Петр Орловец
Клады великой Сибири
VII. Над Небесной империей
Дни шли за днями.
Излишним было бы описывать подробно путешествие над Россией.
Бромберг берег свой корабль и ночами прекращал путешествие, спускаясь по вечерам в безлюдных местах, выбирая по преимуществу поляны в лесах.
Иногда для развлечения они разбивали на ночь легкие палатки, зажигали костры и весело жарили ужин на зеленой мураве.
От Самары корабль направился на юго-восток, пролетев Оренбург, взвился над пустынным Уральским хребтом, миновал Орск и полетел на Тургай. Теперь под ногами путников расстилались необозримые луга и плоские возвышенности, покрытые сочной травой, на которой мирно пасли свои стада киргизы. Пушистые ангорские козы тысячами бродили по лугам, а их хозяева беспечно покуривали свои трубки, сидя на своих кочевьях.
Но каждые сутки картина снова менялась.
Направляясь упорно на юго-восток, путники пролетели сначала над рекой Сары-Су, затем над городом Токмак, над озером Иесык-Вунь и взвились над горным хребтом Тянь-Шань.
Снежные вершины великого горного хребта, сверкая и сияя снегами на солнце, уходили под самые облака.
Воздушный корабль чуть-чуть приподнял свой нос, гигантские крылья завертелись с бешеной быстротой, и корабль стал сильно забирать вверх.
– Десять тысяч футов над уровнем моря! – сказал Верлов, взглядывая на прибор, определяющий давление атмосферы. – Наш Семен Васильевич, кажется, решил унести нас сегодня за облака.
– Значит, мы уносимся с вами в заоблачные сферы? – пошутила девушка.
– Выходит, так, – улыбнулся Верлов. – И, снова взглянув на прибор, он добавил: – Одиннадцать тысяч! Летим медленно. Лаг показывает двадцатиузловой ход. Можно выйти на воздух. Только прошу надеть шубы.
Предложение было принято с радостью.
Чи-Най-Чанг принес три легких, но теплых китайских меховых халата, в которые со смехом вырядились путники, и все общество поднялось по трапу наверх.
Картина, которая теперь расстилалась под ними, заставила их вскрикнуть от восторга.
Вечные снега Тянь-Шаня искрились и переливались, вершины гор казались какими-то сказочными наростами, похожими на грани исполинских алмазов, глубокие трещины, словно черные пасти чудовищ, зияли между ними, рельефно выделяясь на белой пелене снегов.
Холодный, резкий ветер леденил кровь.
Бромберг, сидя в шубе у рычагов, управлял кораблем, не сводя глаз с инструментов, развешанных около него.
Увидав вышедших наверх товарищей, он весело крикнул им:
– Сейчас сделаю решительную пробу! Мы поднимемся настолько, насколько нам позволит атмосфера!
Сидя на скамеечках, путники следили за полетом корабля.
– Машина работает пятидесятиузловым ходом, и подвигаемся мы лишь по двадцати узлов, – сказал Верлов. – Значит, сила встречного ветра равняется тридцати узлам в час. Ого! Четырнадцать тысяч футов высоты! Браво!
По мере подъема холод становился все ощутительнее.
– Двадцать градусов мороза! – воскликнула Вера Николаевна, глядя на термометр.
– Скоро мы обратимся в сосульки!
А корабль взбирался все выше и выше.
Спустя полчаса Бромберг крикнул:
– Шестнадцать тысяч четыреста футов!
Воздух сделался редким, и винтообразные крылья работали теперь с ужасающей быстротой, чтобы продолжать подъем.
Дыхание становилось частым и глубоким, голова слегка кружилась, и в висках кровь стучала.
Сидя тесно рядом с Верой Николаевной, Верлов испытывал какое-то странное чувство.
Легкая дрожь пробегала по нему, от теплоты ее тела он чувствовал себя словно во сне и почти не сознавал, где он находится и куда летит.
Молодая девушка, казалось, чувствовала то же самое.
Щечки ее зарумянились, глаза потупились, но она все продолжала сидеть на месте, словно заколдованная.
Они не замечали, как летят минуты, и молча переживали им одним понятное чувство.
Но вот голос Бромберга заставил их очнуться.
