Полина Елизарова
Собачий рай
2
У Швыдковского в тот вечер был изумительный кальвадос и восковые, привозные, нарезанные крупными дольками яблоки.
Для тех, кто не хотел пить кальвадос, предлагался стандартно хороший и оттого скучный французский коньяк.
На круглом сервировочном столе, придвинутом вплотную к свободному углу игрального (накрытого зеленым сукном, как и полагается в солидных игорных заведениях), грудились на крахмальной белой скатерти хрустальные рюмки на тонких ножках и хрустальные же пузатые коньячные бокалы с серебряным ободком.
На двух фарфоровых блюдцах распластались тонкие лепестки лимона, присыпанные мелко толченной шоколадной крошкой и сахаром.
На большом проекторе, висевшем на стене над лестницей, шел в беззвучном режиме какой-то старый вестерн с Грегори Пеком.
Из двух динамиков, расставленных по углам мансардного, метров в семьдесят, этажа, негромко и сипло звучал голос Нины Симон.
В помещении было два игральных стола: который побольше – под зеленым сукном, и еще один, поменьше, с бордовой, «родной» обивкой игрального поля, но присутствовавшими игроками пока был занят только большой.
Швыдковский, хозяин катрана, вот уже лет десять боровшийся с онкологией, расхаживал взад-вперед по проходу между столами.
Нетерпеливо поглядев на наручные часы, он недовольно поморщился.
– Начинаем без них, – раздраженно сказал он, обращаясь к тем четверым, что уже сидели за большим столом.
– Никогда не понимал, почему мы должны начинать синхронно, – отозвался Поляков, с нетерпением поглядывая на лежавшую на белом листе формата А4 запечатанную в прозрачную слюду карточную колоду.
Настроение у него с утра было препоганое.
– Потому что должен быть тайминг! – визгливо ответил Швыдковский, и хорошо очерченные, опущенные вниз носогубные складки на его маленьком желтоватом и высохшем, с маленьким хищным носом лице еще больше заострились.
– Ираида Михайловна недовольна, когда засиживаемся, – добродушно крякнул полный, килограммов в сто двадцать, Борис – терпеливый, не рисковый, никогда много не выигрывавший, но и редко проигрывавший преферансист.
– Не в этом дело, – продолжал кипятиться хозяин. – Сначала они мечтают сюда попасть, а потом, еще даже не попав, демонстрируют неуважение и ко мне… и к вам, – добавил он, явно рассчитывая на поддержку присутствовавших. – Сказали ровно в шесть – значит, ровно в шесть.
Аркадий, один из самых молодых в этой компании, смуглый почти до черноты армянин, по шесть раз в год исхитрявшийся отдыхать на морях и океанах хозяин успешного бизнеса по выращиванию экологически чистых овощей, достал из заднего кармана брюк мобильный.
– Пять минут седьмого, – протянул он, шустро подскочил с кресла и, подойдя к Швыдковскому, сунул ему в руки свой телефон: – Прости, бро, замешкался.
– Ты че, в Бруклине, что ли, рос? Какой он тебе бро? – беззлобно усмехнулся Ренат, четвертый игрок, сидевший за столом.
Поговаривали, что фэсэошник Ренат близко знаком с крупными торговцами наркотой, впрочем, это никак не сказывалось на его игре – играл он и честно, и хорошо.
Швыдковский, нервно покрутив в руке мобильный Аркадия, отнес его к низкому журнальному столику, стоявшему в глубине помещения у стены, и положил в деревянную коробку, где уже лежали мобильные остальных игроков.
Не успел он закрыть коробку, как телефон издал громкий «бульк».
– Ты что, не выключил?! – обернулся Швыдковский на Аркадия, уже успевшего занять свое кресло за столом.
– Ой, сорри! – Аркадий встал и вальяжно проследовал к коробке. – Секунду, шеф, – скривил он губы, – запамятовал.
На лестнице раздался топот приближавшихся шагов.
Вошли трое: Кирилл, Любимов и Алексей Николаевич – давнишние, проверенные посетители катрана – и обменялись с присутствовавшими дежурными рукопожатиями.
