Полина Луговцова
Избушка на краю омута
– Вырву! И бороду вырву, и зубы выбью! Говори, где клад, ты, прогнивший пень! Тебе-то все одно, помирать скоро. Не унесешь на тот свет сокровища! Скажи, и отпустим с миром!
– Дык не ведаю, о чем толкуешь, – проскулил старик и зажмурился от звонкой оплеухи, прилетевшей тут же.
– А ну, не бреши! – взревел Павел и поднял худое стариковское тело за воротник. Потряс его и отпустил, отчего тот кубарем полетел под стол, застучав всеми костями о половицы.
– Э, поосторожней! – раздался испуганный сиплый голос Коляна. – Еще помрет вдруг.
– А ты отсидеться у печки решил, что ли? – прорычал в ответ Павел. – Помогай, давай! Клад пополам делить будем, или ты от своей доли отказываешься? Возьми вон кочергу рядом с заслонкой и пройдись ему по хребтине. Он нам просто так не скажет ничего. Будем пытать, как партизана. Что?! Боишься замараться? Решил, я все один сделаю?
Колян вскочил, опрокинув ведро, взял кочергу, шагнул и с размаху ткнул ею под стол, где лежал старик. Тот охнул. Острый угол пришелся как раз под ребра. Неприятно, но ничего не поделаешь. Придется потерпеть. Да ему не привыкать. Первый раз, что ли? Пусть гости позабавятся. А потом его черед придет. Долго он этого ждал. Всю бесконечную тоскливую зиму. Скоро уже, скоро.
Глава 2. Нескучная ночка
«Стоит на отшибе избушка,
Там в самом разгаре пирушка.
Льют без раздумий пьянчужки
Пойло хозяйское в кружки.
Плещется чертово зелье,
Нынче у бесов веселье:
Чудят над гостями, лукавят,
В живых никого не оставят».
Павел и Колян старались изо всех сил. Пинали, мутузили, трясли, колошматили стариковское тело, похожее на полупустой мешок с навозом, гоняя его, скрюченное, по полу. С каждым глотком самогона задор прибывал. Им было так весело, что они даже про клад позабыли. Лишь когда, упившись совсем, свалились рядом, Колян пробубнил, еле ворочая языком:
– Кажись, сдох дед.
– Ты ду-ума-аешь? – протянул в ответ Павел, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд. Желтый фонарь под потолком расплывался и походил на солнце, сияющее в ночи. Больше увидеть ничего не удавалось. – Да и х-хрен с ним!
Он в изнеможении закрыл глаза, чувствуя, как пол, на котором он лежит, раскачивается, точно плот в море, и вот-вот перевернется. Вдруг пронзительный женский визг заставил его вновь поднять свинцовые веки. Над ним в круге света маячило лицо Даши. Она что-то кричала ему, и где-то вдалеке ей вторил голос Люды. Что им надо? Чего привязались? Он больше не может ни говорить, ни шевелиться. Павел пытался послать их к черту, но вместо этого из его рта вырвалось лишь мычание.
– Убили! Убили! – Наконец, до него дошло, о чем они орут. А затем он услышал сквозь пелену голос Коляна: «Идите на хрен» и провалился в забытье.
Даша поняла, что мужики в глубокой отключке и от них ничего не добьешься. Но что же произошло? Неужели это они убили старика? За что?! Она с ужасом рассматривала тело на полу. Лицо старика опухло так, что он стал похож на китайца. Под узкими черточками глаз налились багровые кровоподтеки. Струйка крови, успевшая подсохнуть и потемнеть, тянулась от свернутого набок носа к подбородку, укрытому редкой бороденкой, превратившейся в мокрый, пропитанный кровью комок.
Продолжавшая орать Люда мешала думать, и Даша резко дернула ее за руку:
– А ну, хватит! Твои вопли нам не помогут!
Подруга замолчала и начала всхлипывать. Ее трясло. Даша подняла стоявшую на полу начатую бутыль с самогоном, удивившись, как та уцелела и даже не опрокинулась, и сунула горлышко под нос подруге:
– Выпей.
– Фу, вонь какая! Что это?
