– Джон! Ты куда? – кричит мне вслед Толян.
– А ну вас всех, – и, махнув рукой, ухожу.
В нашем домике светятся окна. Родители?! Вбегаю, даже не подумав, что от меня наверняка пахнет вином.
Мама, натягивает свежую наволочку на подушку. Лицо ее словно помолодело:
– Саша, сынок, наконец-то! Двенадцатый час, я уже начала волноваться.
– Что с папой? Я знаю, он пытался вынести с фабрики рулон кожи.
Мама смущена:
– Все обошлось. Отец Вадика пообещал, что до суда дело не дойдет. Золотой он человек, Гольдштейн… А где Алина?
Я смотрю на свисающую с потолка блестящую ленточку с прилипшими к ней мухами. Думаю о том, что в субботу приедет отец, и мы обязательно отправимся с ним купаться. Потом он пойдет играть в бильярд, будет загонять шары в самые тугие лузы. И никаких писем из тюрьмы, никаких слез. Все остальное – мелочи. Кровь перестает сочиться из моего сердца. Все-таки жизнь прекрасна!
– Алина? – вместо ответа, улыбнувшись, пою: – Yesterday, all my troubles seemed so far away…