Кирилл, лысый, низкорослый, пузатый доктор-проктолог, пройдя к столику, тут же по-хозяйски налил себе коньяку, а торговавший на виртуальной бирже пенсионер Любимов первым делом достал из портсигара сигариллу, щелкнул серебряной зажигалкой и, смачно затягиваясь, закурил.
– Минуты две еще буквально, – глядя в недовольное лицо Швыдковского, просяще сказал Алексей Николаевич. – Мы ждали новичка внизу, но на дороге недалеко от съезда произошла авария… С минуты на минуту игрок будет здесь.
– Я сколько раз говорил – не толпиться внизу! – темные, навыкате глаза Швыдковского, казалось, вот-вот вылезут из орбит. – Мне не нужны лишние разговоры соседей.
– Мы в машине моей сидели, шеф, – бросив короткий и многозначительный взгляд на проктолога, отозвался Любимов и, глубоко затянувшись, тут же сухо прокашлялся.
– Надеюсь, сегодняшние карты не будут выскальзывать из рук, как в прошлый раз. Уже открыли колоды? – кандидат экономических наук Алексей Николаевич явно тянул время. Он не хуже остальных знал правила: нераспечатанные колоды Швыдсковский откроет только в тот момент, когда все игроки займут свои места.
– А прошлые-то были дешевенькие. Что, оптом в «Озоне» брал? – сверлил Швыдковского насмешливым взглядом Аркадий.
– Две минуты! – исполненным раздражения голосом сказал хозяин катрана. – Если четвертый не приходит, ухо́дите и вы. Простите, таковы правила, – не глядя ни на кого, напомнил он.
Не успел Алексей Николаевич, который и заявил этого четвертого, нового в катране игрока, ответить, как по лестнице застучали чьи-то каблучки.
Вошедшей, запыхавшейся, в атласном зеленом платье, сверху которого был накинут расстегнутый светлый плащ, девушке, было на первый взгляд чуть больше тридцати.
Густые каштановые волосы были собраны в тугую, в стиле ретро, ракушку на затылке, а декольтированное на грани приличия платье демонстрировало собравшимся мужчинам очертания маленькой и налитой груди. Она была узка в бедрах, достаточно, насколько позволяло судить платье ниже колен, длиннонога и обладала столь любимым некоторыми мужчинами едва заметным округлым животиком.
Лицо ее нельзя было назвать особо красивым, но оно безусловно притягивало мужской взгляд.
Нос был маленьким, чуть курносым, скулы, несмотря на какую-то подростковую припухлость, хорошо очерчены, а верхняя губа казалась чрезмерно пухлой по сравнению с тонковатой, чуть выдававшейся вперед нижней, что свидетельствовало о неисправленном прикусе и отсутствии в губах филлеров.
Взгляд зелено-серых, больших, близко посаженных глаз был пытливым и беспокойным.
Она была густо накрашена – ярко-красная помада, тяжелые стрелки на верхних веках, густые ресницы и бронзовые румяна.
Если оценивать ее в целом, девушка скорее была похожа на приму какого-нибудь провинциального театра или развлекавшую себя и публику разными образами инстаграмщицу, но уж никак не на серьезного карточного игрока.
В одной руке у нее была черная бархатная на витой цепочке сумочка, другой девушка с трудом удерживала, прижимая к груди, бумажный пакет с логотипом сетевого, торгующего алкоголем магазина.
Поляков вдруг почувствовал, как к лицу прилила жаркая волна.
Он встал и подошел к маленькому треугольному окошку.
– Никто не против? – привстав на цыпочки, дернул ручку вниз. – Душновато у нас сегодня.
– Надо же! Не ожидал, – изменившись в лице, замурлыкал Швыдковский и, подойдя к незнакомке, потянулся своими жилистыми длинными пальцами к пакету. – Позвольте, помогу.
– Столько денег сразу принесли! – кивнув на пакет, попытался сострить Ренат. – И правильно, вас должны были предупредить: никаких переводов на карту, только нал.
Девушка вскользь одарила его то ли насмешливой, то ли испуганной улыбкой и посмотрела на Швыдковского.
– Не ожидали, что придет женщина? – издала она мелкий, нервный смешок, а потом обвела быстрым взглядом присутствующих.
Ей никто не ответил.
Конечно, не ожидали…
Но правила катрана участвовать женщинам в игре не запрещали.
