Полина Люро
На огонёк
– Нет, Иван Егорыч, не годится Вам, кандидату наук, с бомжами якшаться, ― зашептал я ему на ухо, ― завтра с утра вместе и пойдём, наши где-то неподалёку, я чувствую…
И тут уже засмеялись все трое, только смех этот был какой-то грустный.
– Эх, Сёма! Знал бы ты, как ошибаешься… Самому тебе дорогу назад не найти, но я покажу. Сейчас темно, ничего не видно, а завтра, как взойдёт солнце, прямо рядом с этим лесом увидишь овраг. Спускайся вниз и иди по нему, никуда не сворачивая. Что бы тебе ни мерещилось ― наверх не смотри и не слушай, просто беги вперёд… Через час будешь у посёлка Горки, ручаюсь.
Иван вдруг замолчал, пристально всматриваясь в моё лицо, словно хотел о чём-то спросить, но, махнув рукой, продолжил:
– Я как–то раз пытался сбежать, но вернулся… Как представил, что за жизнь ждет меня там. Нет, не хочу… Здесь у меня проверенные в бою друзья, нам хорошо вместе; знаешь, Семён, какие они мне подарки дарят? ― при этих словах я поперхнулся, но промолчал. Он удивлённо посмотрел на меня и продолжил:
– И на месте никогда не сидим, всё в бегах, то есть, я хотел сказать ― в походах и сражениях, ― он грустно усмехнулся, подбрасывая ветки в огонь.
При этих словах ролевики почему-то отвернулись, а Иван Егорыч уставился в землю.
– Ты не думай ничего такого, Сёма, я сам захотел, мне здесь нравится ― другой мир, другая жизнь… Вон через пару недель за драконом пойдём, местный барон отряд набирает. Может, присоединишься?
Я смотрел на бывшего начальника с сочувствием ― допился человек, жаль его…
Мы проговорили до утра: огонь затухал, всё мясо было съедено, «эльф» и «гном» беспечно спали на мокрой от росы траве. Но стоило бледному рассвету забрезжить в тёмном небе, они вдруг растаяли, словно снег под мартовским солнышком. Егорыч тоже пропал ― вот только что был рядом, добродушно улыбаясь, хотя в грустных глазах блестели слёзы ― и нет никого, только догорающие угольки костра…
Я медленно встал, потрясённо встречая восход солнца. Ещё не придя в себя до конца, повернулся туда, где рядом с лесом начинался глубокий овраг, терявшийся далеко в чаще.
– Вот и повидались, Егорыч, посидели у огонька, ― говорил я себе, хлюпая носом и вытирая рукавом непрошеные слёзы ― что за жизнь у нас такая? Не жизнь ― сволочь, тоска беспросветная, ― бормотал, уходя всё дальше по дну оврага и делая вид, что не замечаю летящих надо мной стрел, ржания коней и криков раненых в бою солдат.
– Никто всё равно не поверит, подумают ― наелся Степанов ядовитых ягод или мухоморов. Вот и не расскажу никому, не заслужили они знать правду. Эх, Егорыч, Егорыч… Ты только держись там, не болей, а я буду о тебе помнить…
Через час овраг растаял, выведя меня к маленькому посёлку, где «потеряшку» встретили шумные и перепуганные, всю ночь не спавшие сослуживцы. Они так искренне радовались моему возвращению и обнимали, не скрывая слёз, что на душе стало немного легче. А когда, расталкивая остальных, вперёд выбежала бледная растрёпанная Леночка и у всех на глазах бросилась мне на шею, грустные мысли в панике умчались прочь, словно в это пасмурное утро над головой засияло безоблачное небо…
