? Значит, предполагаемая цель должна быть важнее, чем спасение собственной души?
* * *
В город они вернулись ближе к вечеру. Никифоров сказал, что доложит начальству о результатах поездки, а Костя, простившись с ним, отправился на Гончарную, где жил известный в городе чудак Порфирий Иванович Алмазов, преподаватель истории и местный краевед.
Известность ему принесли затеянные им несколько лет назад раскопки древнего кургана в двух верстах от города. От них ожидали немалых чудес, поговаривали о захоронении какого-то степного царя и даже шептались о несметных сокровищах, вроде тех, что удалось раскопать Шлиману в пресловутой Трое. Губернские газеты со дня на день обещали сенсацию, и даже в столичной прессе было упоминание о «грядущей разгадке» древних тайн, но, в отличие от Шлимана, преподавателю гимназии не повезло, находки были, но публику они не впечатляли: черепки да наконечники стрел, хотя Алмазов и утверждал, что с точки зрения истории они не менее ценны. После этого казуса Алмазов стал в городе фигурой комической, потешались над ним и стар и млад, хотя он того и не заслуживал, будучи человеком образованным и даже по-своему талантливым.
Еще одной бедой его была неказистая внешность, которая, как нельзя кстати, подходила горе-археологу. Высокий, худой до жути, он более напоминал скелет, что хранился в шкафу гимназии. К тому же учитель носил очки, которые вечно соскальзывали с его крохотного острого носика. Малость этого органа на его лице с лихвой компенсировали уши, торчавшие наподобие самоварных ручек, причем одно было расположено значительно выше другого. Пытаясь их прикрыть. Алмазов носил длинные волосы, которые жидкими прядями падали на плечи Гимназисты прозвали учителя «огородным пугалом», хотя и любили за незлобивость и интересные истории, без которых не проходил ни один урок.
Костя свел с ним знакомство несколько недель назад и безмерно уважал за знания, которыми сам похвастать не мог. Сейчас, отправляясь к историку, он очень надеялся, что Алмазов сможет рассказать ему нечто, проливающее свет на происхождение кинжала, если вещь эта действительно историческая.
Алмазов его встретил с большим радушием. Жил он со старушкой-матерью, и та напоила Костю чаем. Наконец он приступил к объяснению цели своего визита. Рассказать об убийствах в монастыре он долго не решался, но потом рукой махнул: все равно вскоре вся округа о них узнает. В провинции, как он уже понял, никакой секрет не может быть секретом более двух дней.
После довольно долгой прелюдии Костя показал Алмазову кинжал. Тот чрезвычайно возбудился, взяв его в руки, вертел и так и эдак, разглядывал сквозь увеличительное стекло, после чего вынес вердикт: вещь старинной работы, по каким-то одному ему ведомым деталям определил – никак не позднее шестнадцатого века, шумно и много твердил о необыкновенной находке, строил предположения, как кинжал мог оказаться у монахов. Но по существу вопроса: «Что ж это за кинжал такой?» – ответить не мог. Ничего подобного ранее ему встречать не приходилось. Странностью показалось ему имя и символ евангелиста на рукоятке, хотя посеребренное оружие с надписями, конечно, не редкость. Костя уже вконец отчаялся, и тут Алмазов, замерев посреди комнаты (до этого момента он бегал по кругу, размахивая в волнении руками), ткнул пальцем в потолок и с помутневшим взором изрек:
– Постойте… – Костя вздохнул, а Алмазов бросился к книжному шкафу, откуда начал лихорадочно извлекать какие-то бумаги. – Вашему кинжалу место не в монастыре, а в краеведческом музее, – провозгласил он.
Краеведческий музей открыли в городе еще в 1903 году, и был он гордостью горожан, потому что экспонаты там хранились действительно уникальные. Но сейчас музей Костю вовсе не занимал, он с нетерпением ждал, когда Алмазов отыщет что-то в ворохе бумаг.
– Вот! – наконец обрадовано воскликнул Порфирий Иванович и протянул гостю лист бумаги, исписанный неровным почерком, который, по мнению Кости, понять было невозможно.
– Позвольте, я сам, – смутился Алмазов. – Это выдержка из одной монастырской летописи, которую я обнаружил несколько лет назад. Прелюбопытнейший факт! – прокомментировал он и, наконец, стал читать.
