bannerbannerbanner
Мертвое время

Питер Джеймс
Мертвое время

Полная версия

Copyright © Really Scary Books / Peter James 2013

©Перевод, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013

©Издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013

©Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Посвящаю Пату Лэнигану. Этой книги не было бы, если бы ты не поделился со мной своей семейной историей


1

Бруклин, февраль 1922 года

Отец мальчика поцеловал его на ночь в последний раз — хотя ни тот ни другой этого не знали.

Мальчик никогда не засыпал без этого поцелуя. Каждый вечер, отправившись в постель, он долго-долго лежал в темноте, не смыкая глаз и ожидая, когда же дверь комнаты откроется и он увидит свет на лестничной площадке. Потом послышатся тяжелые шаги, заскрипят половицы, и на пороге возникнет неясная фигура.

— Эй, малыш, еще не спишь? — скажет отец глубоким, низким голосом.

— Не, па, не сплю. Можно посмотреть на твои часы?

Вытащив часы из кармана, отец держит их за цепочку. Они блестящие, с большим круглым циферблатом, с заводной головкой и ободком, в который просунута цепочка, на самом верху. В верхней половине циферблата есть секция, которая показывает фазы луны. Небо позади луны темно-синее, а звезды — золотые. Иногда луну почти не видно, она едва выглядывает, но бывает и так, что она полная — красновато-желтый диск.

Каждый вечер мальчик просит отца рассказать сказку о Человеке, который жил на Луне. Отец всегда рассказывает. Затем ерошит сыну волосы, целует его в лоб и спрашивает:

— Не забыл помолиться?

Нет, не забыл, вертит головой мальчик.

— Тогда давай-ка спать.

Отец тяжелой походкой выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.

Так было и в этот самый последний раз.

2

Четверо мужчин шли, пошатываясь, по улице к дому человека, которого намеревались убить. У троих походка была нетвердой — хватили лишнего для храбрости, — у четвертого еще и из-за деревянной ноги.

Они успокоили нервы, подзарядившись спиртным, подбодрили друг друга под звон пивных бокалов и стаканов с виски в переполненном баре «Винигар-Хилл». Тот, что с деревянной ногой, не был уверен, что они поступают правильно, но все равно пошел с товарищами, потому что именно так и должно делать, когда ты в банде. Или идешь со всеми, или тебя тоже убивают.

Время близилось к полуночи, и улица была темной и пустынной, монотонный дождь стучал по булыжной мостовой. Каждый имел при себе пистолет, двое захватили еще и биты, которые спрятали под плащами. Ночь выдалась холодной, в такую и собаку из дому не выгонишь. У всех четверых на руках были перчатки без пальцев.

— Это здесь, — сказал вожак, вглядевшись в номер на входной двери одноквартирного дома. Изо рта и ноздрей его, словно дым, вырвался пар.

Номер 21 значилось на двери.

— Уверен, что здесь?

— Уверен.

— А где Джонни?

— Скоро будет, он уже вышел.

Даже в темноте дом выглядел ветхим и убогим, как и все соседние в этом прибрежном районе Бруклина. В занавешенном окне справа от двери света видно не было. Они вытащили из карманов вязаные шапки-балаклавы и натянули на мокрые от дождя головы. Вожак поднял руку с бейсбольной битой и шагнул вперед.

3

В одной пижаме, уютно свернувшись комочком под толстым одеялом, мальчик лежал в темноте, прислушиваясь к тиканью больших круглых часов, что висели на стене в его комнате. Прислушиваясь к знакомым ночным звукам. Гудкам корабля, проходящего по бурлящим черным водам протекающей неподалеку Ист-Ривер. Громыханию поезда где-то вдали. Скрипу кроватных пружин за тонкой стеной спальни родителей. Приглушенным вскрикам матери. Глухим стонам отца. Тихому стуку дождевых капель по крыше прямо над головой. У ночи были свои собственные звуки. Своя собственная музыка.

Звон разбившегося стекла к ним не относился.