– Спиртное, судя по запаху. – Даша отхлебнула сама, зажала рот рукой, чтоб не выплюнуть все обратно, и снова протянула бутыль Людке. Та взяла и тоже сделала глоток.
– Ого! – выдохнула тут же с перекошенным лицом. – Там что, сто градусов?
– Зато сейчас полегчает.
Даша шагнула к столу и бессильно опустилась на стоявший рядом табурет. Второго не было, и Людка села на перевернутое ведро, придвинув его поближе к Даше. Они молча выпили около половины бутылки, глотая по очереди, прежде чем смогли разговаривать.
– Что делать теперь? – начала первой Людка, немного успокоившись и осмелев от самогона. – В тюрьму вместе с ними пойдем? – Она мотнула головой в сторону храпящих на полу мужиков.
– Никто не пойдет в тюрьму, – произнесла Даша медленно. – Никто ничего не видел и не слышал. Вокруг нет ни соседей, ни прохожих. Никто об этом не узнает.
– Да? Думаешь, никто? – спросила та с надеждой.
– Если сами не проболтаемся, все будет нормально. – Даша решительно кивнула. – Старика искать не скоро начнут. Может, вообще не начнут.
– Что же мы, просто уйдем? А его куда? – Люда с опаской взглянула на труп старика.
– Спрятать надо. Вот мужики очухаются, за избушкой его закопают.
– Слушай, может, лучше все так оставить? Подумай сама: кто-то однажды все равно к старику наведается. Найдет труп, подумает, что сам помер. Упал от сердечного приступа, например, и убился. К тому времени он сгниет уже.
– А вдруг слишком скоро найдут, а он весь избитый? Нет уж, так нельзя оставлять, – возразила Даша, отхлебывая самогон. В бутылке оставалось не больше четверти.
– Зато, если найдут его, закопанного в землю, тогда вопросы возникнут: – а кто его хоронил, если он один живет, и вокруг ни души? И почему нет ни гроба, ни креста? Поймут, что тело прятали, – тревожно прошептала Люда и глотнула еще горячительного.
– Да кто его в земле-то найдет? – фыркнула Даша.
– Мало ли…
– Не найдет. Поглубже закопают.
– Может, лучше его в озеро бросить, а? – оживилась вдруг Люда, осененная, как ей казалось, блестящей идеей. – Тут от входной двери три шага сделать. Бульк – и нет его! И копать не нужно. Уж там его точно не найдут. Сомы сожрут, и никаких следов не останется.
– А что, идея неплохая! – Даша перевела взгляд на тело хозяина дома. – Жаль, камня нет, чтоб на шею повесить.
– О, смотри, вон топор в углу. Давай снимем с топорища и привяжем за веревку, – предложила Люда.
– Одного топора может быть мало.
– Щас, погоди, поищу. – Люда встала и пошла за топором, перешагивая через лежащих и при этом высоко вскидывая длинные угловатые ноги. Вернулась с топором и огромным молотком.
– Этого должно хватить. Молоток нашла. Тяжеленный!
– Ничего себе! Да это кувалда! Теперь веревку надо какую-то. – Даша наступила ногой на лезвие и сдернула с топора топорище, которое так усохло, что соскочило без труда. Потом то же проделала и с молотком. Люда в это время срезала ножом веревку, натянутую под потолком, наверное, для сушки одежды, хотя странно было думать, что грязный, вонючий старик когда-нибудь ее стирал. Вместе они соорудили два грузила.
– Пойдет, – решила Даша, взвесив их в руке. – Всплыть не должен. Мужики проснутся и утопят.
– Слушай, а давай сами? – предложила осмелевшая Люда. Хмель растекся по жилам, вытеснив страх.
– Еще чего не хватало – тяжесть такую таскать! – возмутилась Даша. – Кто укокошил, тот пусть и таскает!
– Да, но я не могу уже на него смотреть, – возразила долговязая. – Лучше убрать тело отсюда поскорее, а потом можно и расслабиться, да еще самогоночки выпить! Хорошо ведь сидим? А будет еще лучше!
