Павел Владимирович Манылов
Слушая тишину. Сицилийская история
Иллюстратор Ксенон
© Павел Владимирович Манылов, 2019
© Ксенон, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-0050-1230-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
– Дамы и господа, мы готовимся к взлету, прошу пристегнуть привязные ремни и выключить электронные приборы.
Сэм Дункан отметил стройные ноги стюардессы, улыбнулся ее заинтересованному взгляду, прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
– Пап, мы взлетаем, возьми меня за руку!
– Конечно, маленькая, не бойся. Пока я рядом, тебе нечего бояться.
Он подвинулся к дочери ближе и, вдыхая аромат ее волос, поцеловал в льняную макушку.
– Папа, нам нужно чем-то занять себя… Ты только не спи, я не могу спать в самолетах. Одной мне страшно. Давай поиграем во что-нибудь!
– Малыш, хорошая идея, во что ты хочешь поиграть?
– Наша классная, миссис Хэноган, научила нас одной интересной игре. Нужно рассказать историю, подражая какому-либо из писателей, чтобы все сразу поняли, кто это написал.
– Хм, это сложная и увлекательная игра. Она мне нравится. Это прекрасный способ изучать литературу. Скажи мне, многих ли писателей вы уже читали?
– Не очень многих. Мы читаем книги разных авторов и иногда просто отрывки, если книга длинная. А потом обсуждаем, чем один писатель отличается от другого.
– Это и правда интересно. Что вы читали на последнем уроке?
– Мы начали читать повесть «Старик и море». Мне понравилось, – девочке не столько хотелось играть в игру, сколько услышать папин рассказ о Сицилии. – Ну все, давай играть. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Сицилии. Ты так давно мечтал туда слетать, но никогда не рассказывал мне об этом месте. И вот мы летим туда, а я даже ничего не знаю о нем.
Он задумался на минуту, как будто проживая снова какое-то воспоминание, поправил свои черные волосы и, как мальчишка, придумавший озорство, прищурил один глаз.
– Хорошо, Крис, я расскажу тебе… Если вы уже читали Хемингуэя, я попробую рассказать, как старый добрый Эрни.
– Ну па-а-а-па! – дочь с негодованием хлопнула ладошкой по его колену. – Я же должна была угадать… Зачем ты мне сразу признался? Мне нужно было самой угадать, что это Хемингуэй. Ведь в этом весь смысл игры!
Он ткнул себя кулаком по лбу и, всплеснув руками, склонил перед дочкой голову.
– Солнышко, ну прости меня, просто у меня уже зачесались руки. Мне по душе то, что придумала миссис Хэноган. Но давай усложним игру! Ты попробуешь потом рассказать мою же историю от имени своего писателя, и мы посмотрим, как она изменится.
– Хорошо, папочка, будем считать, что ты, как всегда, выкрутился.
Они рассмеялись, позвали стюардессу и, заказав колы и сэндвичей, с интересом придвинулись друг к другу ближе.
– Пап, а почему именно он? Почему Хемингуэй?
– Ты знаешь, дочь, я почему-то сразу это решил, хотя знаю множество талантливых писателей. Но о Сицилии я хочу, чтобы рассказал он. Мой рассказ будет связан с войной. Ведь именно тогда я впервые попал на Сицилию. А Хем тоже воевал, – Сэм редко рассказывал дочери о войне, и теперь услышанное явно взволновало ее.
– Например, если бы это был Дюма, мне пришлось бы рассказать захватывающую историю, придумать ярких персонажей и напряженно вести их по коллизиям, бурлящим вокруг событий. Там был бы витиеватый сюжет со множеством погонь, героических поступков, стрельбы и т. д.
Если бы это был Ремарк, я бы подробно описывал ужасы той войны, мрак и холод этого времени, среди которых нашел бы что-то человеческое и понятное, понятное тем, что это часть настоящей жизни, со всеми ее ужасами и повседневными чудесами, с болью и теплом, со страданиями и счастьем.
Если бы это был Бунин, была бы короткая, но трагичная история любви, любви мимолетной, яркой, но обязательно трагичной. Толстой же потратил бы все страницы на подробное описание батальных военных сцен. С исторической точностью он рассказал бы о той операции, о взятии острова и освобождении плацдарма фашистской Италии.
