Петр Черкасов
Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
Центр французских исторических исследований
ACADEMIE DES SCIENCES DE RUSSIE
INSTITUT D’HISTOIRE UNIVERSELLE
Centre d’eґtudes historiques françaises
Piotr Tcherkassov
Alexandre II et Napoléon III
Une alliance inachevee
(1856–1870)
Рецензенты
доктор исторических наук О.В. Серова
кандидат исторических наук К.П. Зуева
От автора
В истории дипломатических отношений между Россией и Францией со времени их установления в начале XVIII века постоянно проявлялись две противоположные тенденции – к взаимодействию и отчужденности. Наиболее ярко столкновение этих двух тенденций проявилось в середине XIX века, когда на завершающем этапе Крымской войны 1853–1856 гг. Европа стала свидетелем неожиданного сближения двух противников – России и Франции. В Лондоне, Берлине, Вене и Константинополе всерьез начали опасаться, что это сближение может привести к политическому союзу между молодым царем Александром II и императором французов Наполеоном III.
Что лежало в основе сближения двух недавних противников? Кто и по каким причинам – Александр или Наполеон – инициировал этот процесс? Как развивались отношения между Россией и Францией после окончания Крымской войны? В чем сходились и в чем расходились позиции Петербурга и Парижа, как в рамках двусторонних отношений, так и применительно к европейским проблемам той эпохи? Были ли реальные шансы на заключение союза двух стран? Наконец, почему такой союз не состоялся?
Эти и другие вопросы, составлявшие повестку дня российско-французских отношений в период между окончанием Крымской войны и началом Франко-прусской войны 1870–1871 гг., приведшей к падению Второй империи во Франции, рассматриваются в предлагаемой вниманию читателя книге. Она написана на материалах дипломатических архивов Москвы и Парижа. Внимательному изучению подверглись около 200 томов дипломатической переписки и других документов. В подавляющей массе содержащиеся в них материалы впервые вводятся в научный оборот.
В данной работе автор не ограничился исследованием собственно российско-французских отношений того времени Он попытался рассмотреть эти отношения в широком контексте европейской политики второй половины XIX столетия, проанализировать подходы России и Франции к ряду важнейших международных проблем изучаемой эпохи – таких как Восточный и Польский вопросы, процесс объединения Италии и Германии и др.
Совершенно осознанно автор в своем исследовании акцентирует внимание на роли личностей в российско-французских отношениях изучаемого 15-летнего периода, пытаясь показать конкретный вклад монархов и их ближайшего окружения в развитие политического диалога между Петербургом и Парижем, раскрыть специфический «почерк» российских и французских дипломатов, работавших на этом направлении. Отсюда и пристальный интерес к повседневной работе дипломатов разных уровней – послов, полномочных министров, поверенных в делах, советников и секретарей посольств.
Автор предлагает вниманию читателя галерею портретных зарисовок главных действующих лиц, вовлеченных в российско-французскую дипломатию 1850-1860-х гг. Это – Александр II и Наполеон III, императрицы Мария Александровна и Евгения, великий князь Константин Николаевич и принц Наполеон-Жером, князь Александр Михайлович Горчаков и граф Шарль Огюст де Мории, граф Александр Валевский и граф Алексей Федорович Орлов, граф Павел Дмитриевич Киселев и герцог Луи Наполеон де Монтебелло, бароны Филипп Иванович Бруннов, Андрей Федорович Будберг и Шарль Анжелик де Талейран-Пери-гор, граф Эрнест Густавович Стакельберг и генерал Эмиль Феликс Флери…
В завершение хотел бы выразить искреннюю признательность тем, кто, так или иначе, оказывал мне содействие в работе над этой книгой. Прежде всего, это относится к начальнику Архива внешней политики Российской империи Ирине Владимировне Поповой и заведующей читальным залом АВПРИ Алле Викторовне Абраменковой, к дирекции и сотрудникам Архива Министерства иностранных дел Франции. Особая моя благодарность – Администрации Дома наук о человеке (Париж) и Посольству Франции в России за неоднократно предоставленную возможность работать во французских архивах и библиотеках. Я благодарен доктору исторических наук Наталии Петровне Таныпиной за возможность ознакомиться с публикацией переписки княгини Д. X. Дивен и графа де Мории. Дружескую помощь при подготовке книги к изданию оказал мне Николя де Буйан де Лакост, Первый советник Посольства Франции в Москве. Всем им адресую мою сердечную благодарность.
