– Анишка, ты должно быть, спятила, раз столь смело рассуждаешь о ходящих, – сказала подруге, жившей в соседнем дворике.
– А что я такого сказала, Виталина? Их не видели уже сотни лет. Говорят, Тропы давно исчезли, растворились за ненадобностью, рассыпались от времени и покрылись не только мхом, но и самой пылью Забвения, – ответила розовощекая пышка, задумчиво переплетая косу. Она стояла посреди двора, облокотившись на покосившийся забор.
– Это у нас в деревне все Тропы давно растворились, а вот в столице все иначе. – Я поковыряла видавший виды забор.
В чем-то я понимала Анишку. В нашей глуши никогда не происходит ничего интересного, но папенька мой, ранее состоявший на службе в столице, имел некоторые связи и часто рассказывал новости. Порой от этих новостей волосы на голове начинали шевелиться и вставать дыбом. И он в очередной раз напоминал мне надеть магическую линзу на левый глаз.
– Конечно-конечно, кому как не дочке самого Сэнса знать об этом. – В голосе подруги послышался плохо скрываемый скептицизм. – Враки это все. Не существует никаких Троп, и правительство просто покрывает шайку якобы одаренных людей, стремящихся к власти.
Моего отца в деревне Новое Перепутье недолюбливали. Отчего? Потому что он как-то появился здесь с младенцем на руках и отказывался говорить о прошлом. Лишь смотрел грустным взглядом куда-то в даль.
Со временем он освоился. Крепкий, сбитый основательно мужик всегда мог найти работу в небольшой деревне. Там помог забор справить, там – дрова наколоть. Устроился лесорубом и часто приносил мне, своей малышке, разные дары из темной чащи. Бывало, шишечку размером с куриное яйцо. Отколупнешь деревянный лепесток – а под ним орешек в твердой скорлупке. Вкусный, с травяным запахом и липкой смолой по краю.
– Только в лес не ходи, Вита, там и звери разные и… много всего запретного… – говорил отец. – И линзу… надевай. Обязательно. Не нужно деревенским видеть твои глаза.
Вот и сейчас я привычно посмотрела в ноги, боясь, что Анишка заметит, как под ярким солнцем второй глаз становится зеленым и сквозь линзу проглядывает истинный цвет. Но девушка была слишком занята рассуждениями о мировом заговоре.
– Я думала, ты мне подруга. – Я обиженно отвернулась, напоминая соседке о правилах приличия.
– Подруга, конечно, – донеслось из-за спины неуверенное высказывание. Здесь я уже совсем напряглась, понимая, что оскорбление отца и поведение Анишки явно как-то связаны.
– А ну выкладывай, – резко обернулась, успев поймать испуганный взгляд.
– Да ладно тебе, Вита, это все просто слухи… глупые сплетни… – Она сделала защитный жест ладонями, словно отпихивая меня.
– Просто слухи? Что они снова придумали, признавайся! – Речь шла о стайке местных ребят, постоянно соревнующихся между собой в остроумии и отваге.
Анишка замешкалась, оглянулась, будто ожидая подмоги или любого предлога избежать разговора. Но никто не собирался спасать хитрую соседку. Во дворе лишь паслись козы, да слышно было гаканье гусей. Так что она повинно опустила голову и рассказала:
– Мальчишки. Снова сделали твое чучело и повесили в лесу на елке. Говорят, ночью у куклы глаза светились зеленым. Ведьмовской огонь…
– Что за глупости? У меня же разные глаза! Один только зеленый, один! – Я тыкнула в лицо, чтобы это продемонстрировать. Анишка присмотрелась и нехотя кивнула.
– Но ты же знаешь… твои волосы…
– Рыжие, – подсказала, закончив фразу за подругу.
– Огненно-рыжие. Прямо как в страшных сказках про ходящих. Отворяющие все были с яркими, почти красными волосами, – шепотом сказала Анишка, пряча взгляд в колени.
Я задумалась. С одной стороны, подруга права, и с каждым годом моя шевелюра становилась все более выделяющейся на общем фоне русых деревенских ребят. Самое паршивое – у отца волосы вообще смоляными, почти как крыло самого черного ворона на местном кладбище. Но с другой стороны – глаза у меня не зеленые. По крайней мере, не все…
– Я вас не понимаю, – не выдержала глупых россказней Анишки. – Сначала ты говоришь, что ходящих не существует, а Тропы – один большой миф, а потом ребята делают мое чучело и врут, что у того светятся глаза!