Но я хочу другого рассказа, я не хочу подробностей войны, я не хочу длинных историй. Малыш, мне хочется передать тебе это ощущение, это настроение. Я хочу, чтобы ты почувствовала это солнце, палящее, но не обжигающее, этот запах лимонов, от которых не спрятаться. Я хочу, чтобы во время рассказа ты слышала звук мандолины, наигрывающей незамысловатую мелодию… Это все Сицилия, это место, где народ встает вместе с солнцем и ложится спать, когда красный огненный шар опускается в море, где виноградные лозы, как дети, оберегаются с теплотой и нежностью, где каждый акр земли плодороден, потому что обласкан теплым морским ветром и мягким южным солнцем.
– Пап, ты так красиво это рассказываешь, ты столько знаешь разных писателей. Мне так интересно, давай скорее дальше! Дальше-дальше!
Девочка расстегнула привязной ремень и, забравшись с ногами на узкое кресло, приготовилась слушать.
– Может быть, ты и права, дочь, но я как будто снова погружаюсь в то самое время. Время, которое навсегда останется в моей жизни.
Он вмиг постарел, на лице появились морщины, но какой-то дивный свет скользнул в его глазах. Было видно, что воспоминание дается ему нелегко, но он не существует без этого опыта, без пережитой печати на его судьбе, на его теперешней, далекой от тех мест жизни.
– Шел 43-й год, операция называлась «Хаски». На тот момент это была самая крупная морская десантная операция в мире. Неудачная высадка и шесть недель боев на суше. Американцы, англичане и канадцы выбили войска стран «Оси» с острова и открыли средиземноморские морские пути для своих союзников. Фашисты сбежали на материк, а Бенито Муссолини, дуче Италии, был отстранен от власти.
За время операции погибло около шести тысяч человек союзнических войск, и, несмотря на окончание операции, мы чувствовали пепел недавних сражений и важность этого крайнего плацдарма Средиземноморья.
Мы полностью контролировали остров, но все же чувствовали, что малейшая расслабленность и небрежность могут привести к новой трагедии.
Кристи слушала очень внимательно. Разговоры о войне были редки. Каждое слово, рассказывающее о той поре, – как крупица в общей картине, описывающей ту страшную эпоху. Сэм не любил эти рассказы. С одной стороны, он не мог не помнить тех дней, он и не хотел их забывать, ведь то, что происходило в те годы и определило его дальнейшую жизнь. Но, с другой стороны, он не хотел транслировать все эти ужасы на жизнь людей, никак не связанных с той чудовищной драмой, тем более на жизнь своих детей, которые не знали до сих пор ничего, кроме любви и ласки. Это было его противоречие и постоянно мучающее его состояние.
– Тогда мы были неразлучны вместе с моим другом. Джеймс Бедок. Он был похож на Геракла. Такой же огромный и сильный. Он носил бороду и брил голову. На голову надевал трофейную японскую повязку, снятую при случае с одного из узкоглазых. Был чемпионом округа по боксу. Только один раз я видел, как он имел проблемы в ринге. Ты представляешь, это был русский. Джеймс тогда закончил бой на своих ногах, но долго помнил тяжелые свинги товарища по борьбе. Кстати, скажу тебе, мой малыш, что бы ни писали в наших учебниках и что бы ни говорили о красных, это они выиграли войну. Все наши вместе с Бульдогом Уинни усилия не стоили и мизинца того, что потратили на эту борьбу русские.
– Пап, ты правда так считаешь? Ты так предан Америке, а сейчас говоришь такие вещи?
– Солнышко, правда важнее попыток человека или даже нации во имя своего благополучия поворачивать вспять историю. Тем более что тесто сие замешано на горе и страдании, и было бы омерзительно не признать правду, которая стоила жизни миллионам людей. Отказаться от этой правды значило бы отказаться от Бога, отказаться от самой жизни, ради которой погибло столько людей.
Крис глубоко задумалась над его словами, до сих пор она знала только о героизме и трагедии американского народа. Дункан как будто приоткрыл завесу тайны, которая с новой стороны начала открывать для юной леди этот мир.
– Мне тогда было девятнадцать, а Джеймсу двадцать пять. Однажды он отбил меня от кучки наших же солдат, решивших, что я им что-то должен. С тех пор мы всегда были рядом. К тому моменту он уже был старшим сержантом и принял участие не в одном десятке разных операций. Понемногу он учил меня военному делу, а точнее: как выжить в тех условиях, в которых мы могли оказаться в любую минуту. И скажу тебе, малыш, пару раз эта наука действительно спасла мне жизнь.