– Восемнадцать тысяч футов! Дальше подъем невозможен! Не хватит дыхания! Чи-Най-Чанг, смазывай обильнее! Посмотри, не накалились ли валы? Мочи их сильнее водой! – загремел его властный голос. – Господа, помогите ему, иначе придется плохо!
Все, кроме молодой девушки, бросились исполнять его приказание.
И это было как раз вовремя.
От страшно быстрого вращения валы страшно нагрелись и грозили загореться.
Работа закипела.
Между тем воздушный корабль уменьшил ход до минимума и медленно опускался вниз.
Главные вершины Тянь-Шаня остались позади, и впереди виднелись лишь горные отроги, покрытые зеленым лесом и каменными выступами голых скал.
Тут начинался Восточный Туркестан.
Далеко внизу, словно пятна, зачернели поселки, воздух, по мере опускания делался теплее, восточный ветер сменился горячим южным.
Лишь только корабль возвратился на свою нормальную высоту, Суравин сменил Бромберга.
К вечеру впереди блеснула длинная волнистая полоса.
– Река Тарим, самая большая река Восточного Туркестана, – заметил Верлов. – Она впадает в озеро Кара-Буран. Мы остановимся на ночь около устья притока Яркенд-Дарьи. Эти места мне знакомы. Я уже был здесь, когда пробирался из Тибета.
Действительно, когда начало темнеть, Бромберг выбрал место на берегу Тарима, свободное от кочевников и их стад, и спустился на землю.
– Идемте ловить рыбу! – предложил Суравин. – Я захватил с собою снасти и удочки.
Предложение было принято, и вся компания, весело болтая, направилась к реке.
Снасти оказались сибирскими.
Посредством каменных якорей по дну реки был проложен тросовый канат, от которого на три четверти один от другого шли отводы длиною в аршин, в конце которых были прикреплены острые крючки длиною по вершку; чтобы отводы и крючки не тонули, а стояли в воде стоймя, к крючкам были прикреплены поплавки.
Крупная рыба хорошо попадает на эти крючки.
Переплывая через снасть, она видит блестящие, колеблющиеся крючки и начинает заигрывать с ними.
Но едва коснется она крючка, как острый конец впивается ей в тело.
Рыба начинает биться, попадает на соседний крючок и окончательно запутывается.
Вот такие-то снасти расставили путники.
– Мы осмотрим их с рассветом, а пока давайте удить! – предложил Суравин.
Выбрав место на берегу около корней, все общество принялось удить.
Вероятно, кочевники не особенно распугали рыбу, так как караси, форель и крупная плотва то и дело попадались на удочку.
Не прошло часа, как рыба для ухи была наловлена, и молодая девушка весело принялась хозяйничать.
Ночь провели в палатках, а с рассветом поехали осматривать снасти.
Улов превзошел все ожидания.
Два больших и пять мелких осетров были сняты с крючков.
– Чудесно! – воскликнул Верлов. – Мы заморозим их в рефрижераторе, и нам хватит рыбы на несколько дней. Кроме того, мы будем иметь хороший запас икры.
В пять часов утра воздушный корабль поднялся на воздух и понесся снова на восток, придерживаясь градусов на десять к югу.
Бромберг дал полный ход.
Спустя четыре часа корабль пронесся над рекой Черчен и поплыл в воздухе над Небесной империей.
Далеко на севере синели горы Нань-Шаня, а на юге, немного подальше, едва виднелись горы Куэнь-Луньской цепи.
Теплый юго-восточный ветер слегка окреп в этой громадной долине, и корабль медленно шел вперед, работая полным ходом.
– Надо подняться! – решил Бромберг.
Действительно, поднявшись на высоту трех тысяч восьмисот футов, корабль попал в попутное воздушное течение и понесся с быстротою птицы.
Чи-Най-Чанг казался теперь страшно возбужденным.
Он все время что-то бормотал по-своему, грозил кулаком невидимому врагу и выказывал все признаки нетерпения.
В своих порывах он был до того смешон, что путешественники едва сдерживались, чтобы не расхохотаться ему в лицо.
VIII. Арест
Но вот и река Хуан-Хэ осталась позади…
Воздушный корабль повернул еще сильнее на юг и понесся по направлению к городу Лунь-Ань.
Чи-Най-Чанг положительно не сидел на месте.
