bannerbannerbanner
Обозрение нашей современной литературной деятельности с точки зрения цензурной

Петр Вяземский
Обозрение нашей современной литературной деятельности с точки зрения цензурной

Полная версия

Со всем тем, повторю, положение нашей литературы не блестящее. Беда в том, что во главе её стоят не великие писатели, а более или менее ловкие и смышленые журналисты. Промышленная, торговая, любостяжательная, одним словом, реальная сторона века отразилась и на нашей литературе. Нет вдохновения, творчества, бескорыстной и благородно& любви к искусству. Но что же тут делать? Цензура горю этому помочь не может.

Но в настоящем положении цензуры можно было бы ей помочь, уяснив и упростив действия её. Собственно нет у нас цензурного устава, хотя изданный в 1828 году не отменен. Но ни цензоры, ни писатели не могут им руководствоваться и законно ссылаться на него. Частные, временные предписания, в бесчисленном множестве изданные, по разным случаям, можно сказать, загромоздили устав так, что до него добраться нельзя. Таким образом, одна из важнейших отраслей нашего охранительного законодательства совершенно запутана и лишена необходимого единства. По моему мнению, нужно безотлагательно восстановить ныне только нарицательно существующий устав и сделать в нем изменения и пополнения, какие признаются нужными. Затем следует совершенно отменить все предписания и распоряжения, которые были отдельно изданы.

II

Цензура, сия управа благочиния мыслей и выражений, являющихся в печати, не может (за исключением некоторых верховных и основных начал, которые, впрочем, и остаются неприкосновенными) во всех действиях своих руководствоваться применением положительных и ясных узаконений, подобно всякому другому административному учреждению. И там бывают ошибки и недоразумения, хотя действия и законы твердо выведены в параллельной точности.

Как же им не быть в деле цензуры, где по большей части все предоставлено личному уразумению, а чаще всего личным догадкам. В цензуре, кроме тех коренных начал, о которых сказано выше, все прочее условно и почти неуловимо. Здесь нет ясных указаний, непреложных запрещений, буквально означающих то, что дозволено, и то, что запрещено. Многое зависит от внутреннего сознания, в силу коего автор выразил свою мысль, от понятия и догадки цензора при суждении того, что написано, и от частных впечатлений и личных расположений разнородных читателей при чтении написанного. Тут открывается безграничное поле для встреч и столкновений мнениям и убеждениям, и убеждениям разномысленным и друг другу противоречащим. Отдельно взятое убеждение каждое может быть равно основательно и добросовестно, но в общем итоге выводятся заключения спорные и взаимно обвинительные. Можно ли требовать от автора, чтобы он в увлечении своем никогда не обмолвился или не подал повода в превратному толкованию того, что он хотел сказать? От цензора, который с утра до вечера обязан прочитывать исписанные кипы бумаг и производить формальные следствия над каждою фразою, над каждым словом, чтобы он ничего не просмотрел, или понял все им прочитанное точно так, как поймут оное после и на досуге читатели, увлеченные иногда излишней строгостью или озабоченные своими личными предубеждениями. В таком неопределенном положении часто все могут быть правы и все виноваты. Не ослабляя обязанности цензуры, не уменьшая ответственности цензоров, можно дозволить себе заметить, что несправедливо было бы, упуская из виду вышеприведенные соображения, судить о печатных недосмотрах, или даже и проступках с безусловною строгостью; несправедливо было бы везде искать злонамеренности там, где часто провинились одна опрометчивость автора и одно недоразумение цензора.

Рейтинг@Mail.ru