Плиний Младший
Письма
16
Плиний Валерию Павлину1 привет.
(1) Радуйся за меня, радуйся за себя, радуйся за наше общество: литература до сих пор в чести. Недавно я должен был говорить у центумвиров2; пройти мне можно было только со стороны трибунала, только через судейские места: кругом все было битком забито. (2) У какого-то приличного вида юноши разорвали тунику (в толпе это часто случается), и он, в одной тоге, простоял не шелохнувшись целых семь часов3. (3) Я говорил так долго с большим напряжением и еще бóльшим успехом. Будем же работать; не будем ссылаться на то, что другие бездельничают! есть люди, которые слушают, есть люди, которые читают. Создадим что-нибудь достойное слушания, достойное чтения. Будь здоров.
17
Плиний Клузинию Галлу1 привет.
(1) Ты напоминаешь мне о деле Кореллии против Г. Цецилия2, будущего консула, и просишь, чтобы за ее отсутствием я ее защищал. За напоминание благодарю, за просьбу обижаюсь. Напоминать мне нужно для ознакомления с делом; не нужно просить о том, чего не сделать было бы для меня низостью. (2) Мне ли колебаться стать на защиту дочери Кореллия? С противником ее, правда, я не только близко знаком, но и дружен; (3) добавь сюда его положение, высокую магистратуру, ему предназначенную: она вызывает у меня тем большее уважение, что я уже выполнял ее. Естественно желать самой высокой оценки того, чего ты сам достиг. (4) Но когда я думаю, что буду защищать дочь Кореллия, все эти соображения кажутся мне сущими пустяками.
Передо мной встает ее отец: в наше время не было человека столь основательного, чистого сердцем, ума тонкого3. Любовь моя родилась от восхищения им, и (обычно бывает наоборот) я восхищался им тем больше, чем больше в него вглядывался. (5) Вглядывался до глубины: видел его шутливым и серьезным, в горе и радости: у него не было от меня тайн. (6) Я был еще так молод, а он относился ко мне внимательно и даже (осмелюсь сказать) с уважением, будто к сверстнику. Он поддерживал меня и говорил в пользу моих кандидатур, он вводил меня и был рядом, когда я начинал свою магистратуру, советовал мне и руководил мной в ее исполнении. Всякий раз, когда мне надо было помочь, он, слабый старик, вел себя как полный сил юноша. (7) Сколько сделал он для моей репутации дома, в обществе, у самого принцепса! Однажды у императора Нервы зашел разговор о достойных молодых людях, и большинство присутствующих очень меня хвалили; Кореллий немного помолчал (это придавало особенный вес его словам) и затем, с серьезностью, тебе знакомой, произнес: «на похвалы Секунду мне надо быть скупее: он ведь ничего не делает без моего совета». (9) Этими словами он свидетельствовал (даже желать такого значило бы превысить меру!), что во всем поступаю я очень разумно, ибо всегда поступаю по совету очень разумного человека. И умирая, он сказал дочери (она часто это говорит всем): «много я за свою долгую жизнь приобрел тебе друзей, но главные из них – это Секунд и Корнут»4.
(10) И, вспоминая об этом, я понимаю, что мне надо постараться никоим образом не обмануть той уверенности во мне, какая была у этого очень предусмотрительного человека. (11) Со всей готовностью выступлю я в защиту Кореллии и не побоюсь, что навлекаю на себя обиду, хотя думаю, не только простит, но и похвалит меня человек, который, по твоим словам, затевает новую тяжбу в расчете иметь дело лишь с женщиной5. Только бы сказать на суде, конечно, сильнее и пространнее, чем позволяет краткость письма, в оправдание и даже в похвалу себе, то же самое, что мною здесь изложено. Будь здоров.
18
Плиний Аррию Антонину1 привет.
(1) Чем мне еще доказать тебе мое восхищение твоими греческими эпиграммами, как не своей попыткой соперничать с тобой и написать кое-что по-латыни? выходит, конечно, худо. Виноваты тут, во-первых, мой слабый талант, а затем бедность или, как говорит Лукреций2, «нищета родной речи». (2) И если ты найдешь в этих стихах, латинских и моих, какую-то долю приятности, то подумай, сколько прелести в том, что написано тобой по-гречески. Будь здоров.