Он то выскакивал наверх, то возвращался в каюту, хватался за разные предметы, бормотал что-то себе под нос.
Близость врага делала тихого Чи-Най-Чанга неузнаваемым.
Но не менее его волновались и остальные.
Только Верлов казался спокойнее других.
Он как-то весь ушел в себя и все время, не отрываясь, работал над географической картой.
– Э! Да я и забыл вам сказать, что завтра китайский Новый год! – воскликнул он вдруг, отрываясь от своей работы.
– Да, наш Новый год, – отозвался Чи-Най-Чанг. – Завтра большой праздник – бонза Лиу-Пин-Юнг будет все время до обеда сидеть в храме.
– Там мы его и поймаем! – сказал Верлов.
– И я посажу его на кол! – воскликнул Чи-Най-Чанг.
– Как – на кол?! – удивился Верлов.
– Очень просто. Я вобью острый кол в землю, свяжу проклятого Лиу-Пин-Юнга, посажу его на кол и буду смотреть на него, пока кол не вылезет у него где-нибудь среди плеч или из шеи…
– Фу, какая гадость! – воскликнула Вера Николаевна.
– В этом отношении китайцы не знают жалости, – ответил Верлов.
– Меня не жалели, когда распинали, – буркнул Чи-Най-Чанг. – Зачем его жалеть? Я посажу его на кол и выжгу ему один глаз.
– Слушайте, Иван Александрович, – закричала девушка. – Скажите ему, чтобы он не говорил таких ужасов.
Суравин улыбнулся.
– Успокойся, Вера, мы не дадим ему казнить Лиу-Пин-Юнга!
Чи-Най-Чанг угрюмо взглянул на Суравина и вышел из каюты.
После обеда все общество вышло на площадку.
Теперь воздушный корабль несся над густозаселенной местностью.
В этом месте скучилось такое количество населения, что людям, казалось, не хватало места на земле.
Реки у берегов были сплошь покрыты джонками и плотами, на которых жили те, у кого не было земли.
Деревни густой сыпью покрывали землю, и в промежутках между ними ярко зеленели поля, покрытые гаоляном, чумизой и чайными кустами.
– Мы не должны привлекать внимания! – сказал Бромберг. – Сейчас мы поднимемся за облака.
Он повернул рычаг, и корабль стал быстро забирать вверх.
Скоро сырой туман облаков окутал их со всех сторон.
Но прошло еще несколько минут, и корабль снова выбрался на солнечный простор, оставив под собой сплошную белую пелену облаков.
Перед вечером Бромберг стал спускаться и, когда стемнело окончательно, спустился в гаолян.
– Теперь, господа, надо решить, что предпримем мы завтра! – сказал Верлов, когда Вера Николаевна подала чай. – Я предлагаю действовать нахрапом.
– Это будет самым лучшим способом, – поддержал инженер. – Завтра чуть свет мы поднимемся повыше, дождемся, когда начнется празднество, и тогда с шумом опустимся в город, пролетим над самыми головами толпы… Произойдет паника. Пользуясь ею, мы долетим до пагоды Лиу-Пин-Юнга, и я остановлю корабль над самой пагодой.
– Так, – похвалил Верлов. – Лишь только остановимся, я спущусь вместе с Чи-Най-Чангом на землю, свяжу Лиу-Пин-Юнга и подниму его к нам…
– Ты срисуешь с его ноги план и потом отдашь Лиу-Пин-Юнга мне, – сверкая своими узкими глазами, перебил Чи-Най-Чанг. – Я выколю…
– Папа, да заставь его замолчать! – закричала Вера Николаевна.
– Чи-Най-Чанг, не говори глупости! – остановил китайца Верлов. – Итак, мы поднимаем его, срисуем его татуировку и выпустим где-нибудь в таком месте, чтобы он не мог нам повредить.
– Он не догонит… не повредит! – пробурчал Чи-Най-Чанг.
После чаю Верлов подошел к Вере Николаевне.
– Вы не хотите прогуляться? – спросил он.
– Пойдемте, – согласилась молодая девушка.
Они отошли от воздушного корабля и пошли по берегу ручья.
Ночь была тихая, теплая, кругом царило гробовое молчание.
