Полина Викторовна Дроздова
Проходи, одиночество, слушай мою историю
– Что же тогда?
Холод пробирается под одежду. Я сжимаю у лба кулак.
Белая не поленилась даже машину остановить, чтобы меня поцеловать. Просто затормозила на обочине и потянула на себя, размазывая по губам остатки снежной влаги, вперемешку с какао, с таким чувством, таким дыханием и намерением, будто говорила: «ты не можешь ничего возразить». Как я мог? Я уже полностью в ней пропал.
И когда мы поехали дальше, уже совсем в себя пришедшие, Белая произнесла:
– Не каждый человек захочет с тобой остаться в тишине. Это очень… – она сжала пальцы на руле до побеления костяшек, и так и не закончила. А я и не ждал.
Слишком много, слишком ярко.
Когда у Белой нет клиента, она попросту сидит в квартире, критикует Шерлока, пересматривает Докторов (Хауса и Кто), пытается полюбить «Во все тяжкие» (но хоть убей, ей он не зашёл).
Я постоянно прибегал, топтался в коридоре, не раздеваясь, в ожидании, а она иногда смотрела на меня с пола и спрашивала:
– Что?
– Ты идешь?
Белая отрицательно качала головой. Хотелось откровенно выругаться или тут же уйти, хлопнув дверью – она чувствовала это и поясняла:
– Не хочу сегодня никуда выходить.
Дверь оставалось закрытой, конечно, я неумел в демонстрациях обиды, и просто опускался рядом с ней на пол, недовольно спрашивая:
– Ну и что тогда?
– Поможешь мне составить коллаж любимых цитат на стену.
Не представляю, какого вида была моя улыбка в момент нахождения знакомой фразы Бэкона: «Всякая утонченная красота всегда имеет в своих пропорциях какую-то странность».
Мы тогда исписали кучу бумаг, потом закрывали ими обои. Белая говорила, смотря на это всё:
– Взгляни. На нас будто смотрят Шекспир, Ремарк, Гленвел, Чоран. Со всех сторон. Так и шепчут свою философию, насыщают ею.
Я кивал, вчитываясь в строки из учения Лакана.
Человек старается жить идеями и идеалами…
Белая перевёла взгляд на меня, коротко усмехнулась и на несколько секунд приложилась носом к моему плечу.
Он живет сочувствием и участием, разумом и самопожертвованием.
Белая собирает в кучу ненужные остатки, ножницы, клей, поднимается на ноги.
Потому что в конечном счёте мы можем оценить значение своей жизни…
Белая скрывается где-то в коридоре, не сказав ни слова, и я остаюсь один на полу, растерянно обернувшийся через плечо.
…только ценностью для других.
Из кухни доносится:
– Идём, пообедаем.
Это было её спасибо.
Но я чувствовал себя счастливым даже так.
Мы постоянно занимались какой-то ерундой, честное слово, это больше даже смахивало на дружбу ненормальных нервозников, хотя я никогда не шёл против Белой – я спешил следом. Мы двадцать раз на дню бегали в продуктовые, провожали автобусы, тренировали терпение карточными домиками, смотрели документальное чтиво.
Поздней ночью, однажды, бегая по телевизионным каналам, обнаружили, что на триста восьмом в половину первого начинается порно – прекрасная находка. А заканчивается ровно в три – безусловно, мы всё проверили.
Мы засыпали на кровати, на диване, полу, иногда 50 на 50, просыпались, когда кто-то бродил пить воду из-под крана, вдвоем не могли заснуть, маясь у батарей с локтями на подоконниках и болтая о бессмыслицах.
– Самый ужасные из снов, – сказала однажды Белая, – это сон во сне. Издевательство разума, особенно когда снится что-то плохое. Шутка про то, что всё уже закончилось, а на самом деле – второй круг. И когда просыпаешься на самом деле, тебе уже всё равно. Потом ходишь вся день в ожидании вновь очнуться в кровати, и принимаешь всё не всерьез. Знаешь, – она потерла пальцами веки, – день нашего знакомства был примерно такой. Я просто так взяла тебя с собой, даже не подумав. Обычно я никого на обед не зову.
Честно слово, я ждал следующих слов, потому что боялся что-либо спрашивать, и реагировать не знал как – обидится, что ли? Меня приняли тогда с легкомыслием?
– Только попробуй спросить, пожалела ли я о том, что так вышло, – произнесла Белая, уже собирающаяся зевать и сползла мне куда-то в район правой ключицы.
Черта с два.
Я на некоторое время замолкаю, мысленно умоляя мое Одиночество тоже немножко притормозить, но оно еще и находчивое – поднимается, проходит вдоль комнаты, копается в разбросанных дисках.
– Что же мы сидим в тишине?
Конечно, давай поставим наши с Белой самые главные «совместные» песни, чтобы окончательно добить. Вот она, сразу же – Between the cars, приглушенная и надрывная, мелькала в фильме «Застрял в любви», что мы смотрели вместе где-то перед рассветом; мне так понравилось название, захотелось его даже забить где-нибудь статусом/на теле татуировкой.
Говорят, незаменимых нет, так людей заменяют как зубную щетку или пиджак – просто, не заметив, не отрывая, а легкомысленно отклеивая и выбрасывая. Не знаю, было ли Белой так же легко бросить меня, но ушла она спокойно (надеюсь, а может, мне только казалось).
Белая ведет популярный паблик в соц.сетях , в котором я даже не состою, потому что там мелькали мелочи нашей личной жизни – она это может. Выставлять в преобразовании какие-то вещи, предполагавшие хранение под сердцем и замком.
– Знаешь, зачем люди заводят твиттеры, фэйсбуки, строчат в них каждую секунду? – спросила она меня как-то, отодвинувшись от монитора, – Чтобы потом собрать жизнь по кусочкам в доказательство, что она вообще была. А молчаливые педрилы, что фырчат о слишком личном и никак это не запечатляют, потом наблюдают, как всё утекает вместе со временем, будто из сломанного крана. Память не резиновая.