Он замер. Звук был такой, словно шел откуда-то снизу, прямо под ним. Неужели кот опрокинул пустую бутылку из-под виски или стакан, остававшийся каждый вечер после отца? Затем он услышал шаги на лестнице. Не папины. Папа уже наверху, в постели.

И шаги эти принадлежали не одному человеку, а нескольким.

Он лежал неподвижно, буквально оцепенев от страха. Дверь открылась. Сильный свет ударил в лицо, ослепил, и он закрыл глаза. Услышал шаги в своей комнате. Чужаков было несколько, и мальчик, поняв это, задрожал от ужаса. Уловил запах табака, алкоголя, мокрой одежды и пота. Почувствовал, как к горлу подступает комок; у него сперло дыхание, отчаянно забилось сердце. Он открыл глаза, но увидел лишь слепящий свет. Трепеща от ужаса, он вновь закрыл глаза. Услышал приближающиеся к кровати шаги.

На его голову опустилась рука, игриво потрепала по щеке, обжигая кожу колючей шерстью.

Затем — голос, грубый, но тихий, с ирландским акцентом, прямо над ним.

— Просто зашли проведать тебя, малыш.

— Вы… вы… вы разбудите моих папу и маму, — пробормотал он заикаясь, внезапно обнаружив в себе силы заговорить и открыть глаза. Но единственное, что увидел, — все тот же яркий, слепящий свет.

— А где мы можем их найти?

Прищурившись, он указал на стену.

— Там, в той комнате. — Он приложил палец к губам. — Они спят. Тише. Вы разбудите их и сестру тоже. — Быть может, теперь, когда он сказал им, они уйдут.

Бивший в глаза луч фонарика переместился в сторону. Все еще ослепленный, какое-то время он видел перед собой лишь яркие красные пятна. Потом услышал звук шагов — чужие люди удалялись на цыпочках. Скрипнула половица. Закрылась дверь.

Может быть, ушли? В доме часто бывали гости, могли прийти даже ночью. Пьяные, курящие, кричащие, смеющиеся, спорящие. Они часто ругались, иногда даже дрались. Когда дрались, отец выставлял их за дверь. Он был крупный мужчина. Никто не смел перечить его отцу.

Мальчик натянул одеяло на голову, чтобы они не увидели его, если вернутся.

Через несколько секунд он услышал, как проревел что-то отец. Потом до него донесся звук удара, еще один. Пронзительный вопль матери. Ужасный, ужасный вопль.

— Оставьте, оставьте, оставьте его! — закричала она. — Пожалуйста, не надо! Прошу вас. Не забирайте его!

Потом он услышал, как один из незнакомцев громко сказал:

— Одевайся!

И дрожащий голос матери:

— Куда вы его забираете? Пожалуйста, скажите мне. Куда вы его забираете?

Прошла минута. Оцепеневший, весь дрожа, мальчик затаился под одеялом.

Снова закричала мать:

— Нет! Вы не можете! Не можете его забрать! Я вам не позволю!

Затем — пять громких глухих звуков, словно где-то рядом что-то несколько раз с силой ударилось о дверь.

— Ма! Па! — закричал он, задрожав всем телом от страха за родителей.

Теперь шаги звучали уже гораздо громче, будто тем, что спускались по лестнице, было уже все равно — услышат их или нет. Со щелчком открылась входная дверь, взревел мотор, заскрежетали шины. И никакого звука закрывающейся двери. Лишь эхом отдававшиеся в его голове ужасные крики матери.

Потом наступила тишина.

Но такая, что стучала в ушах, словно молот.

4

Он лежал, прислушиваясь, под одеялом. Тишина. Лишь оглушительный грохот в ушах и шум его собственного учащенного дыхания. Быть может, это был всего лишь кошмарный сон? Его трясло с ног до головы.

Спустя какое-то время он выбрался в полной темноте из постели и, как и был, в одной пижаме, засеменил по холодному скрипучему дощатому полу к двери, с трудом нащупал ручку и, споткнувшись о порог, выбрался на лестничную площадку. Тянуло ледяным сквозняком, словно входную дверь действительно оставили открытой. В воздухе стоял едва уловимый запах автомобильных выхлопных газов.