19
Плиний Кальпурнии Гиспулле1 привет.
(1) В родственных отношениях ты образец. Вы с братом (прекрасный был человек) горячо любили друг друга, и дочь его ты любишь как свою собственную. Относишься ты к ней не только как тетка, ты замещаешь ей утраченного отца. Не сомневаюсь, что для тебя будет большой радостью узнать, что она вышла достойной отца, достойной тебя, достойной деда. (2) Ум у нее очень острый, большая сдержанность. Меня она любит: свидетельство целомудрия.
Прибавь к этому любовь к литературе; она родилась от привязанности ко мне. (3). Она держит у себя мои произведения, перечитывает их, даже заучивает наизусть. Как она беспокоится перед моими выступлениями и как радуется после них! она расставляет людей, которые бы ей сообщали, какими возгласами согласия и одобрения сопровождали мою речь, каков был исход суда. Когда я рецитирую, она сидит тут же за занавесом и жадным ухом ловит похвалы мне. (4) Она поет мои стихи и даже аккомпанирует себе на кифаре: у нее не было учителя музыки; ее учила любовь, лучший наставник2.
(5) И я твердо надеюсь, что жить мы будем в постоянном, со дня на день крепнущем единодушии. Она ведь любит во мне не молодость и не телесную красоту, – она увядает со старостью, – а мою славу. (6) Иначе и быть не может у той, которая выросла у тебя на руках и тобой наставлена, которая, живя с тобой, видела только нравственно чистое и достойное, которая привыкла любить меня, слушая твои хвалебные речи. (7) Ты почитала мою мать3 как родную; меня ты воспитывала с самого детства, хвалила и предсказывала, что я буду таким, каким сейчас кажусь моей жене. (8) Мы наперерыв благодарим тебя за то, что ты дала ее мне, меня ей, словно выбрав нас друг для друга. Будь здорова.
20
Плиний Новию Максиму1 привет.
(1) Что я думаю о каждом из твоих произведений, тебе известно: прочитав, я тебе говорил о каждом. Выслушай теперь мое суждение о твоем творчестве в целом.
(2) Ты пишешь прекрасно: в тебе есть сила и едкость, возвышенность и разнообразие; язык у тебя изысканный, чистый, богатый и образный. Ты несся на всех парусах своего таланта и печали, и они помогали друг другу: талант сделал печаль высокой и прекрасной; печаль прибавила силы и горечи2. Будь здоров.
21
Плиний Велию Цериалу1 привет.
(1) Горькая судьба дочерей Гельвидия2; обе умерли родами, обе разрешились девочками.
(2) Тяжело мне, и горе мое нельзя назвать чрезмерным: так прискорбно видеть, что достойнейших женщин на заре юности унесло материнство. Беспокоюсь за судьбу малюток, осиротевших при самом рождении своем; беспокоюсь за обоих хороших мужей, беспокоюсь и за самого себя. (3) Моя любовь к их покойному отцу крепка и неизменна; ее засвидетельствовали и моя речь, и мои произведения3. Из троих его детей остается теперь один сын4, единственная опора дома, совсем недавно опиравшегося на многих.
(4) Если судьба сохранит его здравым и невредимым и таким, как отец и дед, это будет великим утешением в моей печали. Я тем более беспокоюсь за его жизнь и нравы, что он остался один-одинешенек. Ты знаешь, как я в своей любви мнителен, как я всего боюсь. (5) Нечего тебе поэтому удивляться, что я больше всего боюсь за человека, на которого больше всего возлагаю надежд. Будь здоров.
22
Плиний Семпронию Руфу1 привет.
