Пирс Браун
Утренняя звезда
3. «Змеиный укус»
Металлические лезвия с жужжанием прикасаются к моему черепу, и на коже головы выступают капельки крови. Зря я благодарил Кассия: дело вовсе не в благородстве, а в элементарных требованиях гигиены. Ошметки грязных светлых волос падают на бетонный пол. Серый заканчивает обривать меня наголо электрической бритвой. Товарищи называют его Данто. Он вертит мою голову туда-сюда, чтобы убедиться, что ничего не упустил из виду, а потом с силой похлопывает по макушке.
– Как насчет ванны, господин? – с издевкой спрашивает он. – Гримус любит, чтобы ее пленники были чистыми и от них не воняло!
Он постукивает по наморднику, который на меня надели после того, как я покусал охранников, пытавшихся снять меня со стола Шакала. На шею нацепили электрический ошейник, руки связали за спиной, а потом отряд из двенадцати ищеек во всеоружии проволок меня по коридорам, словно мешок с мусором.
Другой серый хватает меня за ошейник и поднимает на ноги, а Данто берет торчащий из стены шланг. Охранники почти на голову ниже меня, но все как на подбор крепкие и коренастые. Жизни серых не позавидуешь: гоняться за пиратами по поясу астероидов, преследовать убийц синдиката в трущобах Луны, охотиться на Сынов Ареса в шахтах…
Мне ненавистны их прикосновения. Их вид и издаваемые ими звуки. Все слишком резко, слишком ярко, слишком громко – каждое действие причиняет мне боль. Меня дергают, тащат, пинают… Изо всех сил сдерживаю слезы, но не знаю, как справиться с собой.
Двенадцать солдат выстраиваются в шеренгу и смотрят, как Данто направляет на меня шланг. Как всегда, к отряду ищеек приставлены трое черных. Струя воды ударяет меня в грудь, словно взбрыкнувшая лошадь, и кожа лопается от напора. Верчусь на бетонном полу, пячусь в дальний угол. Ударяюсь головой о стену, перед глазами пляшут искры. Вода попадает мне в рот, я захлебываюсь, сгибаюсь пополам, так как не могу закрыть лицо – руки связаны за спиной.
Мойка окончена, я фыркаю и кашляю, с трудом пытаясь вдохнуть через плотно прилегающий к лицу намордник. С меня снимают наручники, засовывают руки и ноги в рукава и штанины черного тюремного комбинезона, а потом снова связывают. Скоро мне на голову накинут капюшон и окончательно лишат человеческого достоинства. Кто-то толкает меня, и я сажусь на стул. Меня пристегивают так, что я вообще не могу пошевелиться. Они излишне осторожны. Наблюдают за каждым моим движением. Охраняют меня с такой бдительностью, как будто имеют дело со мной прежним, а не с тем, во что я превратился. Щурясь, я смотрю на них, но перед глазами все плывет. С ресниц капает вода. Пытаюсь фыркнуть носом, но он забит свернувшейся кровью от ноздрей до носовой полости. Нос мне сломали, когда надевали намордник.
Мы находимся в доме заседаний Бюро стандартов, который в крепости Шакала служит тюрьмой. Как и все правительственные учреждения, здание представляет собой бетонную коробку. В резком освещении все выглядят как ходячие трупы, поры на коже напоминают кратеры на метеоритах. Кроме серых и черных, в зале присутствует один желтый врач. Еще есть кресло, операционный стол и какой-то шланг. Однако истинное предназначение этого помещения открывается, когда видишь ржавые пятна вокруг водостока в полу и царапины от ногтей предыдущих пациентов на ручках кресла. Здесь начинается финальная стадия жизни.
Кассий никогда бы не оказался в этом богом забытом месте. Мало кому из золотых приходилось бывать здесь – для этого нужно умудриться нажить себе очень влиятельных врагов. Зал заседаний Бюро стандартов – часовой механизм Сообщества, его скрежещущие и цепляющиеся друг за друга шестеренки. Как можно сохранять присутствие духа там, где властвует бесчеловечность?
– С ума сойти, а? – раздается рядом со мной голос Данто. – В жизни не видел ничего более странного! – добавляет он, поглядывая на меня.
– Ваятель, наверное, прибавил ему килограммов сто веса! – поддерживает разговор другой серый. – Нет, больше! Вы его в доспехах видали? Да он был самым настоящим монстром!
– Что, больно было рождаться заново? – спрашивает Данто, поддевая мой намордник татуированным пальцем. – Уважаю! Боль – универсальный язык, правда, ржавый?