Ощутил он и другие, незнакомые запахи. Затхлый запах масла, еще один, более приятный и интенсивный, смутно напоминавший тот, что был знаком ему по фейерверкам, случавшимся в праздничный день 4 июля. И еще один, с привкусом металла.

Пошарив по стене, он нащупал выключатель и включил свет. И на мгновение пожалел об этом. Уж лучше бы мрак окружал его вечно. Тогда бы он этого не увидел.

Лежавшая лицом вверх на полу у кровати, мать выглядела просто ужасно. Из плеча ее сочилась кровь, по ночной рубашке расползлось огромное багровое пятно. Повсюду — на стенах, простынях, наволочках, потолке — кровь. Темные волосы матери тоже все были в крови, голова разворочена, открывая что-то влажное, шишковатое, бурого и серого цвета. Она подергивалась и тряслась.

Потом, словно кто-то дотянулся и опустил рубильник, замерла.

Он бросился к ней крича:

— Мама! Мама! Она не ответила.

— Мама, проснись! — Он потряс ее за плечо. — Мама, где папа? Мама!

Она даже не пошевелилась.

Он упал на колени, приник к ней и принялся целовать.

— Мама, проснись, мама! — Он тряс ее что есть силы. — Проснись, мама! Где папа? Где мой папа?

Никакой реакции.

— Мама! — Он уже кричал, придя в замешательство. — Мама! Мама! — Его руки и лицо испачкались в чем-то липком. — Мама, проснись, мама, проснись!..

— Что происходит, Гэвин? Что происходит? — послышался голос сестры.

Он отпрянул, отступил на шаг назад, потом, пошатываясь, еще на пару шагов. По-прежнему пятясь, вышел за дверь. И наткнулся на сестру Эйлин, которая была на три года его старше, — в одной ночной рубашке, она жевала свою косичку, как делала всегда, когда ей было страшно.

 

— Что происходит? — спросила она. — Я слышала шум. Что происходит?

— Где папа? Где папа? Папа пропал! — По его лицу уже текли слезы.

— Разве он не в постели?

Он покачал головой:

— Он ушел с теми плохими людьми.

— С какими плохими людьми?

— Где папа? Он должен разбудить маму! Она никак не хочет просыпаться.

— Какими плохими людьми? — вновь спросила Эйлин, уже настойчивее.

На лестничной площадке — кровь. Капли крови на ступенях. Он сбежал вниз, зовя отца, и выскочил за дверь.

На улице ни души.

Он ощутил капли дождя на лице, уловил резкий запах реки. На какие-то мгновения его крики потонули в грохоте проходившего где-то вверху очередного поезда.

5

Брайтон, 28 июня 2012 года

Издалека он выглядел так, словно сошел с картинки. Элегантный, не то что эта приморская брайтонская толпа в кричащих пляжных нарядах, сандалиях, вьетнамках и кроках. Настоящий джентльмен — надменная внешность, синий блейзер с серебристыми пуговицами, тщательно отутюженные слаксы, рубашка апаш, модный шейный платок. Лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что воротник рубашки заметно поизносился, блейзер изъеден молью, а зачесанные назад волосы давно поредели и вследствие неаккуратной окраски приобрели рыжевато-серый оттенок. Лицо тоже изрядно потрепанное — от той бледности, что приходит с тюремной жизнью, быстро не избавишься. Однако, несмотря на столь жалкую наружность и маленький рост — пять футов три дюйма на высоких кубинских каблуках, — расхаживал он по набережной с видом столь важным, словно именно ему и принадлежал весь этот променад.

Глаза совершавшего утренний моцион Эмиса Смолбоуна пылали ненавистью за стеклами солнцезащитных очков. Ненавидел он буквально все. Приятную теплоту этого июньского утра. Велосипедистов, пробренчавших звоночками, когда он случайно оказался на выделенной для них полосе. Тупых туристов с обгоревшей на солнце толстой кожей, пичкающих себя всякой дрянью. Вышагивающую рука об руку молодую пару, у которой вся жизнь впереди.

В отличие от него.

