Павел Концевой
Антиваксеры. Книга 1. Грустный праздник
Глава 10. Болевые точки
(вторник, 22:30, четверо суток до Дня вакцинации)
И тут Иван Иванович проснулся. Он ждал Штыка, который вот-вот должен был прийти с отчетом об устрашении Бабушкина, и сам не заметил, как уснул в своем уютном кресле. И ему снова приснилась та глупая и приключившаяся с ним без малого сорок лет назад история, которая, как он всегда считал, навеки забыта и надежно похоронена в глубине его памяти. Давным-давно умер Лев Абрамович Рубинштейн, вернувшийся во время перестройки обратно в столицу, много лет назад распался литературный кружок при «Заре коммунизма», да и все его члены давно умерли, не достигнув, к сожалению, ни малейших творческих высот, а жив остался лишь постаревший Иван Иванович, тот самый незадачливый поэт, попавшийся когда-то под горячую руку бесцеремонному литератору Рубинштейну. После той страшной и публичной экзекуции молодой слесарь никогда в жизни не пытался писать стихи. И он считал всегда, что эта старинная история давно им пережита, положена на дальнюю пыльную полку его обширной памяти, и никогда больше не сможет задеть какие-либо чувствительные струны его замшелой души. Но, как выяснилось недавно, Иван Иванович очень сильно ошибался.
Секретарь антиваксеров, надо сказать, всегда относился к своему главному противнику в стане врага довольно-таки равнодушно, хотя причин для искренней ненависти к Андрею Николаевичу Бабушкину у него, казалось, было в избытке. Ведь неожиданное возрождение «Зари коммунизма» стало сильнейшим аргументом в пользу власти для тех горожан, которые пока еще не определились со своим отношением к вакцинации, или, проще говоря, для колеблющихся. Всех этих людей могла и должна была привлечь на свою сторону партия антиваксеров, но все они, благодаря умелой пропаганде Андрея Николаевича, перешли в стан подлых вакцинаторов.
Однако, Иван Иванович не испытывал ненависти к Бабушкину по двум простым причинам. Во-первых, вся эта людская пена, колышущаяся туда-сюда, для секретаря антиваксеров не представляла никакой ценности. Человек, не имеющий собственных убеждений, или постоянно меняющий их под воздействием устного либо печатного слова, по мнению Лопатина не заслуживал ни внимания, ни уважения. А во-вторых, даже хорошо, что Бабушкин своими действительно талантливыми статьями перетащил эту пену на сторону власти. Ведь в противном случае колеблющиеся стали бы частью его, Ивана Ивановича выстраданной и выпестованной команды. А при малейшей опасности они бы сбежали в стан вакцинаторов, или сделали вид, что оказались в партии случайно. А таких людей секретарь особенно ненавидел. Настоящих, идейных врагов он искренне уважал, а проституток, еженедельно меняющих мнение от дуновения ветра, всего лишь презирал. Поэтому у него и не было абсолютно никакой ненависти к Андрею Николаевичу Бабушкину. До одного недавнего момента, который все изменил…
Неутомимый Андрей Николаевич практически в каждом номере «Зари коммунизма» демонизировал образы и главы, и секретаря антиваксеров. Эта сладкая парочка то совращала молодых членок партии, пользуясь своим высоким положением (читая такое, Иван Иванович всегда мечтательно крякал), то разворовывала партийный бюджет, собранный с последних копеек нищих и голодных пенсионеров-антиваксеров, то лично подрисовывала усы фигуре Первого вакцинатора, сидя на его шее и демонически хохоча, то вообще планировала взорвать памятник, чтобы осколками рухнувшего монумента засыпало как можно больше привитых горожан на Площади торжеств, то… короче, объять всю величину коварных замыслов двух друзей-антиваксеров было невозможно. В каждом номере Зари они придумывали очередную гадость власти и вакцинированным гражданам. Конечно, доставалось от Бабушкина и другим членам партии, но уже гораздо меньше, по остаточному принципу.
Но Иван Иванович, каждый день читая про свои залихватские похождения, довольно улыбался. Вся эта газетная чернуха шла ему лишь на пользу. Ведь в результате ее воздействия на умы шахтинцев, в партии остались только по-настоящему лояльные и верные люди, не подверженные влиянию официальной пропаганды. Количество антиваксеров, благодаря Бабушкину, невольно переросло в их качество. И все они были холодны и готовы к борьбе.