– Ну, не знаю. Может, ты и права. Мне тоже неприятно, что мертвяк в избе лежит, все настроение портит. – Даша снова взглянула на тело, оценивая вес. Не такой уж он и тяжелый, должно быть. Вон, высох весь, одни кости под одеждой торчат. Поди, весит не больше гуся. Хотя она и не знала, сколько весят обычно средние гуси, но почему-то именно такое сравнение пришло ей на ум при виде скрюченного стариковского тела. – Давай попробуем.
Вдвоем они легко подняли его, будто то был старый матрас, и понесли к двери. Люда, пятясь, наступила на руку спящего мужа, и Колян выдал во сне длинную нечленораздельную тираду, в которой угадывались нецензурные слова. Она раздраженно лягнула его ногой и проворчала:
– Нагадил, скотина, убирают за ним, а он еще недовольный! И так всю жизнь! И где были мои глаза, когда замуж выходила? Ведь паинькой прикидывался!
– И мой – скотина, – пропыхтела Даша, волоча ноги деда. – Разведусь после этого. Не хочу с убийцей жить. Вечно буду этот кошмар вспоминать. Хорошо, хоть детей не завели.
– Точно.
Снаружи было холодно. Даже выпитый самогон не согревал.
– Такое впечатление, что минус пять где-то, – стуча зубами, прошипела Даша, уже надевая грузы на труп, брошенный ими на траву у края обрывистого берега.
– Май все-таки. И север, хоть и не крайний. – Людка топталась рядом, наблюдая за манипуляциями Даши. Затем вместе они столкнули тело, и оно с глухим всплеском ушло под воду.
– Ну, все. – Даша потерла руки, будто не труп утопила, а пирог в духовку поставила и была довольна, что управилась. – Подан поздний ужин для сомов!
Они еще с минуту постояли, глядя, как успокаивается рябь на поверхности омута в свете луны. Царила мертвая тишина. Было странно, что даже лягушки не квакали.
– Интересно, здесь глубоко? – шепотом сказала Людка, сцепив руки перед собой.
– Да ладно! Вода такая мутная, что сверху все равно не видно. Никто его не найдет. Пошли уже, холодно как! – Даша потянула ее за полу куртки. – Давай. Хочу еще выпить. А бутылок в доме полно, я видела. Помянем усопшего.
Они вернулись в дом. Странно, теплее им не стало. Казалось, когда уходили, пар изо рта в избе не шел, а теперь при каждом слове перед лицом возникало мутное облачко. Пальцы заледенели и с трудом удерживали бутыль с самогоном, хотя в ней его осталось совсем мало. Даша сделала глоток и тут же выплюнула все на пол:
– Ф-фу-у-у! Что это?! – Она поднесла бутыль к глазам, рассматривая содержимое, и вдруг брезгливо отбросила ее от себя. – Там головастики! Гадость какая! Бе-е! – Она высунула язык, собираясь изрыгнуть выпитое, но у нее ничего не вышло.
– Что случилось? – не поняла Людка. Подняла катающуюся по полу бутыль, понюхала горлышко и скривилась: – Боже! Тиной воняет, как из озера!
– Вот кто это сделал? – Даша с подозрением глянула на храпящих мужиков. – Вылили остатки самогона, налили протухшей воды, которую неизвестно где достали, потому что из дома не выходили, и снова легли на пол спать? Так, что ли? Просто невероятно! А другого объяснения нет. Ведь мы только что пили из этой бутылки, и там был ядреный самогон! Вышли на десять минут, вернулись, и вместо него – тухлятина! Что за чертовщина?
Пока Даша разорялась, Люда нырнула под стол и извлекла новую бутыль, наполненную мутной жидкостью, даже отдаленно не похожей на самогон. Зеленый налет, украшавший дно и стенки сосуда, свидетельствовал о том, что внутри – старая вода, долго простоявшая на свету или зачерпнутая из озера. Женщина удивленно отставила ее в сторону и полезла за другой, но та оказалась такой же зеленоватой. Люда, не сдаваясь, вытащила следующую, но и она отливала изумрудным оттенком. Она перебрала все бутылки, а Даша откупоривала их, нюхала и морщилась.
– Что за бред?! Что тут происходит? – бормотала она, качая головой. Убедившись, что самогона больше нет, обе сели у стола и загрустили. Поминки отменялись.