(1) Я присутствовал на обсуждении одного дела наилучшим принцепсом: я член его совета2. Виенцы справляли у себя «гимнический агон», устроенный по чьему-то завещанию. Требоний Руфин, человек редкий и мне приятель, постарался, будучи дуумвиром, его не допустить и запретил навсегда. Утверждали, что у него на это не было общественного полномочия3. (2) Он защищался сам и удачно, и красноречиво; обдуманность и серьезное спокойствие, с каким он, римлянин и хороший гражданин, говорил о своем деле, выделяли его речь. (3) Когда стали опрашивать мнения, Юний Маврик (нет человека более твердого в своих убеждениях и более правдивого), сказав, что не надо восстанавливать виенцам агона, добавил: «если бы можно было уничтожить в Риме»4.
(4) «Определенно и смело», – скажешь ты. Еще бы нет! но это в духе Маврика. Перед императором Нервой он высказался не менее смело. Нерва обедал в небольшом обществе: рядом, почти на груди у него, возлежал Вейентон; назвав это имя, я сказал все. (4) Зашла речь о Катулле Мессалине5; он ослеп, и это несчастье только добавило ему злобной свирепости; он никого не уважал, ни перед кем не краснел и не знал сострадания; поэтому совсем как дротиком, который несется слепо и бездумно, Домициан часто и замахивался им в самых лучших. (6) Все во время обеда заговорили о низости Мессалина и его кровожадных советах. «Что он претерпел бы, будь сейчас в живых?» – спросил император. «Он обедал бы с нами», – ответил Маврик.
(7) Я очень отклонился в сторону, с удовольствием правда. Решено было запретить агон, вредно влиявший на нравы виенцев, так же как наш на нравы всего мира. Пороки виенцев остаются у них, в их городе; наши разбредаются по свету. Как в человеке, так и в государстве тяжелее всего болезнь, начинающаяся с головы. Будь здоров.
23
Плиний Помпонию Бассу1 привет.
(1) Я с большим удовольствием узнал от наших общих приятелей, что ты, как и полагается такому мудрому человеку, умело распределяешь свой досуг2 и, живя в прелестнейшем месте, упражняешь свое тело и на суше, и на море, много рассуждаешь, многое слушаешь, многое перечитываешь, и хотя знания твои велики, но ты ежедневно что-то к ним добавляешь.
(2) Так следует на старости лет жить человеку, который нес высшие магистратуры, командовал войсками и целиком отдавал себя государству, пока это следовало делать. (3) Молодость и средний возраст мы должны уделять родине, старость – себе. Так предписано и законами, которые предлагают досуг человеку в летах3. (4) Когда же мне разрешено будет, когда по возрасту не постыдно будет жить по этому образцу в таком дивном покое? когда мое деревенское уединение получит имя не безделия, а спокойной жизни? Будь здоров.
24
Плиний Фабию Валенту1 привет.
(1) Недавно я говорил у центумвиров на заседании всех четырех комиссий и вдруг вспомнил, что я юношей выступал в таком же заседании2. (2) И, как обычно бывает, я углубился в прошлое: я начал перебирать своих товарищей-адвокатов, выступавших в том же суде и в этом. Я оказался единственным, кто говорил и тогда, и теперь: сколько перемен! – человек хрупок, и судьба непостоянна!
(3) Некоторые из выступавших тогда умерли, другие сосланы; одного убедили замолчать возраст и здоровье, другой добровольно наслаждается блаженным досугом. Тот командует войском; этого дружба принцепса отвлекла от адвокатских обязанностей3. (4) А сколько изменилось в моей собственной жизни! Я выдвинулся своими писаниями, за писания попал в беду, ими опять выдвинулся. (5) Дружба хороших людей помогала, вредила и опять помогает4. Если посчитать годы, то кажется, прошло совсем мало времени; если посмотреть, как все изменилось, можно подумать, что целый век. (6) Такой круговорот в этом так меняющемся, не знающем покоя мире убеждает в том, что нельзя ни в чем отчаиваться и нельзя ни на что полагаться.
(7) Я привык делиться с тобой всеми своими размышлениями и наставлять тебя теми же советами и примерами, какими наставляюсь сам. Вот смысл этого письма. Будь здоров.
25
Плиний Мезию Максиму1 привет.
(1) Я писал тебе, что можно опасаться, как бы тайное голосование не привело к безобразиям. Так и случилось.