– Ну мы же «темные», так Сэнс всегда говорил. А значит, и верим в разное… – промямлила Анишка, накрутив на палец волнистую белую прядь.
– Решено, пойду сниму это чучело. А то не дай бог действительно поверите, что я та самая Отворяющая.
Я смахнула волосы с лица. Они непослушной волной снова съехали на глаза. Покачала головой. Так было всегда. Я постоянно страдала из-з своей примечательной внешности. И отец уперся и не желает переезжать в другой место. Мол, у нас тут и домик справный, и хозяйство…
Но что-то мне подсказывало – это лишь отговорки. Сэнс Ирнол просто не хотел уезжать из этой, самим Светлым забытой глуши.
– Не ходи в лес, тебе же папенька запрещает! – крикнула мне вслед Анишка, но босые ступни уже несли меня к краю поселения: вдоль приземистых покосившихся домиков, мимо дворов с коровками и курочками, кудахтавшими свою песню. К самой границе с исполинскими деревьями.
Здесь мягкая трава смешивалась с иголками, еще по зиме слетевшими с вечнозеленых сосенок, и мягко покалывала ступни. Небольшая тропинка, служившая местным и торговым трактом, и просто протоптанным путем в лес за дичью да ягодами, петляла среди деревьев, уходя дальше в чащу, скрываясь среди густой растительности внизу.
Такими странными здесь были деревья. Темными. Недружелюбными. Папа учил меня по книгам, которые привозил из Ванэма, нашей столицы. Там описывались различные растения и все разнообразие флоры и фауны в Империи Ходящих. Среди мирных страниц со множеством описаний спокойных травок встречались и страшные, пугающие до мурашек главы о тварях из Троп. Их я пролистывала как можно быстрее, не сильно вглядываясь в иллюстрации. Вот и сейчас, глядя на тихий летний лесок, сквозь густые кроны которого не проникал даже малейший лучик света, я почувствовала, как в висках колотится пульс, а руки нервно подрагивают от страха.
– О, Морковка пришла! – донеслось сбоку издевательское прозвище.
Конечно! Кто бы еще мог меня здесь подкарауливать? Только Ренур, сын старосты. Избалованный вниманием чернявый парень. Я старалась не пересекаться с ним и все больше сидела дома над книгами и работала в саду, чем гуляла с местными. Но вот моим ровесникам стукнуло по восемнадцать лет, и юношеская кровь особенно сильно ударила в голову. Они и раньше не были спокойными. К сожалению, последнюю пару месяцев словно с цепи сорвались…
Девчонки частенько щебетали по кустам, сидя вечерами на общей поляне, где собиралась молодежь поболтать и поприсматриваться друг к другу. А парни, как я слышала, околачивались днем на речке, подсматривая за купающимися девицами.
– Почему на берег не ходишь, Витка? – Ренур выступил из-за толстого ствола хвойного дерева. – Неужели Сэнс хочет, чтобы ты осталась старой девой?
Его вопрос поддержал стройный гогот еще двух парней. Лаврик и Силк. Настоящая неуправляемая банда из трех горячих голов. Никто из них не был мне мил, даже на самую малую капельку. Но по взглядам, скрестившимся на моем простом сарафане, я поняла: нужно срочно возвращаться в деревню. Как бы до плохого не дошло. Но как же чучело?
Я вглядывалась за спины парней, чтобы понять, где же висит эта кукла… Однако видела только голые стволы. Занервничала сильнее и сделала шаг назад, босой пяткой попав на острую шишку.
– Что делать мне на вашем берегу? – решила заболтать ребят, потихоньку отступая назад. Нельзя мне в лес. Нельзя. И как только додумалась прийти сюда? А все Анишка, соседушка, подсобила… Я вспомнила слегка виноватый взгляд блондинки, и все встало на свои места. Да это парни ее подговорили! Знала же, что ей нравится старостин сын, и все равно поверила, глупая!