Верлову хотелось говорить и говорить без конца, а между тем он шагал молча, словно не зная, с чего начать.
Он испытывал какую-то робкую радость от сознания, что молодая девушка идет с ним рядом в этой дикой стране и не боится оставаться с ним наедине.
Казалось, и молодая девушка испытывает нечто подобное.
Они шли молча и не замечали, что молчат, довольные лишь присутствием друг друга.
Пройдя с полверсты, они повернули назад.
И только когда корпус корабля вынырнул в темноте перед ними, Верлов тихо произнес:
– Как славно мы прогулялись.
– Да, хорошо, – так же тихо ответила молодая девушка.
А темная ночь скрыла румянец, которым покрылись ее нежные щеки.
Еще не наступил рассвет, когда Бромберг поднял своих друзей.
Быстро одевшись, все напились чаю и сделали все приготовления, необходимые к предстоящему дню.
Лишь только стало светать, воздушный корабль поднялся на воздух и приблизился немного к городу Лунь-Ань.
Взобравшись на высоту семи тысяч футов, воздушный корабль остановился.
Теперь с помощью прекрасных подзорных труб путникам хорошо была видна вся внутренность этого города, окруженного, по китайскому обыкновению, высокой стеной с огромными башнями по углам.
Легкий ветер рассеял за ночь тучи, и ничто не мешало наблюдению.
Сначала путешественники увидели, как проснулся город.
На улицах замелькали прохожие; дома и улицы, а также две башни с воротами в центре города расцветились флагами.
Торговля на время праздника, который у китайцев длится целую неделю, прекратилась, и поэтому праздная, свободная от работы и занятий толпа росла на улицах все больше и больше.
Часам к десяти утра город окончательно ожил.
На улицах появились обтянутые шелком, резной работы двухколесные, безрессорные экипажи, именуемые фудутунками, показались разряженные китайские офицеры в бархатных коротких сапогах, темных шелковых хурмах (рубаха без рукавов), надетых поверх ярких цветных халатов, с собольими хвостами и стеклянными шариками на зонтообразных шапках.
На деревянных подмостках, устроенных около центральных башен, появились бродячие комедианты, акробаты и фокусники, в разных концах города зазвенели гонги и бубны.
Тысячи рабочих и детей огласили воздух треском хлопушек, подвешенных в виде коралловых кусочков на нитках, которые китайцы поджигали снизу.
Словно крошечные патроны, эти кусочки разрывались один за другим с громким треском, производя страшный шум.
Воздушный корабль медленно спускался со своей первоначальной высоты, подвигаясь в то же время к городу.
Наконец показалась и главная процессия, вынырнувшая из ворот большого дома.
Это было шествие лодок.
Сначала шли ряженые на ходулях.
Это были мужчины и мальчики, одетые стариками, женщинами и разными уродами, в причудливых костюмах, в масках или гриме.
Чтобы быть более заметными, все они шли на ходулях, гремя гонгами, бубнами, хлопушками и барабанами.
Ряженых на ходулях было человек двести.
За ними шли лодки, которых было штук двадцать.
Из легкого картона, наклеенного на деревянные остовы и задекорированного тканями, были сделаны лодки длиною аршина в три, покрытые разноцветными навесами.
Каждую лодку нес один китаец, стоя внутри ее и поддерживая дно лодки бедрами, к которым она прикреплялась.
Ноги носителей лодок были прикрыты тканями, свешивавшимися с бортов, благодаря чему получалось впечатление, будто в лодке сидит человек, а лодка движется сама собою.
Носители лодок были тоже загримированы разными стариками, женщинами и уродами.
Лодки шли одна за другой, делая постоянно зигзаги и раскачиваясь, словно действительно плыли по волнистой поверхности моря.
А кругом их бесновались и гремели гонгами и бубнами тоже ряженые.
Огромная толпа окружила процессию и вместе с нею двинулась по улицам.
Никто из веселящихся и не думал смотреть вверх, откуда к ним быстро приближался воздушный корабль.
– Ну, господа, держитесь! Сейчас дам полный ход и пущу сирену. Чи-Най-Чанг, покажи, где пáгода? – крикнул Бромберг.
Китаец указал на большое вычурное здание с каменными львами у ворот.
Город был совсем близко.