Раньше он ненавидел тюрьму. Ненавидел других зэков — даже больше, чем охранников. Может, когда-то он и был заметным игроком в этом городе, но все это ушло, когда его бросили за решетку. Вести оттуда прежнюю, весьма прибыльную, торговлю наркотой не представлялось возможным.

Теперь же, выйдя по условно-досрочному, он ненавидел свою свободу.

Когда-то у него было все: большой дом, дорогие тачки, скоростная моторная лодка и вилла в Марбелье, в испанской Коста-дель-Соль. Теперь от этого не осталось ни хрена. Жалкие несколько тысяч фунтов, пара часов да кое-какие краденые антикварные драгоценности, спрятанные в той единственной депозитной ячейке, на которую полиции не удалось наложить лапу.

И всем этим он был обязан одному-единственному человеку.

Детективу-суперинтенденту Рою Грейсу.

Он пересек оживленную четырехполосную Кингс-Роуд, не став дожидаться зеленого света. Вокруг тормозили машины, водители сигналили, сыпали проклятиями и грозили кулаками, но ему на все это было плевать. Его семья когда-то заправляла в преступном мире этого города. Всего пару десятилетий назад никто бы и шикнуть на одного из Смолбоунов не осмелился. Пошли они все, презрительно подумал он.

Не пройдя и десятка ярдов по мостовой, он бросил взгляд на газетный киоск и как вкопанный замер на месте: с первой страницы «Аргуса» на него смотрело жесткое, серьезное лицо проклятого копа. Коротко подстриженные волосы, голубые глаза, перебитый нос, чуть выше — заголовок:

ВОЗОБНОВЛЯЕТСЯ СУД НАД БРАЙТОНСКИМ ЧУДОВИЩЕМ

Он купил газету и пачку сигарет, как делал каждый день, и заполнил лотерейный билет, без особой, впрочем, надежды.

Немногим позже, вернувшись в свою квартиру, Эмис Смолбоун сидел в ободравшемся, с проседающими пружинами кожаном кресле — на столике перед ним стакан «Чивас Регал», в зубах тлеющая сигарета — и с интересом читал об этом деле. Веннер обвинялся в убийстве, киднеппинге и продаже запрещенного видео. Год назад один из подчиненных суперинтендента Роя Грейса получил пулевое ранение при попытке арестовать Веннера. Жаль, не сам Грейс. Уж лучше бы попали в него, да так, чтоб уже не выкарабкался.

Вот было бы чудесно!

Но не так чудесно, как то, что он задумал. Просто умерев, детектив-суперинтендент Грейс слишком дешево бы отделался. Он хотел, чтобы коп страдал по-настоящему. До конца его жизни. О да. Так будет намного лучше. Нужно причинить ему такую боль, которая не покинет его никогда!

Смолбоун затянулся сигаретой, потом затушил ее в пепельнице и до дна опустошил стакан. В тюрьму он попал относительно молодым пятидесятилетним мужчиной, вышел же из нее шестидесятидвухлетним стариком. Детектив-суперинтендент Грейс отнял все, что у него было. А главное — забрал эти важнейшие двенадцать лет его жизни.

Конечно, тогда Грейс еще не был детективом-суперинтендентом — обычный выскочка, только что ставший инспектором, который насел на него, избрал мишенью, подделал улики и раскрутил дело, — такой умный, такой, мать его, ловкий. Именно «благодаря» Грейсу он и вынужден сидеть теперь в этой грязной съемной квартире, с ее дешевой мебелью и табличками «Не курить!» на стенах в каждой комнате. Мало того, ему еще приходится регулярно отмечаться, едва ли не до земли кланяясь, у этого чертова инспектора по надзору.

Он отложил газету в сторону, встал и, слегка пошатываясь, направился в небольшую вонючую кухню, где прихватил из холодильника несколько кубиков льда и бросил в стакан. Только что пробило полдень, и он упорно думал. Думал о том, как приятно будет заставить Роя Грейса страдать. Только это поддерживало его сейчас в тонусе. Вся нация жила мыслями о предстоящей Олимпиаде, которая начиналась уже через месяц. Но до забот и чаяний соотечественников ему не было никакого дела; главное для него — поквитаться с Роем Грейсом.