Я ничего не отвечаю, он наклоняется вперед и со всей силы наступает на мою босую ногу стальным каблуком. Ноготь большого пальца трескается. Волна крови и боли рвет палец на части. Голова моя безвольно падает, я ахаю.
– Правда? – повторяет вопрос охранник.
Из глаз текут слезы, но не от боли, а от того, с какой непринужденностью он проявляет жестокость. Я сразу кажусь себе маленьким. Почему ему так легко причинять мне боль? Мне хочется обратно в клетку!
– Да он настоящий бабуин в костюме! – смеется другой серый. – Отстань от него, что с него взять!
– Взять нечего, говоришь? – поворачивается к нему Данто. – Бред! Ему понравилось быть хозяином! Понравилось управлять нами!
Данто приседает на корточки и смотрит мне в глаза. Я пытаюсь отвернуться, боюсь, что он снова ударит меня, но серый хватает меня за голову, силой открывает мне веки, придерживая их большими пальцами, и заставляет глядеть на него.
– Две мои сестры погибли в этом твоем Дожде, ржавый ублюдок! А скольких друзей я потерял! – кричит он и бьет меня в висок чем-то металлическим.
Перед глазами плывут круги. По лицу струится кровь. За спиной Данто его начальник не отрывает глаз от планшета.
– Ты ведь и моих детей не пожалел бы? – спрашивает Данто, заглядывая в мои глаза в поисках ответа, но мне нечего ему сказать.
Как и все остальные, Данто – ветеран-легионер, грубый, словно ржавая терка. Его черная форма напичкана техникой, на ткани переплелись в объятиях изящно вышитые фиолетовые драконы. В глазах Данто – оптические имплантаты для термального зрения и чтения карт дислокации войск. Под кожей – целый арсенал биотехники, с помощью которой он охотится на золотых и черных. У всех серых на затылках вытатуирована римская цифра XIII, вокруг которой обвивается морской дракон, а в ее основании символически изображены горстки Праха. Это знак Тринадцатого легиона драконов, личного подразделения преторов Повелителя Праха, а теперь и его дочери Айи. Гражданские называют их просто «драконы». Мустанг на дух не выносит этих фанатиков. Они представляют собой независимую армию численностью в тридцать тысяч избранных, которым Айя поручила увезти верховную правительницу с Луны.
Их отвращение ко мне безгранично.
Они до мозга костей ненавидят низшие цвета – такой расизм не снился даже золотым.
– Хочешь, чтобы щенок заскулил, бей по ушам, Данто! – предлагает серая, стоящая возле двери.
Мощная челюсть ходит ходуном – серая жует резинку. Пепельные волосы подстрижены в короткий ирокез. Акцент выдает уроженку Земли. Она стоит, прислонившись к металлической стене рядом с зевающим серым, изящный нос которого скорее подошел бы розовому, чем солдату.
– Складываешь ладонь горстью, бьешь по ушам, и от давления лопается барабанная перепонка.
– Спасибо, Холи!
– Всегда пожалуйста!
– Вот так? – спрашивает Данто, показывая ей ладонь, и бьет меня по голове.
– Пальцы посильней согни, – советует она, но тут центурион наконец щелкает пальцами:
– Данто! Он нужен Айе Гримус живым! Отойди, пусть его врач осмотрит.
Я вздыхаю с облегчением – меня ожидает если не избавление от мучений, то, по крайней мере, короткая передышка.
Врач, полный желтый, вразвалку подходит ко мне и начинает разглядывать светло-коричневыми глазками-бусинками. В искусственном освещении его лысина блестит, словно обработанное воском яблоко. Он проводит по моей груди биоскопом, данные выводятся прямо на небольшие цифровые имплантаты в его глазах.
– Ну что, док? – спрашивает центурион.
– Удивительно, – шепчет через некоторое время желтый. – Плотность костей и внутренних органов практически в норме, несмотря на низкокалорийную диету. Мышцы, как мы и предполагали по результатам лабораторных экспериментов, атрофировались, но не так сильно, как могли бы пострадать ткани истинных ауреев…
– Хочешь сказать, что он лучше золотых? – ухмыляется центурион.
– Я этого не говорил! – вскидывается доктор.
– Расслабьтесь, док, здесь нет камер. Мы же в зале обработки! Каков ваш вердикт?
– Оно пригодно к транспортировке.
– Оно? – глухо мычу я из-за ремней намордника, и доктор пораженно смотрит на меня, в шоке оттого, что я могу говорить.
– Перенесет большую дозу транквилизаторов? Нам с этой орбиты до Луны три недели добираться.
