Пётр Ершов
Стихотворения

20

 
Встало солнце. Пробудились
И казаки, и татары.
Ясный день для всех восходит,
Льет на всех равно сиянье;
Но не все равно встречают
Солнца красного восход!
Вот Гроза к стенам подходит
С удалой своей дружиной;
Вот татары отворяют
Неприступные бойницы,
И вослед за старшиною
Безоружные идут.
Мрачно сходят вниз татары,
Озираяся на стены
И на крепкие бойницы;
Плачут царские девицы,
Обращая взор печальный
На оставленный Сузгун.
А с бойницы той порою,
Скрыв лицо свое покровом,
Одинокая царица
Грустно смотрит отступленье.
Грудь волнуется тоскою;
Но слезы уж нет в глазах.
«Слушай, храбрый воевода! —
Старшина седой промолвил,
Поравнявшися с Грозою. —
Если честь тебе известна,
Ты с царицею поступишь,
Как приличие велит». —
«Будь спокоен, храбрый воин!» —
Старшине в ответ промолвил
Атаман Гроза казачий.
Вот изгнанники проходят
Чрез широкую равнину,
Вот они реки достигли,
Вот взошли они на судно,
Поклонилися Сузгуну
И исчезли вдалеке.
«Путь счастливый вам», – сказала
Грустная Сузге-царица,
Обвела вокруг глазами
И, вздохнувши тяжко, тяжко,
С неприступной той бойницы
Тихо вниз она сошла.
 

21

 
Входят весело казаки
В крепость грозного Сузгуна;
Впереди их воевода,
Атаман Гроза, и молча
Он прилежно озирает
Покорившийся Сузгун.
Вот идет он в терем царский
Словом ласковым приветить
Несчастливую царицу,
Но в палатах царских пусто.
Он обходит все строенье,
Но царицы нет нигде…
«Где ж она?» – Гроза подумал,
И большое подозренье
В грудь казачую запало.
Злой укор в устах теснится…
Вдруг увидел он царицу
И укор свой удержал.
Под навесом пихт душистых,
Прислоняся головою
К корню дерева, сидела
Одинокая царица.
Вьется ветром покрывало,
Руки сложены на грудь.
Атаман к Сузге подходит,
Перед ней снимает шапку,
Низко кланяется, молвит:
«Будь спокойна ты, царица!
Мы казаки, а не звери,
Бог нам дал теперь победу,
Так грешно бы нам и стыдно,
Благость Бога презирая,
Обижать тебя, царица!
Ты о плене позабудешь, —
Слово честное даю».
Но напрасно воевода
Ждет ответа от царицы.
Изумлен ее молчаньем,
Подошел он тихо к ней,
Тихо поднял покрывало
И поспешно отступил.
Матерь божия! Не сон ли
Видит он? В лице нет жизни;
Щеки бледностью покрыты,
Льется кровь из-под одежды,
И в глазах полузакрытых
Померкает божий свет.
«Что ты сделала, царица?» —
Вскрикнул громко воевода,
Кровь рукою зажимая.
Вдруг царица задрожала,
На Грозу она взглянула…
Это не был взор отмщенья,
Это был – последний взор!
 

22

 
Под наклоном пихт душистых
Собралися все казаки.
И стоят они без шапок;
Два урядника отряда
Насыпают холм могильный.
Тишина лежит кругом!
Вот обряд печальный кончен.
Поклонись сырой могиле,
Говорит Гроза казакам:
«Гой, товарищи казаки!
Здесь нам нет уж больше дела,
Снаряжайтесь на Искер!»
Ночь спустилася на землю,
Ветер воет по дубраве,
Гонит тучи дождевые,
А Иртыш о круть утеса
Плещет звонкою волной.
Распустив свои ветрила,
Едут добрые казаки.
Льется песня их живая —
Что про матушку про Волгу,
Что про Дон их, Дон родимый,
Что про славу казака.
А вдали, клубясь волнами,
Блещет пламя над Сузгуном —
На стенах его высоких,
На крутых его бойницах…
Рдеет небо полуночи!
Блещут волны Иртыша.
 

1837

ПЕСНЯ КАЗАКА

 
Даша милая, прости:
Нам велят в поход идти.
Позабыли турки раны,
Зашумели бусурманы.
Надо дерзких приунять,
В чистом поле погулять.
Изготовлен конь мой ратный,
Закален мой меч булатный,
И заточено мое
Неизменное копье.
С быстротою хищной птицы
Полечу я до границы;
Черным усом поведу
Бусурманам на беду;
Свистну посвистом казацким
Пред отрядом цареградским
И неверного пашу
На аркане задушу.
«Знай, турецкий забияка,
Черноморского казака!
И не суйся в спор потом
С нашим батюшкой царем».
И, потешившись с врагами,
С заслужёнными крестами
Ворочуся я домой
Вечно, Даша, жить с тобой!
 

Начало 1830-х годов

СМЕРТЬ ЕРМАКА

Сонет^[32]

 
Тяжелые тучи сибирское небо одели;
Порывистый ветер меж сосен угрюмых шумел;
Венчанные пеной, иртышские воды кипели;
Дождь лился рекою, и гром полуночный гремел.
Спокойно казаки на бреге высоком сидели,
И шум непогоды дремоту на очи навел.
Бестрепетный вождь их под сенью ветвистый ели,
Опершись на саблю, на смелых казаков смотрел.
И злая кручина на сердце героя лежала,
Главу тяготила, горячую кровь волновала.
И ужас невольный дух бодрый вождя оковал.
Вдруг дикие крики… Казацкая кровь заструилась…
Булат Ермака засверкал – толпа расступилась —
И кто-то с утеса в кипевшие волны упал.
 