В недавних комициях2 на некоторых табличках были написаны всякие шутки и даже непристойности, а на одной вместо имен кандидатов оказались имена их покровителей. (2) Сенат вознегодовал и громко стал призывать гнев принцепса на голову писавшего. Тот затаился; может быть, оказался даже среди возмущавшихся. (3) Можно себе представить, что вытворяет дома человек, который в таком деле, в такую серьезную минуту забавляется шутовскими проделками и вообще ведет себя в сенате как светский фат? (4) Столько наглости придает испорченной душе эта уверенность: «а кто узнает?», потребовал таблички, взял стиль, опустил голову, – никого ему не стыдно, себя он презирает. Вот и получается шутка, достойная подмостков.
(5) Куда обратиться? Какие лекарства станешь искать? Лекарства нигде не могут справиться с болезнями. ’Αλλὰ ταΰτα τῶ ύπέρ ήµᾶς µελήσει[39]: кому изо дня в день приходится много бодрствовать и много трудиться по причине нашей ленивой и в то же время необузданной распущенности. Будь здоров.
26
Плиний Метилию Непоту31 привет.
(1) Ты просишь, чтобы я просмотрел и исправил мои произведения, которые ты старательно приобретал2. Сделаю. Чем мне приятнее заняться, особенно по твоей просьбе? (2) Если ты, человек серьезнейший, ученый, красноречивый и к тому же заваленный делами, будущий правитель огромной провинции3, так ценишь мои писания, что везешь их с собой, то как же мне не постараться, чтобы они в твоих вещах не оказались обидно лишними!
(3) Я постараюсь, во-первых, чтобы они были для тебя приятными спутниками, а затем – чтобы по возвращении ты нашел нечто, что тебе захотелось бы к ним добавить. Такой читатель, как ты, пробуждает охоту работать и дальше. Будь здоров.
27
Плиний Помпею Фалькону1 привет.
(1) Идет третий день, что я слушаю с великим удовольствием, даже с восхищением рецитацию Сентия Авгурина2. Он называет свои произведения «поэмками»: в них есть простота и возвышенность, есть изящество, нежность, сладостность; есть и горечь. (2) Я думаю, что уже несколько лет ничего более совершенного в этом роде поэзии написано не было. Может быть, меня обманывает любовь к автору или то, что он меня так превозносит? (3) Он написал стихи на тему о том, что я иногда забавляюсь в стихах. Я сделаю тебя судьей моего собственного суждения, если мне вспомнится второй стих этого стихотворения. Остальные я помню:
(4) Песни я пою мелкими стишками, Как когда-то Катулл их пел, а также Кальв и древние. Мне-то что за дело! Плиний лишь один пусть мне будет первым. Он стишки предпочел, оставив форум. Ищет, что полюбить, и сам любимый. Вот он Плиний, а сколько в нем Катонов! Ну теперь, мой мудрец, любви страшися[40].
(5) Посмотри, как это все остроумно, как уместно, как выразительно. Обещаю тебе, что вся книга написана на такой же лад. Как только он ее издаст, я тебе ее пришлю.
Полюби юношу и поздравь наше время с таким талантом, украшенным к тому же доброй нравственностью. Он живет со Спуринной, живет с Антонином: одному он свойственник, обоим друг. (6) Из этого можешь заключить, как совершенен юноша, которого так любят эти достойнейшие старцы. Очень верно сказано:
γιγνώσκων, ὄτι τοιοΰτός έστιν, οίσπερ ήδεται συνών[41].
Будь здоров.
28
Плиний Вибию Северу привет.
(1) Геренний Север, человек ученейший, весьма желает поместить у себя в библиотеке портреты твоих земляков, Корнелия Непота и Тита Катия12. Он просит меня, если они там есть – а вероятно, есть, – заказать с них копии в рисунке и в красках3.