– Слушай, может, и правда, наши мужики весь самогон в бидон какой-нибудь слили, пока нас не было? Сейчас проснутся и начнут над нами ржать. Вдруг разыграть решили? Ну не может быть этого, я до сих пор еще пьяная, не от воды же! – Даша все никак не могла поверить в случившееся.
Люда подошла к мужу, присела на корточки, потрясла за плечо.
– Ну пошутили, и хватит. Вставайте уже! – сказала она, повернулась к Даше и покачала головой. – В ауте полном. Даже веки не дрогнули.
– Тогда кто? Кто это сделал? – прошептала Даша, схватившись за голову. – Или мы обе чокнулись, или же здесь происходит нечто сверхъестественное. И, знаешь, если уж выбирать, я бы лучше чокнулась.
– Ладно, успокойся. Давай печку затопим, а то меня трясет. Дубак-то какой! Ужас! – Люда взглянула на поленницу у стены и вдруг испуганно вскрикнула, указывая куда-то в сторону:
– Из-за печки кто-то выглянул!
– Да ну, померещилось, – отозвалась Даша, но повернулась и встревоженно посмотрела в том направлении. Ничего, достойного внимания, там не оказалось, лишь черная бревенчатая стена и старый тулуп, висящий на гвозде.
– Я видела, видела, – пробормотала Люда, не отводя взгляда от угла печки. – Там было что-то страшное, черное, лохматое, с красными глазами!
– Перестань, ты пугаешь меня! – взвизгнула Даша. – Издеваешься, да? И так хватает на сегодня ужасов. Показалось тебе!
– Но я, и правда, видела! Там кто-то есть… Пойдем, вместе посмотрим!
– И с места не сдвинусь, пока утро не наступит! – Даша опустилась на скрипучий табурет. Она уже не шевелилась, но скрип почему-то продолжался, и раздавался он уже не под ней, а шел от входной двери, что находилась справа неподалеку.
– Ты это слышала? – нервно спросила она, когда скрип прекратился.
– Что? – не поняла Люда, продолжая таращиться на печку.
– Дверь скрипела, будто ее кто-то пытался открыть!
– Да ну? Может, ветер? – Ошалелый взгляд Люды переместился к двери.
– Нет, она плотно закрывается. И тяжелая, – пробормотала Даша, бледнея.
– Ну мало ли, вдруг плохо закрыли. – Долговязая подруга поднялась на ноги, шагнула к порогу и замерла перед дверью. Даша тоже встала, и табурет зашелся протяжным скрипом. Обе вздрогнули и уставились на дверь, но та осталась неподвижной.
– Кажется, я слышу какой-то звук! – сообщила Людка через некоторое время. – Наверное, там кто-то стоит.
– Но давай мы не будем проверять? – Даша не мигая смотрела на узкую щель между дверью и порогом, силясь что-нибудь разглядеть, даже глаза заболели от напряжения.
Людка подняла худую как жердь руку и, подобно пророчице, вещающей мрачное предсказание, произнесла заунывным голосом: – Старик пришел за нами, это он стоит на крыльце.
– Ты меня разыгрываешь! – зашипела на нее Даша. – Хватит кривляться!
– Я слышу, как он сопит прямо за дверью.
– Ну, все, надоело! – Даша решительно пнула незапертую дверь, и та распахнулась настежь под заунывный вой ржавых петель. Никого. Черный проем был пуст, но на кривых рассохшихся досках старого крыльца темнело мокрое пятно, покрываясь на глазах ледяной коркой. Обе одновременно взвизгнули и отскочили в глубь комнаты.
– Видела? – воскликнула Люда, вцепившись в Дашину руку. – Я же говорила, там кто-то был!
Дверь все еще покачивалась, издавая леденящий душу скрип.
– Почему доски мокрые? – охваченная ужасом, Даша сверлила взглядом темноту. – Не мог же старик из озера выбраться! Он был мертвый, точно мертвый… – бормотала она. – Но кто же тогда приходил?
Ветер ворвался внутрь вместе с мелкими колючими снежинками, однако, чтобы закрыть дверь, нужно было выйти на крыльцо и взяться за дверную ручку, – о таком невозможно было и думать. Обе стояли перед темным дверным проемом, трясясь от страха и студеного ветра, задувавшего с улицы.
