Петр Ларин
Прузи
Глава 3
– Нет! Это ты послушай! Я спокойно танцую с девушкой, а ты в это время машешь своими руками…
– Ромчик, успокойся! А вот и твой друг! Слушай, забери его пожалуйста…
– Не называй его Ромчиком, – сказал я, протискиваясь сквозь толпу в курилке, опасаясь не за того, кто назвал Рому Ромчиком, а за Ромчика, который не любил, когда его так называют, и мог затеять по этому поводу драку. А силы прямо скажем были неравны. Рома, не то чтобы на ногах не стоял, но был всё же пьян в отличие от своего совершенно трезвого оппонента, который к тому же превосходил Рому спортивным телосложением, спокойной и опасной ухмылкой на лице, а так же наличием следов от переломов на обоих ушах.
Только сейчас, почувствовав на себе множество взглядов, я сообразил, что в караоке зале практически не осталось никого. В этот час курилка пользовалась большей популярностью, так как всем не терпелось увидеть развязку конфликта, в центр которого я только что так неосторожно вступил.
– Я-то что? – спокойно пожав плечами, обратился ко мне детина. – Это Ромчик за словами не следит. Есть свидетели… – Он многозначительно обвёл взглядом собравшихся, среди которых послышалось одобрительное роптание, судя по которому можно было сделать вывод, что Рома за эту ночь сумел нахамить многим из них.
– Ром, давай правда потише… – начал я успокаивать друга, положив ему руку на плечо. Тот, рыкнув что-то непристойное, попытался смахнуть её, намереваясь сделать боксёрский выпад в сторону детины. Я удержал его, быстро встав между ними.
– Не держи ты его. Пусть нападает, – ещё больше ухмыляясь подначивал детина, практически не меняя своей расслабленной позы, из которой, как я догадывался, он мог не только отразить любой удар, но и молниеносно ответить.
– Слушай, – обратился я к детине, по-прежнему сдерживая Рому. – Ты же видишь, что мой друг выпил лишнего. Зачем ты его провоцируешь?
Сказав это, я попытался запустить механизм сглаживания острых углов, особо не рассчитывая на понимание со стороны провокатора и надеясь лишь на его трезвость, и… о, чудо! Проржавевшие шестерни механизма со скрипом начали своё вращение, и детина, хоть и не перестал гадко ухмыляться, но всё же, на мгновение, виновато потупил взгляд, ничего при этом не возразив.
Я воспользовался этим моментом и переключился на Рому, всматриваясь в его перекошенное от пьяной ненависти лицо.
– Дружище, пойдём отсюда! Хватит на сегодня приключений. – спокойно сказал я, слегка улыбнувшись Роману. Конечно же моя улыбка была вымученной. Я был уставшим и чертовски трезвым, так как не понятно по какой причине, вместо пива всю ночь цедил лимонад. А ещё меня беспокоило чувство чего-то незавершённого, несостоявшегося. Словно, я читал какую-то интересную книгу и она вдруг закончилась ничем. Я смотрел на Рому и недоумевал, почему я сейчас не такой же пьяный? Почему, по обыкновению, не ввязываюсь в конфликт, а даже наоборот – пытаюсь его обойти?
"Наверное, я старею, – думал я, – раз вместо продолжения банкета я просто хочу оказаться сейчас дома в постели".
– Петь, не лезь не в своё дело! – зло ответил мне друг, беря меня за грудки. Его слова отразились от шестерни, оставив на ней трещину, а затем, механизм по сглаживанию углов и вовсе разлетелся вдребезги, так как Рома, словно какую-то мебель, попытался отодвинуть меня в сторону…
Если я и был мебелью, то чем-то на подобии шкафа.
– Ты что это?! И на меня бычить вздумал?! – разъярённо зашипел я на Рому, откинув его руки со своей кофты. Тот, выругавшись в мой адрес, вновь взял меня за грудки и притянув к себе буквально решил столкнуть нас лбами.
Я не стал сопротивляться. Напротив, поддавшись слегка боднул его лбом, добиваясь отрезвляющего эффекта.