Глава 1
Самодержавный либерал и император-социалист
Александр II
В полдень 17 апреля 1818 г. 201 пушечный выстрел известил жителей Москвы о важном государственном событии – рождении первенца-сына в семье великого князя Николая Павловича, брата императора Александра I. Поскольку и сам император, и его официальный наследник, великий князь Константин Павлович были бездетны, люди сведущие уже тогда могли предположить, что на свет появился будущий император. Правда, столь далеко весной 1818 г. заглядывали немногие. Радость по поводу прибавления в Императорской фамилии была тем большей, что рождение младенца пришлось на середину Пасхальной недели, когда весь православный люд в первопрестольной праздновал Воскресение Христово. Впоследствии биографы Александра II будут подчеркивать тот факт, что Царь-Освободитель, единственный после Петра Великого русский самодержец, родился именно в Москве, в архиерейском доме при древнем Чудовом монастыре в Кремле, а не в Санкт-Петербурге или в окрестных императорских резиденциях – Царском Селе, Павловске или Гатчине, как большинство его предшественников[1]. Это, конечно же, случайное совпадение будет трактоваться придворными историками как знак особой связи Александра II с тысячелетней российской монархией, к юбилею которой в 1866 г. он воздвигнет замечательный памятник в Великом Новгороде.
Спустя три недели после рождения, 5 мая 1818 г., в присутствии императриц Елизаветы Алексеевны и Марии Федоровны (тетки и бабушки новорожденного) в Чудовом монастыре состоялось крещение младенца. Он был внесен в храм статс-дамой графиней Дарьей Христофоровной Дивен, супруг которой впоследствии станет одним из воспитателей Александра. Со стороны отца восприемником при крещении младенца был его дядя, император Александр Павлович, а со стороны матери – родной дед, король Пруссии Фридрих-Вильгельм III[2]. Совсем недавно, в июне 1817 г. король выдал свою дочь, Фредерику-Луизу-Шарлотту-Вильгельмину замуж за внука Екатерины II, великого князя Николая Павловича. Перейдя в православие, прусская принцесса стала именоваться Александрой Федоровной. Ко времени рождения у нее первенца-сына дочь прусского короля, еще не вполне освоилась в России, и по этой причине общалась с Александром на своем родном языке, ставшим для него первым, наряду с русским, на котором с ним говорил отец. Это уже потом юный великий князь освоит французский, английский и польский.
Близкое родство с Гогенцолернами станет первым камнем, заложенным в формирование основ политического мировоззрения будущего самодержца. Это родство, старательно поддерживаемое матерью с полного одобрения отца, последовательного приверженца союза с Пруссией, будет глубоко воспринято и усвоено Александром II, что найдет воплощение в его внешней политике. Даже в выборе государственного флага Российской империи он отдаст предпочтение цветам Гогенцоллернов – черно-желто-белому, отказавшись от красно-бело-бирюзового, введенного Петром Великим. Он оставит «голландский» триколор лишь для торговых судов российского флота. Но все это будет еще не скоро. А пока предстоял долгий процесс воспитания и обучения.
Вскоре после крещения двор возвратился в Петербург, с которым связаны первые жизненные впечатления Александра. Безусловно, самым запоминающимся для него стал день 14 декабря 1825 г., когда семилетнего мальчика, занятого в Аничковом дворце раскрашиванием литографической картинки, флигель-адъютант Кавелин по приказу вступившего на престол Николая Павловича срочно доставил в Зимний дворец, откуда его вынесли к выстроившемуся во дворе лейб-гвардии Саперному батальону, поддержавшему Николая I в день восстания части гвардейских полков. Император передал сына на руки георгиевским кавалерам, попросив их любить наследника-цесаревича, как сам он любит их, защитников престола и отечества. Воодушевленные доверием государя саперы с криками радости и восторга подходили к явно испуганному мальчику, чтобы прильнуть к его рукам и ногам. Александр навсегда запомнил этот день, когда решалась судьба не только его отца и всей династии, но и самой России.