Колян вынырнул из забытья и почувствовал, что замерзает. Щеки и пальцы рук щипало от мороза. Было тихо. Под потолком тускло мигал фонарь, раскачиваясь от ветра. Вокруг метались снежные хлопья. «Что такое, зима, что ли?» – удивился он, не понимая, где находится, но постепенно вспомнил, что вместе с Павлом пришел к старику, чтобы разузнать про клад, и что они пили самогон, пока его ждали. Повернув голову, увидел спящего рядом друга, припорошенного снегом. «Откуда снегу взяться в мае? Ведь май же на дворе!» – удивился он, с трудом вспомнив, какой сейчас месяц. Окинув избу рассеянным взглядом, оторопел. Подумал даже, что спит еще на самом деле, ведь не может быть такого наяву. Или горячка белая началась? Точно, пить меньше надо! Подобные уродины только в пьяном бреду привидеться могут!
Посреди избы стояли две жуткие страхолюдины, какие бывают только в фильмах ужасов. Длинные волосы висели сосульками, в них запутались то ли водоросли, то ли еще какая-то гадость. На зеленых прогнивших лицах темнели мутные мертвые глазищи, шевелились синюшные, похожие на шрамы, губы. «Ни дать, ни взять, кикиморы болотные самого тошнотворного вида! – определил Колян. – Интересно, настоящие они или нет?» Уверенный в том, что кикиморы ему привиделись, Колян все же решил убедиться в этом наверняка. Заворочавшись, он поднялся на ноги и заметил, что кикиморы засуетились, активно задвигали губами, будто говорили что-то, но при этом не было слышно ни звука. Пошатываясь, он направился к ним. По пути приметил кочергу, валявшуюся на полу, и подобрал ее, подумав, что она ему пригодится. Видение это или нет, а кикимор из избы надо прогнать и дверь закрыть, чтоб снег не летел, да запереть покрепче, чтоб всякая мерзость больше не могла пробраться. Колян замахнулся кочергой, и кикиморы оживились, разинули немые рты. «Не хотят уходить. Ну что ж, им же хуже будет!» – с этой мыслью он всадил кочергу в одну из двух безобразных морд. Кикимора рухнула на пол и скорчилась, как раздавленная гусеница. Другая выскочила наружу и умчалась в ночь. Колян подтолкнул к порогу ту, что огрел кочергой, но она вцепилась в его ногу, да с такой силой, будто клещами сдавила. Он пнул ее другой ногой, выталкивая на крыльцо. Кикимора скатилась по ступенькам на траву и замерла. Убедившись, что она не шевелится, Колян закрыл дверь и запер ее на засов. Так-то лучше!
Довольный собой, он обернулся и похолодел. Что за наваждение?! Не успел кикимор прогнать, а тут черт рогатый откуда ни возьмись появился. Стоит посреди избы, шатается, лапы когтистые мохнатые к нему тянет. Страшный-то до чего! Рыло свиное на морде, черной шерстью покрытой, рога на лбу и глаза горят, будто угли раскаленные. Просто кошмар какой-то! Когда же это кончится? И Павел куда делся? Ведь он спал на полу рядом с ним, а теперь исчез, нет его там. Что же с чертом-то делать? Прет напропалую, вот-вот набросится. Нет уж, проклятому бесу Коляна не одолеть! Кочерга еще в руке. Хорошо, что не бросил. Сжав рукоять кочерги покрепче, Колян врезал черту между рогов. Черт пошатнулся, но не упал. Колян еще раз врезал – не падает черт, но попятился. Колян пошел в наступление. Вдруг черт поймал кочергу и дернул к себе. Потеряв равновесие, Колян рухнул на пол, стукнувшись лбом так, что перед глазами взметнулись искры, и провалился в темноту.