– Эй-ей! Хватит драться! Вы же друзья! – протянул издевательским тоном детина, хватая меня за плечо. Он уже порядком начинал меня выбешивать, поэтому, воспользовавшись конфузом друга, после нашего с ним лобового столкновения, я через плечо молча зыркнул на наглого детину, вкладывая в свой взгляд всё накопившееся раздражение. И тот снова стушевался, убрав руку с моего плеча. И даже отошёл от меня на почтительное расстояние.
В курилке установилась полная тишина. Я вновь повернулся к Роме, который уже кажется начинал приходить в себя.
– Пошли! – сказал я ему и не сильно, но настойчиво подтолкнул его к выходу, параллельно следя за тем, чтобы нас никто не остановил ни словом, ни делом.
– Ну, Петрос… ты не прав, – приговаривал сквозь зубы Рома, когда мы надевали куртки в гардеробной.
– Как скажешь, – отвечал я ему.
– А я тебе объясню почему… – сказал он, пытаясь выяснить со мной отношения перед выходом, но я его тут же перебил, сказав:
– Объяснишь на улице.
И, не дожидаясь его возражений, направился к выходу.
Улица встретила меня сильным порывом октябрьского ветра, который пробрался под полы расстёгнутой куртки, заставляя поёжиться от холода. Я дождался пока сзади за Романом захлопнулась дверь и застегнув куртку у самого горла, не оглядываясь, направился в сторону дома.
Дорога оказалась длинной и тяжёлой, не смотря на то, что идти до дома было всего пятнадцать минут.
– Ты опозорил меня перед всеми! – кричал мне вслед Роман, сопровождая свои обвинения отборными матами. – Зачем ты вмешался?! Я бы сам всё разрулил!
– Ага! Рулевой нашёлся! – отвечал я, периодически оборачиваясь на ходу, чтобы не быть застигнутым врасплох. – Если бы не я, этот борец от тебя бы места мокрого не оставил!
– Да, какой он борец?! С чего ты взял?!
– Да, такой! Ты видел его уши?
Но все мои доводы были бессмысленны. Похоже, свежий воздух, ни сколько не отрезвлял Рому. Напротив, он добавлял сил к его движениям и голосу, оставляя в голове всё ту же кашу, смачно заправленную алкоголем.
Он сыпал в меня упрёками и самыми последними ругательствами. А я, изредка отвечая на самые обидные из них, всё никак не мог взять в толк: зачем я сегодня с ним встретился. Зачем я вообще с ним встречаюсь, ведь уже на протяжении нескольких лет, каждая такая встреча приводила к ссорам между нами. На первый взгляд, из-за пустяков. Обычно, это было неосторожно брошенное слово в состоянии, которое принято называть "что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". Если рассуждать поверхностно, то с языка одного пьяного обычно слетала очередная дружеская шпилька, которая оборачивалась болезненным уколом для другого. Но если копнуть глубже, то между нами с Ромой, с недавних пор, образовалась какая-то внутренняя обида. Не берусь судить на что обижался Роман, ведь бревно в своём глазу порой заметить трудно. Расскажу лишь о соринке в глазах у друга и у собственной жены. Я подозревал, что моя жена изменяет мне с Романом…
После одного из нечастых, но основательных по части попойки визитов Романа, который закончился моим полным аутом, моя жена Глаша перестала вдруг привечать "дорогого гостя". Каждый последующий визит Романа воспринимался ею "в штыки", а попытки узнать, что же такое случилось в отсутствии моего здравого рассудка в тот злополучный вечер, оканчивались лишь обвинениями в том, что я сумасшедший. А ведь так оно и было, потому что Роман по-прежнему продолжал приезжать к нам домой. Мы по-прежнему пили у нас на кухне, а после неизменно ссорились под разными предлогами, но каждый раз по одной и той же причине.
– Хватит! Достал! – крикнул я ему в лицо.
Мы стояли на лестничной площадке, в нескольких метрах от двери, ведущей в квартиру, где мирно спал мой Гошенька.
Наши грубые слова отражались от стен подъезда, превращая их в нестройный жуткий хор, звучащий с незримых трибун от незримых зловещих зрителей, которые подзуживали и распаляли нас в нашей агрессии. Мы буквально вцепились другу другу в глотки.