Инженер нажал рычаг, и воздушный корабль, работая всеми винтами, с шумом и свистом понесся над городом.
Сирена отчаянно завыла.
Вой сирены, шум и свист крыльев привлекли внимание праздной толпы.
И в одну минуту торжественное празднество превратилось в ужасное бегство.
Охваченная страхом, толпа ринулась во все стороны, оглашая воздух ревом и криками.
Кто не успел сбросить привязанных наглухо ходулей, тот цеплялся за других.
Люди давили друг друга, стоны попавших под ноги смешивались с ревом толпы.
Упряжные мулы и лошади, тоже охваченные страхом, врезались в толпу и отчаянно бились, увеличивая сумятицу.
Никто ничего не сознавал.
Дикие китайцы вообразили, что злой дух внезапно слетел на их головы, желая уничтожить их город вместе с обитателями.
Что-то ужасное было в этой картине.
Горя нетерпением скорее скрыться от злого духа, несчастные китайцы выламывали двери домов и кучами набивались во все постройки.
А из домов доносился ужасный плач женщин и детей.
Но Бромберг и Верлов мало обращали внимания на произведенный эффект.
Умелой, твердой рукой Бромберг направил корабль к пагоде и круто остановил его над нею.
Служители храма, привлеченные ревом толпы, выскочили было за ворота, но вид ужасного крылатого чудовища, которое неслось прямо на них, моментально обратил их в бегство.
Охваченные паникой, служители богов кинулись во двор, но ноги их отказались действовать, и они, полуживые от страха, ничком повалились во дворе.
Они не видали, как страшное чудовище, продолжая шуметь крыльями и выть, остановилось над самыми их головами, как с него свесился веревочный трап и по нему быстро слезли во двор два человека с веревками и револьверами в руках.
Это были Верлов и Чи-Най-Чанг.
Китаец сразу узнал своего смертельного врага.
– Вот он! – указал он на лежавшего ниц старика, еще очень бодрого и сухощавого.
В одну минуту Лиу-Пин-Юнг был скручен по рукам и ногам и подхвачен арканом под мышки.
Старый бонза, вообразивший, что пришел его последний час, завыл тоненьким голосом, но все-таки побоялся взглянуть на тех, кто его связал, упорно закрывая глаза.
Пока Чи-Най-Чанг куда-то убежал, Верлов быстро забрался по трапу с концом аркана.
Очутившись на корабле, он вместе с Суравиным натянул веревку, и вскоре бонза Лиу-Пин-Юнг был доставлен в общую каюту.
– Куда это девался Чи-Най-Чанг? – удивился Суравин.
– Черт его знает! Убежал в храм, – ответил Верлов.
Но едва произнес он эти слова, как китаец появился на пороге с мешочком под мышкой и каким-то шкафчиком в руках.
– Что это у тебя? – удивился Верлов.
– Я достал себе китайский обед! – радостно ответил Чи-Най-Чанг.
Все невольно расхохотались.
– Ну, господа, я поднимаюсь! – сказал Бромберг. – Куда теперь курс?
– На Чжан-Ша, – ответил Верлов.
Инженер вышел, и вскоре лаг показал, что корабль двигается сорокаузловым ходом.
IX. Второй план
Лиу-Пин-Юнг, наконец, пришел в себя.
Голос Чи-Най-Чанга сразу вывел его из состояния оцепенения.
Увидав своего врага, так неожиданно спасшегося от смертной казни, Лиу-Пин-Юнг зарычал от бешенства.
Он сразу понял, что с ним не произошло ничего сверхъестественного, а просто он попал в руки врага, который призвал к себе на помощь белых чертей (так называют китайцы европейцев).
Лиу-Пин-Юнг рванулся изо всей силы, но крепкие веревки не подались.
Чи-Най-Чанг с улыбкой торжества глядел на него.
– Что хочешь ты сделать со мною? – прохрипел бонза по-китайски.
– Я срисую татуировку с твоей ноги и посажу тебя на кол, – сверкая глазами, ответил Чи-Най-Чанг. – Я выколю тебе глаз и прижгу пятки раскаленным железом, а потом завладею кладом великой Сибири!
По телу Лиу-Пин-Юнга пробежала судорога.
– Владей кладом, но не трогай меня, – проговорил он.
Чи-Най-Чанг громко расхохотался.
