Павел Алексеев
От меня ушли глаза!
Меня насторожил его вид. Старик будто бы ждал меня, вернее, то, что от меня сбежало. Но глаза решили обойти чужака стороной, опасливо наблюдая за сердитыми чертами лесника. Он вытащил из-за спины оружие и прицелился. Я испугался и в оторопи дал дёру. По бокам взрывалась земля, серая почва крупой осыпала меня, но тело того не чувствовало. Пыль застила обзор, пока я в спешке уматывал от негодяя.
Господи, за что же мне такое наказание? Может, меня проклял кто? Но кто? Я в жизни мухи не обидел. В неделю дважды церковь посещаю, молитву перед сном читаю. В квартире все углы святой водой залил и ползарплаты в ящик для пожертвований спустил. Таких, как я, должны боготворить, лелеять, утешать, а не проклинать… Ох, чуть не забыл, как соседка, баба Глаша, при мне гневила наше доброе правительство, а я… как я мог пройти мимо? Ну и вступил с ней в перепалку. Чуть было не ударил бабку. Скандалом я не ограничусь, донесу на ведьму куда надо. Разве можно так отзываться о кормильцах? Если уж не смыслишь ты в политике, то, будь добра, молчи! Каждый человек на карандаше, как говорится. Мы все увидим улыбку в отражении. Нужно только подождать. Хоть до смерти. Как итог, получим все заслуженную бирку на мизинце. Но заслужим справедливо.
Слева схлопнулся капкан. Что же такое происходит?! И снова взрыв земли перед глазами. Темнота. Не видно ничего. Зверский холод. Что мне делать?
Я продолжал сидеть на койке, передо мной смердящий мрак. Похожая тьма, но моральная, приходила, когда меня решила оставить жена. И ушла, потому что дура набитая. Помню, в суде верещала «не сошлись характерами» и прочую ересь несла, а дома-то меня мизантропом хаяла. Тьфу, Светка, стерва! Узнала бы для начала значение этого слова.
В ушах стреляло, неприятный хруст разъедал мой осиротевший разум. На подоконнике орало радио. В нём диктор диктовал очередной запрет, которому я, естественно, был рад, как личному триумфу над расхлябанностью стада. Телевизор в углу бубнежом перебивал поставленный голос. На экране генералы рассуждали о светлом мире и святой войне, благословенной патриархом. Внутри меня свербела радость, но сердце обжигала печаль. Я ничего не видел. Совсем, густая темень. Должно быть, я действительно ослеп.
Нет! Мне это показалось. Через миг тусклый свет, сочившийся в расщелины земных пород, рассеял темноту, и моим глазам открылось удивительное место, скрытое под землёй. Узкие проходы сменялись норами, будто казематами, построенными жителями неизученных недр. Кажется, я сходил с ума. Не может в здравомыслии такое привидеться. За сырыми тоннелями открывались пазухи, выеденные водой. По почве скатывались капли, и корни паутинились повсюду. Мой взор изучал нелепый мир или мистерию безумства. За песчаными коридорами, уходившими вглубь подземелья, открылось широкое пространство, далёкое от людского понимания. Я сверху лицезрел скопище глаз, бродивших в глубине как в преисподней. Должно быть, это новое жилище тех, кто не смог смириться с праведной судьбой. Глаза мучеников шевелились в гробнице тишины и честной сыри, обитателем которой стал и я.