Так уж вышло, что за три с половиной года существования этого частного клуба женщины здесь не появлялись. Домработница Швыдковского готовила помещение к игре и убирала его только в отсутствие гостей.
Жене же Швыдковского, как женам остальных игроков и иным любопытствующим, вход сюда был воспрещен.
– Это для нас, – кивнула девушка головой на пакет в руках Швыдковского. – Понемногу же у вас не возбраняется? – снова хихикнула она, и Полякову показалось, что по полу россыпью раскатился мелкий бисер – того и гляди вопьется в пятки.
Хозяин катрана вытащил из пакета упакованную в картонную коробку бутылку коньяка от известного дома.
– Приветствуется! – слишком радостно сказал он, будто точно такая бутылка не стояла сейчас на сервировочном столике.
Алексей Николаевич подошел к девушке и взял ее за руку.
Лицо его выражало довольство: удивил так удивил!
– Позвольте представить вам, господа, игрока, о котором я заявлял. С нами сегодня Агата Дмитриевна.
Все, кроме Полякова, – кто вяло, с одолжением, кто нетерпеливо, кто насмешливо, – похлопали.
– Агата, это Агафья? – раздевая девушку взглядом, спросил Ренат.
– Крестили да, Агафьей, – выдержав его взгляд, кивнула она.
– А здесь не крестят, здесь только обувают, – оскалившись, сострил Аркадий.
Агата, пытаясь справиться с волнением, упрямо поглядела на Алексея Николаевича.
– Давно играете? – встрял Поляков.
Эта девка – вульгарная, неуместная в их тайном мужском клубе особа – мозолила всем глаза.
Аркадий, усмехаясь, повторил вопрос:
– Да, нам всем хотелось бы узнать, как давно?
– С детства, – по-прежнему глядя на одного Алексея Николаевича, задрав подбородок, слегка дрогнувшим голосом ответила Агата.
– Надо же, как интересно! – комично поиграл бровями Ренат. – Никто из нас не может похвастать подобным. Мы тут так, чисто от скуки.
Некоторые из присутствующих, включая Полякова, делано засмеялись.
– Что ж, – пытаясь погасить искру, добродушно улыбаясь, встрял толстый Борис. – Вот мы сегодня и проверим! Правила клуба Алексей Николаевич должен был объяснить. Про нал Ренат напомнил. А правило первое касается телефона.
Агата открыла сумочку и, покопавшись в ней, достала мобильный.
Поляков успел разглядеть мелькнувшую пачку купюр.
– Я его уже выключила перед тем, как подняться. Куда положить?
Швыдковский, продолжавший стоять рядом, тут же подхватил мобильный из ее рук и танцующей походкой пошел к коробке.
– Давайте уже начинать! – Ренат встал и, подойдя к сервировочному столику, налил себе кальвадоса. Выпив залпом, по-пацански, схватил дольку яблока и начал нюхать ее, как черняшку.
– Что вам налить? – продолжал любезничать с Агатой вернувшийся Швыдковский. – Есть коньяк, но я бы советовал попробовать кальвадос. Сын вчера привез. Лучший французский бренд. Очень рекомендую.
– А я не рекомендую, – поморщился Ренат. – Не впечатлило.
– Я бы выпила шампанского, – ответила Агата.
– Шампанское вроде было внизу, в холодильнике, – продолжал суетиться вокруг гостьи Швыдковский. – Я почти уверен, что с Пасхи там завалялась бутылочка «Моэт и Шандон».
– Давайте уже начинать! – выкрикнул со своего места Поляков. – Пятнадцать минут седьмого!
– Согласен, – подхватил Ренат.
– Шампанское достанется победителям после финала, – ввернул Аркадий.
* * *
Карта Полякову в тот вечер упорно не шла.
Рисковый Ренат дважды сел на мизере, а Аркадий пару раз ошибся в подсчетах, из-за чего много взял на распасах.
В финал вышли аккуратный Борис и Поляков, не проигравший лишь потому, что у коллег образовались гигантские «горы».
За соседним столиком, со стороны которого часто раздавался то мелкий, бисерный, то грубоватый грудной смех Агаты и сдержанные, но довольные смешки мужчин, обстановка была куда веселее, чем за большим.