Даша, охваченная ужасом, мчалась, не разбирая дороги. Лицо Люды с торчащей в глазнице кочергой стояло у нее перед глазами. Не иначе, Колян сошел с ума! Зачем он ударил Люду?! Надо было сразу удирать, как только выяснилось, что старик мертв. Даша всегда подозревала, что Людкин муж сумасшедший, он все время ее лупил. Зверел по пустякам, даже трезвый, а уж пьяный и подавно становился невменяемым, вот и укокошил жену и старика. Господи, что делать-то?! Куда бежать?! Тьма непроглядная кругом, да еще метель поднялась, настоящая буря! Снег под ногами скрипит, вся земля им усыпана. Даша помнила, что слева от избушки находилось озеро. Не оступиться бы, не свалиться в воду. Она остановилась, чтобы оглядеться. Вдалеке светилось маленькое оконце, а больше ничего не было видно – лишь тьма да белые хлопья. Мысли метались в голове Даши со скоростью снежных вихрей: «Слава Богу, сумасшедший Колян не погнался за мной, но Людку-то как жалко! Как же ей помочь? Теперь, наверное, ей уже ничего не поможет. Вряд ли она выживет после такой травмы. А Павел?! Там же Павел остался! Хоть бы Колян его не тронул! Не должен. Ведь Павел спит, внимания не привлекает. С сумасшедшими самое главное – внимания не привлекать. Но что же дальше делать? За ночь замерзнуть можно, холод-то какой! Идти некуда. Лучше здесь подождать. Бежать в лес страшно. В такой глуши и волки, наверное, водятся, да и заблудиться можно, а тут хоть свет из оконца виден». Отдышавшись, Даша немного пришла в себя. Мысли замедлили бег, в голове прояснилось. Она вновь погрузилась в размышления: «Наверняка приступ Коляна долго не продлится. Скоро он очухается и поймет, что натворил – должно быть, к утру. Там Павел проснется, пойдет меня искать. Главное – насмерть не замерзнуть. Одежда, вот, не очень теплая. Курточка тонкая, шапки нет. Хорошо хоть кроссовки не снимала, потому что в избе пол грязный был, а то босиком бы убежала. Шанс выжить есть, надо только двигаться». Даша поприседала, потом попрыгала, утаптывая свежий хрусткий снег. «Надо же, аномалия какая: снег в мае! – удивилась она. – Днем ведь жара стояла градусов под тридцать!» Устав прыгать, она остановилась. Снег продолжал скрипеть, причем, где-то совсем рядом. Даша обмерла от страха, услышав чьи-то шаги. Показалось, что кто-то кружит поблизости, но кто, в темноте не видно.
– Здравствуй, девица! – донесся из снежной бури мужской голос. Даша попятилась, повернулась и бросилась наутек, подстегиваемая волнами страха.
– Зачем бежишь? – послышалось сзади. – Неужто я такой страшный?
Голос был ласковым и немного насмешливым. Приятным. Даша остановилась, оглянулась назад. И тут – странное дело – ветер вдруг стих, снежинки, роящиеся в воздухе, осели на землю. Луна вышла из-за туч и залила все вокруг серебристым светом. Даша увидела, что стоит на самом краю обрывистого берега озера, окаймленного стеной густого леса, а по берегу идет какой-то человек. Ей стало любопытно, кто это. Даже страх прошел. «Голос добрый, какой бывает только у хороших людей», – подумала она, глядя, как он приближается к ней. Высокий, статный, и заметно, что молодой, не старше ее. Улыбается. А лицо какое! Таких красавцев она в жизни не видела. Парень будто сошел с экрана телевизора во время показа рекламного ролика: густая темная щетина, блестящие, хорошо уложенные волосы, мускулистое тело, облаченное во что-то спортивное и модное светлого серого цвета – хорошо сочетается с его смуглой кожей и темным цветом волос.
– Кто вы? – спросила она, когда он оказался рядом. – Откуда вы здесь?
– У меня машина в грязи застряла. Буксовал, пока бензин не кончился. По карте посмотрел, что здесь деревня недалеко, да отправился помощи просить. Думал трактор найти. Проплутал по лесу несколько часов, боялся, что не выберусь, но увидел свет вдали и пошел на него. Вот, наконец-то вышел к деревне, а тут вы.
Радость нахлынула на Дашу. Счастье-то какое! Нормальный человек, не маньяк, не монстр. Просто ехал куда-то и застрял.
– Вы местная? – спросил парень, подступая ближе. Она почувствовала аромат его парфюма. Дорогой.
