Питер Кауфман
Новое Просвещение и борьба за свободу знания

Часть II
Республика образов

2
«Энциклопедия»

Когда идеи, наиболее значимые для большинства из нас, либералов, демократов, прогрессистов, республиканцев – в изначальном смысле всех этих слов, впервые были предложены обществу, чтобы изменить его, продвигались они главным образом через печатное слово. За любыми новыми правилами, новыми определениями, новыми поправками, служащими фундаментом для прав и свобод, которые мы так ценим сегодня и располагать которыми так привыкли, которые мы завоевали и которые, в свою очередь, защищают нас в дальнейшей борьбе, – за всем этим стоят текст и средство его распространения, печатный станок, орудие в битве за Просвещение. Благодаря вездесущности текста в наше время – печатное слово окружает нас повсюду – мы осознаем первостепенное значение печати, механического копирования слов и изображений, для развития идей, способных стать движущей силой «незаметной трансформации», «непризнанной революции», альтернативной насильственной^[32].

Спустя тридцать лет после изобретения Иоганном Гутенбергом книгопечатания лишь в сорока городах Германии были типографии. К 1500 г. в Западной Европе работала уже тысяча печатных домов и они выпустили порядка 8 миллионов книг. А к концу века, века Уильяма Тиндейла, по миру ходило уже где-то 150–200 миллионов печатных изданий^[33]. Одним из самых важных событий Великой французской революции – кульминации всей эпохи Просвещения – стало взятие Бастилии, тюрьмы в центре Парижа, – событие, значимость которого, по мнению многих, преувеличена, ведь, как лаконично отметил один историк, в крепости на тот момент «было всего семь обитателей: четверо фальшивомонетчиков, двое "умалишенных" и маркиз де Сад». Но взятие Бастилии в 1789 г. освободило не только сидевших в ней людей, это было освобождение идей, призраков, даже некоторых текстов. «Более восьмисот авторов, иллюстраторов, издателей и книгопродавцев находились в заточении [в Бастилии] с 1600 по 1756 г.», – рассказывают нам историки, а кроме того, «тысячи экземпляров "Энциклопедии", шедевра эпохи Просвещения, в 1770–1776 гг.»^[34]. «Энциклопедия», этот предмет поклонения, была огромной – она состояла из 28 фолиантов, 71 818 статей, 2 885 гравюр и более чем 20 миллионов слов. И конечно же, за этим колоссальным объемом скрывался «эпистемологический сдвиг, который изменил топографию всего известного человечеству»^[35].

Издание буклета с анонсом – или «проспекта», как он тогда назывался, – показывает, что одно из величайших медийных начинаний всех времен, движущая сила правды, базировалось на лукавстве, некотором мошенничестве, даже «наглой лжи»^[36]. В поисках подписчиков для проекта «Энциклопедии» – полного каталога всех знаний о мире, как о ней говорили в XVIII веке, – издатели предлагали вам выложить 60 французских ливров, или «фунтов» (названных так, потому что они равнялись по стоимости фунту серебра, хотя впоследствии это перестало соответствовать действительности), не позднее мая 1751 г., потом еще 36 фунтов в июне, после чего вы получили бы первый том. Еще 24 фунта в декабре – и, пожалуйста, второй том. Еще 36 в следующем июне – и вот вам третий том. Еще 36 в декабре – и четвертый, и т. д. К декабрю 1755 года вы приобрели бы десять томов за 280 фунтов – и это в то время, когда неквалифицированный труд приносил 2 фунта в день, а квалифицированный – 6 фунтов^[37].

Издатель Ле Бретон выпустил восемь тысяч элегантных буклетов, чтобы продать «Энциклопедию». Обещалось, что ее напечатают на той же бумаге, что и сам проспект (для XVIII века это было очень важно; посмотрите на современную семью, которая ходит по магазинам, сравнивая телевизоры, размеры экранов, разрешение, чтобы купить по наиболее выгодной цене, и представьте…), в оформлении классического фолианта. В каждом томе будет 240 страниц. В конце поместят примечания и указатели.

Более того, в буклетах говорилось:

L'OUVRAGE que nous annonçons n'est plus un Ouvrage à faire. Le Manuscrit & les Dessins en sont complets. Nous pouvons assurer qu'il n'y aura pas moins de huit Volumes, & de six cents Planches, & que les Volumes se succéderont sans interruption^[38].