– Вполне. – Врач испуганно глядит на меня. – Но я бы увеличил дозу до десяти миллиграммов в день, капитан. У этого существа необычайно сильная система кровообращения.
– Вас понял, – отзывается капитан, кивая той самой серой. – Дальше ты, Холи! Уложи его баиньки, а потом берем каталку и увозим его отсюда. Вы свободны, док, отправляйтесь обратно, в ваш уютный кофейно-шелковый мирок! Об остальном мы позаботимся…
Бах! Центурион в мгновение ока лишается лба. Что-то металлическое ударяется о стену. Смотрю на капитана завороженно и пытаюсь понять, куда делось его лицо. Бах! Бах! Бах! Бах! Звук напоминает хруст суставов. Головы стоящих рядом со мной драконов превращаются в облака красного пара. Мельчайшие частицы крови оседают на моей коже, и я отворачиваюсь. Серая как ни в чем не бывало идет вдоль шеренги солдат, стреляя каждому в затылок и даже не глядя в их сторону, чтобы прицелиться. Остальные не успевают схватиться за винтовки: второй серый, стоящий у двери, убирает еще пятерых из старомодного порохового ружья, стреляющего пулями. На ствол накручен глушитель, так что все происходит совершенно бесшумно. Первыми, истекая кровью, на пол падают черные.
– Чисто! – отчитывается женщина.
– Плюс два, – отзывается ее напарник и стреляет в желтого доктора, который ползет к двери, пытаясь спастись.
Потом серый ставит сапог на грудь Данто. Тот в потрясении смотрит на бывшего товарища, из горла у него хлещет кровь, но все-таки он хрипит:
– Тригг… Почему…
– Арес передает привет, засранец! – отвечает серый и стреляет ровно в щель тактического шлема Данто, прямо между глаз, потом эффектно поворачивает револьвер на пальце, подув на дымящееся дуло, и убирает оружие в кобуру. – Чисто!
С трудом шевеля губами под намордником, я пытаюсь сформулировать связное предложение и с трудом произношу:
– Кто… вы… такие?
– Холидей Накамура, – отвечает серая, пиная один из трупов. – А это Тригг, мой младший брат. Кто ты такой, вот в чем вопрос? – спрашивает она, приподнимая испещренную шрамами бровь.
Ее круглое лицо усыпано веснушками. Плоский нос, узкие темно-серые глаза. Я смотрю на нее и с трудом выговариваю:
– Кто я такой?
– Мы пришли за Жнецом. Если это ты, то нам стоит попросить деньги обратно, – подмигивает мне она. – Да шучу, сэр!
– Холидей, перестань! – аккуратно оттесняет ее в сторону Тригг. – У него же контузия! Вы в порядке, сэр? – успокаивающим тоном говорит он, осторожно подходя ко мне с поднятыми руками. – Мы пришли спасти вас, – произносит он, и я замечаю его акцент, более сильный, чем у Холидей.
Он делает еще один шаг, и я съеживаюсь. Сейчас он будет меня бить.
– Я сниму с вас наручники, сэр. Не волнуйтесь! Вы этого хотите?
Это все неправда! Очередные игры Шакала! У него же татуировка XIII! Это преторы, а не Сыны! Лжецы! Убийцы!
Нет, нет, нет! Он же расстрелял охранников! Он хочет помочь мне! Я обессиленно киваю, Тригг заходит сзади. Я ему не доверяю. Ожидаю, что он всадит в меня шприц или просто шею свернет. Но риск – благородное дело, и в следующую секунду я свободен, наручники сняты! Плечевые суставы хрустят, я со стоном вытягиваю руки перед собой в первый раз за девять месяцев. От боли по рукам идет крупная дрожь. Ногти отросли и загнулись. Но теперь руки снова принадлежат мне! Я пытаюсь вскочить на ноги и броситься к выходу, но тут же падаю на пол.
– Эй-эй, полегче, герой! – качает головой Холидей, усаживая меня обратно в кресло. – У вас же мышцы почти атрофировались! Надо бы смазать для начала!
Тригг обходит стул и встает передо мной. Кривая улыбка освещает его открытое мальчишеское лицо, он не такой боевой, как сестра, в уголке правого глаза вытатуированы две золотые слезинки. Тригг скорее напоминает верного пса, чем наемника. Он осторожно снимает с меня намордник, а потом вздрагивает, словно вспомнив о чем-то важном.
– Я должен кое-что передать вам, сэр.
– Не сейчас, Тригг. – Холидей напряженно смотрит на дверь. – Нам нельзя терять ни секунды!