Только об этом он и мог думать.

Вскоре он воплотит свой план в жизнь. Губы скривились в ухмылке. Осталось лишь найти подходящего человека. Вспомнить кое-какие имена, известные ему еще с той, дотюремной жизни, обновить знакомства, которые завел за решеткой. Но кого ни выбери, обойдется это недешево, а с наличными у него сейчас негусто.

Зазвонил телефон. Номер не определен, высветилось на дисплее.

— Да? — ответил он с опаской.

— Эмис Смолбоун? — произнес незнакомый голос с грубым брайтонским акцентом.

— Кто вы? — спросил он холодно.

— Мы встречались как-то раз, давным-давно, но вы вряд ли меня помните. Мне нужна кое-какая помощь. У вас ведь есть знакомые среди антикваров, не так ли? За границей? Таких, что занимаются дорогими вещицами?

— А что, если и есть?

— Я слышал, вы нуждаетесь в деньгах.

— А вы не слышали, что вам не следовало бы звонить мне на этот гребаный мобильник?

— Да, знаю.

— Тогда какого хрена звоните?

— Речь идет о куче денег. Нескольких миллионах фунтов.

— А можно поподробнее? — попросил Эмис Смолбоун с внезапно пробудившимся интересом.

Звонивший уже отключился.

6

Они были правы, подумал Рой Грейс, все те, что твердили: с рождением ребенка его жизнь круто изменится. Он зевнул — нескончаемые беспокойные ночи, когда Клио вскакивала каждый раз для того, чтобы покормить проснувшегося Ноя или сменить ему памперс, не могли пройти даром. Один из его коллег, Ник Николл, недавно впервые ставший отцом, говорил, что спит в другой комнате, куда не доносятся никакие посторонние звуки и где он может спокойно передохнуть. Но Рой для себя решил: он так делать не будет. Ребенка хотели они оба — и Клио, и сам он, — так что устраниться от заботы о малыше он не мог. Но, черт возьми, сегодня он чувствовал себя уставшим, а еще немного запущенным и грязным, — стоял жаркий августовский день, и хотя все окна были открыты, воздух оставался неподвижным, душным и влажным.

По телевизору показывали в записи церемонию закрытия Олимпийских игр, прошедшую чуть менее двух недель назад. Тем вечером, когда она шла в прямом эфире, они оба уснули где-то на ее середине. Сколько Рой себя помнил, он никогда в жизни так не уставал, и это сказывалось на его способности сосредоточиться на работе. Он определенно страдал от того, что некоторые называли синдромом «детского мозга»[1].

Рэй Дэвис из группы «Кинкс», одной из самых его любимых, пел Waterloo Sunset, и он немного добавил звука. Но Клио от книги даже не оторвалась.

Грейс недавно перешел свой Рубикон — ему стукнуло сорок. В последние пару лет он ждал этого рубежа со все нарастающей боязнью. Когда же день наконец наступил, они с Клио так умаялись, что даже не подумали о каком-то особом его праздновании — просто открыли бутылку шампанского и уснули прежде, чем выпили даже половину.

Теперь у них появился новый повод для торжества. На этой неделе, после многолетнего ожидания, Сэнди, его жена, была официально объявлена умершей, и отныне ничто не мешало ему жениться на Клио.

Сэнди пропала в день его тридцатилетия, десять лет назад, а он так и не знал, что с ней случилось: жива ли она — он продолжал в это верить — или же давно мертва, как утверждали друзья и родственники, и что, вероятно, было правдой. Так или иначе, сейчас, впервые за все эти годы, Рой испытывал некоторое облегчение, вместе с которым пришло и осознание того, что можно двигаться дальше. Сыграло свою роль и то, что он наконец-таки нашел покупателя на дом, в котором жил когда-то с Сэнди.