Однако на самом деле рукопись не была готова. Иллюстрации еще не были заказаны. То, что благодаря силе воли сотен деятелей эпохи Просвещения, вкупе с деньгами и удачей, стало проектом из 22 миллионов слов, 724 000 статей, 18 000 страниц текста и 28 томов (из которых 17 содержали текст и 11 – иллюстрации), – то, что со времен трудов Тиндейла и других над Библией стало на тот момент величайшим в истории человечества проектом по собиранию и распространению знания, – все еще находилось в процессе разработки, а его сочинители, редакторы, бизнес-план и не в последнюю очередь финансирование еще не были определены. Дени Дидро, один из инициаторов «Энциклопедии», к тому моменту только что вышел из тюрьмы^[39]. Тем ноябрем 1750-го он шел на всевозможные рекламные ухищрения – «Рукопись и рисунки готовы», разумеется! – надеясь вопреки всему собрать достаточно средств, чтобы запустить проект.

Первоначальный, менее амбициозный и уже анонсированный, план издателя Ле Бретона состоял в том, чтобы перевести более простую английскую энциклопедию (скорее словарь), составленную Эфраимом Чемберсом и изданную в Англии в 1728 г. Но со временем этот план – издать более короткий сборник из пяти томов – изменился и разросся^[40].

Забавно, что начинанию, которое внесло грандиозный вклад в сферу познания, способствовал язык лжи. И какая ирония в том, что в рекламных буклетах говорилось: издательство получило королевскую лицензию, необходимое разрешение – иными словами, заручилось поддержкой той самой власти, чьи устои «Энциклопедии» было уготовано разрушить.

* * *

Проспект не был документом протеста. Его выпустили, чтобы «известить общество» о работе, которую «представляет» команда просветителей – энциклопедистов, как их станут потом называть. Дидро высоко отозвался о вкладе в науку и искусство даже скромнейшего из словарей именно благодаря его форме, похвалил и более объемные из существовавших на тот момент словарей и энциклопедий, после чего заявил, что нужен новый мегасловарь, гораздо больше любых выпущенных прежде. От имени группы редакторов (которая опять же еще не была собрана) он призвал создать (и пообещал это сделать) систему отсылок нового масштаба, соединяющую, каталогизирующую и представляющую знание всех областей науки, искусства и ремесел.

По его словам, чтобы этого добиться, энциклопедисты собрали множество ученых и мастеров и поручили каждому работу над определенными статьями^[41]. «Различные авторы, к чьим талантам мы прибегли, оставили на каждой статье отпечаток своего индивидуального стиля в сочетании со стилем, подобающим ее теме и предмету», – писал Дидро. Особое внимание энциклопедисты уделили «механическим искусствам», как он называет ремесла, говоря, что труд над проектом «подвигнул их обратиться непосредственно к рабочим».

Мы обратились к самым искусным из них в Париже и во всем королевстве. Ходили по мастерским, расспрашивали мастеров, писали под их диктовку, развивали их мысль и узнавали термины, присущие их профессии… Несколько раз приобретали машины, чтобы посмотреть, как они устроены и как действуют. Необходимо было, так сказать, стать подмастерьями и самим соорудить несколько дурных предметов, чтобы научиться объяснять людям, как создаются предметы хорошие^[42].

Предполагалось, что работа над «Энциклопедией» займет более двадцати лет (1751–1777 гг.) и в этот срок будет написано почти 20 000 статей, но уже с самого начала редакторы предвидели определенные трудности:

Технологии из области химии нельзя описать тем же языком, что и античные бани с театрами; работа кузнеца должна быть описана иначе, нежели теории теологов о догме и дисциплине. Каждой вещи присуща своя окраска, и различные ветви знания станут неразличимы, если свести их к некоему единообразию.