(2) Я возлагаю эту заботу именно на тебя: во-первых, потому, что ты с дружеской готовностью выполняешь мои желания, а затем ты относишься к литературе с великим почтением, к занятиям ею с великой любовью, и, наконец, свой родной город и тех, кто прославил его, ты почитаешь и любишь. Прошу тебя, пригласи самого усердного художника. (3) Трудно уловить сходство, рисуя с натуры, но гораздо тяжелее передать его, копируя копию. Я и прошу, не позволяй мастеру, тобой выбранному, приукрашивать его копию. Будь здоров.
29
Плиний Роматию Фирму1 привет.
(1) Где ты? На ближайшее судебное заседание явись во что бы то ни стало. Нечего спать, полагаясь на меня: это не пройдет безнаказанно. (2) Претором Лициний Непот, человек суровый и решительный! И претор наложил штраф на сенатора! тот защищался в сенате; защита была будто мольба о помиловании. Штраф с него снят, но он был в страхе, он просил, ему нужно было оказать милость.
(3) Ты скажешь: «не все преторы так строги». Ошибаешься. Установить или возобновить такое правило может только строгий магистрат, применять установленное или возобновленное может и самый мягкий. Будь здоров.
30
Плиний Лицинию Суре1 привет.
(1) Я привез тебе с моей родины в качестве подарка вопрос, достойный твоей глубокой учености2. (2) Есть источник, который берет начало в горах, сбегает вниз по скалам и втекает в маленькую, руками человеческими устроенную столовую; немного там задерживается и впадает в Ларий3. Природа его удивительна: трижды в день, через определенные промежутки, вода в нем прибывает и спадает. (3) Это отчетливо видно, и наблюдаешь за этим с величайшим удовольствием. Лежишь на берегу, закусываешь и пьешь из самого источника (вода в нем очень холодная), а он по точно отмеченному времени то отступает, то надвигается. (4) Если ты положишь кольцо или какой-нибудь предмет на сухое место, вода его постепенно омывает и наконец покрывает совсем; затем он показывается: вода мало-помалу отходит. Если наблюдать подольше, то это самое явление увидишь и в другой, и в третий раз.
(5) Некий скрытый воздух то расширяет истоки источника, то закрывает их4 в зависимости от того, втягивается ли он или выталкивается? (6) Мы видим, что то же самое происходит в бутылках и других сосудах с узким или не во всю ширину открытым горлом. Хотя их и держишь совсем наклонно, вода, которую не пускает воздух, выливается с задержками, с частыми как бы всхлипываниями. (7) Может быть, природа океана и источника одинакова, и та же причина, которая гонит океанские воды на берег, а потом заставляет их схлынуть, заставляет и это малое количество воды поочередно спадать и подниматься? (8) Противный ветер поворачивает вспять реки, текущие к морю; может быть, есть что-то, что гонит назад воды этого источника? (9) А может быть, в скрытых водяных жилах есть определенное количество воды5, и, пока оно набирается взамен поглощенного, ручей мелеет и теряет силу, а когда наберется, он становится полноводнее и бойчее? (10) Не существует ли какой-то скрытой невидимой силы, которая истощается, переполняя источник, и, восстановившись, обессиливает его?
(11) Ты исследуй причины (можешь ведь) такого удивительного явления; с меня достаточно, если я изложил ясно то, что происходит. Будь здоров.
Книга V
1
Плиний Аннию Северу1 привет.
(1) Довелось мне получить скромный легат, но он мне приятнее самого большого. Почему приятнее самого большого? Галла, лишив наследства своего сына Асудия Куриана, оставила наследником меня, а в сонаследники назначила Сертория Севера2, претория, и нескольких известных римских всадников. (2) Куриан стал просить3, чтобы я отдал ему свою часть и этим примером помог бы ему; он обещал по тайному соглашению оставить ее мне. (3) Я отвечал, что не в моих правилах делать одно открыто, а другое втайне, а кроме того, одаривать человека состоятельного и бездетного чести не делает4. А главное, если я отдам свою часть, ему это на пользу не будет5: будет на пользу, если я отступлюсь. Я готов отступиться, если мне станет ясно, что он лишен наследства несправедливо6. (4) Он мне: «расследуй, пожалуйста». Я, немного помедлив, говорю: «хорошо! почему мне считать себя хуже, чем я тебе кажусь. Теперь, однако, запомни: у меня хватит твердости, если так подскажет совесть, высказаться за решение твоей матери». – (5) «Как ты захочешь. Ты ведь захочешь того, что справедливо».