Рой с любовью — и с безнадежной гордостью — посмотрел вниз, на своего полуторамесячного сына. На крошечное ангелоподобное создание с похожими на бутон розы губками, пухленькими розоватыми ручками и пальчиками, как у куклы из магазина игрушек. Ной Джек Грейс, в детском комбинезоне без рукавов, лежал, убаюканный им, с закрытыми глазами у него на коленях. За тонкими прядями светлых волос проглядывала кожа черепа. Рой видел в его лице черты как Клио, так и себя самого, и иногда Ной едва заметно озадаченно хмурился, чем напоминал Грейсу покойного отца — полицейского, как и он сам. Он сделает все для Ноя. Умрет ради него, без малейших колебаний.

Клио сидела позади него, на диване, в черном топе-безрукавке, с чуть более коротко, чем обычно, подрезанными и собранными сзади светлыми волосами, с головой уйдя в «Пятьдесят оттенков серого». Дом пропитался молочным запахом детской присыпки и свежевыстиранного белья. На игровом коврике на полу лежало несколько мягких игрушек, включая плюшевого медвежонка и Паровозик Томас. На самом верху этой горки покачивался игрушечный домик на колесиках с ярко раскрашенными животными и птицами.

Хамфри, их черный щенок, помесь лабрадора со сторожевой колли, угрюмо грыз кость в своей корзине в дальнем конце комнаты. Когда Ноя привезли домой, Хамфри наградил его парочкой пренебрежительных взглядов и, поджав хвост, уныло побрел прочь, словно сознавая, что не он теперь номер один в глазах хозяев. С тех пор никаких перемен к лучшему в его настроении не происходило.

Рой Грейс щелкнул пальцами, подзывая пса к себе:

— Эй, Хамфри, подойди-ка сюда! Подружись с Ноем!

Хамфри ответил ему недружелюбным взглядом.

Был полдень вторника, и Рой Грейс на пару часов заскочил домой, потому что вечером его ждало долгое собрание, — в уголовном суде на Олд-Бейли должны пройти досудебные консультации по делу крайне мерзкого негодяя, Карла Веннера, организатора сети распространения садистских фильмов, которого Грейс арестовал в прошлом году. Суд был отложен на несколько недель, так как обвиняемый пожаловался на боли в груди, но, по заверениям докторов, его здоровью ничего не угрожало, и накануне процесс возобновился.

В этот момент Рой Грейс искренне верил, что никогда в жизни не был более счастлив. Но в то же время он ощущал и огромное чувство ответственности за крошечное, хрупкое создание, которое они с Клио принесли в этот мир. Какое будущее ждет Ноя? Каким будет мир через лет двадцать, когда он станет взрослым? Каким будет мир на протяжении этих двадцати лет, по прошествии которых Грейсу стукнет уже шестьдесят? Как он может изменить его? Сделать более безопасным для Ноя? Защитить своего ребенка от всего этого зла, от всех этих крыс вроде Веннера, коих полно в канализации жизни?

 

Что он может сделать, чтобы помочь сыну совладать со всем дерьмом, которое жизнь неизбежно изольет на него?

Боже, он так его любил. Он хотел быть самым лучшим отцом в мире и знал, что для этого должен посвящать сыну кучу времени. Времени, которое он хотел потратить на сына, времени, которого, при выбранной им карьере, никогда не будет хватать, подумал Рой с горечью.

С тех пор как Ной родился, Грейс проводил с ним гораздо меньше времени, чем рассчитывал, — из-за загруженности на работе. Если повезет, если не случится ничего серьезного, то, может быть, уик-энд получится относительно свободным. Он был дежурным старшим следователем, и его неделя заканчивалась в шесть утра понедельника. Обычно все старшие следователи рассчитывали на громкое убийство, такое, которое могло бы привлечь внимание прессы и позволило им блеснуть, засветиться перед главным констеблем. Но прямо сейчас Рой Грейс надеялся на то, что телефон будет молчать.

Сбыться его надеждам было не суждено.

11 Синдром «детского мозга» — предполагаемый синдром у беременных и только что родивших женщин. Считается, что мозг у них концентрируется в первую очередь на потребностях ребенка, что ведет к забывчивости, рассеянности и кратковременной потере памяти. (Здесь и далее примеч. пер.)
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29 
Рейтинг@Mail.ru