А годом ранее юного великого князя передали из под надзора женского персонала, приставленного к нему матерью с момента рождения, на попечение капитана Карла Карловича Мердера, ветерана кампаний 1805 и 1807 гг., дежурного офицера 1-го кадетского корпуса. Он был выбран самим Николаем Павловичем, хорошо его знавшим и ценившим. Израненный в боях, суровый на вид капитан Мердер, оказался на редкость добрым человеком, приверженным гуманных и вместе с тем разумных методов воспитания. Шестилетний Саша быстро это оценил, и между ними установились доверительные отношения. Система занятий Мердера с его воспитанником приносила заметные результаты, о чем можно судить по дневниковым записям, которые аккуратно вел первый наставник будущего императора[3]. Великий князь был доволен успехами сына, который по достижении семи лет был произведен в корнеты с зачислением в л. – гв. Гусарский полк. Мундиру гвардейских гусар Александр сохранит верность до конца дней.
Когда мальчику исполнилось восемь лет, его отец, к тому времени уже император, решил приступить к более серьезному образованию наследника престола. К этому ответственному делу он привлек близкого ко двору поэта Василия Андреевича Жуковского, который разработал для цесаревича специальный учебный план («План учения»), над составлением которого он трудился более полугода. В основу образовательной системы Жуковский положил соединение собственно образования с воспитанием, подчинив учебу задаче усвоения учеником нравственных идеалов христианина и высокой миссии будущего государя. Сам Жуковский определил свою цель следующим образом – «образование для добродетели». Одновременно он вооружал своего воспитанника самыми современными к тому времени сведениями из разных областей знаний. Много усилий Василий Андреевич прилагал к тому, чтобы ослабить неблагоприятное по его убеждению влияние на наследника престола придворной и военной среды. Здесь ему нередко приходилось встречать непонимание императора, видевшего в сыне прежде всего военного человека, а потом уже гражданского администратора. Сам Николай Павлович буквально обожал военную среду и очень рано привил Александру любовь к плац-парадам. Однажды, находясь в гостях у своего деда в Потсдаме, одиннадцатилетний мальчик произвел настоящий фурор, когда лихо командовал на плацу, обнаружив детальное знание прусской шагистики. Василий Андреевич опасался чрезмерного увлечения своего царственного воспитанника военной муштрой.
Эти свои опасения в завуалированной форме он неоднократно высказывал императору, а более откровенно – императрице. В одном из писем он прямо поделился с ней опасением, что наследник престола может привыкнуть «видеть в народе только полк, в отечестве – казарму». Тем не менее, Жуковский вынужден был считаться с непреклонной волей императора и тягой самого цесаревича к военным экзерцициям, но при этом он умело закладывал в голову и душу своего воспитанника более важные, как он полагал, знания и убеждения.
Рано проявившиеся у Александра гуманные устремления, позднее оформившиеся в умеренно либеральное мировоззрение, позволявшее говорить о нем как о просвещенном самодержце-либерале, – в значительной степени результат воспитательной деятельности Жуковского.
К девятнадцати годам образование наследника-цесаревича в основном было завершено. Он получил необходимые знания по математике, физике, естественной и политической истории, географии, правоведению, статистике, основам политической экономии и православному катехизису. Военное дело Александр изучил как теоретически, так и практически, регулярно бывая на летних лагерных сборах. Он свободно говорил на четырех иностранных языках – немецком, французском, английском и польском. Последний был ему необходим как будущему польскому государю. И, разумеется, Жуковский дал своему ученику необходимые знания в области мировой и новейшей русской литературы. Природа наделила Александра художественным вкусом, развитым с помощью опытных учителей. Он хорошо разбирался в истории искусства и архитектуры.
Непосредственное знакомство со страной, которой ему предстояло управлять, наследник-цесаревич получил в ходе многомесячного путешествия по европейским и частично сибирским губерниям Российской империи, предпринятого в 1837 г. в обществе В.А. Жуковского и К.И. Арсеньева, своего учителя статистики и русской истории. Во время посещения Тобольска Александр встретился со ссыльными декабристами. По возвращении он ходатайствовал перед императором об облегчении их участи.