Прислушиваясь на своей раздаче к оживленному разговору соседей, Поляков выяснил, что Алексей Николаевич когда-то играл с отцом Агаты, своим соседом по старой даче.
Дмитрий Валентинович, как не раз подчеркнул он в разговоре, был в преферансе настоящим бойцом.
Агату же Алексей Николаевич знал еще с тех времен, когда она, совсем девчонкой, не отлипала от стола, наблюдая, как играют взрослые.
Проезжая недавно мимо старой дачи, Алексей Николаевич решил заглянуть к бывшему соседу и встретил там уже взрослую Агату, заехавшую проведать отца.
День был воскресный, ненастный, на дорогах образовались большие пробки, и Дмитрий Валентинович уговорил товарища пересидеть их и остаться на обед.
После десерта с коньячком расписали, будто в шутку, пульку на троих. В итоге просидели шесть с лишним часов.
«Агата, – с восторгом рассказывал Алексей Николаевич, – нас, стариков, тогда разнесла!»
После этого, по ее настойчивой просьбе, он и заявил Агату в катране.
В двадцать минут девятого – ровно через два часа после начала игры – зазвонил будильник на мобильном Швыдковского, оповещая о том, что полуфинал закончился.
За маленьким столом с небольшим отрывом в пуле выиграли Агата и Любимов.
Предстоял финал.
Небрежно кинув проигранные деньги на стол, Ренат, забрав айфон, тут же уехал к своей темпераментной герлфренд, о которой только и говорил весь последний месяц, Аркадий же дождался такси и вскоре тоже покинул катран.
Агата, до того лишь едва потягивавшая коньяк, перед первой раздачей в финале вдруг попросила у хозяина нахваленного им кальвадоса.
Швыдковский удовлетворил ее просьбу и машинально наполнил рюмки оставшихся игроков.
Поляков пить за игрой не собирался, к тому же был за рулем.
Отставив рюмку в сторону, он с раздражением наблюдал, как оставшийся посмотреть игру Алексей Николаевич следил не столько за картами, сколько за своей подопечной.
Мягкий в манерах, беззлобный и нарочито, в угоду публике, чрезмерно впечатлительный Алексей Николаевич был старше Агаты лет на двадцать. Как знал Поляков, этот «плюшевый» с виду преподаватель университета был давно и обреченно женат на истероидной учительнице русского языка, вместе с которой растил двоих детей и в обществе которой постоянно от чего-то лечился в санаториях Сочи.
Финал, по правилам, играли уже не на время, а на количество очков.
Поляков искоса наблюдал за Агатой.
Пить она вдруг стала на удивление много – разгоряченный от накаленной обстановки за столом хозяин то и дело коварно подливал ей крепких напитков.
Зато ее кокетство вмиг улетучилось – сквозь грим на лице проступала крайняя степень сосредоточенности, а на замыленные до дыр шутки преферансистов – особо болтлив был Алексей Николаевич! – она отвечала лишь сдержанной улыбкой.
На третьей раздаче Полякову наконец пришла хорошая карта.
– Восемь первых, – решив на терять драгоценное для игроков время, без лишних торгов объявил он игру.
Борис, пяля в карты водянистые глаза, на несколько мучительно долгих секунд задумался.
– Пас, – нехотя уступил он.
– Мизер, – ядовито прошелестела Агата.
Поляков оторвался от карт и впервые за вечер открыто взглянул на нее.
На алых губах бродила какая-то жестокая и вместе с тем рассеянная, будто предупреждающая, что лучше уступить, улыбка.
Он перевел взгляд на стоявшего за ее спиной Алексея Николаевича, тот не отрывал напряженного взгляда от карт Агаты.
– Девять. Без прикупа, – даже не став оценивать возможный риск, поднял стоимость игры Поляков.
– Мизер без прикупа.
– Пас, – давя в себе ярость, сдался Поляков. На руках у него было восемь взяток.
Агата положила карты на стол. Мизер был «чистый».
А сама она грязная.
Залетная девка, которая, охмурив скучавшего от размеренной жизни друга отца, проникла в их мужскую обитель, чтобы устроить в ней бардак.
3
Сосиски пожарили на мангале.