Когда проспект выпустили еще раз, в качестве части самой «Энциклопедии», его дополняла карта знания, какой ее представляли энциклопедисты, – и именно это грандиозное видение, вдохновленное трудами Фрэнсиса Бэкона, Готфрида Вильгельма Лейбница и других философов, в 1750 г. воспринималось как подстрекательство к мятежу. Она представляла собой генеалогическое древо, схему филогенеза знания, которая показывала, как появились его формы, берущие начало в трех областях: памяти (откуда происходит история), разуме (философии) и воображении (поэзии, изобразительных искусствах). Но это также предполагало, что можно прийти к новому представлению о положении человека в мире, если одновременно обратиться сразу ко всем формам знания: философии, религии, политике, социологии – и не ставить ни одну ветвь (например, религию) выше остальных. Под этим древом начал пробиваться росток сомнения: а почему бы социальному порядку не стать более, осмелюсь сказать, разумным, логичным, иными словами, рациональным. Дидро считал Бэкона родоначальником эмпирического метода и в одной из статей, написанных им для «Энциклопедии», – о бэконизме – назвал работы философа интеллектуальной предтечей проекта. И почему нет, если тот в свое время тоже надеялся создать энциклопедию обо всем на свете под скромным названием «Феномены Вселенной, или Естественная и эмпирическая история как основа философии»^[43].

В проспекте объявлялось, что произведение будет, как у нас говорится, «основано на фактах» и что господствующим принципом станет приверженность всех авторов верификации источников. Такая приверженность ссылкам на источник – то, что профессор Принстонского университета Энтони Графтон называет «любопытной историей» сноски, – основа современных научных коммуникаций. Это основа того, что в «Википедии» именуется верифицируемостью, и во многом – того, на чем в знании и обществе зиждется истина^[44].

Верификация, по словам Дидро, – потенциально «долгий и мучительный процесс».

Мы старались по возможности избегать этого неудобства, прямо цитируя в статье авторов, на чьи труды опирались.

Повсюду мы сравнивали различные мнения, взвешивали различные доводы, предлагали аргументы, ставящие их под сомнение или, наоборот, развеивающие сомнения; иногда мы даже разрешали спорные вопросы… Факты цитируются, эксперименты сравниваются, методы разрабатываются… с целью вдохновить гений на то, чтобы открыть неизведанные пути и продвинуться к новым вершинам, используя то место, где остановились великие умы прошлого, как первую ступень.

В практическом плане значение этой идеи было революционным: больше не существовало общепринятых истин, помимо тех, что можно доказать и использовать как доказательство.

Убеждения, основанные на факте, против убеждений, основанных на вере, – вот какое противостояние высекло искру, из которой разгорелось Просвещение.

Дидро также рассуждал о масштабе проекта с другой точки зрения – с точки зрения времени и готовности энциклопедистов потратить его на то, что останется жить в веках. «Потребовались столетия, чтобы положить начало, – писал он, имея в виду подготовку фундамента для «Энциклопедии», – и еще столетия потребуются, чтобы закончить». «Какую пользу принесло бы это нашим отцам и нам самим, если бы труды древних: египтян, халдеев, греков, римлян и прочих – были изложены в энциклопедии, которая бы к тому же верно передавала принципы их языков». Он выражал надежду, что вместе со своими единомышленниками восполнит этот пробел; он говорил, обращаясь к нам сквозь века. «Пусть "Энциклопедия" станет убежищем, – писал он, – где знания будут защищены от времени и революций. Неужели же нам не лестно заложить фундамент такого убежища?»

Проспект не был документом протеста. Но стал таковым. В следующем году, когда его текст, расширенный и отредактированный, вышел как вступительное эссе первого тысячестраничного тома «Энциклопедии», эти рассуждения стали первым большим манифестом человеческого прогресса (в энциклопедии!), величайшим начинанием эпохи Просвещения. Как писал ученый, «она несла в себе Просвещение в той степени, в какой его может нести одно произведение»^[45]. Это вступление к «Энциклопедии» (1751 г.) сравнивают с «Декларацией независимости США» (1776 г.), «Декларацией прав человека и гражданина» (1789 г.) и «Манифестом коммунистической партии» (1848 г.). Оно мгновенно стало «одной из важнейших побед человеческого духа и печатного слова»^[46]. «Энциклопедия» представит миру 17 томов, по 900 страниц в каждом, на каждой странице (разделенной на две колонки) примерно по 1200 слов – всего 22 миллиона. Но именно благодаря вступлению, которое само по себе занимало 45 страниц, «впервые многие пришли к обнадеживающему заключению, что прогресс человечества может продолжаться до бесконечности, и пишущие люди почувствовали себя главной движущей силой этого прогресса»^[47].