Однако, в один прекрасный день, месяца три назад, Иван Иванович, как обычно, раскрыл свежий номер «Зари коммунизма» и настроился получить от него очередной заряд бодрости. Но, вскоре после начала чтения, секретарь партии внезапно испустил дикий вопль, изорвал газету в мелкие клочья, швырнул в висящее на стене зеркало бутылку из-под минеральной воды, совершенно разбив и первое, и вторую, а потом затрясся от бессильной ярости в своем уютном кресле. А причиной тому стали несколько строк, написанные подлой рукой Андрея Николаевича.
В очередной передовице Бабушкин охарактеризовал оппонента так – «…и секретарь этой жалкой и мерзкой партии, бездарный и никчемный человечишка, слесарь-дилетант, любитель топить казенные молотки, мнящий себя поэтом, но не умеющий толком срифмовать даже двух строк в стихотворении…».
Да, да, да! Андрей Николаевич, который когда-то работал корреспондентом в «Заре коммунизма», оказывается тоже присутствовал на том самом неудачном прослушивании в качестве члена жюри, хотя несчастный поэт об этом даже и не подозревал. А главный редактор Зари, как заправский фокусник, через сорок лет вспомнил ту глупую и давно всеми забытую историю, и достал ее из рукава своей бездонной профессиональной памяти. Пусть никто сейчас, кроме него самого, да разъяренного Ивана Ивановича, совершенно не понимал, о чем шла речь в статье (ну подумаешь, могли сказать читатели, взрывает секретарь памятники, значит может и чужой молоток утопить), но глупые слова вновь всколыхнули давнюю обиду, которая, как внезапно оказалось, совсем даже не забыта. Напротив, статья задела такие глубокие струны в ранимой душе несостоявшегося поэта, что после ее прочтения он дал себе клятву – Бабушкин должен горько пожалеть о своей чудовищной выходке.
Мысли Ивана Ивановича прервал условный стук в дверь. К нему с докладом наконец-то пришел Штык.
Глава 11. На все, что происходит, существует несколько точек зрения
(вторник, 23:00, четверо суток до Дня вакцинации)
Ошарашенный страшным известием секретарь растерянно смотрел на стоящего перед ним невозмутимого Штыка.
– Что значит, Бабушкин мертв? – переспросил он, не веря своим ушам, – и как вы умудрились его убить?
Штык появился в партии совсем недавно, месяца три назад. После очередного несанкционированного мероприятия его притащил к Лопатину Востриков. Размахивая руками и захлебываясь от возбуждения, доцент поведал остросюжетную детективную историю о том, как на митинге его хотели поймать полицейские подонки с дубинками, как он пытался спастись от них, но не смог, и как озверевшие сатрапы в конце концов прижали несчастного доцента к забору, намереваясь предать его лютой смерти. Не имея пути к отступлению, Востриков стал смеяться в лицо негодяям в бушлатах, и выкрикивать антиваксерские лозунги, твердо решив погибнуть, но не сдаваться на милость победителя. Однако в этот критический момент откуда ни возьмись вынырнул Штык, перекинул доцента через забор и увел его от неминуемой смерти одному ему известными ходами. Звери с дубинками, шумно дыша и изрыгая проклятья, долго гнались за героями, но так и не смогли их догнать – Востриков и Штык сумели затеряться в темноте узких проездов гаражного кооператива, граничащего с Площадью торжеств. Закончив рассказ и немного успокоившись, доцент попросил немедленно принять своего неожиданного спасителя в партию и лично поручился за него.
Штык стоял возле Вострикова с каменным лицом и молчал. Он сразу понравился Ивану Ивановичу своим ледяным спокойствием, хотя и несколько напрягал секретаря холодным и слишком уж уверенным взглядом серых пустых глаз. Штыку исполнилось двадцать пять лет, после службы в армии он пытался устроиться в полицию, но из-за наличия судимого родственника его туда не взяли. Поэтому он работал в шиномонтажке, недалеко от Площади торжеств, а на митинге оказался случайно, идя домой после смены. Но, увидев толпу омоновцев, с улюлюканьем гоняющих по площади доцента, словно зайца, Штык вдруг решил помочь несчастному и спасти его от расправы, ведь полицейских он немного недолюбливал, после того как сам не сумел вступить в их ряды. Он не был привит – хозяин шиномонтажа сертификатов не требовал, а Штык такую инициативу не проявлял, считая, что с его богатырским здоровьем не справится ни одна зараза. «Зарю коммунизма» он никогда не читал, да и вообще не знал о существовании такой газеты. Он сказал свое настоящее имя Лопатину, а для всех других остался просто Штыком.