– Нет, мы туристы, сами недавно приехали. Только трактор вы здесь вряд ли найдете, деревня пустует. Один старик тут был, и тот… – Она вдруг осеклась. Пожалуй, о старике упоминать не стоит.
Парень смотрел на Дашу и улыбался. Зубы у него были ровными и белыми, прямо как свежий снег. Она почувствовала симпатию к нему, но одновременно с этим в ее душе пробудилась давняя обида на судьбу. Ну почему ей достался такой никчемный мужик, как Павел? И ведь это еще не худший экземпляр! По крайней мере, не такой буйный, как Колян. Почему ей раньше не встретился этот белозубый принц?
– Отчего же такая красавица ночью одна гуляет? – спросил незнакомец, щуря глаза, в которых Даше почудились проблески взаимной симпатии.
– Подышать вышла, – ответила она первое, что пришло ей в голову. Ну, а что еще можно было сказать? Не выкладывать же с ходу всю правду. Надо же, красавицей ее назвал! Но, может быть, она просто в темноте ему такой показалась? Не разглядел, как следует?
– Смотрю, ты замерзла совсем! – Он шагнул ближе и протянул руки, будто собирался обнять. Даша заметила, что пальцы у него все в грязи, прямо капает грязь на снег.
– Вы руки испачкали, – пробормотала она с растущей тревогой.
Ничего не ответив, он обхватил ее за плечи, и Даша с ужасом почувствовала, как в ее плоть вонзаются острые когти. В лицо ей дохнуло смрадом. Ни намека на ароматный парфюм, лишь вонь гнилого болота и тухлой рыбы. Даша инстинктивно отвернулась, и взгляд ее упал на водную гладь озера. От увиденного там отражения ноги ее подкосились, и она повисла на чужих руках, как безвольная кукла. То, что стояло перед ней, держа ее в объятиях, не было человеком. Нечто бесформенное, как оплывшая куча теста, нависало над ней, обволакивая по бокам. Уже через мгновение Даша больше ничего не могла видеть. Дыхание перехватило от недостатка воздуха. Тело обожгло ледяным холодом. Прежде чем потерять сознание, она почувствовала, как горячие слезы выплеснулись из глаз, и мелькнула мысль о матери, которая не дождется ее возвращения домой.
Старик стоял на берегу омута и смотрел на воду, по которой разбегались круги, качая большую желтую луну. Вот и все. Хозяин омута будет доволен. На этот раз старик угодил ему и с едой, и с женой. Не часто бывает такая удача. Понравилась хозяину белобрысая, к себе забрал. Ух, и страшен он! Сколько раз старик видел его безобразный облик, а никак привыкнуть не мог. Сердце трепетало при виде этого существа, как у зайца, угодившего в зубы волку, хоть старик и знал, что тот его не тронет, по крайней мере, пока он его кормит.
Старик повернулся и пошел к крыльцу, где скрючилось тело долговязой. Взялся за волосы, разметавшиеся по траве, подтянул тело к краю нависшего над омутом берега и столкнул в воду. Вот и корм. Труп медленно скрылся в колышущейся тьме. Теперь пора и в избе прибрать.
Вошел в дом. Тихо, хорошо. Наконец-то все закончилось. В этот раз совсем быстро. Насвинячили, конечно. Гостей старик не любил. Зато теперь еды надолго хватит – и ему, и хозяину, и прочей нежити. Он нагнулся и приподнял истертый тряпичный половичок, прикрывавший крышку люка с железным кольцом. Откинул его, открыв темный проем в полу. Одно за другим сбросил вниз два мужских тела. Там, внизу, было прохладно, почти все лето иней не сходил с земляных стен – добыча долго пролежит, не испортится. Старик почувствовал голод и усталость. Усталость была сильнее. Решил поспать, а после уж взяться за приготовление обеда. Давно он не хлебал горячего наваристого бульона. И мяса целую зиму не ел, все грибами сушеными перебивался да ягодами. Вот выспится и устроит себе пир.