Не то чтобы Самоваровой так уж хотелось «не хуже, чем мама» накормить ходившего за ней хвостом липучку, – ей не терпелось поскорее запустить жизнь в старую дачу, подарившую им с доктором столько счастливых минут.
В чуланчике нашлись угли и шампуры, и даже, к восторгу Жоры, томатный кетчуп, который он, оказывается, как и сосиски, не пробовал никогда, зато часто видел в рекламе.
Попивая чай вприкуску с оказавшимися изумительно вкусными конфетами, Самоварова вдруг с ужасом поняла, что забыла купить кофе.
Она могла обойтись без многих вещей, но только не без кофе.
Пошарив в напрасной надежде в кухонных шкафах, удрученно обнаружила, что запасов с прошлого года не осталось.
Если бы у мальчика был мобильный, она могла бы быстренько добежать до местного магазина, но в отсутствие связи оставлять пятилетнего ребенка одного она не решалась.
– Ты что, все конфеты зараз собираешься съесть? – обернулась Варвара Сергеевна к Жоре. Пока рылась в шкафах, картонная коробка успела опустеть больше чем наполовину.
– Ну, – ответил он с набитым ртом, – эту и еще одну, последнюю.
– Все! – подойдя к столу, Самоварова закрыла коробку. – Оставь на потом. Будешь получать по две конфеты после обеда. Еще аллергии нам не хватало.
Жора мигом надулся и стал похож на черного смешного хомячка.
– А вдруг мама уже завтра вернется? – огорошил он Варвару Сергеевну простым вопросом. – Лучше сегодня все съесть.
Самоварова не на шутку растерялась.
«Как было бы чудесно, если бы твоя безумная мать действительно завтра вернулась и забрала тебя отсюда ко всем чертям!»
– Собирайся, нам снова нужно в магазин, – не глядя на мальчика, скомандовала она.
– Я не хочу! – упрямился раздосадованный Жора. – Мы уже там были.
– Были, но из-за твоих конфет я забыла купить кофе.
– Кофе вредно. Мама сказала.
– Она и конфеты тебе есть не разрешает.
– А что… ты ей разве скажешь? Ты сама их купила, значит, будешь помалкивать!
– Хочешь, сиди один. – Не преставая изумляться недетской остроте его ума, она скинула в коридоре тапки и начала обуваться на выход.
– А чупу купишь? – без зазрения совести торговался Жора.
Самоварова не ответила и открыла входную дверь.
Возле калитки (на что и рассчитывала Самоварова) Жора ее нагнал.
– Что мы будем делать, когда придем? – тут же начал приставать он с вопросами. – Я видел, у тебя есть с собой ноут, давай смотреть какой-нибудь сериал!
– Рано тебе еще сериалы смотреть. В доме есть телевизор. Найду тебе детский канал.
– И ты тоже будешь детский канал смотреть? – насмешливо спросил он.
– Не буду. Займусь своими делами.
– Нет, я хочу вместе с тобой смотреть сериал! – изводил ее нытьем Жора. – Давай про майора Черкасова, это мой любимый!
– Посмотрим, – пробурчала в ответ Варвара Сергеевна, но выбором мальчика была приятна удивлена.
Про майора Черкасова она, чего греха таить, любила смотреть и сама.
Сюжетных ляпов в этом «народном» сериале было полно, а диалоги героев часто поражали своей ненатуральностью, но истории про неподкупного майора напоминали ей о временах ее молодости, когда вся страна, включая самих ментов, нетерпеливо ждала передававшуюся по центральному каналу очередную серию «Знатоков» с харизматичным Каневским в одной из главных ролей.
Купили две банки хорошего молотого кофе, а вместо «чупы» пачку леденцов без сахара.
Выйдя из магазина и открыв пачку, оба положили в рот сразу по две штуки; Самоварова – только потому, что хотелось курить, а при мальчике, да еще на ходу, делать это было уж совсем непедагогично.
Доро́гой Жора начал по просьбе Варвары Сергеевны пересказывать ей давешний сезон про Черкасова, который она почему-то не смотрела.
– Знаешь, что такое катран? – важно спросил Жора.
– Не помню, – схитрила Самоварова.
Когда он не ныл или не напоминал про свою чертову маму, ей было интересно его слушать.
