Здесь струей среброжемчужной Тихо плачущий фонтан.
И при месячном сияньи, С моря, с долу, с высоты Вьются в сребряном мерцаньи Тени, образы, мечты.
Новых чувств и впечатлений Мы не в силах превозмочь: Льешься чашей упоений, О, таврическая ночь!
Вот татарин смуглолицый По прибрежной вышине, Словно всадник из гробницы Тенью мчится на коне.
Освещенный лунным блеском, Дико смотрит на меня, Вдруг исчез! и море плеском Вторит топоту коня.
Здесь татарское селенье: С плоской кровлей низкий док И на ней, как привиденье, Дева в облаке ночном.
Лишь выглядывают очи Из накинутой чадры, Как зарницы темной ночи В знойно-летние жары.
VII.
КАЛОША.
(Е. Л. И.)
В чаду прощального поклона У вас, в последний вечерок, Как молодая Сандрильона, Оставил я свой башмачек.
Нет, лучше слог кудрявый брошу, И реализма ученик, «Оставил я свою калошу,» Скажу вам просто на прямик.
Одну, у вашего порогу, Благополучно я надел: Но вспомнить про другую ногу Я, растердишись, не сумел.
Все так дышало обаяньем И негою в ночной тиши, И вы под месячным сияньем Так чудно были хороши,
И месяц так свежо гляделся В морскую синюю волну, Что сам невольно засмотрелся Я и на вас и на луну.
И кто ж тут память не утратит? Кому до ног и до калош, Когда тебя восторг обхватит И поэтическая дрожь?
Конечно, тепел вечер южный, И ночь нагрета зноем дня; Здесь осторожности не нужны, Но зябки ноги у меня.
Прошу вас оказать услугу, Мне и разрозненной чете; Пришлите верную подругу Моей калоше – сироте.
Когда-то – но теперь все плоше, И время уж совсем не то – Сказал бы, что у вас с калошей Еще забил я кое-что.
Но это кое-что – напрасно Дерзнул-бы я вам в дань принесть: В венок ваш свежий и прекрасной Цветов весенний должно вплесть.
Тут нужно чувство помоложе, Чтоб не попасть как раз в просак: А сердце старое вам тоже, Что ваш изношенный башмак.
VIII.
ГОРЫ НОЧЬЮ.
(дорогою).
Морского берега стена сторожевая, Дающая отбой бунтующим волнам, В лазурной глубине подошву омывая, Ты гордую главу возносишь к облавам.
Рукой неведомой иссеченные горы, С их своенравного и выпуклой резьбой! Нельзя от них отвлечь вперившиеся взоры И мысль запугана их дикой красотой.
Здесь в грозной прелести, могуществом и славой Природа царствует с первоначальных дней: Здесь стелется она твердыней величавой И кто помериться осмелился бы с ней?
Уж внятно, кажется, природа человеку Сказала: здесь твоим наездам места нет: Здесь бурям да орлам, одним испокон-веку, Раздолье и простор! а ты будь домосед.
Но смертный на земле есть гость неугомонной, Природы-матери он непослушный сын; Он с нею борется, и волей непреклонной Он хочет матери быть полный властелин.
Крамольный сын, ее он вызывает к бою; Смельчак, пробил её он каменную грудь; Утесам он сказал: раздвиньтесь предо мною И прихотям моим свободный дайте путь!
И с русской удалью, татарски-беззаботно, По страшным крутизнам во всю несемся прыть, И смелый лозунг наш в сей скачке поворотной: То bee or not to bee, иль быть, или не быть.
Здесь пропасть, там обрыв: все трынь-трава, все сказки! Валяй, ямщик, пока не разрешен вопрос: Иль в море выскочим из скачущей коляски, Иль лбом на всем скаку ударимся в утес!
IX.
ЛИВАДИЯ.
(27 июля).
Отчего красою новой Улыбается нам день, Свеяв с тверди бирюзовой И последней тучки тень? Отчего он так светлеет? Отчего еще нежней Нас лобзает, нас лелеет Теплой ласкою своей?
Отчего так благосклонно И так празднично глядят Море, берег благовонной И его роскошный сад? Отчего так солнце блещет, Златом даль озарена И так радостно трепещет Моря синяя волна?
