Полина Охалова
Еше раз по поводу мокрого снега
20 августа 1941
«Три дня дожжило, а нынче вёдро. Мы с Манькой по грибы наладились. Поблудили, упетались, но волнух и гладушек насшибали. Находя о парнях базлили. Она все Саньку своего выхваливала. А по мне так ейный Санька мазуристый парень и трёкало. Мне Гриша Нетреба больше глянется. Он затейный, ловкой и до работы наложливый. А Манька говорит, что жердина и мастолыга, да еще и хохол печенжицкий. А я его все одно больше всех жалею. Он на войну идти хочет, его не берут, а он допирает, хочет в Вологде доткнуться, если тут посупорствуют.
Странный язык, понятный, но в тоже время какой-то нездешний, сказочный, делал эти записи почти столетней давности иноязычными, если не инопланетными. Хотя почему же инопланетными – все знакомо: подружки, родители с вицей, первая любовь, ягоды-грибы. Капля, упавшая на серую страницу амбарной книги, размыла начало последнего слова записи, превратив экзотическое «посупорствуют» в банальное «упорствуют». Денисов осторожно взял дневник из рук Ксении Петровны.
–-Я Вам оставлю его на несколько дней, только, пожалуйста, будьте осторожны. Все же это раритет и фамильная ценность.
–-Да-да, конечно, – ответила Ксения, продолжая крепко держать тетрадь.
–– Я оставлю вам дневник, оставлю, – еще раз повторил Денисов, и Ксения разжала пальцы.
–– Давайте договоримся о встрече, нам предстоит долгий и серьезный деловой разговор. Я приглашу на него юриста, с Вашего позволения. А сейчас отдыхайте, я позвоню Вам завтра, надеюсь Вы не против. Нам нужно еще очень большое количество формальностей уладить. Тестамент – это много формальностей.
–-Да, да, конечно, – почти механически кивала Ксения Петровна.
Она попрощалась с Галиной, которая несколько раз поинтересовалась, все ли с ней в порядке и несколько минут шепталась в маленькой прихожей с Катей.
Поддерживаемая дочерью, Ксения Петровна вышла на улицу. Было уже темно. С неба опять падал противный мокрый снег.
–-Räntä taas, – по-фински сказала Катя. «Слякось», – вспомнилось Ксении выражение из дневника Манефьи. Ксения Петровна покатала на языке имя «Манефья Семикова. Манефья Семикова – моя мама. Как странно. «Когда судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке», – припомнилось ей из Арсения Тарковского. «Как сумасшедший с бритвою в руке»…
Свалившееся ей на голову наследство – миллионы американской сестрички, о которой она ведать не ведала, казались абсолютно нереальными и никакой радости не вызывали. Но почему собственно сестричка неведома – это ведь с ней, наверное, они, заигравшись, заснули в подвале деревянного дома, где, видать, жила их мать Манефья Семикова. Заснули, и их снегом занесло. Они там сидели в подступающей темноте и плакали, а потом услышали лай, и собака начала лапами снег отгребать от двери и лаять до тех пор, пока люди не пришли и не взялись за лопаты. А другая девочка, сестренка, обнимала ее, плачущую, мешала свои слезы с ее, и гладила по голове повторяя «Не плачь, Сенечка, не плачь». И их откопали и вынесли на руках. И женщина в платке плакала горько и большая белая собака лаяла – Мишкой собаку звали.
Шедшая рядом Катя прервала молчание и сказала: «Ну поздравляю , мать! Ты, наверное, уже в списке Форбса.
–-Что? – не поняла Ксения.
–– Ну ты теперь того – миллионерша. Не жмет?
–– Да я пока не верю и не чувствую
–– Нет, ты представляешь, мам—мы теперь можем путешествовать, куда захотим. В круиз поехать на крутом лайнере, на какой-нибудь «Алмазной принцессе»! В кругосветное путешествие! Квартиру в Киеве купить – как ты когда-то мечтала»! На Крещатике! Или в Ирпени дачу, как Пастернак! Катерина развеселилась, убыстряя шаги!
–– Мам, ну че ты такая грустная – весь мир нам открыт, все в нашей власти, представляешь! Закончишь с грантом, отпразднуем новый, 2019 год, потом твой юбилей и пустимся во все тяжкие!!!! Вот свезло, так свезло, мама!!!
–-« если не кончить этой строкой, то ли их в будущем подстерегает», – прозвучало в голове Ксении Петровны.