Год спустя, в 1838 г., наследник престола в сопровождении своего наставника, светлейшего князя Христофора Андреевича Ливена[4] и генерал-адъютанта графа Алексея Федоровича Орлова отправился в длительное заграничное путешествие по Западной Европе, побывав в Швеции, Дании, Германии, Швейцарии, Италии, Англии и Австрии. Повсюду Александр посещал достопамятные места – музеи, библиотеки, поля сражений. Большой интерес у будущего самодержца вызвало знакомство с деятельностью парламентов, существовавших уже во многих европейских государствах.
Александр очень хотел побывать во Франции, но император Николай исключил ее из маршрута путешествия, сославшись на недружественный характер его отношений с «фальшивой» монархией «короля-гражданина» Луи-Филиппа. Свою мечту увидеть тогдашнюю столицу мира – Париж – Александр осуществит лишь через тридцать лет, в 1867 г.
Во время заграничного путешествия произойдет важное событие в личной жизни цесаревича. В Германии он встретит и страстно влюбится в 15-летнюю принцессу Максимилиану Вильгельмину Августу Софию Марию, младшую дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского. Отец поначалу не одобрил выбор сына, посчитав его мезальянсом. При европейских дворах ходили упорные слухи, будто настоящим отцом принцессы Марии, как и ее старшего брата, Александра, был вовсе не великий герцог, а камергер двора великой герцогини Гессенской барон фон Сенарклен де Граней. Будучи вынужден официально признать этих двоих детей, герцог Людвиг II предпочитал проживать вдали от них и своей неверной супруги. Тем не менее, он считал своим долгом обеспечить будущее Марии, хотя даже и не мечтал о такой партии для нее, как наследник русского престола.
Указанное обстоятельство, скорее всего, и смущало Николая I, но, поразмыслив, он согласился на этот брак. По всей видимости, император решил, что женитьба поможет сыну освободиться от «пагубной», по его мнению, привязанности Александра к юной фрейлине Ольге Калиновской, на которой он даже намеревался жениться. Отправляя сына в европейское путешествие, Николай, среди прочего, хотел разлучить двух возлюбленных, устойчивая связь которых начала всерьез его беспокоить.
Расчет царя на то, что продолжительная разлука может быть лучшим лекарством от любви, в данном случае оправдался. Потосковав первое время по Ольге, Александр постепенно стал ее забывать, тем более что в путешествии, продолжавшемся целый год, ему встретилось множество красавиц, проявлявших откровенный интерес к самому завидному в Европе жениху. Русским наследным принцем всерьез увлеклась даже юная королева Виктория, незадолго до его приезда занявшая английский престол. Александр с первой же встречи произвел на нее столь сильное впечатление, что при дворе Ее Величества пошли разговоры о русском браке. Этому способствовали частые уединенные встречи молодых людей, не скрывавших взаимной симпатии, а, может быть, даже и чего-то большего…
Когда об очередном увлечении цесаревича узнал Николай Павлович, он приказал ему немедленно выехать из Англии. Перспектива видеть сына принцем-консортом британской короны никак не могла устраивать российского самодержца. Он напомнил Александру о гессен-дармштадтской принцессе, настоятельно порекомендовав ему нанести повторный визит великому герцогу Одним словом, государь пересмотрел свой прежний взгляд на казавшуюся ему мезальянсом женитьбу Александра на Марии.
Послушный сын последовал указанию строгого родителя и поспешил в Гессен-Дармштадт, где уже проявляли беспокойство в связи с затянувшимся отсутствием жениха. Вскоре состоялась помолвка, а через два года, в апреле 1841 г., молодые люди обвенчались. Дочь великого герцога, как этого требовали законы Российской империи, предварительно перешла в православие и стала именоваться государыней великой княгиней Марией Александровной. Наделенная от природы хрупким здоровьем, супруга наследника-цесаревича, тем не менее, родит ему шестерых сыновей (Николая, Александра, Владимира, Алексея, Сергея, Павла) и двух дочерей (Александру и Марию).