В этот день, всех дней прекрасней, И земля и небеса, Отчего еще согласней В песнь сливают голоса? Отчего везде так мило, Чье-то имя слышно нам И молитва, как кадило, Свой возносит фимиам?
В уголок сей безмятежный Отчего наш тайный враг – Пресыщенье – неизбежный Спутник всех житейских благ, Не помыслит, не посмеет Заглянуть за наш порог, И затихнув, здесь немеет Шум заботливых тревог?
Древний мир очарованья Ныне вновь помолодел, Словно в первый день созданья Юной жизнью он расцвел, Непочатый самовластьем Разрушительных веков, Юнык блеском, юным счастьем, Свежей зеленью цветов – Он увенчан, опоясан
Он жемчужною волной, Свод небес над ним так ясен, Да и сам он – рай земной. Отчего, с природой дружно, На кого ни погляди, Все сердца горят так южно В нашей северной груди?…
Оттого здесь все так живо Блещет праздничной красой, Что встречаем день счастливой Годовщины дорогой. В этот день у колыбели Ангел жизни предстоял И младенцу к светлой цели Светлый путь он указал.
С возрастающей надеждой Предсказание сбылось, И под царстведной одеждой Сердце чистое зажглось. Кроткий дух благоволенья Возлелеял и развил Все души её движенья И весь строй душевных сил.
Жизнь созрела и богато Принесла дари свой, Все, что блого, все, что свято Ей знакомо, ей сродни. Не страшась завоеванья, Для других враждебных лет, Свежестью благоуханья В ней роскошен жизни цвет.
Ей к лицу и багряница, Но еще она хилей, Если прячется царица В женской прелести своей В светлом праздничном уборе. Оттого здесь небеса, Гори, голубое море И душистые леса
Все, ревнуя друг пред другом, Расточают блеск и тень, Чтоб отпраздновать всем югом Этот радостный нам день!
Солнце, тень, благоуханье, Гор таврических краса, В немерцающем сиянье Голубые небеса!
Моря блеск и тишь и трепет! И средь тьмы и тишины Вдоль прибрежья плач и лепет Ночью плещущей волны!
Поэтической Эллады Отголоски и залог, Мира, отдыха, услады, Пристань, чуждая тревог!
Здесь, не знаяся с ненастьем, Жизнь так чудно хороша, Здесь целебным, чистым счастьем Упивается душа.
С нашим чувством здесь созвучней Гор, долин, лесов привет, Нам их таинства сподручней, Словно таинства в них нет.
Здесь нам родственным наречьем Говорит и моря шум; С детским здесь простосердечьем Умиляется наш ум.
И с природою согласно Свежесть в мыслях и мечтах, Здесь и на сердце так ясно, Как в прозрачных небесах.
XI.
ОРИАНДА
Море яркою парчою расстилается внизу, То блеснет златой струею, То сольется в бирюзу,
В изумруд и в яхонт синий, В ослепительный алмаз; Зыбью радужной пустыни Ненасытит жадный глаз.
И пред морем, с ним сподручно, Морем зелень разлилась И растительностью тучной Почва пышно убралась.
Там, где стелется веранда, Где гори дает отлог, Забелелась Орианда, Как серебряный чертог.
И над ним сапфирной крышей Развернулся неба свод; Воздух здесь струится тише И все тише ропот вод.
Как твердыня, скал громада Уперлася в полукруг, И охрана и ограда От напора зимних вьюг.
Знать, здесь громы рокотали И огнем своих зарниц Гор осколки разметали С этих каменных бойниц.
Средь прохлады и потемок Древ, пресекших солнца свет, Допотопных гор потомок, Камень – древний домосед –
Весь обросший серым мохом, На красу картин живых, Как старик глядит со вздохом На красавиц молодых.
На скале многоголовной, Освященьем здешних мест, Водружен маяк духовной – Искупительный наш крест.
Чуть завидя издалече Это знаменье, моряк, Ободрясь благою встречей, Совершает крестный знак.
И скитальцам в бурном море, И житейских волн пловцах, В дни попутные и в горе, Крест и вождь и светочь нам.
XII.
Опять я слышу этот шум, Который сладостно тревожил Покой коих ленивых дум, С которым я так много прожил бессонных, памятных ночей, И слушал я, как плачет море, Чтоб словно выплакать все горе Из глубины груди своей.