– Красивые тети и серьезные дяди ходят туда играть в карты. А у мамы на айпэде есть приложения всяких игр, я играю в шары, а мама…
– Так, и что там было в катране? – перебила Самоварова.
– Там было много денег и много убийств.
– Логично, – усмехнулась Варвара Сергеевна.
– Одна красивая, но уже старая тетя проиграла другой в карты. Ее еще в начале убили, вот так! – Жора, сложив два пальца, изобразил нож и, закатив глаза, провел ими по горлу. – И мужика ее, представь себе, убили тоже!
– Кошмар. И сколько же этой старухе было лет?
– Ну… – задумался Жора, – лет тридцать.
– Да что же у тебя за путаница в голове? Тридцать – это даже не зрелость, а самая что ни на есть молодость.
– Но Черкасов не молодой! А его одновременно любят три женщины. Не молодые… ладно, – свеликодушничал мальчик, – не очень старые. Одна из них, у которой ребенок больной, чем-то на тебя на той фотографии похожа.
– Что-то мне не верится, чтобы твоя мать смотрела с тобой этот сериал, – покосилась на мальчишку Варвара Сергеевна.
– Ну… – лукаво улыбался он, – я смотрю про Черкасова у тети Раисы, – признался он.
– И кто эта тетя Раиса?
– Соседка наша. Когда мама не может взять меня по делам, Раиса сидит со мной за две тысячи рублей в день.
– И что, тетя Раиса хорошая няня? Как Арина Родионовна? – любопытствовала Варвара Сергеевна.
– Не… она не няня. Просто наша соседка в больших толстых очках. Я ей помогаю платить за разные вещи по интернету, оформить доставку, говорю ей всякие цифры. Она никак не может запомнить наш индекс. И еще она не помнит наизусть номер своего мобильного, представляешь?
– Представляю…
– Вот я и думаю: почему тетя Раиса сама мне не платит по две тысячи рублей?
Самоварова от души рассмеялась.
За болтовней не заметили, как дошли до дома.
Вдруг, прервав свой рассказ про Черкасова и катран, то и дело откатывавшийся к началу из-за уточнений Самоваровой, Жора застыл на дороге как вкопанный. Его лицо исказил ужас.
– Что с тобой? – остановилась Варвара Сергеевна.
Мальчик дрожал. Рот его приоткрылся, зрачки расширились.
– Да что ты в самом деле! – испугалась она.
«Еще не хватало, чтобы у мальчишки была эпилепсия! – лихорадочно пронеслось в голове. – Неужели хватило наглости не предупредить?! Или она из-за этого не могла взять его с собой?!»
– Что ты?! Ради бога, не молчи!
Жора ткнул пальцем куда-то вперед.
Метров за пять от их забора сидела довольно крупная собака – рыжеватая, короткошерстая, с вытянутой мордой и блестящими черными глазами. Судя по сильным, уверенно расставленным лапам, да и в целом по экстерьеру, это была дворняга с примесью овчарки.
Собака, насколько могла разглядеть Самоварова, была без ошейника.
– Ты что, боишься собак? – догадалась Варвара Сергеевна.
Жора кивнул.
– Не надо бояться, – уверенно сказала она. – Видишь, он просто сидит, не рычит и не нападает.
По опыту Варвара Сергеевна знала, что бешеная или просто агрессивная, голодная собака, подобно хищнику, способна выжидать добычу и любое неловкое движение может спровоцировать ее на нападение.
Немного успокаивало лишь то, что собака не производила впечатления бродячей, в поселке многие держали собак. Возможно, пес просто удрал с какого-то участка.
– Стой здесь и не двигайся! Я пойду первая и открою калитку. По моей команде пойдешь медленно, только не вздумай бежать. Понял?
Жора с силой вцепился в ее руку:
– Нет! Не уходи! – умоляюще шептал он.
– Тогда пойдем вместе. Я пойду со стороны собаки, а ты, не глядя на собаку, пойдешь рядом.
Схватив Жору за руку, она потащила его вперед.
Пес сидел на месте и не шевелился.
Когда они приблизились к калитке, Варвара Сергеевна, едва повернув голову, посмотрела животному в глаза. Раздался короткий сердитый рык, но она уже успела открыть калитку и втолкнуть мальчишку на территорию участка.