– Как что, Морковка? Себя показать и других посмотреть, – хохотнул Лаврик, демонстрируя рубаху с расхлябанным воротом до середины пупа. И даже не потрудился прикрыться, гад!
У него была бледная безволосая грудь, обвитая жилами. Никто из деревенских не чурался работы, поэтому мужики здесь были сильными. А в восемнадцать лет парни активно присматривали себе невест. Только год выдался «неурожайный», и девушек было всего пять. Я, Анишка, Зорька с горбом на спине, Манька, полненькая и низенькая дочка пекаря, и Авдотья, племянница старосты. Так что выбор у парней небогатый. Подозреваю, именно по этой причине я здесь и оказалась. В темной чаще леса за спинами парней мне привиделась пара чьих-то льдистых глаз. Зверь? Я сделала еще шаг назад, беспокойно наблюдая за юношами.
– Чего я там не видела? – огрызнулась на них, все дальше пятясь. Там всего-то до основной дороги рукой подать, если побегу, может, и успею до домов дотянуться.
Ренур громко гаркнул.
– Ты, может, и видала, а мы нет. И посмотреть охота сильно… – Сын старосты даже не скрывал намерений и хватанул рубашку за спину, стягивая через голову.
Ну нет! Живой не дамся! Я всхлипнула и, потеряв всякую надежду договориться, припустила домой со всех ног. До чего дошли, гады! И отца моего не боятся, и взгляда колдовского, о котором сами шепчутся на каждом углу. В ступни больно впивались камни и разный мусор, ребята же были в лаптях и бежали гораздо быстрее. Спасал меня только запас, что был от кромки леса до края полянки, где я стояла.
Рыжая непослушная волна волос лезла в лицо, гонимая северным ветром, словно стараясь помешать убежать от преследователей. За спиной слышались ругательства и другие крики-подначки.
– Поймаю и сделаю своей, Морковка, так и знай! – заливался в спину Ренур, подбадриваемый дружками. Еще несколько метров…
Но я не успела. Чье-то тяжелое тело навалилось сверху, как мешок картошки. Сарафан задрался до бедер, оголив ноги. Он перевернул меня на спину и зло посмотрел в лицо:
– Сбежать думала, ведьмина дочь? – Сильные руки стали бесстыдно шарить по телу.
Я брыкнулась и взглянула в сторону домов. Вдалеке виднелся силуэт девушки со светлыми волосами. Анишка! Еще и наблюдает! Никогда ей не прощу этого, никогда! Я всхлипнула, заметив, что остальные двое стоят над нами и голодными глазами исследуют открывшееся им зрелище. Ренур рванул ворот моего простого платья, оголяя грудь. Надеялась прикрыться, но все тщетно. При попытке закричать рот накрыла чужая грязная ладонь. Сердце колотилось бешено. Неужели все будет вот так? Мой первый раз… Из глаз брызнули слезы. Я проморгалась, терпя противные прикосновения. Пальцы сына старосты уже сдернули простые панталоны и жадно хватали бедра, оставляя на них синяки. Чужое колено развело ноги в стороны, и тяжелое тело навалилось сверху, тычась в меня…
Линзу смыло слезами, и я бросила бессмысленный взгляд в чащу деревьев. Лес изменился. Он дышал какой-то силой, неизведанной, страшной и мрачной. И яркие голубые глаза мелькнули перед моим лицом. В следующий миг на кожу хлынули брызги крови. Ренур обмяк, я со страху сбросила его с себя и села, пытаясь понять, что происходит. На поляне стоял зверь. Он чем-то напоминал волка, но был крупнее, и лапы его венчали огромные золотые когти. Дружки сына старосты с криками убегали в деревню, а я как завороженная смотрела на своего спасителя.
Зверь повел носом, принюхался и в один мощный прыжок возник напротив. Его шерсть переливалась серебром и белым жидким золотом. Таинственно поблескивала на полуденном солнце. Он точно вышел из леса.
– С-спасибо, – сбивчиво поблагодарила, не зная, что делать дальше. Попытаюсь уйти – догонит без сомнений. А может, и вовсе захочет съесть меня. Но зверь стоял, просто принюхиваясь и наблюдая. Сынок старосты был тем еще выродком, но из его спины хлестала кровь, и я оторвала подол платья, под напряженным взглядом волка перевязала глубокую рану от когтей. Теперь там точно останутся шрамы.