Через пару недель весьма удачно подвернулась операция, в которой можно было проверить нового члена партии. Глупые игры с незаряженными пистолетами секретарь придумывал лишь для того, чтобы позабавиться, да отсеять никчемных кандидатов, рвущихся занять высокое положение в партии, но ничего из себя не представляющих. А серьезных претендентов Иван Иванович проверял серьезной работой. За свою долгую жизнь он хорошо понял одну парадоксальную вещь – к власти следует допускать только тех, кто к ней совсем не стремится. Заняв высокие посты, такие люди сразу начинают работать – без громких и пышных заявлений, однако очень качественно и эффективно. А людишки суетливые, шумные, всегда уверенные в себе, считающие, что им любая должность по плечу, на деле оказываются бестолковым и беспомощным брехлом, кроме произнесения речей ничего больше делать не умеющим. Таким, например, был номинальный глава партии антиваксеров Максим Львов, по кличке «Троцкий», хотя надо отметить, что на своем посту он полностью устраивал Ивана Ивановича. Кто-то ведь должен организовывать митинги и толкать на них пламенные речи. А эту работу Троцкий выполнял великолепно.
Итак, для проверки Штыка весьма удачно подвернулся один из городских бизнесменов, владелец сети местных магазинчиков, и по совместительству ярый антиваксер. Когда общественное мнение в Шахтинске еще не определилось с отношением к вакцинации, он громче всех кричал на митингах и ежемесячно переводил в партийный фонд небольшую для него, но заметную для антиваксеров сумму. Когда-же общественное мнение переметнулось на сторону вакцинаторов, он моментально стих, перестал ходить на митинги и начал задерживать взносы. А в один прекрасный день бизнесмен подошел к Ивану Ивановичу и стал рассказывать ему, отводя глаза и запинаясь, жалостливую историю о том, как тяжело вести бизнес, как федеральные сети душат мелких местных предпринимателей, и что он, к огромному своему сожалению, больше не имеет возможности перечислять взносы в партийный фонд, да и вообще работа отнимает у него уйму сил, поэтому, наверное, ему придется на некоторое время покинуть партию, хотя в душе он и останется ее самым горячим сторонником, и прочее, и прочее, и прочее…
Лопатин никак не отреагировал на этот полный боли и страдания монолог, но в тот же вечер бизнесмена навестил Штык. Видимо он имел определенный дар убеждения людей, поскольку после его визита предприниматель возобновил платежи, а насчет выхода из партии больше не заикался, хоть и обходил теперь десятой дорогой и всех антиваксеров в целом, и их секретаря в частности. Но деньги стал переводить исправно, а ничего другого от него и не требовалось.
После еще нескольких блестяще выполненных поручений Штык занял доверенное место в партии. Поэтому именно его и отправил сегодня Иван Иванович в гости к Бабушкину, в качестве напарника Олега. Секретарь уже три месяца жаждал мести, но ему все никак не подворачивался подходящий кандидат для участия в операции устрашения. Разумеется, у Лопатина и в мыслях не было убивать оппонента. Он хотел лишь как следует припугнуть его, отомстить за все страдания, причиненные той глупой статьей, и дать понять зарвавшемуся редактору, что есть определенные вещи, о которых ему в своей желтой газетенке лучше никогда не упоминать.
Вот только после имитации казни и щелчка пистолета, несостоявшаяся жертва вполне может побежать с заявлением о покушении к силовикам, а те разовьют по такому случаю бурную деятельность и начнут рыть землю в поисках незадачливого убийцы. Поэтому на роль киллера требовалось найти человека, которого можно будет безболезненно слить властям, а никчемный Олег Кузнецов для такой роли прекрасно подходил. Ну а от Штыка требовалось всего лишь проследить, чтобы операция прошла без сучка и без задоринки, и оставаться в тени, ведь никакой информацией о нем полиция не обладала, а Кузнецов, кроме клички, ничего о напарнике не знал.
Тем временем Штык заговорил, отвечая на заданный ему вопрос о причине смерти главного редактора «Зари коммунизма».
