Петр Вяземский
Жуковский. – Пушкин. – О новой пиитике басен

Приговоры Пушкину, заключающиеся в том же письме, не основательнее первых. Не признавая глубокой чувствительности за отличительную черту поэзии Пушкина, автор утверждает далее мнение свое на следующих словах: «Пушкин не есть и не будет никогда рыцарем печального образа, чувствительным селадоном». Будто глубокая чувствительность есть принадлежность поэтических Дон-Кихотов и слезливых селадонов? Критик смешал чувствительность с притворною плаксивостью и оказал в себе совершенное отсутствие поэтического чувства, столь необходимого, когда хотим судить о поэтах и поэзии. Он элегии Пушкина называет прелестными игрушками. Новое противоречие, новый nonsens!^[1] Если они игрушки, то уже не прелестны! Элегия только тогда и хороша, когда поэт г. ней не шутит, а грустит и плачет заправду. Элегия есть листок из бытописания души или холодная, скучная выдумка; элегии Пушкина не прелестные игрушки, но горячий выпечаток минувшего ощущения души, минувшего вдохновения, уныния – и вот чем они прелестны! «Песнь о вещем Олеге» не нравится критику; он не находит в ней той игривости в стихах, которую привык видеть у Пушкина. Наш критик должен быть большой весельчак. Он требует, чтобы и покойный Олег заигрывал с ним и тешил его. Элегии приемлются им за игрушки; здесь жалуется си, что поэт не довольно разыгрался, хотя содержание «Вещего Олега» ничего в себе игривого представить не может. Недаром месте ставит он Пушкина выше, гораздо выше Жуковского, но, не определив степени ни того, ни другого, пускается он в одну пустую издержку слов. Что за принужденная и наобум сделанная оценка! Жуковский не написал бы многих страниц в «Кавказском пленнике», «Бахчисарайском фонтане», многих из мелких стихотворений Пушкина, кипящих чувством и мыслию, но Пушкин не написал бы многих строф в «Певце во стане русских воинов», в «Громобое» и «Вадиме», «Светлане», в «Послании к Нине», «К Тургеневу»; не боролся бы с успехом, равным успеху Жуковского, в состязаниях с богатырями иностранной поэзии, в состязаниях, где он должен был покорить самый язык и обогатить столькими завоеваниями и дух, и формы, и пределы нашей поэзии. Согласен! В Пушкине нет ничего Жуковского, но между тем Пушкин есть следствие Жуковского. Поэзия первого не дочь, а наследница позади последнего, и по счастию обе живы и живут в ладу, несмотря на искательства литературных стряпчих щечил, желающих ввести их в ссору и тяжбу – с тем, чтобы поживиться насчет той и другой, как обыкновенно водится в тяжбах.