– Ты сильно его ранил, – посетовала на жестокость разумного гостя. В его льдистых глазах светился интеллект. И каждый человек, выросший среди животных, различает по взгляду ум скотины. Иногда и коровы попадаются совсем глупые – только на убой пускать, и кошки бывают ленивые, мышей не хотят ловить, но этот волк… он точно был умным. Пугающе.
И не спешил уходить. Прошелся по мне взглядом, задержался на распахнутом вороте платья, который я быстро собрала, стесняясь зверя. Это смущение было иррациональным, диким. Но я ничего не могла с собой поделать. Таким… откровенным мне показался взор волка. Черный нос приблизился к моему лицу. Вдохнул. Спустился вдоль шеи. Вдруг розовый язык лизнул мои руки. Влажно и горячо. И… томительно. Так, что внизу живота все напряглось, ранее безразличное к поползновениям Ренура. Что за наваждение?!
Я потрясла головой.
За спиной послышались какие-то звуки. Людской гомон и крики. Я повернулась, заметила старосту и пару бабок, бежавших сюда в сопровождении Лаврика и Силка. А когда хотела уже прогнать волка, его и след простыл.
Раненый парень застонал, и отец тут же кинулся к сыну, осматривая пропитанные кровью повязки. Бабки закудахтали, как наседки, причитая о судьбе молодца.
– Как же так-то, наш Ренурчик, наш сильный, красивый парень, и кто его так?..
Тут до прибывших дошло, что нужно осмотреть место, где сыночек старосты и получил эти раны. По траве разлетелись алые брызги, трава примята, одежда моя похожа на несуразные тряпки. И руки дрожат от пережитого. Высокий мужчина недовольно глянул на мой подол, разорванный ворот и, кажется, все понял, но предпочел сделать вид, что ничего не было.
– Опять Виталина! И почему я не удивлен?! – рявкнул Дранк, староста. – Разве отец не запретил тебе ходить к лесу?
– Запретил, – понуро опустила голову, сама думая при этом про зверя и его горячий язык.
Не глупый пес, а жестокий убийца выглянул сегодня на поляну. И спас меня. В этом нет сомнений. Только вот как он заметил происходящее, как понял, что я нуждаюсь в помощи? И так ли опасны эти загадочные твари… Пока от деревенских вреда было гораздо больше. Сколько тычков и щелбанов я переживала в детстве, и вот теперь, когда, подобно невзрачной гусенице, окуклилась и распустила крылья, моя внешность и доверчивость снова сыграли не в пользу хозяйки.
– Кто его ранил, отвечай? – Староста больно схватил меня за подбородок, заставляя посмотреть в лицо.
– Волк! Он вышел из леса, когда ваш сыночка решил взять силой то, что ему не предназначалось. – Злость вылилась в грубые слова.
– Врешь! Не было никакого волка! – встрял вдруг Силк, светленький паренек, стоявший на карауле, пока его друг рвал на мне платье.
– Силк, протри глаза! Как это не было?! По-твоему, это я ему оставила порезы? – ляпнула и замолчала, потому увидела на лице парня подтверждение своих слов. Да он и правда думал, что это я. Я! Но как?!
Староста перевел задумчивый взгляд на свидетелей. Лаврик, паршивец, гаденько усмехнулся и ткнул пальцем в мою сторону.
– Конечно, она его ранила, кто же еще? На поляне были только мы. Ренур нагнул девку, а как хотел… эм… поговорить, так и получил порезы эти.
Сын старосты снова застонал, намекая, что неплохо бы перестать болтать и отвести его к местной лекарке, бабке Агафье.
– Не знаю, какие у вашей семейки секреты, но чтоб я тебя рядом с моим сыном не видел! – твердо сказал Дранк, и бабки его поддержали. Языкастые и злые сплетницы. Как только доковыляли сюда на своих пропитанных ненавистью отекших ногах?
– Морковка с ботвой, вот кто она, девка эта. Одно сказать надобно – ведьмина дочь! Приживалки они оба с отцом, – припечатала бабка Маруся, местная сплетница с отсутствующими зубами.