Я пригласил на совет двух наиболее уважаемых тогда в Риме людей, Кореллия и Фронтина7; они уселись в моей комнате, я между ними. Куриан сказал все, что, по его мнению, говорило за него. (6) Я кратко ответил (никого другого не было, чтобы вступиться за честь умершей), затем удалился и объявил решение совета: «У матери твоей, Куриан, были основательные причины гневаться на тебя».
После этого он подал в суд центумвиров на всех наследников, кроме меня. (7) Приблизился день суда. Мои сонаследники хотели все уладить и сговориться с Курианом: в правоте дела они не сомневались, страшным было время. Боялись, как бы не выйти из суда центумвиров уголовными преступниками8; видели ведь, что так случалось со многими. (8) А среди них были люди, которых можно было упрекнуть в дружбе с Гратиллой и Рустиком9. Меня попросили поговорить с Курианом. (9) Мы встретились в храме Согласия10. «Если бы мать завещала тебе четвертую часть своего состояния, мог бы ты жаловаться? а если бы назначила наследником всего имущества, но израсходовала на легаты11 столько, что у тебя больше четвертой части и не осталось? поэтому пусть с тебя будет довольно, если ты, лишенный наследства матерью, получишь четвертую часть его от ее наследников, а я к ней еще прибавлю. (10) Жалобы на меня ты не подавал, уже прошло два года, и я владею всем по праву пользования, но чтобы ты стал сговорчивее с моими сонаследниками и уважение ко мне не обошлось тебе дорого, я предлагаю с моей стороны столько же». Наградой мне была не только спокойная совесть, но и добрая слава. (11) Этот самый Куриан оставил мне легат, и поступок мой (может, я льщу себе) отметил почетным определением, как достойный древних времен.
(12) Я написал тебе об этом потому, что я привык говорить с тобой, как с самим собой, обо всем, что меня радует или огорчает, а затем я подумал, что жестоко лишать такого любящего друга удовольствия, которое я испытываю сам. (13) Я ведь не настолько мудр, чтобы считать безразличным, получат ли признание и одобрение мои поступки, которые, по-моему, мне к чести. Будь здоров.
2
Плиний Кальпурнию Флакку1 привет.
(1) Я получил прекраснейших дроздов2, счесться за которые не могу ни тем, что у меня есть в Лаврентинуме из города, ни тем, что есть в море: погода бурная3. (2) Поэтому ты получишь только письмо, от которого нет никакого толка, откровенно неблагодарное, притом от человека, даже не взявшего в пример при обмене подарками ловкого Диомеда4. Ты по своей доброте окажешь мне милость, особенно за признание в том, что ее не стою. Будь здоров.
3
Плиний Титию Аристону1 привет.
(1) Многие услуги твои были мне приятны и дороги, но больше всего одолжил ты меня своим решением не скрывать случившейся у тебя долгой и содержательной беседы о моих стихах. Она затянулась, потому что мнения оказались разные; были люди, которые не осуждали самих произведений, но по-дружески прямо упрекали меня за то, что я и писал такое, и рецитировал2.
(2) Я еще увеличу мою вину, ответив таким образом: «Я пишу иногда, да, пишу вольные стихи, я слушаю комедии, я и смотрю мимы, и читаю лириков, и понимаю поэтов, писавших во вкусе Сотада3. А еще я шучу, забавляюсь; все эти виды невинного отдыха можно охватить в одной формуле: „я – человек“».