Собака подбежала, остановилась в паре метров от Самоваровой и, словно по чьей-то невидимой команде, послушно села.
Вблизи пес оказался красив, шерсть его была здоровой и без проплешин; взгляд не то чтобы грозный, но настороженный, полный решимости в любой момент среагировать так, как подскажет его природа.
– Откуда ты здесь, друг? – пытаясь держаться спокойно, спросила Самоварова.
Жора, отбежав в глубь участка, в дом не уходил и, обхватив себя ручонками, наблюдал за этой сценой.
– Если ты заблудился, я позвоню в специальную службу, и они найдут твоего хозяина.
Пес, не приближаясь, издал короткий, словно приветственный рык.
– Аря! Иди скорей сюда! – истошно закричал Жора. – А то он тебя разорвет!
– Хороший мальчик, хороший, – причитая себе под нос, Самоварова взялась за ручку калитки, – посиди пока здесь.
Когда она зашла на участок и плотно закрыла за собой калитку, Жора бросился ей навстречу.
– Аря, прогони его или убей! – кричал он в истерике и с силой дергал ее за рукав.
* * *
Как только зашли в дом, мальчик вбежал в гостиную и бросился на диван лицом вниз.
– Что тебя так напугало? – присела рядом Варвара Сергеевна. – Тебя кусала собака?
– Не-ет, – сквозь всхлипывания, отвечал он.
– Маму твою кусала? – нахмурившись, предположила Самоварова. – Почему ты так испугался?
– Не… не помню…
Варвара Сергеевна, конечно, знала, что подавленные, прячущиеся в глубинах подсознания травмы – вовсе не выдумка психологов.
Чтобы выявить причину, запускающую триггер, требуется раскопать в себе правду или же довериться тому, кто способен в том помочь.
Если верить специалистам, травма, полученная матерью во время беременности, могла, внедрившись в «поле» плода, отразиться на нем самом.
– А мультики про собак ты любишь? – стараясь переключить ребенка на что-то позитивное, спросила она.
– Да! – Он повернулся на бочок и зарылся лицом в ее коленки.
– И собаки там совсем не страшные, верно? – Она погладила мальчишку по голове.
– Они там сделаны на компьютере.
Глядя на слипшиеся от пота волосы мальчика, Самоварова подумала, что неплохо бы ему вымыть голову.
– И настоящие совсем не страшные. Ты просто о них ничего не знаешь. Живое убивать нельзя. И даже желать подобное – большой грех.
– А что такое грех? – повернул к ней заплаканное опухшее личико Жора.
– Грех? – задумалась Варвара Сергеевна, подыскивая подходящее для ребенка объяснение. – В том числе преступление против живого. Видишь ли, наша жизнь принадлежит не совсем нам. И отбирать ее у кого-то из страха или ненависти – это грех.
– А кому она принадлежит? – оживился Жора, привстал и сел, свесив ноги, рядом с ней на диван.
– Сначала – высшей силе, – отчего-то уверенная в том, что Регина не посещает православный или какой‐либо другой храм, пространно ответила Варвара Сергеевна. – И только потом, как подарок небес, нам самим.
– Не понимаю! – воскликнул мальчик. – Я сейчас! – Он вскочил с дивана и выбежал из комнаты. Через несколько секунд вбежал обратно, держа в руке ежедневник. – Это теперь мое, так? Ты мне вчера его подарила? И чей он теперь?
– Теперь он твой.
– Ты мне его подарила, а значит, он теперь принадлежит мне, так?
– Так.
– Тогда ты сказала глупость! – в очередной раз поставил ее в тупик своим нехитрым умозаключением пятилетний ребенок.
За неимением разумного ответа она решила по-другому обыграть эту тему:
– Он твой. И все, что ты решишь туда записать, во многом сформирует, то есть повлияет на твою жизнь.
– Это как?
– Если будешь писать слова, которые обозначают только плохое, они возьмут над тобой власть.
– А если хорошее? А если обычные, не хорошие и не плохие слова? – расстреливал ее своими простыми вопросами Жора.
– Можно писать любые. Но тех, которые обозначают что-то действительно ценное и хорошее, должно быть больше. Все! – Она резко встала с дивана. – Давай займемся делами. Иди принеси с улицы белье. Я сделаю несколько конфиденциальных звонков, потом мы попьем еще чаю и будем готовиться ко сну.