И вот в этот момент я действительно почувствовала себя лишней. Случись кто снасильничал бы Анишку, там все бы село встало на ее защиту, и отец девушки бы выпорол парня, а потом заставил жениться. Со мной же отчего-то деревенские не сюсюкались.
– Прикройся, Отворяющая. – Последнее слово было выплюнуто с издевкой.
– Эй, Дранк, да у нее глаз один зеленым горит! – заметила Маруся и осенила себя знаком защиты.
Но меня уже понесло. Такова была дурная девичья натура. Я могла долго терпеть, но накопленное рано или поздно выплеснется, переполняя чашу. Уже и запрет папеньки забылся, и то, что глаз остался без линзы, стало безразлично. Все чувства будто выгорели, оставив только злостное ощущение несправедливости и грязи. Бедра после прикосновений Ренура горели, под тонкой светлой кожей уже наливались синяки. Платье безвозвратно испорчено. И волк этот, которого никто, кроме меня, якобы не видел!
– А не вам ли, бабка Маруся, мой отец помогал дрова колоть и баньку ставить? – Я поднялась с травы, стараясь не обращать внимания на брезгливые взгляды деревенских. – Не вам ли, староста Дранк, когда ваша кобылка принесла жеребчика хромого, я его выхаживала травами? Не ты ли, Лаврик, еще месяц назад у моего дома с букетиком полевых цветов стоял?! А теперь решили компанией подкараулить и снасильничать?
Я оглянулась в сторону леса. Среди длинных черных стволов мелькнула белая шкура крупного даже для своего племени волкодлака. Тварь с тропы. Один из оживших кошмаров с пожухлых страниц справочника фауны нашего мира. Зверь, спасший меня, но навсегда изменивший жизнь босой девушки, оказавшейся не в том месте не в то время.
Вопросы деревенские проигнорировали.
– Ступай, девка, и не гневи старосту! Нечего на парней наговаривать! А то не жить вам тут с отцом больше. Выгонит, как пить дать! – Бабка Фрося больно тыкнула меня в бок, оставляя очередной синяк.
Спорить с темными, как справедливо заметила, Анишка, не хотелось.
– Пусть гонит. Мы и сами тут не останемся! – огрызнулась я, разворачиваясь прочь.
– Сколько тропке не вейся, все равно конец будет! – бросил староста и смачно сплюнул на землю.
Горло душили спазмы невыплаканных слез. Только не на глазах этих людей… только не на их глазах… Шла, чуть не плача, прихрамывая. В спину мне неслись проклятия о вечном Забвении за вранье, но перед внутренним взором стоял белый волк с ледяными глазами, черным носом и золотыми когтями на большой лапе.
Осторожно брела по уже ровной дороге, но ступни нещадно болели. Наколотые и отбитые, пока спасалась бегством. Только когда оказалась у околицы, поняла, что произошло. Он же чуть было не…
Утробный, давно скрываемый всхлип вырвался наружу. Я обессиленно осела на ослабевших коленях, так и не открыв ворота. Уткнулась лбом в согнутые колени. Как Ренур вообще решился на подобное? Неужели настолько вскружила голову молодая кровь? Да, ребята не блистали большим умом, однако всегда побаивались моего отца. Он отличался от местных, да и в целом к нему относились лучше, чем ко мне с рыжей огненной шевелюрой.
Сколько так просидела – не знаю. Благодарила судьбу, что дом наш стоял на отшибе и процессия с раненым «Ренурчиком» прошла окольными тропами, мимо меня. В сторону дома Анишки старалась вообще не смотреть. И чем дольше сидела, оплакивая солеными слезами последние остатки справедливости в Новом Перепутье, тем больше понимала – нужно отсюда бежать.
Сегодня они меня чуть не снасильничали, и если бы не волк… Горло сжало спазмом. Я заставила себя расслабиться.
До чего еще может дойти?
Отец пришел на закате и застал меня, как и было. В синяках, ссадинах и с израненными ногами под нашими воротами.
– Доченька? Что стряслось… кто… это сделал? – Грозные черные брови отца свелись на переносице. Он любил меня больше всего в жизни и не раз это доказывал.