Привязанность к жене не помешает Александру, никогда не отличавшемуся постоянством, время от времени заводить короткие романы, пока в марте 1865 г. он, уже десять лет как император, не встретит 17-летнюю выпускницу Смольного института княжну Екатерину Долгорукову, которая станет женщиной его судьбы…
После завершения обучения и женитьбы сына император начал активно привлекать его к участию в делах управления государством. Он ввел его в Государственный совет и в Комитет министров, поручил присутствовать на заседаниях Финансового комитета. Когда в 1842 г. государь на месяц уехал из Петербурга, он впервые доверил наследнику управление текущими государственными делами, а вернувшись, с удовлетворением обнаружил, что Александр успешно справился с ответственным поручением. В последующем император при отъездах из столицы оставлял государство на попечение цесаревича. С середины 40-х гг. он неоднократно назначал его председателем особых комитетов, занимавшихся различными вопросами государственной жизни, в частности, крестьянским вопросом (в 1846 и 1848 гг.). Как известно, Николай Павлович всерьез размышлял об отмене крепостного права, но потенциальная угроза разорения поместного дворянства остановила его в осуществлении этого благого намерения.
В 1850 г. цесаревич побывал с инспекционной миссией на Кавказе, откуда неожиданно для самого себя вернулся георгиевским кавалером.
В ходе поездки он посетил Тифлис. Кутаиси, Ахалцых, Эривань, Эчмиадзин; затем переправился в Баку, а оттуда, следуя вдоль каспийского побережья, через Дербент, добрался до незамиренного еще Дагестана, где продолжались боевые действия с отрядами неуловимого Шамиля. Здесь наследник, которого сопровождал в поездке наместник и главнокомандующий войсками на Кавказе генерал-адъютант граф Михаил Семенович Воронцов, оказался участником боевой схватки, в которой с риском для жизни проявил личное мужество, взяв на себя командование. Этот инцидент, имевший место 26 октября 1850 г., получил широкую огласку Вот что писал об этом французский посланник в Петербурге генерал де Кастельбажак в своем донесении в Париж: «Наследный великий князь вернулся из инспекционной поездки в Кавказскую армию, в ходе которой он посетил провинции этой части Империи. Во время одного из объездов вдоль линии границы русских владений его эскорт подвергся неожиданной атаке со стороны находившихся в засаде горцев, попытавшегося его захватить. Мгновенно сориентировавшись в обстановке, великий князь устремился во главе кавалерийского отряда на противника и сумел рассеять его, обнаружив великолепную храбрость. Князь Воронцов, свидетель этого боевого столкновения, попросил для Его Императорского Высочества георгиевский крест, который Император ему только что пожаловал»[5].
В действительности никакой засады не было. Наследник во главе отряда пехоты и нескольких сотен казаков следовал из Воздвиженской крепости в Ачхой, когда заметил впереди неприятельский конный разъезд. Оставив позади свои главные силы, а также графа Воронцова, из-за недомогания следовавшего в коляске, Александр с двумя десятками казаков, устремился на противника, встретившего их беспорядочной стрельбой. Осознав явное превосходство русских, горцы, отстреливаясь, бросились бежать, а вошедший в азарт Александр продолжал их преследовать, далеко оторвавшись от отряда. Пришедший в себя главнокомандующий, немедленно пересев из коляски на коня, поспешил направить линейных казаков наперерез отступавшим чеченцам, которых удалось рассеять. Сам же поскакал догонять наследника.
Воронцов был всерьез напуган неожиданным порывом цесаревича, который в буквальном смысле рисковал жизнью, но отдал должное быстроте его реакции и храбрости. О происшедшем он сообщил в донесении императору, попросив для Александра крест св. Георгия 4-й степени. Николай удовлетворил ходатайство наместника, одновременно назначив новоиспеченного георгиевского кавалера шефом Эриванского карабинерного полка. Полученный крест позволил цесаревичу по возвращении в Петербург принять на равных участие в орденском празднике св. Георгия, ежегодно отмечавшемся 26 ноября.