Первый том вышел в 1751 г., как и второй. Третий том вышел в 1753 г., четвертый – в 1754 г., пятый – в 1755 г., шестой – в 1756 г., седьмой – в 1757 г., все в Париже, и с восьмого по двенадцатый – в 1765 г. Одиннадцать томов гравюр вышли в 1762–1772 гг.

А какие там были статьи!^[48]

Например:

Текст «Энциклопедии» состоял из тысячи статей на самые разные темы, от Asparagus до Zodiac, как описывается в ее главном переводе на английский. Историки объясняют нам, что, расположив статьи в алфавитном порядке^[49] вместо того, чтобы распределить их по темам, редакторы «в скрытой форме отказались от давней традиции обособления монархических, аристократических и религиозных ценностей» от «тех, что ассоциируются с буржуазной культурой и ремеслами»^[50]. И в основе этого труда были страницы, даже строчки, которые заставили прийти в движение интеллектуальный сейсмограф XVIII века.

* * *

Точно так же слова и фразы – одни только слова! – перевода Библии, выполненного Уильямом Тиндейлом, сотрясли устои века XVI – устои Церкви, устои государства и в особенности устои Томаса Мора. Библейские тексты до Тиндейла говорили о священниках, Церкви, милосердии и искуплении – он же все это отринул.

Он перевел греческое слово presbuteros как «старейшина», тогда как Церковь всегда переводила его как «священник»; agape – как «любовь», тогда как Церковь переводила его как «милосердие»; ekklesia он перевел как «собрание», тогда как у Церкви это была «церковь», и слово exomologeo он перевел как «признаю», тогда как Церковь – как «исповедую». Но самое главное, он перевел греческое слово metanoeo как «раскаяние». «Метанойя» – слово из классического древнегреческого и древнегреческого Нового Завета, означающее «переосмысление» – ту глобальную перемену в образе мыслей человека, которая поворачивает течение его жизни. В католической традиции же это слово всегда переводили как pœnitentiam agite, то есть «искупление», «епитимия». А «епитимия» включает в себя денежное пожертвование, потому Церковь и не хотела, чтобы в Новом Завете было написано «раскаяние». Но если мы посмотрим на Евангелие от Луки, главу 17, стихи 3–4, то Христос говорит именно о раскаянии. В Деяниях Апостолов, главе 2, стихе 37, люди спрашивают Петра и Апостолов: «Что нам делать?» И в греческом оригинале 38-го стиха им отвечают: «Покайтесь». Тогда как Церковь предлагает подвергнуться епитимии^[51].

Дерзость необычайная. Тиндейл говорил о Церкви, обращаясь к ней же:

Епитимия – слово, созданное ими, дабы обмануть нас, как и многие другие слова. В Писании мы находим слова pœnitetia – «раскаяние», agite pœnitentiam – «каюсь», pœnitet vos – «покайтесь»… Раскаяние они превратили в епитимию, чтобы ослепить людей и заставить их думать, будто искупать грехи нужно тяжелым трудом и благочестивыми делами; чтобы людьми повелевать. Как вы можете узнать из летописей, когда великих правителей и тиранов начинает мучить совесть за жестокие деяния, епископы ведут их не к Христу, а к папе римскому, и папа проповедует, что короли должны подчиниться ему вместе со своими королевствами и подвергнуться епитимии, а точнее, выполнить то, что поручат им папа и епископы: построить аббатство, пожертвовать земли, – чтобы за них молились во веки вечные и дали им индульгенцию безнаказанно потакать всем порочным желаниям…

Мать-Церковь и Святой Престол должны что-то получать по каждому завещанию. Подношения священникам на первой мессе. Каждый, кто желает вступить в какой-либо орден, должен принести ему что-то в дар. Почитание, или, скорее, бесконечное создание церквей, часовен, алтарей, чаш, одеяний и колоколов. Потом книга, колокол, подсвечник, орган, чаша для причастия, облачение, риза, подризник, алтарная ткань, полотенца, кропильница, сосуды, ковчег. Кадило им подавай и другую церковную утварь всех возможных мастей, иначе они палец о палец не ударят. Ну и наконец, сколько развелось нищенствующих братьев! Приходской священник стрижет, викарий бреет, кюре подрезает, монах скребет, продавец индульгенций обтесывает – не хватает только мясника, чтобы содрал кожу^[52].