В отрывке сообщалось, что в ноябре 1583 года настоятель Троицкого монастыря вызвал к себе оружейника Кузьму, что проживал в посаде нынешнего губернского города. (Троицкий монастырь, кстати, тот самый, куда, по словам Сергия, в последнее время зачастил Андрей, отметил для себя Костя.) Так вот, Кузьма прибыл и по приказу настоятеля изготовил в монастырской кузне семь кинжалов, причем в отрывке было сказано, что из серебра, но автор, скорее всего, имел в виду какой-то сплав. Перед тем как приступить к работе, Кузьма неделю постился и молился вместе с настоятелем.
Я тут же вспомнила, что Андрей Рублев, прежде чем приступить к написанию иконы, тоже долго постился, и решила, что подобная набожность свидетельствует о том, что настоятель, вызывая к себе оружейника, имел в виду цель не только важную, но и, безусловно, богоугодную. Но вернемся к рассказу моего прапрадеда.
Итак, пробыв в посте и молитве неделю, оружейник приступил к работе и, по словам летописца, изготовил семь кинжалов из серебра. Летописец отмечал необыкновенное мастерство и красоту оружия, за работу Кузьма получил небывалое по тем временам вознаграждение. Далее сухо сообщалось, что по дороге в город на Кузьму напали разбойники, деньги отобрали, а его самого зарезали.
– Очень интересно, – пробормотала я и потянулась к очередному бабушкиному пирогу.
Примерно то же самое сказал мой прапрадед, когда Алмазов закончил читать отрывок.
– Мне эти кинжалы долгое время покоя не давали, – довольно хихикая, заметил Алмазов. – Зачем они могли понадобиться настоятелю? А он, заметьте, приглашает лучшего в округе мастера и на вознаграждение не скупится. А что, если ваш кинжал как раз и есть один из тех семи?
С одной стороны, предположение за уши притянуто, раз нет в летописи описания изготовленных кинжалов. Да и в том, что кинжал, лежавший сейчас на столе, такой древний Костя вовсе уверен не был. А ну как Алмазов напутал или еще того хуже – присочинил? Может, и не зря он слывет фантазером? С другой стороны, сделать такое предположение вполне логично. Почему бы и нет? Настоятель призывает мастера изготовить оружие с непонятной целью, а потом некий кинжал оказывается в монастыре всего в нескольких верстах от Троицкой обители. И ранее никто об этом кинжале не слыхивал, и о других, похоже, тоже ничего не известно. Вот и выходит, что хранили его как реликвию. А о значении знали лишь немногие. Отец Андрей, к примеру. Но неужто из-за реликвии можно на убийство пойти, да еще людям духовным? Нет, что-то тут не так. Опять же: кинжалов было семь, а евангелистов, как известно, четверо. Каковы же были еще три кинжала?
Эти вопросы не давали покоя Косте, но получить на них ответы здесь он более не надеялся и поспешно простился с Алмазовым. И отправился к себе домой. А дома его ждал человек из канцелярии губернатора – губернатор, несмотря на поздний час, желал видеть Костю у себя.
Разумеется, Костя поспешил на зов. По дороге он сильно разволновался, прижимая портфель с кинжалом к груди, и пытался предугадать, что за прием его ожидает.
Надо сказать, губернатор слыл добрым стариком, который не чаял дослужить до пенсии и отбыть в свое загородное имение, где, по его собственным словам, был разбит такой сад, что сделал бы честь королевскому дворцу.
В этом месте я грустно усмехнулась: теперь на территории бывшего поместья детский санаторий, а до этого был сельхозтехникум, от былого великолепия мало что осталось. Оранжереи после революции разгромили, мебель и прочее из дома растащили, а многочисленные фонтаны исчезли.
Но вернемся к началу двадцатого века. Мой прапрадед, чрезвычайно волнуясь, шел к губернатору, с которым был хорошо знаком и с супругой которого не далее как третьего дня очень мило беседовал в театре. Она еще попеняла ему, что он редко у них бывает – у губернатора была дочь на выданье, а Костя, как уже говорилось, считался завидным женихом. В дверях он столкнулся с Никифоровым. Тот пробурчал что-то невнятное и поспешил удалиться.