Инцидент на Кавказе, помимо прочего, выявил одну черту в характере наследника престола, которую отмечали в нем внимательные наблюдатели – чрезмерную азартность, проявлявшуюся, в частности, в увлечении карточной игрой. «Единственный недостаток, который можно было бы приписать цесаревичу, – это его азартность, излишняя страсть к игре, но после того, как ему постарались внушить, что тем самым он может подать дурной пример двору, наследник старается сдерживать себя», – свидетельствовал граф де Рейзе, французский поверенный в делах при дворе Николая I.[6]
Среди других слабостей цесаревича некоторые осведомленные современники указывали на его непостоянство и недостаток энергии. Впрочем, другие – не менее осведомленные – отвергали это мнение, напоминая о той настойчивой последовательности, с которой Александр Николаевич, несмотря на противодействие недовольных, проводил глубокое реформирование Российской империи.
В целом же личные качества будущего императора вызывали скорее положительную, нежели критическую оценку тех, кто его знал. Здесь можно привести достаточно беспристрастное мнение двух французских дипломатов, лично соприкасавшихся с ним в начале 1850-х гг.
Первое принадлежит графу де Райневалю, советнику французского посольства в Петербурге. Оно относится к сентябрю 1852 г. В донесении, адресованном министру иностранных дел Друэн де Люису, дипломат писал об Александре: «…Он наделен на редкость красивым телосложением и столь же красивым и одновременно умным лицом. Наследник проявляет такие высокие способности к учебе и такое усердие к наукам, что его наставник, желая не перегружать его чрезмерно, порекомендовал великому князю сделать перерыв в занятиях. Его отец, говоря о нем, сказал, что он уже хорошо разбирается в вопросах чести и умеет отличить правду от лжи.
<…> Цесаревич старателен и очень хорошо образован. Он прекрасно говорит на всех основных европейских языках. В настоящее время он входит в состав высшего военного руководства и кроме того он командует императорской гвардией и гренадерским корпусом. Открытый человек, надежный и верный друг, он способен выслушивать и давать разумные советы; он не способен обмануть доверившегося ему человека и может выдержать любое испытание. <…>
Природная мягкость великого князя и его безграничная доброжелательность могут создавать впечатление, что ему не достает твердости, но те, кто знает его близко, уверяют в противоположном: как раз твердости у него в избытке, и что если сегодня он ведет себя гибко и уступчиво, то это объясняется исключительно тем уважением, которое он испытывает к своему отцу, не желая огорчать его каким бы то ни было неповиновением»[7].
Судя по свидетельству другого француза, упоминавшегося выше графа де Рейзе, Николай I был полностью удовлетворен плодами воспитания и образования наследника. Однажды, в частном разговоре, в ответ на комплименты по поводу высоких качеств великого князя, он признался французскому дипломату: «Вы совершенно правы! Александр – славный мальчик, вам еще предстоит его оценить. Должен сказать, я веду себя по отношению к нему совсем иначе, чем обращались со мной в его возрасте. Я ничего не понимал в делах управления, и вынужден был все познавать самостоятельно.
Мой сын, напротив, хорошо подготовлен, и как только Господу будет угодно призвать меня к себе, я уверен, что Россия после меня будет хорошо управляться».
«Замечательные качества ума и сердца, которыми наделен наследный великий князь, уже обеспечили ему любовь всех классов общества», – заметил граф де Рейзе. При этом, правда, он посчитал нужным добавить: «Единственное исключение может составлять маленькая партия славянофилов, настроенных к нему оппозиционно, но это не более чем ничтожная группа, в которую не входит ни один сколь ни будь серьезный человек»[8].
Взгляды Александра на дела государственного управления, по крайней мере внешне, в эти годы отличались осторожным консерватизмом. Трудно сказать, в какой мере это отражало его действительные настроения или делалось в угоду отцу, убежденному консерватору, слывшему даже ретроградом. Во всяком случае, при жизни Николая Павловича наследник никогда не высказывал мнений, которые расходились бы с точкой зрения императора. Только после смерти Николая I, вступив на престол, Александр II в доверительных беседах признавался, что не всегда был согласен с отцом, но не смел ему перечить. Так было, например, в канун злополучной Крымской войны, когда Россия оказалась в фактической международной изоляции, которой, по мнению наследника можно было избежать, не доводя до критической точки противоречия с Францией и Англией.