Тиндейл дал людям возможность выступить против «тщеславных суеверий», «ложной доктрины», «порочных страстей», «гордыни» и «ненасытной алчности» Церкви. Таким образом, мы вправе говорить о том, что его великий современный истолкователь назвал «силой выраженного протеста», которую перевод Тиндейла «пробудил в обычном человеке». Обращаясь непосредственно к каждому читателю, «убрав корку столетней религиозной доктрины, напыщенной и застойной» и «освободив оригинальный текст от оков присвоившей его Церкви», перевод Тиндейла вкупе с актом его создания и публикации поразительным образом стал моральной суперсилой, «достаточной, чтобы поддержать людей в дерзких попытках противостоять преобладающим духовным и политическим влияниям и в страданиях, которые следовали за этими попытками». К тому же Тиндейл знал, что у Библии нет читателей, а есть слушатели, он знал, что для авторов ее оригинального текста «очевидно было чрезвычайно важно показать, как речь связывает людей между собой», и сосредоточился на силе этой речи. Он знал, что «пространство звука оказывало еще большее влияние на первых слушателей, к кому обращался текст и кто, конечно же, не читал его молча, а именно что слушал».

Тиндейл распахнул дверь к Писанию, которое могло принадлежать каждому и которое получалось приспособить под нужды мирян. Стало возможным воспринимать книгу не как гранитный монолит, а как нечто подвижное и в то же время единое, словно ртуть. В отличие от матери-Церкви, прятавшей фолиант от всех, кроме прелатов, он предложил новую соразмерность – слово, обращенное непосредственно к человеку, – что ставило человека на равных с книгой.

Более того, «Писание теперь обращалось не только к отдельному человеку, но и, что более важно, к новому обществу людей, которые начинали объединяться благодаря тому, что священный текст, написанный простым языком, стал доступен им всем… Демократизация Библии – вот в чем была цель Тиндейла»^[53].

* * *

«Энциклопедия» сделала то же самое – методами, которые сегодня кажутся не столь уж мощными, – но тогда она, словно кувалдой, разбила традиционные скрепы. Среди тысяч других статьи по таким темам, как «Религия», «Философия», «Политика и общество», бросали вызов государству и Церкви прямо на глазах у цензоров. Например, в статье «Разум» нам говорят:

Ни одно утверждение нельзя принимать за божественное откровение, если оно противоречит всему, что мы знаем либо интуитивно, как в случае с очевидными фактами, либо вследствие логического заключения, как в случае с доказательствами.

И духовенству это не понравилось. А пылкое порицание рабства не слишком расположило к энциклопедистам тех, кто на нем зарабатывал:

Работорговля – покупка негров на побережье Африки европейцами, которые потом используют этих несчастных людей как рабов в своих колониях. Покупка негров с целью обратить их в рабство противна религии, морали, законам природы и правам человека^[54].

Вызов монархии и Церкви проявляется там, где его и можно ожидать, – в статьях типа Conscience, liberté de^[55], Fanatisme^[56], Tolérance^[57], Croisades^[58] – более того, Chaos^[59] бросает вызов библейской мифологии, а Fortune^[60] – чудовищному расслоению в сфере материального благосостояния в Европе XVIII века. Дидро и его соратники, по крайней мере наиболее прогрессивные, «излагали самые дерзкие мысли в коротких и относительно далеких от темы статьях или же зачастую просто делали отсылки к более длинным и значительным»^[61]. Таким образом, статьи Xenxus и Xoxodins – о японской религии – нападают на иезуитов и янсенистов, а статьи, описывающие культы Индии и Мексики – Shavvarka, Ypaina, – на папу римского^[62]. Научная статья «Каннибалы» заканчивается проказливой отсылкой: «См.: Евхаристия, Причастие, Алтарь и проч.». Современный биограф Дидро поясняет, что примерно в 23 000 статей (а это около трети всей энциклопедии) содержится хотя бы одна отсылка к другим. «В целом число отсылок – в некоторых статьях их пять или шесть – достигает почти 62 000»^[63].