Джеймс встречался несколько раз с русскими и всегда в рассказах он восхищался ими. Их мужеством, внутренней силой. Он видел, через какую мясорубку им приходилось пройти.
Кстати, после того боя с русским, а они оба вышли шатаясь, но не упав, им присудили ничью. Той же ночью они оба сделали себе одинаковые татуировки.
– Боже, папа! – Кристи подскочила на кресле и прижала ладошки к щекам. – Ведь это же дядя Джейси?! Да?!
– Да, солнце, конечно, это он.
– Я помню эту его татуировку, я часто спрашивала его, что это, но он никогда не рассказывал. Но где же его борода? Бритая голова? Боже, не могу его представить таким! – дочь была настолько удивлена, что даже не знала, как увязать старшего сержанта Джеймса, грозу фашистов и чемпиона по боксу, со своим дядей Джейси, отцом четверых детей, веселым добрым великаном.
– Много воды утекло с тех пор. Твой папа тоже изменился. Прошло уже почти тридцать лет.
2
Сегодня был странный день. Мне приснилась Мартина. Во сне она выходила замуж. Я не знаю, как она выглядит взрослой, но я четко понимал, что это она. Маленькая церковь в Корлеоне была полна гостей и веселья. Тот, кто не был на сицилийской свадьбе, никогда по-настоящему не поймет всей красоты соединяющихся сердец двух любящих друг друга божественных созданий. Скромность и трепет взглядов, нетерпеливое ожидание брачной ночи, торжество и искренняя радость гостей.
Сон был коротким и очень красочным. Он оставил приятный осадок, с одной стороны, но, с другой – ввел в задумчивость своей неожиданностью.
Я думаю, что сны отражают наше подсознание, вопрос только в одном. Они – результат наших размышлений и тревог или же это некие знаки, которые приходят к нам свыше?
Италия. Сицилия. Действительно, последние несколько дней я думаю о ней постоянно. Но почему именно этот сон? Встреча с Мартиной была одним из самых ярких пятен, связанных с этой страной, но мои нынешние раздумья связаны с совершенно другими обстоятельствами. Работа, и не более. Но все же что-то кольнуло у меня в сердце от одного красочного мгновения, невольным свидетелем которого я стал в прошлую ночь.
3
Сэм Дункан, вышел из самолета и на мгновение остановился. Он не был здесь очень давно. Но узнал легкий, чуть солоноватый, ветер, взбивший прядь волос из его идеальной прически. Увиденное сильно отличалось от того, что было тридцать лет назад. Он прислушивался и не спускался вниз по трапу. Сэм помнил этот вкус ветра и цвет солнца, и даже невольная мимика – легкий прищур от яркого солнца – показалась ему знакомой. Несмотря на жару, он надел шляпу, чтобы ветер окончательно не испортил прическу, подхватил с пола дорожные сумки и аккуратно двинулся вниз по трапу, где его уже нетерпеливо ждала дочь.
Он поцеловал на ходу дочь в макушку, и они двинулись в потоке спустившихся пассажиров в сторону аэропорта.
Сэм сразу заметил стоявшую на взлетной полосе «Альфа-Ромео» и прислонившегося к ней молодого сицилийца. Дункан окликнул дочь и направился к незнакомому мужчине, не глядя на него. Кристи, несколько удивившись вдруг изменившемуся маршруту, попыталась спросить, куда они направляются, но, не дождавшись ответа и увидев уверенную походку отца, поспешила следом.
«Альфа-Ромео-Альфетта» – один из самых новых и модных автомобилей юга Италии. В Америке такие машины редкость, но Дункан следил за тем, что выпускается у автопроизводителей. Эта модель была хитом года и многое говорила о своем владельце. К тому же факт появления автомобиля на взлетной полосе явно указывал на то, что за рулем был человек непростой и приехал он за тем, кто еще выше в его иерархии. Мгновенно оценив данные обстоятельства, Сэм обменялся с незнакомцем взглядом и, удостоверившись в своей правоте, твердым шагом пошел к машине. Даже опытный наблюдатель не смог бы увидеть едва различимые жесты, которыми обменялись мужчины, но для них это был определенный код, который каждый из них считал с лица другого.