Но Верлов, прекрасно понимавший по-китайски и до сих пор молча слушавший их разговор, остановил своего друга.
– Довольно, Чи-Най-Чанг, – сказал он по-русски. – Нехорошо издеваться над связанным врагом. Мы ведь и так накажем его, лишив его возможности овладеть кладом.
Чи-Най-Чанг замолк, но по лицу его было видно, что доводы Верлова нисколько не действовали на него.
Выйдя из каюты, он направился к инженеру, так как был очередным по вахте.
Лишь только Бромберг вошел в каюту, Верлов подозвал его к себе.
– Я думаю, теперь можно скопировать татуировку Лиу-Пин-Юнга?
– Конечно! – ответил инженер. – Вера Николаевна удалится немного наверх…
– Сейчас уйду! – ответила молодая девушка, выходя из каюты.
Верлов, Бромберг и Суравин подошли к распростертому на кушетке китайцу.
Вынув складной нож, Суравин вырезал кусок материи из штанов китайца в том месте, где должна была находиться татуировка.
И действительно, татуировка была налицо.
Не обращая внимания на рычание Лиу-Пин-Юнга, присутствующие склонились над ней, сравнивая ее с татуировкой, снятой на кальку с ноги Чи-Най-Чанга.
– Эге! – воскликнул вдруг Верлов. – А ну-ка, наложите кальку с копией татуировки ноги Чи-Най-Чанга на татуировку Лиу-Пин-Юнга!
Бромберг исполнил приказание.
Ко всеобщему удивлению, все линии и рисунки обеих татуировок вполне сошлись по размерам.
Только на языкообразном рисунке, который Верлов считал за полуостров, от соединения двух татуировок произошло изменение.
Зигзагообразная линия на татуировке Чи-Най-Чанга, не доходившая до конца языка, на татуировке Лиу-Пин-Юнга имела продолжение, но зато не имела начала с той стороны, где у Чи-Най-Чанга была точка.
Но, соединив обе татуировки посредством наложения кальки вместе, Верлов получил совершенно законченный рисунок.
Не было сомнения в том, что зигзагообразная линия представляла из себя реку, впадающую в море в юго-восточной стороне полуострова.
Начало же ее изображалось точкой.
Счертив этот двойной план, Верлов зашил Лиу-Пин-Юнгу разрезанный кусок и обратился к инженеру:
– Теперь нам остается обезвредить этого человека! Мы, конечно, не будем дожидаться второй луны, так как не боимся злых духов. Значит, попросту надо затащить Лиу-Пин-Юнга в такое место, чтобы он не мог помешать нам в Чжан-Ша.
– Это не трудно. Стоит нам прокатить его лишних пять часов, и он будет в пятистах верстах от нас. Этого расстояния вполне достаточно! – улыбнулся инженер.
– Так и сделаем! – кивнул головой Верлов. – Только надо будет выпустить его тайно, иначе Чи-Най-Чанг непременно покончит с ним.
– Конечно, – кивнул головой Суравин.
Оставлять человека-врага свободным на таком нежном корабле было более чем рискованным.
Поэтому с помощью пришедшей на зов Веры Николаевны Лиу-Пин-Юнга сытно накормили, но оставили связанным по рукам и ногам.
Миновав город Чэн-Ду, корабль повернул на Я-Чжоу и, пролетев над ним, остановился на ночлег среди высоких деревьев кладбища.
– Какие странные могилы! – воскликнула Вера Николаевна, лишь только очутилась на земле.
– Да, эти кладбища не отличаются гигиеной! – рассмеялся Верлов. – Китайцы ставят гробы прямо на поверхность земли, и от усердия родственников зависит высота надгробного холма. Обыкновенно дожди очень быстро смывают насыпи бедных могил, погода разрушает дерево и гробы разваливаются на поверхности. Если бы не собаки, эти китайские могильщики, поедающие трупы, да не птицы, к кладбищам невозможно было бы подойти.
– Какая гадость! – воскликнула Вера Николаевна.
– Да, это очень странно, тем более что культ почитания мертвецов очень развит у китайцев. Они чуть не больше верят в тени усопших, чем в своих богов. Гробы они заготовляют себе задолго до смерти, и когда кто-нибудь умирает, его долго выдерживают в доме. Чем богаче дом, тем дольше остается покойник непогребенным.