По мнению большинства биографов Александра, глубокое влияние на его взгляды, в частности, по крестьянскому вопросу оказал генерал от инфантерии Я.И. Ростовцев. Когда-то, в далеком 1825 г., подпоручик лейб-гвардии Егерского полка Яков Ростовцев, посвященный в заговор декабристов, раскрыл их намерения великому князю Николаю Павловичу, что обеспечило ему в дальнейшем блестящую карьеру Трудно сказать, тяжелые ли воспоминания о преданных им товарищах, отправленных на эшафот и в сибирскую каторгу, или что другое, но всю дальнейшую жизнь генерал Ростовцев пытался содействовать воплощению тех самых идеалов, которые исповедовали друзья его молодости. При этом, правда, он, казалось, мысленно спорил с ними, доказывая преимущества пути реформ перед бунтом. Генерал-адъютант Ростовцев стал активным поборником дела освобождения крестьян, одним из редких либералов в окружении императора Николая, что само по себе уже было удивительно.
Близкое знакомство с Ростовцевым началось у Александра в 1849 г., когда наследник, после смерти великого князя Михаила Павловича, своего дяди, заменил его в должностях командующего Гвардейским и Гренадерским корпусами и Главного начальника всех военно-учебных заведений империи.
Генерал Ростовцев стал ближайшим помощником цесаревича в управлении военно-учебными заведениями. Очень скоро между ними установились доверительные отношения, позволившие либерально мыслящему генералу откровенно разговаривать с юным Александром на самые серьезные политические темы. Свои несбывшиеся надежды на обновление основ государственного и общественного строя Российской империи генерал Ростовцев связал с наследником престола, в котором он одним из первых разглядел задатки будущего реформатора. В определенной мере можно говорить о том, что Ростовцев продолжил дело его воспитания, начатое В.А. Жуковским, придав ему политическую направленность.
Все биографы Александра II сходятся в том, что поворотным моментом в окончательном формировании убеждений будущего императора стала злосчастная Крымская война, изменившая многие из внушенных ему представлений о путях дальнейшего развития России. То, что казалось ему незыблемым и единственно верным, не выдержало испытаний в соприкосновении с реальностью. Серия поражений русской армии, считавшейся лучшей в Европе, обнажила застарелые проблемы, решение которых под разными предлогами откладывалось со времен Екатерины Великой. Первая европейская держава оказалась, употребляя позднейшее определение, «колоссом на глиняных ногах», бессильным перед лицом более развитых европейских государств – Англии и Франции. Архаичность экономической и политической систем России требовала неотложного ее обновления. Кто знает, быть может, к этому горькому выводу после столь же унизительных, сколь и неожиданных поражений русской армии в Крыму, пришел и Николай I, но не в его силах было признать крах той самой системы, которую он последовательно строил с момента восшествия на престол. Он предпочел умереть, оставив сыну завет – «держать всё». «Воспитанный в духе идеалов отца, – отмечает современный французский историк Элен Каррер д’Анкосс, – верный сын, Александр II внимательно отнесся к этому последнему наказу; но он стал императором, а Россия, которой он должен был править, уже была не той, которую хотел сохранить отец»[9]. Именно в поражении России в Крымской войне все исследователи видят истоки будущих Великих реформ Царя-Освободителя, о чем речь впереди.
Что же касается представлений Александра Николаевича в области внешней политики России, то они, вплоть до окончания войны, доставшейся ему в наследство, определялись внушенным отцом убеждением в незыблемости союза легитимных монархий против попыток пересмотреть итоги войн с Наполеоном. Правда, и здесь предательство давней союзницы, Австрии, фактически переметнувшейся на сторону англо-франко-турецкой коалиции, побудит императора Александра серьезно скорректировать свою позицию в этом вопросе. Ему хватит здравого смысла отрешиться от внушенных предубеждений и недавних обид, связанных с Крымской войной, и пойти навстречу Наполеону III, который протянет молодому царю руку дружбы.
Как себе представлял будущий император отношения с Францией? Свидетельства об этом можно встретить в депешах, направлявшихся в Париж из французского посольства в Петербурге. В качестве примера можно привести одно из таких высказываний, относящихся к началу 1850-х гг.