«Амбициозной целью "Энциклопедии", – говорит нам исследование, – было изменить мировоззрение людей».

Всю дерзость проекта легче представить себе, если принять во внимание ограниченность образования в Европе XVIII века. Университеты были доступны только привилегированной элите, а их программа, унаследованная от Средневековья, сосредоточивалась в основном на изучении древнегреческих и латинских авторов, медицины, права и, самое главное, теологии. «Энциклопедия», напротив, обращалась к широкой аудитории по всей Европе. К 1789 г. в различных форматах и изданиях выпустили уже 24 000 полных собраний ее томов, больше половины которых разошлись за пределами Франции^[64].

Не только слова и идеи, содержащиеся в «Энциклопедии», вызвали эту перемену, но также и то, что с помощью печатного станка, коммерции, сети авторов, книгопечатников и книготорговцев ее создатели вынесли источник знания и влияния за пределы существующих властных институтов. Мало того, что авторы, издатели, книгопечатники и книготорговцы критиковали эти властные институты, они сами, благодаря поднимаемым ими вопросам и силе примера, становились все более значимым институтом власти. Издательское дело как таковое подвергалось строгой цензуре: издателям и публицистам надлежало получить от государства лицензию, или privilège^[65], либо же некое permission tacite^[66], которые могли быть отозваны в любое время, что часто и случалось^[67]. И действительно, лицензию «Энциклопедии» отзывали несколько раз и право ее издавать всегда висело на волоске^[68]. Сама идея, что знание способно обрести подобную форму, более того, быть опубликованным с отсылками к другим источникам информации в рамках одного сборника, представлялась неслыханной! В ту эпоху, когда «следовать доводам разума, куда бы они ни привели, было преступлением в глазах приверженцев традиционных ценностей», появилось «произведение, пронизанное новым духом, противоречащее властям и традициям, стремящееся подвергнуть все убеждения и учреждения пристальному изучению»^[69].

Иными словами, проект «Энциклопедии» перевел свет огромных прожекторов с закостенелых религиозных орденов и левиафанов-институций, пребывающих под управлением и контролем государства и ранее выступавших в качестве хранителей и распространителей знания, на нечто новое – что-то, что, как казалось в этом ослепительном свете, люди однажды смогут контролировать сами^[70]. Вспомним слова исследователя:

Хотя ученые сообщества XVII и начала XVIII века и надеялись внести вклад в материальный прогресс, все же в основном они были сосредоточены на эрудиции и профессиональной деятельности закрывшихся в своих кабинетах мыслителей и не мечтали изменить фундаментальные устои мира^[71].

К проспекту 1750 г. прилагалась сложенная карта знания – некий график, тематический чертеж, схема XML, краткое изложение принципов, «Математические начала» человеческого знания, составленная и нарисованная Фрэнсисом Бэконом и напечатанная в качестве бонуса, как бесплатный купон или наклейка в рекламном буклете, только XVIII века^[72]. Совсем как Google, который создали два джентльмена, одержимые – что свойственно выходцам из научно-информационного мира – важностью цитат и отсылок для оценки того, достоверна ли опубликованная информация, «Энциклопедия» тоже была построена на ссылках. Статьи этого огромного проекта ссылались одна на другую, чем укрепляли статус каждого текста сборника как абсолютно самостоятельного источника. Более того, авторов указывали под их именами, инициалами или шифром. Не все они были видными фигурами вроде Вольтера или Руссо, и Дидро даже писал с раздражением в 1768 г.:

…вдобавок к замечательным людям были другие, слабые, посредственные и совершенно некомпетентные. В итоге получилось беспорядочное произведение, в котором черновик школьника соседствует с шедевром, глупость – с высоким, а страница, написанная с силой, страстью, непорочностью, рассудительностью, разумностью и элегантностью, находится на обороте страницы тривиальной, непримечательной и убогой^[73].

Но все же их статьи, по крайней мере многие, были основаны на проверенных источниках. Из примерно 140 известных нам авторов только около 20 получили гонорар. И самое замечательное: когда автор не указывался, это часто делалось для того, чтобы сделать статью более злободневной, а когда не указывался источник – для того, чтобы смелее цитировать запрещенные книги и даже вставлять фрагменты из них^[74]. Потрясающе!