– Но ведь смрад!
– Гробы очень толсты, и щели тщательно замазываются.
– А похороны интересны?
– Да. По закону за мертвым китайцем должен следовать весь его живой и мертвый инвентарь, который должен быть сожжен при погребении хозяина. Таким образом, надо было бы сжечь его экипаж, лошадей, коров, кур… Но китайцы обходят свой закон. К дню погребения заготовляется картонный экипаж, картонные лошади и коровы, и, когда тело кладут, после плача, на кладбище, весь этот картонный инвентарь сжигается вместо живого.
– Это все же умнее! – рассмеялась Вера Николаевна.
– Конечно! – согласился Верлов.
Поздно вечером общество разошлось по своим местам.
На следующий день, перед рассветом, Верлов первым вскочил на ноги, разбуженный необыкновенным криком.
Вскочив на ноги почти одновременно с Суравиным, Бромбергом и Верой Николаевной, они бросились на крик.
Верлов зажег электричество, и ужасная картина предстала перед их глазами.
Посреди каюты, распростертый, как вчера, лежал Лиу-Пин-Юнг с искаженным от боли лицом.
Чи-Най-Чанг, сбоку которого стояла электрическая маленькая печь, сидел около него и медленно прижигал ему пятку раскаленным железом.
В один прыжок Верлов очутился около него и ударом выбил железо, которое палач держал в руке.
Обозленный Чи-Най-Чанг чуть не бросился в драку, но Верлов словами остановил его порыв.
– Я спас тебе жизнь и требую за это повиновения! – крикнул он.
Китаец сразу стих и, понурив голову, стоял теперь перед ним.
– Семен Васильевич, поднимайтесь, иначе Чи-Най-Чангу соблазн станет чересчур великим! – крикнул Верлов. – И, обернувшись к Суравину, он добавил: – А вы помогите мне вытащить Лиу-Пин-Юнга наружу.
С этими словами они схватили бонзу и потащили его в люк.
Через минуту обожженный китаец лежал на траве.
– Ты свободен! – сказал ему по-китайски Верлов. – Но… берегись преследовать нас, иначе… иначе ты простишься с жизнью!
– Я еще посчитаюсь с вами! – проворчал Лиу-Пин-Юнг, вставая и расправляя затекшие руки и ноги, на которых Верлов разрезал веревки. – Я догоню вас хоть на краю света!
Глаза его метали искры, губы судорожно скривились, вся его фигура дышала непримиримой ненавистью.
Верлов с презрением взглянул на него.
– Не такой вороне тягаться с нами! – сказал он насмешливо. – Ведь стоит мне позвать сейчас Чи-Най-Чанга, и он навсегда зажмет тебе рот. Но мне не нужно этого. Я и без этого презираю тебя!
При упоминании о Чи-Най-Чанге Лиу-Пин-Юнг позеленел от ярости, но сразу же прикусил язык.
– Поднимайтесь! – крикнул Верлов инженеру, входя на корабль. – А наш пленник дойдет и пешком!
Воздушный корабль тихо дрогнул и плавно поднялся на воздух.
– Держите чуть южнее города Чун-Цина. Путь лежит через реки Ян-цзы-Цзян и ее притоки У-Кианг, Жюан-Кианг и Сиан-Кианг. Озеро Дун-Тинг-Ху останется к северу.
– Есть! – отозвался инженер.
За исключением Чи-Най-Чанга, все повеселели.
Но старый китаец никак не мог переварить того, что жертва ускользнула из его рук.
– Он догонит нас! Он очень богат, его знают повсюду! – твердил он. – До второй луны остается целый месяц, и он поспеет в Чжан-Ша.
– Не беспокойся, Чи-Най-Чанг, мы возьмем от духа зла план раньше, нежели взойдет вторая луна… – успокоил его Верлов.
– Он не даст тебе его! – заспорил китаец.
– Нет, даст! Я знаю такое заклинание.
Чи-Най-Чанг недоверчиво взглянул на него.
Но, подумав немного, он произнес:
– Может быть, и так. Если ты умеешь летать по воздуху как птица, то, может быть, осилишь и духа зла.
На этой мысли Чи-Най-Чанг и успокоился.