– Ренур с дружками… – Голос был слабым и подрагивал.
Грозный высокий мужчина сильно сжал челюсти и с размаху всадил топор в рыхлое бревно, служившее заменой уличной скамейки или вовсе порой выполнявшее функцию колоды.
– Он принудил тебя?.. – На отца было страшно смотреть. Сейчас в черноволосом мужчине проявлялись какие-то звериные черты. Те, которых я никогда в нем и не видела.
– Нет. Попытался… меня спас… волкодлак, пап. И самое обидное, деревенские считают, что я вру. Потому что не видели его. Хотя он стоял ко мне так же близко, как я вижу сейчас тебя!
– Подожди, а ты как его увидела? Волкодлаки – твари Троп, их так просто не рассмотреть. Только если… Где твоя линза, Виталина? – Он сузил глаза, ища на моем лице ответ на вопрос. Я устало поднялась и упрямо вздернула подбородок.
– Не знаю где. Потерялась. Пока они меня держали.
Большие ладони сграбастали мои худенькие плечи в медвежьи объятия.
– Девочка моя. Не пугай меня так. – Грудь отца вибрировала от мощного голоса. – Я уже подумал, что придется убить паршивца.
– Потом пришел староста и обвинил меня во вранье, – всхлипнула. – Давай уедем отсюда, пап? Я больше не могу тут… среди этих…
– Тш-ш… Вита. Ты и сама далеко ли ушла от них? Выучила уже тот список трав, что я тебе приготовил?
Он отстранил меня от себя и вопросительно поднял бровь. Я мучительно покраснела, признавая правоту отца. Вместо того чтобы потратить время продуктивно, я просидела несколько часов, просто пялясь в небо и страдая. Пусть даже и повод имелся, но труд – вот что могло отвлечь. И учеба. Так у меня имелась хоть какая-то слабая надежда, что отец отпустит меня обучаться в соседний город. Там имелось небольшое писарское училище. Уверена, среди каменных домов или стеллажей с книгами я почувствую себя лучше.
– Пап?
– М?
– Что теперь будет? Они видели мой глаз и не оставят нас в покое. – Я наслаждалась ощущением защищенности в руках отца.
– Плохо, что видели, но с чего им тебя преследовать? Разве ты ведьма или Отворяющая?
Медленно покачала головой. Может, я и вижу всякое, но точно не относила себя к особым людям. Здесь, в забытой Ходящим глуши, выделяться лучше не стоит.
– Вот именно. Иди во двор, скотину накорми и коров запусти, они вернулись с пастбища. – Голос отца был тверд и непреклонен. Как он не понимает, что деревенские нам теперь жизни не дадут?
Я лишь кивнула и тоскливо вздохнула. Для начала, пошла домой, ополоснулась в простом летнем душе, смывая противные чужие прикосновения. Вовсе не о таких мечтает нежное девичье сердце в восемнадцать лет… Вовсе не о них. Да и, честно говоря, о любви я думала в последнюю очередь. Больше о том, как выбраться из этого болота, куда зачем-то нас загнал отец.
Завела коров, пересчитала кур и гусей, пробежалась по двору, проверяя, все ли в порядке. Подмела мелкий мусор. Повседневные дела вытеснили плохие мысли.
– Покушаем, и ложись спать, доченька. А я поговорю со старостой… – Отец поцеловал меня в лоб, ткнувшись колючим подбородком. Еще одна его особенность – он брился каждое утро, что тоже отличало его от деревенских. Но своей привычке он не изменял.
– Пап, давай уедем? Продадим хозяйство и подадимся в город. Я обещаю, постараюсь сдать экзамены хорошо и поступлю в училище. Видеть не могу эти деревянные стены и недовольные лица…
– Нет, малыш. В городе опасно, там… слишком много острых глаз. – Папа присел на стул рядом со мной и вытащил из-за пазухи маленькую коробочку. – Тут запасная линза. Новая.
– Но пап… они же очень дорогие… Откуда?
– Тихо, малыш. Твоя безопасность прежде всего. Надевай и постарайся больше не терять.
Большая ладонь заботливо прошлась по рыжей волне, немного запутавшись в кудрях. Этот день, наконец, закончился.
А ночью в калитку постучали.