Мужчины встретились, перебросились несколькими словами, и Фабио, новый знакомый Сэма, галантно обозначил поцелуй ручки Кристианы и аккуратно уложил в багажник все сумки. Сэм не прикоснулся к багажу, сразу давая понять, кто здесь хозяин положения, но и встречающий его мужчина всем своим видом показывал свое уважение и почитание. В этом минутном обмене информации не было ни грамма подобострастия или пренебрежения. Наоборот, каждый подчеркивал свое достоинство, несмотря на отличие в положении.
Сэм с дочерью разместились на заднем сиденье, Фабио нажал на педаль акселератора, и автомобиль тронулся. Доехав до здания аэропорта, сицилиец взял документы американцев и, в течение десяти минут уладив необходимые формальности, повез прибывших в город.
– Мы едем в Катанию? – Дункан тихо задал вопрос, боясь разбудить дочку, мгновенно уснувшую у него на коленях.
– Нет, для вас забронирован лучший номер на побережье Таормины. В Катании сейчас слишком жарко и шумно. Для вас и для леди будет лучше провести время у моря, – Фабио обернулся и обнажил свои белые зубы в улыбке. Глаза же его остались такими же сосредоточенными и бесстрастными.
4
Наше Дело бессмертно. Никто еще не смог превзойти наш менеджмент. Я не кровный сицилиец и даже не итальянец, но волею судьбы я оказался с ними. Стечение обстоятельств, потом осознанный выбор, а потом дело, которым я доказывал свою состоятельность, благодаря которому стремительно шел вверх. Меня всегда поражало то, что небольшой по численности народ, даже не составляющий одну страну, смог взять под свой контроль и влияние огромную часть мира. Они приезжали в Америку, другие страны и, вместо того чтобы тихо жить на третьих ролях в чужих странах, становились мощнейшей силой, с которой вынуждены считаться все.
Конечно, одна из главных причин этого кроется в самой Сицилии. Я подписываюсь под фразой Альфредо Ничефоро: «В крови сицилийца вечно бурлит недовольство и не знающая границ страсть эго. Каждый сицилиец – мафиозо по природе». Честь, месть и солидарность. Вот эти три слова и являются главными принципами в каждой семье. Мы не сослуживцы, не друзья, не приятели. Мы все – семья. Семьи составляются в коски, те – в ассоциации, а дальше – синдикат. Круговая порука, обет молчания, омерта и как главное искусство и средство достижения цели – физическая расправа. Как и тысячу лет назад, так и сейчас все решает физическая сила. Ты можешь быть очень влиятельным человеком, с большими деньгами и связями, но все это не стоит и гроша, если ты не можешь себя защитить. Все твои возможности падут перед невозможностью противостоять холодной жестокости и расправе. Ты или сделаешь все, что от тебя хотят, или умрешь.
Искусство безнаказанно убивать. Как бы страшно это ни звучало, но это так. На этом держится мафия.
Нам принадлежит огромная часть всех капиталов в мире. Мы сотрудничаем со всеми более-менее сильными группами, включая ЦРУ и правительства нескольких стран. Наша стратегия – это прорастание. Шаг за шагом, год за годом мы прорастали во все структуры официальной власти и крупнейшего бизнеса для того, чтобы иметь возможность контролировать все. Мы внедряли своих людей повсюду. От уборщика в крупнейшей банковской группе до патрульного полицейского. Невозможно удалить и разрушить то, что уже укоренилось в самом тебе. Здоровому дереву можно обрубить больную ветку, но его невозможно вылечить, если поражена корневая система, ствол, листья, собственно, все дерево изнутри. Фиизическая сила – лишь инструмент. Инструмент для достижения главной цели. Власть, а значит, деньги. Очень большие деньги. Для нас существует только один критерий в бизнесе – это сумма возможной прибыли. Мы всегда там, где она максимальна. Если завтра самым прибыльным делом станет продажа ношеных носков, мы начнем контролировать и его. Ничего личного, только бизнес.
Я приехал на Сицилию в конце войны. Бенито Муссолини был свергнут. Мафия сотрудничала и с ним и с ЦРУ. И те и другие считали некоторых крестных отцов своими агентами, но это был лишь миф. Синдикат делал ставку на обе стороны для того, чтобы победить в любом случае. Дуче Италии, считавший себя непобедимым, богом, был расстрелян, а мы продолжили свое Дело. ЦРУ вынуждено с нами считаться. Многие сложнейшие операции выполняем для них мы. Мы проросли и туда. Мы – семья. Мы воюем за свое, и поэтому нас не победить.