(3) Я не огорчаюсь этим мнением о моей нравственности тех, кто, не зная, что такие стихи часто писали люди очень образованные, очень чистые и уважавшие себя, удивляются этим моим писаниям. (4) От тех же, кому известно, каким писателям я следую, я надеюсь легко получить разрешение заблудиться вместе с теми, подражание кому не только в серьезном, но и в пустяках стоит одобрения. (5) Побояться (я не назову никого из живых, чтобы не оказаться заподозренным в лести), что мне неприлично то, что было прилично Цицерону, Кальву, Азинию Поллиону, Мессале, Гортензию, Бруту, Сулле, Катуллу, Сцеволе, Сервию Сульпицию, Варрону, Торквату, нет, Торкватам, Меммию, Лентулу Гетулику, Сенеке и нашему современнику Вергинию Руфу?4 Если недостаточно примера частных лиц, назову божественного Юлия, божественного Августа, Нерву, Тиберия. (6) Нерона миную, хотя и знаю, что чистое не становится хуже, если иногда им займутся люди плохие; вообще же оно удел хороших: тут первыми надо поставить Вергилия, Корнелия Непота и предшественников их, Акция и Энния; они не сенаторы, но высота нравственного облика зависит не от звания5.
(7) Я, правда, рецитирую, а делали они это или нет, я не знаю. Но их удовлетворяла собственная оценка: у меня нет такой уверенности в себе, чтобы считать совершенным то, что мне нравится. (8) Рецитирую по следующим причинам: во-первых, автор из страха перед слушателями старательнее займется своими писаниями, а затем в местах для него самого сомнительных он поступит как бы по решению совета6.
(9) Много замечаний получит он от многих, а если и не получит, то он проникнет в мысли каждого, наблюдая за выражением лица, глаз, за кивками, движением руки, глухим шумом, молчанием; по этим явным признакам отличают настоящее суждение от любезных слов. (10) Поэтому, если кому-нибудь из присутствующих захочется прочесть то, что я рецитировал, он увидит кое-какие изменения или пропуски, сделанные, может быть, как раз по его суду, хотя сам он ничего мне и не говорил. (11) Я выступаю словно перед приглашенными к себе друзьями7; иметь большое число их многим во славу и никому не в укор. Будь здоров.
4
Плиний Юлию Валериану1 привет.
(1) Дело незначительное, но начало значительного. Соллерт2, преторий, обратился к сенату за разрешением ему устроить у себя в имении рынок. Послы вицетинцев выступили против: адвокатом их был Тусцилий Номинат; дело отложили3. (2) На другое заседание сената вицетинцы явились без адвоката и заявили, что они обмануты, – оговорились ли они? действительно ли так думали? На вопрос претора Непота, кому поручили они свое дело, они ответили, что тому же, кому и раньше; на вопрос, выступал ли он даром, ответили, что за шесть тысяч; давали еще что-нибудь? сказали, что тысячу динариев4. Непот потребовал явки Номината. (3) Пока все, но, насколько я могу предсказывать, дело пойдет далеко: в большинстве случаев стоит только тронуть, пошевелить – и пошло, пошло ползти все дальше и дальше.
(4) Ты навострил уши благодаря мне. Проси подольше, поумильнее, чтобы узнать остальное, если только ты сам раньше не явишься в Рим; предпочтешь все сам видеть, а не только читать об этом. Будь здоров.
5
Плиний Новию Максиму1 привет.
(1) Меня известили о смерти Г. Фанния2: известие это повергло меня в глубокую печаль, во-первых, потому, что я любил этого выдающегося, красноречивого человека, а затем я привык прислушиваться к его суждениям. Был он наблюдателен от природы, от опыта сведущ, правду резал напрямик. (2) И еще мучит меня несчастье, с ним случившееся: он умер со старым завещанием3, в котором нет тех, кого он очень любил, и одарены люди, его ненавидевшие. И это, впрочем, перенести можно; тяжелее то, что он оставил незаконченным прекрасное начинание. (3) Он был завален работой в суде, но находил время писать о последних днях людей, убитых или сосланных Нероном4, и уже закончил три книги, основательные, правдивые, по стилю среднее между историей и речью5. Он тем более хотел закончить остальные, что изданные читали и перечитывали. (4) Мне всегда кажется жестокой и преждевременной смерть тех, кто готовит нечто бессмертное. Люди, преданные наслаждениям, живут будто одним днем: кончилось сегодня – и нет причин жить, те, кто думает о будущих поколениях и хочет жить в своих произведениях, умирают всегда преждевременно, потому что смерть всегда обрывает у них что-то начатое. (5) Г. Фанний уже давно предчувствовал то, что случилось. Ему приснилось, что он в ночной тиши лежит в своей постели в позе занимающегося человека, а перед ним, как обычно, стоит ящик со свитками; вдруг, представилось ему, вошел Нерон, уселся на ложе, вынул первую уже опубликованную книгу о своих преступлениях, дочитал ее до самого конца, то же самое сделал со второй и третьей, а затем ушел. (6) Фанний в страхе истолковал это так: писание его закончится на той же книге, на которой и чтение Нерона. Это и сбылось6.