* * *
Пока Жора долго и неумело вдевал одеяло в пододеяльник и натягивал на подушку наволочку, Самоварова успела сбегать к калитке.
Пес сидел на том же месте.
– Эй! – крикнула она, прижавшись к забору. – Шел бы ты отсюда, а то мой гость тебя боится.
Два черных, похожих на огромные маслины глаза, внимательно, словно проверяя на прочность, глядели на нее в упор.
Явной агрессии в его взгляде не было, но что-то в животном – не столько размеры и отсутствие ошейника, сколько нечто невыразимое, иное, – заставляло его остерегаться.
Глядя на собаку, Самоварова чувствовала схожее с тем, что и вчера после внезапного знакомства с Регининым сыном: позвонить в службу отлова она не решалась (вдруг пес удрал с участка и это доставит его хозяину лишние хлопоты), но и покормить тоже: если пес бездомный, потом, глядишь, не отвяжется, и тем самым она наживет на ровном месте еще одну проблему с мальчишкой.
Понадеявшись, что животное, не дождавшись еды, уйдет, она вернулась к дому.
Присев на террасе в любимое плетеное кресло, достала из кармана мобильный.
Хотела было набрать Аньке, но передумала и написала короткое сообщение на Вотсап:
«На даче навели порядок. Когда вас ждать?»
Отправив, набрала доктора.
Он не снял трубку, а следом, почти сразу, прилетело давно привычное: «Не могу говорить. Перезвоню».
Анька, судя по двум появившимся галочкам, сообщение прочла.
Варвара Сергеевна ощущала на расстоянии, как дочь, давя в себе раздутую обиду, раздумывает не столько над ответом, сколько над тем, отвечать ли матери вообще.
Глядя на экран телефона, с заставки которого ей беспечно улыбалась внучка Лина – светленькая, с короткой, модной стрижкой, в яркой розовой футболке, Самоварова почувствовала сильнейшую, накопившуюся за два долгих дня усталость.
И дело было вовсе не в том, что левая лопатка гудела от непривычной физической работы по дому, а пятки горели от еще не разношенных новых балеток, и даже не в чертовой Регине, дело было в другом.
Решившись взять под опеку чужого ребенка, она никому не причинила вреда.
Это был ее выбор и ее право поступить так, как велела совесть.
Так почему же в эти два дня она испытывала то, что не должна испытывать здоровая, зрелая личность? Неизбывное чувство вины перед дочерью и внучкой и непреходящую неловкость перед доктором – самыми близкими для нее людьми?!
Разве не приятие и доверие определяют истинную близость?
И что такого страшного для них произошло?!
Но как бы то ни было, ей нужно было определить для себя некий дедлайн – день, час, минуту, в которую она должна принять решение о дальнейшей судьбе мальчика, – и все-таки обратиться в органы опеки.
Выкурив папиросу, она решила протянуть до понедельника, а после вернуться с мальчишкой в город.
Словно прочитав ее мысли, мобильный залился звонком.
На экране высветилось пугающее слово «Аноним».
– Алло! – уже зная, кто это, моментально ответила Самоварова.
– Аря, – с придыханием, словно на бегу, затараторила Регина, – Жора рядом?
– Нет, но может быть рядом в любой момент, – оглянувшись на полуприкрытую входную дверь, прошептала Варвара Сергеевна. – Черт тебя побери, что происходит?!
– Аря, очень коротко. Телефон чужой, лоха одного. Я уже не в России. Короче, меня по-крупному подставили. Помнишь Петю-мента? Его арестовали как раз под тот, наш с тобой Новый год. Пару месяцев назад он вышел по УДО, нашел меня и стал требовать, чтобы я вернула общак. Но общак остался у налоговика Максима. Петя его разыскал, а тот перевел стрелки на меня. Они прознали, что у меня есть ребенок. Деньги закончились, мне надо было на что-то жить. Я вернулась к целительству, ну так, влегкую, скорее как обычный психолог. Короче, Макс через подставных лиц вывел меня на подставного же клиента, который, в свою очередь, обвинил меня в краже драгоценностей. Мне поставили условие: или я возвращаю общак – или уголовка.