– Моя вина. Я заранее вытащил обойму. Но забыл о патроне в стволе, не проверил. Кузнецов прочитал приговор, я дал ему пистолет, он выстрелил и убил Бабушкина.
– Да что ты мне тут по ушам ездишь, – закричал обычно невозмутимый секретарь, – из этого пистолета нельзя никого убить!
– В музей к Смирнитскому сегодня приехала какая-то проверка, и он не смог мне вынести ТТ, – объяснил Штык, – поэтому я и пошел на операцию со своим оружием.
Одним из членов партии антиваксеров был сотрудник местного краеведческого музея Вилен Егорович Смирнитский, работающий там еще дольше, чем Беккер в прокуратуре. Он, имея неограниченный доступ к запасникам, по просьбе Лопатина периодически выносил с работы старый деактивированный пистолет ТТ, который хоть и умел устрашающе щелкать, но давно лишился возможности стрелять.
– Откуда же у тебя боевое оружие? – изумился Иван Иванович.
– Раздобыл по случаю, – ответил Штык уклончиво.
– Раздобыл, а пользоваться не научился?!
И тут в глазах боевика впервые появились хоть какие-то эмоции.
– Я же говорю, – с некоторой растерянностью сказал он, – моя вина, не проверил, забыл про патрон в стволе, редко стреляю.
Шокированный и раздавленный страшным известием, секретарь партии замолчал, оказавшись в полнейшей растерянности. Ведь он всего лишь хотел услышать от Штыка рассказ о том, как связанный Бабушкин пучил глаза от страха, когда неожиданно явившиеся к нему убийцы читали приговор, как он извивался на стуле под прицелом ТТ, моля о пощаде, а еще идеально было бы узнать, что редактор обмочился, когда направленный ему в лоб пистолет оглушительно щелкнул. Но Штык рассказал совсем о другом. Андрей Николаевич Бабушкин убит. И тогда, оправившись от секундного шока, Иван Иванович начал лихорадочно соображать, как ему поступить дальше.
Глава 12. Мысли Ивана Ивановича
(вторник, 23:30, четверо суток до Дня вакцинации)
В полумраке комнаты, где сидел в кресле съежившийся и растерянный секретарь партии, а рядом невозмутимо стоял Штык, было совершенно тихо. Иван Иванович напряженно думал.
Он превосходно понимал, что убийство главного редактора «Зари коммунизма» произведет в городе эффект разорвавшейся бомбы. Полиция и ФСБ умеют работать, когда захотят, поэтому найти исполнителей и заказчиков преступления им не составит никакого труда. А значит, надо срочно уходить на нелегальное положение, и ему и Штыку. Вот только, как поступить с Олегом, с таким ненужным, но очень опасным свидетелем? Убрать его от греха подальше, пока есть время? Но, с другой стороны, если Иван Иванович уйдет в подполье, это и станет прямым доказательством его вины. Нет, лучше пока вести себя как обычно, не вызывая ненужных подозрений. А Кузнецову можно устроить несчастный случай, пусть он, например, свалится с памятника вакцинаторам, когда будет срезать с него скобы. Вполне себе достойная смерть, да и лишний мертвый герой антиваксерам не повредит.
– Вы наследили в квартире? – спросил секретарь.
– Нет, – уверенно ответил Штык, – мы заранее надели маски и перчатки, камеры видеонаблюдения в том районе отсутствуют, сотовые мы с собой не брали. Вряд ли нас смогут быстро найти.
– А если идентифицируют пистолет?
– Я избавлюсь от него на всякий случай. А гильзу я после выстрела подобрал.
– Но пуля то в убитом, наверное, осталась?
– Пуля без оружия и гильзы им ничего не даст, на этот счет не переживайте.
– Ну хорошо… да, кстати, а как вообще повел себя Олег после выстрела? – невольно заинтересовался Иван Иванович.
– Ну он то думал, что действительно должен убить Бабушкина. Побледнел, весь затрясся, но держался молодцом. Не упал, сознание не потерял, даже пистолет не выронил. Да я и сам немного растерялся, не ожидал выстрела. Хорошо хоть, заранее в сторону отошел, а то бы запачкался в крови. Потом опомнился, забрал гильзу, вытащил Кузнецова из квартиры, и пошел к Вам.
– А соседи могли услышать выстрел?