(7) Я ухожу мыслями в прошлое, и скорбное сожаление охватывает меня: сколько бессонных часов, сколько труда потратил он даром. И я представляю себе собственную смертность, свои писания. Не сомневаюсь, что и ты от тех же мыслей в страхе за свои незаконченные работы. (8) Постараемся же, пока нам дана жизнь, чтобы смерти досталось как можно меньше того, что она сможет уничтожить. Будь здоров.
6
Плиний Домицию Аполлинарию1 привет.
(1) Я оценил твою заботливую любовь: услышав, что я собираюсь летом к себе в этрусское имение2, ты уговариваешь меня не ехать, считая эти места нездоровыми. (2) Побережье Этрурии действительно заражено и губительно, но мое имение далеко отступило от моря: оно лежит у подножия Апеннин, а эти горы по климату самые здоровые. (3) А чтобы ты отложил всякий страх за меня, послушай, какой здесь мягкий климат, как расположена местность, сколько удобств в самой вилле. Тебе будет приятно слушать, а мне рассказывать.
(4) Зимой здесь очень холодно: мирты, маслины и прочие деревья, которые хорошо идут там, где всегда тепло, здесь не примутся; лавр растет и бывает даже очень красив, но порой гибнет, правда не чаще, чем у нас под Римом. (5) Лето удивительно мягкое, в воздухе всегда какое-то движение, чаще от ветерков, чем от ветров. (6) Поэтому многие доживают здесь до старости; ты увидишь молодых людей, чьи деды и прадеды еще живы; услышишь старые сказки и язык, которым говорили наши предки; ты почувствуешь здесь, что родился в другом веке.
(7) Общий вид местности прекрасный: представь себе огромный амфитеатр, такой, который может придумать только природа. Широко раскинувшаяся равнина опоясана горами, вершины которых покрыты высокими старыми рощами. (8) Охота там занятие обычное, дичь разнообразная. Дальше спускаются по горе леса, откуда берут листья на корм скоту3; между ними холмы с жирной почвой (если даже будешь искать здесь камни, вряд ли они попадутся), плодородием не уступающие полям на равнине; обильная жатва тут ничуть не хуже, только вызревает позднее. (9) Ниже по всему боковому склону сплошные, широко и далеко раскинувшиеся виноградники представляют вид однообразный; по краю они как бы окаймлены деревьями, по которым вьются лозы. (10) Дальше идут луга и поля – поля, которые могут поднять только очень крупные волы и самыми крепкими ралами; при первой вспашке из вязкой земли выворачиваются такие глыбы, что совсем измельчить их удается только при девятой4. (11) Луга в пестрых цветах с клевером и другими нежными травами, всегда мягкими, словно весенними: их питают непересыхающие источники, но даже там, где воды очень много, болот не бывает. Земля здесь со склоном, и вся вода, которую она получает, но не впитывает, стекает в Тибр. (12) Он пересекает поля, судоходен, и по нему везут в Рим и зерно, и плоды, но только зимой и весной5; летом он мелеет, русло у него высыхает: назвать его полноводной рекой в это время нельзя, но по осени опять можно. (13) Ты получишь большое наслаждение, если оглядишь всю эту местность с горы; тебе покажется, что ты видишь не просто земельные угодья, а картину редкой красоты: куда ни обратишь глаза, они будут отдыхать на этом разнообразии, на этой упорядоченности.