Павел Николаевич Степанов
Здесь нет неба
Вскоре вышли на небольшое поселение, прямо в лесу.
Было тихо.
Начали заходить в хижины. Я ворвался в одну из крайних, с мечом наготове. Внутри было темно, но я успел среагировать. На меня набросился человек с грубым тупым ножом в руках. Я сделал выпад – нападавший обмяк и повалился на меня. А потом я услышал детский плач, он до сих пор приходит ко мне в страшных снах… как и испуганный взгляд маленькой девочки, прятавшейся за матерью, и то ощущение теплой крови, стекающей по моим рукам.
Я вывел её на улицу. Помню наш разговор с командующим до единого слова:
– Что с ней делать? Берём в плен?
– Никаких пленных. Что тебе не понятно в приказе уничтожить лагерь?
Повсюду слышались детские и женские крики, носились солдаты, некоторые из лачуг уже подожгли, и языки пламени извивались над крышами.
– Но среди них нет людей, способных сражаться.
– Здесь вообще нет людей, солдат. Кого ты зовёшь людьми, этих грязных дикарей? Такие отбросы как они никогда не станут гражданами нашего полиса, им вообще чуждо понятие цивилизации, да даже рабами им стать не дано. Они сродни диким свиньям, что роются в грязи и не видят дальше своего рыла.
– Но какой вред от женщин и детей, зачем нам убивать их? Мы же можем просто уйти, к чему вся эта кровь?
Командующий подошёл ко мне вплотную, обнажив меч:
– Солдат! Приказ есть приказ, тебе не надо думать о том, правильный он или нет, только о его исполнении. – возле нас стали собираться другие солдаты. – Солдат – это инструмент, как меч в твоей руке. Твой меч хоть раз спрашивал тебя о том, что не надо делать?
Мне нечего было ему ответить.
– Так я и думал. – он огляделся вокруг, заметив толпу, окружившую нас. – Пусть это каждый уяснит. Что касается же дикарей, и для чего мы это делаем, – он указал мечом на ребёнка, та попятилась назад, но упёрлась мне в ноги. – Она вырастет и родит варвара, который будет мстить. Каждый из этих ублюдков посвятит свою жизнь мести. И за это уже будут расплачиваться наши дети.
Кротким махом меча он полоснул её по горлу. Девочка стала захлёбываться, хватаясь руками за горло, но тщетно – лезвие глубоко прошлось по плоти, и если бы командующий рубанул чуть глубже, то снёс бы ей голову.
Но он так не сделал.
Он хотел, чтобы те, кто стоял там, смотрели на её муки.
Это длилось долго, слишком долго.
Наконец девочка перестала трястись и уставилась в ночное небо холодными заплаканными глазами.
– Живо перережьте всех этих тварей, пока они не разбежались по лесам! – голос командующего казался далёким.
Стало светло от пожаров.
Пальцы ног липли к сандалиям от детской крови.
Я посмотрел в ночное небо вслед за девочкой – звёзд почти не осталось. Но мне уже всё равно.
Так я стал воином.
То же самое небо было над нами, когда мы проходили через пропилеи3 в акрополь4. Несмотря на глубокую ночь, полис встречал нас радостными возгласами, поздравлениями об избавлении от лагеря «грязных чудовищ». Нас шествовали как героев, но я себя так не чувствовал.
Я лежал под остатками звёзд, пока город утопал в плясках и жертвоприношениях скота для Богов в честь празднества, будто крови им было недостаточно. Жрецы пророчили нам Елисейские поля5, но заслужили ли мы их? Достойной наградой была бы встреча с Немезидой6, за все наши так называемые подвиги. Мои соратники пили и радовались, видимо для них это обыденность. Может, это со мной что-то не так? Я бы спросил их, но им не до того.
