В подобных случаях мы не имеем подобного оправдания. Мы можем и должны быть осмотрительнее и строже и принимать только то, что носит на себе печать достоверности. Гласность не погоняет нас, не кричит вам беспрестанно, как на Западе: иди! иди! давай! давай! Особенно обязаны мы держаться осторожности, когда речь идет о людях знаменитых и тем более о людях, всею жизнию оправдавших свою знаменитость. Все эти мысли родились во мне при чтении статьи, помещенной в 24 No Московского городского листка, о пребывании Карамзина в Москве. Автор её передал нам несколько верных заметок о добродушии и врожденной сердечной ласковости Карамзина. И в этом отношении заметки эти имеют цену. Но все прочия подробности о домашней жизни его или ничтожны, или вовсе ошибочны; другие при ошибочности своей даже и неприличны. Читая их, можно даже заключить, что они переданы были автору кем-нибудь наобум и лицом, которое не имело никаких личных сношений с Карамзиным. Иначе, как объяснить, что человек, который делает вам подробную опись дома Карамзина, знает, где и за чем, в 1814-1815 гг., вбит был такой-то гвоздь в стену кабинета его, не знает между тем, что он в тоже самое время был не вдов, а вторым браком женат с 1804 года и имел уже несколько детей от второй жены. Как не знать того о Карамзине, который вел всегда семейную жизнь и всегда окружен был семейством своим? Непонятно, как человек, который имеет до высшей степени способность местной наблюдательности, который помнит счетом всю прислугу Карамзина, не знает, что в то время были у него каммердинерами (здравствующие и ныне) Матвей и Лука, и что никогда никакая Наталья, ни Наташа не была и никогда не могла быть у него в подобной должности.