Однако уснуть никак не получалось. Старик ворочался на скрипучей железной кровати, утрамбовывая сплющенный за долгие годы затхлый грязный матрас, но сон не шел к нему. Воспоминания давно ушедших дней наполнили голову. Так было всегда после завершения очередного дела. Что это? Неужели его мучают угрызения совести? С тех пор, как он узнал секрет, все человеческие чувства в нем притупились. Он забыл, что такое жалость, любовь, радость, сочувствие и сожаление. Но почему-то каждый раз, когда все заканчивалось, в его памяти всплывал один и тот же день.
Тогда ему было лет пятнадцать, а в деревне еще не появилось ни одного заброшенного дома. Поля вокруг Камышовки – небольшие, с трудом отвоеванные у лесов и болот островки земли – засевались рожью, овсом и пшеницей, а из соседнего села приезжали комбайны и тракторы по дороге, проложенной сквозь сосновый бор. Жизнь кипела в окрестностях все лето и замирала лишь с наступлением первых заморозков. Родители Кузьмы были многодетными, как и большинство семей в деревне. Помогать содержать хозяйство – корову, уток и свиней – приходилось с детства. Да еще за младшими присматривать, пока мать с отцом трудились в колхозе. Вся деревенская ребятня собиралась толпой, малыши и подростки вместе, чтобы пойти в лес по грибы-ягоды или в соседнее село, где находились школа и продуктовый магазин. Идти приходилось не меньше часа через дремучий лес по отсыпанной поверх болот дороге для сельскохозяйственной техники. Пока шли, кто-то обязательно рассказывал какую-нибудь страшилку, нагоняя страху. И тогда от хрустнувшей поблизости ветки или внезапно раздавшегося за ближайшим кустом шороха все припускали бегом, оглушительно визжа. Казалось, что вот-вот на извилистую, покрытую рытвинами дорогу выйдет «черный дровосек» с окровавленным топором, выскочит на коне «всадник без головы», держа свою отрубленную голову в руке, или выступит из-за толстого кедра двухметровый леший, похожий на высохшее корявое дерево. Но испытанный в эти моменты страх не шел ни в какое сравнение с тем ужасом, который охватывал Кузьму, да и всех остальных, когда они проходили мимо избушки лесника, стоявшей на самом краю покрытого ряской омута. У крыльца всегда маячил костлявый силуэт. Даже издали было заметно, какое уродливое у старика лицо, похожее на высохшую кривую картофелину – такое же темное, бугристое, с наростом, лишь отдаленно напоминающим нос. Но ужаснее всего были его глаза – блестящие, глубоко спрятанные под нависшими бровями, круглые и сплошь черные, как у неясыти. Кузьма всегда чувствовал спиной его взгляд. Знал, что тот смотрит. Знал, что нельзя смотреть в ответ. Родители и бабушка с дедушкой всегда предостерегали его: «Только не смотри ему в глаза. Что бы ни случилось, не смотри в глаза!»
О леснике в деревне ходила дурная молва. Поговаривали, что тот – настоящий черный колдун и служит нечистой силе. Может быть, потому, что он никогда ни с кем не общался. Считали, что он причастен к исчезновению людей. В деревне часто пропадали люди – каждое лето по три-четыре человека. Как ни искали их, даже костей не находили. Кузьма считал, что люди могли пропасть по разным причинам. Места вокруг болотистые, гиблые, а самогон и бражку в деревне любили многие. Спьяну-то немудрено в трясину угодить, или в омуте утонуть (родители говорили, что омут бездонный и запрещали ходить туда купаться), а можно и в волчьи зубы попасться. А что костей не находили, так разве их в лесу найдешь? Иголку в стоге сена и то отыскать проще. Валяются где-нибудь под кустом или в овраге, в высокой траве, обглоданные добела, высохшие. Так думал Кузьма, но в глубине души слухам верил – ведь говорят же, дыма без огня не бывает – и боялся старика, как и все остальные. Вот только проходя по тропинке вдоль омута и зная, как тот буравит его взглядом, он очень хотел оглянуться, будто неведомая сила пыталась заставить его сделать это, нарушить родительский запрет. Или это было любопытство? А, может, и желание пощекотать себе нервы. В общем, однажды Кузьма оглянулся. И хотя старик был далеко, он все равно почувствовал, что встретился с ним взглядом. И знал, что старик ему… подмигнул! С того дня жизнь Кузьмы круто изменилась.