Да, проспект не был документом протеста, но все же стал им. Он стал манифестом «Энциклопедии», «Энциклопедия» – манифестом эпохи Просвещения, а сама эпоха Просвещения – манифестом, призывающим к свободе, равенству и справедливости, и этот призыв вдохновляет нас и сегодня.

Вселенная монстров, конечно, настигнет и ее тоже – но об этом позже.

* * *

Как у Тиндейла был Аарон Шварц, так и у Дидро был свой преемник, родственная душа из нашего времени: подвиг во имя свободы тянется к созвучному подвигу. Проспект, по важности сопоставимый с проспектом Дидро, появился в 1999 г.

В тот год Ричард Столлман из Массачусетского технологического института, хакер и активист, ратующий за свободное программное обеспечение, призвал к созданию всемирной онлайн-энциклопедии, охватывающей все области знания, и полной библиотеки обучающих курсов. Он также ратовал – что не менее важно для понимания отмеченной выше параллели и для того, чтобы нам было откуда черпать вдохновение, – за создание движения (он именно так и сказал: «движение»), которое способствовало бы их появлению, «подобного движению за свободное программное обеспечение, подарившего нам операционную систему GNU/Linux».

Свободная энциклопедия станет альтернативой тем, что написаны медиакорпорациями и доступны только ограниченному кругу лиц.

Столлман опубликовал перечень требований к энциклопедии, написал, какие свободы она должна предоставить обществу и с чего можно начать. Это было в 1999 г. Чтобы наиболее выгодно использовать связующие технологии нового века, подходящим вариантом представлялась онлайн-энциклопедия. А именно:

Энциклопедия, которая будет доступна во всем мире.

Энциклопедия, которая будет открыта для любого человека, но самое главное – для учителей и учащихся.

Энциклопедия, которая будет создаваться маленькими шажками.

Энциклопедия, которая будет создаваться на перспективу: «Даже если на создание свободной энциклопедии уйдет двадцать лет, это будет лишь мгновение в истории литературы и цивилизации».

Энциклопедия, авторами которой станут проповедники ее идей: «Давайте систематически показывать… примеры академическому сообществу».

Энциклопедия, которая будет содержать как минимум одну статью на любую из тем, какие есть в обычных энциклопедиях, – «например, орнитологи могут написать по статье о каждом виде птиц, добавив их фотографии и записи голосов», – а также «курсы по всем академическим дисциплинам».

1999 год.

Энциклопедия, соответствующая критериям свободы.

Энциклопедия, доступ к которой возможен из любой точки мира.

Энциклопедия, позволяющая создавать зеркальные сайты и копировать ее данные.

Энциклопедия, позволяющая переводить ее данные на другие языки.

Энциклопедия, позволяющая цитирование – при условии указания авторства.

Энциклопедия, позволяющая редактировать изображения и видео в учебных целях.

Энциклопедия, созданная исключительно на бесплатном программном обеспечении.

Энциклопедия, в которой отсутствует централизованное управление.

Энциклопедия, которая поощряет рецензирование.

Энциклопедия без каталога, по крайней мере поначалу.

Энциклопедия, на страницах которой содержатся ссылки на другие страницы, но нет ссылок на страницы с ограниченным доступом.

Энциклопедия, информацию в которую вправе добавлять все, и в особенности преподаватели.

Энциклопедия, которая создана людьми, распространяющими слово^[75].

Вскоре после этого Creative Commons, некоммерческая организация по созданию бесплатных лицензий, объявит Столлмана своим интеллектуальным предшественником. «В декабре 2002 г., – говорится на сайте организации, – Creative Commons выпустила свои первые бесплатные авторские лицензии… вдохновившись отчасти универсальной общедоступной лицензией GNU от [столлмановского] Фонда свободного программного обеспечения».

Более того, «Википедия» тоже по сей день называет Столлмана своим вдохновителем, утверждая, что ее «технологический и концептуальный фундамент» основан на «свободной онлайн-энциклопедии… предложенной Ричардом Столлманом в декабре 2000 г.»^[76].

Вообще-то, в 1999 г.