– Могли, конечно. Но этажом ниже Бабушкина на весь подъезд орали какие-то алкаши. Если даже кто-нибудь посторонний и услышал хлопок, то вполне мог подумать на них.
– Хорошо, – машинально ответил секретарь, а ему в голову пришла интересная мысль.
А станет ли вообще власть объявлять о смерти Бабушкина в такой неподходящий для нее момент, перед Днем вакцинации? Ведь реакция горожан на убийство Андрея Николаевича может оказаться весьма и весьма неоднозначной! Если власти не сумели уберечь от смерти свой главный рупор пропаганды, то на какую тогда защиту смеет рассчитывать простой житель города? Да и партия антиваксеров сможет раздуть из убитого редактора неплохой костер и знатно проехаться по этой теме, взбудоражив умы граждан и сделав им отличный подарок ко Дню вакцинации. Хотя, конечно, в администрации могут просто замять факт убийства и объявить, будто Бабушкин умер, ну скажем, от банального инфаркта, тем самым немного сгладив ситуацию.
Сам того не подозревая, Иван Иванович рассуждал точно также, как и Глава города, Евгений Васильевич Соловьев. И чем дольше думал Лопатин, тем лучше он понимал, что ему не стоит пока предпринимать никаких активных действий, а надо посмотреть сначала, как поступит в этой ситуации власть. Разумеется, даже если Бабушкина объявят умершим от инфаркта, его убийство все равно будут расследовать, хоть и в строжайшей тайне. Но какие улики у следствия могут быть против антиваксеров? Да никаких. Если Штык с Олегом не оставили в квартире следов, то выйти на них будет очень трудно. Тем более, что у партии антиваксеров не имелось на данный момент ни единой причины убивать Бабушкина, и силовики об этом прекрасно знали. Внезапная смерть редактора оказалась одинаково невыгодна сейчас и властям, и их противникам.
Хотя, конечно, не стоило заниматься самообманом. Иван Иванович вполне представлял себе возможности современной криминалистики, и прекрасно понимал – убийц в конце концов разыщут, пусть и не сразу. А найдя их, моментально поймут, кто является настоящим заказчиком преступления. И в ФСБ никто не будет слушать версию несчастного поэта о том, что все произошедшее – лишь невинная шутка, ведь фсбешникам неведомы творческие муки. И сядет тогда Иван Иванович очень надолго. А с учетом его преклонного возраста – навсегда.
– Как ты думаешь, труп Бабушкина обнаружили? – спросил секретарь.
– Сомневаюсь, – ответил Штык, – живет он один, вряд ли кто сегодня придет к нему в гости, полночь скоро. Думаю, хватятся завтра, когда он не появится на работе.
– А Олег случайно не побежит в полицию? Вдруг нервы сдадут, пойдет, да и все там расскажет? – спросил Иван Иванович.
– А зачем? Его же сразу арестуют. Он хоть и дурак, но не до такой степени. Тут пожизненным пахнет, если дело на него заведут, – ответил Штык.
– Да кто его знает, – медленно проговорил секретарь, – давай ка на всякий случай сделаем так. Ты присмотри до утра за Кузнецовым, чтобы он не побежал сдаваться сдуру, а кого-нибудь из наших отправь потолкаться возле дома Бабушкина. Только сам не вздумай там появляться.
– А за домом для чего наблюдать? – спросил Штык.
– Я хочу знать, во-сколько труп найдут, и как обставят дело, официально или нет. Если открыто объявят об убийстве, то начнется опрос соседей, приедет скорая, куча полиции, все на ушах будут стоять. А если решат замять пока смерть редактора, то по-тихому увезут труп, и сохранят его убийство в тайне. А мы с тобой в итоге поймем, куда нам дальше двигаться. А то может в лес пора уходить, в партизаны, – Иван Иванович невольно улыбнулся.
И вдруг в голову ему пришла гениальная мысль, как выйти сухим из воды в сложившейся ситуации. Если всем известно, что антиваксерам не нужна смерть Бабушкина, значит надо найти тех, кто в ней заинтересован, да и сдать их в руки ФСБ. Может ведь объявиться в городе какая-нибудь новая крайне радикальная организация, решившая начать свою преступную деятельность с эффектного и громкого убийства? Конечно! А если не может, так значит надо помочь ей родиться на свет. И хитрый Иван Иванович уже начал догадываться, кто из знакомых ему людей сумеет возглавить эту организацию.