– Оно ему пригодится, – затаив дыхание, отзывается Тригг, но все-таки ждет одобрительного кивка Холидей, прежде чем достать из рюкзака кожаный сверток и протянуть его мне. – Это ваше, сэр, возьмите! Ну что, – весело добавляет он, поймав мой одобрительный взгляд, – ведь я не соврал вам, а?
– Нет… – шепчу я, принимая сверток.
Дрожащими пальцами тяну за шнурок, которым он перехвачен, и чувствую, какая изнутри исходит сила. Через миг меня ослепляет смертоносный блеск. Чуть не роняю кожаную упаковку вместе с содержимым – я напуган, как в тот момент, когда мои глаза впервые после заточения увидели свет.
Мое лезвие! Подарок Виргинии! Уже дважды я расставался с ним: однажды его забрал у меня Карнус, а потом, на церемонии триумфа, Шакал. Лезвие белое и гладкое, словно первый молочный зуб ребенка. Пальцы скользят по холодному металлу и рукоятке, обтянутой телячьей кожей и покрытой пятнами соли. Прикосновение к клинку погружает меня в меланхолические воспоминания об утраченной силе и давно забытом тепле. Аромат грецкого ореха переносит меня в тренировочный зал Лорна, где он давал мне уроки, пока его любимая внучка училась печь пироги в примыкающей к залу кухне.
Лезвие змеится в воздухе, завораживая своей красотой и соблазняя обещанием силы. Этот клинок убеждал меня, как и многих мужчин на протяжении веков, в том, что я бог, но это было ложью. Лезвие заставило нас заплатить за гордыню ужасной ценой.
Мне страшно снова брать его в руки.
Превращаясь в изогнутый хлыст, лезвие шипит, словно гадюка в брачный период. Когда я в последний раз держал в руках мой клинок, он был гладким, без всякого узора, но сейчас на слегка подрагивающей белой поверхности проступает какой-то рисунок. Наклонив клинок, я пытаюсь разглядеть гравировку у самой рукоятки. Эо! Я растерянно смотрю на изображение моей жены, выгравированное на металле. Мастер запечатлел ее не на эшафоте, не в тот момент, что навечно останется в памяти народа, а в образе простой девушки, которую я любил. Она присела на корточки, волосы свободно падают на плечи, она срывает цветок гемантуса и глядит на меня снизу вверх. Кажется, Эо вот-вот улыбнется. Чуть выше девичьей фигурки – мой отец целует мать перед уходом из дома, а на самом острие лезвия – мы с Лианной и Лораном, нацепив страшные маски, гонимся за Кираном по тоннелю в День Всех Святых. Вот таким и было мое детство.
Кем бы ни был этот мастер, он хорошо меня знает.
– Золотые украшают свои мечи изображением своих подвигов. Великих и жестоких деяний, которые они совершили. Арес решил, что ты предпочтешь видеть на клинке тех, кого любишь, – раздается из-за спины Тригга тихий голос Холидей.
Она то и дело поглядывает на дверь.
– Арес мертв! – кричу я, пытаясь прочитать на их лицах затаенные коварство и злобу. – Вас послал Шакал! Это ловушка! Хотите, чтобы я вывел вас на базу Сынов? – спрашиваю я, сжимая рукоять лезвия. – Решили использовать меня, лжецы?
Холидей пятится, в ужасе уставившись на оружие в моей руке, а вот Тригг просто уничтожен моими подозрениями.
– Лжецы?! Да разве мы посмели бы лгать вам?! Мы готовы умереть за вас, сэр! И за Персефону, то есть за Эо, с радостью бы жизнь отдали. – Он запинается, с трудом подбирая слова, – должно быть, привык, что за него в основном говорит сестра. – За стенами тюрьмы вас ждет целая армия – это что ж, не считается? Целая армия ждет, пока к ней вернется ее… ее душа! – восклицает он, подаваясь вперед, а Холидей все так же не сводит глаз с двери. – Мы с юга тихоокеанского побережья – захолустного уголка Земли. Я думал, что так и умру, охраняя амбары с зерном! И вот я здесь, на Марсе! У нас одна задача – доставить вас…
– Встречал я лжецов и получше тебя! – зло шиплю я.
– Забей, Тригг! – окликает брата Холидей и лезет за планшетом.
– Погоди, Холидей, ты что! Арес же сказал: только в самом крайнем случае! Если они засекут сигнал…
– Да ты посмотри на него! Если это не крайний случай, то что?! – перебивает она брата и бросает мне свой планшет.