– Да, пошёл ты! – кричал мне в лицо Рома, брызгая слюной. Его пальцы по фаланги вонзились мне под рёбра, оставляя в ткани новогодней кофты грязь из под ногтей.
Я взвыл от боли, но всё же ударил кулаком в стену, рядом с его головой, не смея надругаться над лицом уже бывшего друга.
– Пусти! – шипел я со сжатыми зубами, прилагая недюжие усилия и наконец вырвался из его дьявольской хватки.
Не произнеся больше ни звука, я открыл дверь квартиры, зашёл туда и на ощупь нашёл на тумбочке в прихожей наплечную сумку Романа – единственное без чего его отъезд не был возможен.
Вместе с ладонью я впечатал эту сумку в грудь Роману, заставляя его отшатнуться от разделяющего нас дверного проёма.
– Иди и проспись в другом месте, – подытожил я, и поставил жирную точку в нашей дружбе, навсегда захлопнув перед "дорогим гостем" дверь в квартиру, где по-прежнему мирно спал мой Гошенька… мой сынок…
"Как же громко мы наверное кричали, – думал я, уже под утро засыпая в комнате сына на надувном матрасе, заранее приготовленном для нас с Ромой. – Наверное, всех соседей разбудили. Хорошо хоть Гоша спит сейчас с мамой в дальней комнате. Хотя, ему не привыкать засыпать во время скандала…"
– Ты крещёный? – шелестом опавших и хрустящих жёлтых листьев прозвучал вопрос.
– Да, крещёный. Только крестик не ношу, – отвечал я ветру, который мягко подхватил меня и закружил вместе с листвой, унося прочь из тернистой повседневности к гладким и бархатистым дюнам сновидений…
Это было сладко. Просто плыть по воздушным волнам забытья, держась за маленькую и нежную ручку танцующего со мной ветра, который вновь прошелестел:
– Ты крещёный?
– Да, крещёный, – отвечал я по инерции, с блаженной улыбкой на устах. – Только крестик…
Я не успел договорить, почувствовав рядом чье-то присутствие…
Их было двое. Мужчина и женщина. Слов было не разобрать, но они определённо ругались на нашей кухне. Их взгляды, наполненные ненавистью друг к другу, сквозь слёзы метали молнии, от которых содрогался сам воздух. Мужчина был крепко пьян. Он беззвучно кричал, доказывая что-то женщине, при этом как-то ломано жестикулируя, словно кукла-марионетка, которую дёргают за ниточки. Закончив фразу, он выходил из кухни, но женщина что-то говоря ему вслед, возвращала мужчину обратно, заставляя его раз за разом метаться в жуткой циклической последовательности немого кино, поставленного на повтор. Кино, в котором я был одновременно и зрителем и актёром.
– Глаша, оставь его! Пусть уходит! – возопил я-зритель, обращаясь к женщине, но та проигнорировала меня, продолжая придерживаться сценария давно забытого мной воспоминания. Ей нужно было отыграть роль до конца, а играла она блестяще, доводя сцену до завершения, а меня-актёра до полного безумия.
Не в силах повлиять на дальнейшее событие, я заворожённо смотрел на самого себя, ожидая кульминации действа…
На мне была выцветшая бордовая футболка, поверх которой, сверкая под светом кухонной люстры, на серебряной цепочке висел серебряный крестик. Я снова собирался уходить, но Глаша удержала меня резким и по всей видимости очень обидным высказыванием. Я повернулся к ней, явив на свет лицо, искажённое болью, страданием и ненавистью. Сжимая в кулаке распятие, я грациозно выгнулся всем телом, будто, управляющий мной марионеточник, разом натянул все связывающие меня нити…
Звенья лопнули, осыпаясь серебряной пылью, быстрее которой, с характерным звуком, на пол упал Иисус Христос в миниатюре. Крест был сорван. А я отвернувшись от него всё-таки ушёл, погрузившись во тьму коридора нашей квартиры, где по-прежнему мирно спал мой Гошенька… мой сынок…