Начало 1830-х годов

РУССКИЙ ШТЫК^[33]

 
Лей полнее, лей смелее
И по-русски – духом, вмиг!
Пьем за то, что всех милее,
Пьем за крепкий русский штык!
Пьем – и весело, по-братски
Прокричим обычный крик:
«Здравствуй, наш товарищ хватский!
Здравствуй, крепкий русский штык!»
Прочь с косами! Прочь с буклями!
К черту пудреный парик!
Дай нам водки с сухарями,
Дай нам крепкий русский штык!
Что нам в пудре? Что в помаде?
Русский бабиться не свык;
Мы красивы, мы в наряде,
Если с нами русский штык!
Пушки бьются до последа,
Штык кончает дело вмиг;
Там удача, там победа,
Где сверкает русский штык.
И с Суворовым штыками
Окрестили мы Рымник^[34].
Ставь хоть горы над горами —
Проберется русский штык.
Штык не знает ретирады^[35]
И к пардонам не привык.
Враг идет просить пощады,
Лишь почует русский штык.
И на Альпах всю дорогу
Враг обставил лесом пик^[36], —
Мы сперва к святому Богу,
А потом за русский штык.
Мы пробили Апеннины,
В безднах грянул русский крик:
Чрез ущелья, чрез теснины
Пролетел наш русский штык.
Нет штыка на свете краше,
С ним не станем мы в тупик;
Все возьмем, все будет наше —
Был бы с нами русский штык!
 

1833 (?)

МОНОЛОГ СВЯТОПОЛКА ОКАЯННОГО

Святополк стоит на берегу волнующегося Дуная^[37]

 
Шуми, Дунай, шуми во мраке непогоды!
Приятен для меня сей страшный плеск валов;
Люблю смотреть твои пенящиеся воды
И слышать стон глухой угрюмых берегов.
При блеске молнии – душа моя светлеет,
И месть кровавая – при треске грома спит,
Мученье совести в душе моей слабеет,
А властолюбие – сей идол мой! – молчит.
Волненье бурное обманчивой стихии,
Дуная шумного величественный вид
Мне ясно говорит о милой мне России,
О славном Киеве мне ясно говорит.
Я вижу пред собой славян непобедимых,
С их дикой храбростью, с их твердою душой;
Я слышу голоса – то звук речей родимых, —
И терем княжеский стоит передо мной!..
Но что мне слышится?.. Кому дают обеты:
«До гроба верности своей не изменить»?..
Да будут прокляты презренные клевреты!
Да будет проклят тот, кто мог меня лишить
Престола русского! Кто дерзкою рукою
Сорвал с главы моей наследственный венец;
Кто отнял скипетр мой, врученный мне судьбою…
Ты будешь неотмщен, несчастный мой отец!
Твой сын – не русский князь… Изгнанник он презренный,
Оставленный от всех, ничтожный, жалкий пес,
Пришлец чужой земли, проклятьем отягченный
И милосердием отвергнутый небес!
О! Если бы я мог, я б собственной рукою
Злодея моего на части разорвал,
Втоптал бы в прах его безжалостной ногою
И прах бы по полю с проклятьем разметал…
Молчи, молчи, Дунай! Теперь твой шум сердитый
Ничто пред бурею, которая кипит
В душе преступника, спокойствием забытой…
Она свирепствует – пусть все теперь молчит!
 

Начало 1830-х годов

СМЕРТЬ СВЯТОСЛАВА^[38]

 
«Послушай совета Свенельда^[39] младого
И шумным Днепром ты, о князь, не ходи;
Не верь обещаньям коварного грека:
Не может быть другом отчаянный враг.
Теперь для похода удобное время:
Днепровские воды окованы льдом,
В пустынях бушуют славянские вьюги
И снегом пушистым твой след занесут».
Так князю-герою Свенельд-воевода,
Главу преклоняя пред ним, говорил.
Глаза Святослава огнем запылали,
И, стиснув во длани свой меч, он сказал:
«Не робкую силу правитель вселенной —
Всесильный Бельбог^[40] – в Святослава вложил;
Не знает он страха и с верной дружиной
От края земли до другого пройдет.
Не прежде, как стихнут славянские вьюги
И Днепр беспокойный в брегах закипит,
Сын Ольги^[41] велит воеводе Свенельду
Свой княжеский стяг пред полком развернуть».
Вот стихнули вьюги, и Днепр неспокойный
О мшистые скалы волной загремел.
«На родину, други! В славянскую землю!» —
С улыбкой веселой сказал Святослав.
И с шумным весельем вскочили славяне
На лодки и плещут днепровской волной.
Меж тем у порогов наемники греков
Грозу-Святослава с оружием ждут.
Вот подплыл бесстрашный к порогам днепровским
И был отовсюду врагом окружен.
«За мною, дружина! Победа иль гибель!» —
Свой меч обнажая, вскричал Святослав.
И с жаром героя он в бой устремился;
И кровь от обеих сторон полилась;
И бились отважно славяне с врагами;
И пал Святослав под мечами врагов.
И князю-герою главу отрубили,
И череп стянули железным кольцом…
И вот на порогах сидят печенеги,
И новая чаша обходит кругом…
 

Начало 1830-х годов