Вызов переадресуется через другое устройство. Дисплей мигает голубым цветом, на той стороне не берут трубку. Верчу планшет в руках, и тут в воздухе, словно цветок, раскрывается голограмма остроконечного шлема – она кажется сотканной из солнечного света, а величиной – не больше моего кулака. В прорезях шлема злобно горят огнем красные глаза.
– Фичнер?
– Вторая попытка, засранец! – ворчит голос.
Быть того не может!
– Севро?! – неожиданно жалобным тоном бормочу я.
– Эх, парень, видок у тебя тот еще! Как будто только что из утробы скелета вылез, мать твою!
– Ты жив… – ошарашенно повторяю я, глядя, как шлем исчезает.
Передо мной появляются резкие черты моего друга, он улыбается, обнажая острые зубы.
– Ни одному гребаному эльфу не под силу убить меня, – хрипло смеется Севро, и изображение слегка подрагивает. – Пора домой, Жнец! Я не могу прийти за тобой, ты должен добраться до меня сам. Как понял, прием?
– Но как это сделать? – вытирая слезы радости, спрашиваю я.
– Доверься моим Сынам. Сможешь?
– Шакал… Он держит в заложниках мою семью, – говорю я, посмотрев на брата с сестрой и одобрительно кивнув.
– Никого этот хренов трупоед не держит, твои у меня! Я забрал их из Ликоса сразу после того, как тебя взяли. Мама твоя ждет тебя не дождется!
Я снова начинаю плакать. На этот раз – от облегчения.
– А теперь возьми себя в руки, парень! Надо поторапливаться, – говорит он, поглядывая в сторону. – Дай-ка мне Холидей! Холидей, постарайтесь сработать чисто. Если не получится, играйте в открытую. Как поняла? Прием.
– Вас поняла, сэр!
– Разбейте цепи!
– Разбейте цепи! – эхом отзываются серые, и голограмма гаснет.
– Не суди о наc по цвету, – произносит Холидей и протягивает мне татуированную руку.
Сначала я разглядываю знаки серых на ее руке, а потом перевожу взгляд на веснушчатое, с грубоватыми чертами лицо. Один глаз заменен на биопротез и смотрит не моргая. Из уст Холидей слова Эо прозвучали совсем по-другому… Но кажется, именно в этот момент во мне проснулась душа. Душа, но не разум. Сознание все еще подводит меня. Будто сквозь трещины, на меня уставилась извивающаяся, сомневающаяся тьма, но теперь есть и надежда. В отчаянии я хватаю Холидей за руку.
– Разбей цепи! – хрипло отзываюсь я и удрученно смотрю на свои ноги. – Вам придется нести меня, даже стоять толком не могу.
– Поэтому мы приготовили вам небольшой аперитивчик, сэр! – провозглашает Холидей и достает шприц.
– Что это? – спрашиваю я.
– Масло надо сменить, сэр, – смеется Тригг. – Если честно, друг, лучше тебе этого не знать! – подмигивает мне он. – От этой дряни даже мертвец на ноги встанет!
– Тогда давайте сюда! – протягиваю руку я.
– Будет больно, – предупреждает Тригг.
– Он большой мальчик, – бросает ему Холидей и подходит ко мне.
– Сэр, зажмите зубами, – говорит Тригг, подавая мне свою перчатку.
Слегка неуверенно я прикусываю просоленную кожу и киваю Холидей. Она резким движением всаживает шприц, но не в руку, а прямо в сердце. Металл входит в мышцу, и в кровь выбрасывается какое-то адское зелье.
– Вашу мать! – пытаюсь крикнуть я, но из горла вырывается лишь сдавленный хрип.
По венам разливается огонь, сердце пыхтит, словно взбесившийся насос, я даже поглядываю на грудь, чтобы проверить, не выскочило ли оно. Внезапно ощущаю каждую мышцу. Все клетки тела словно взрываются, пульсируя от избытка кинетической энергии. Меня выворачивает, я падаю, царапая грудь, задыхаюсь, сплевываю желчь, колочу ногами по полу. Серые осторожно отходят от моего корчащегося тела. Я извергаю поток ругательств, которые заставили бы покраснеть даже Севро. Потом по телу проходит легкая дрожь, я поднимаю взгляд на моих новых друзей и спрашиваю:
– Это что такое было?!
– Мамаша называет это зелье «змеиный укус», – с трудом сдерживает смех Холидей. – С вашим метаболизмом будет действовать тридцать минут, не больше!
– Это приготовила ваша мама?!
– Ну мы ж с Земли, – пожимает плечами Тригг.
