Патриция Маккиллип
Барды Костяной равнины
Глава четвертая
Далее, сколь бы невероятным это ни выглядело, история фиксирует присутствие Найрна на церемонии, последовавшей за Битвой при Уэльде, в ходе коей Анстан передал королевский трон Приграничий завоевателю, королю Оро, целеустремленно собиравшему земли пяти королевств в единое государство, названное позднее Бельденом. Присутствовал на этой церемонии и придворный бард Оро, Деклан. Природа его экстраординарных талантов неясна и чаще всего рассматривается не в исторических документах, но в поэтическом творчестве. Как бы то ни было, он неизменно занимал место рядом с королем. Баллады, фрагменты стихов и даже расхожая метафора доносят до нас сквозь века странную легенду: Найрн возвращает Деклану самоцветы, прежде взятые им с арфы старого барда. В некоторых сказаниях он даже швыряет их Деклану в лицо. Каким образом он получил их, также повествует лишь фольклор – особенно фольклор Приграничий. Одни говорят, будто он украл их, другие – что забрал себе при помощи волшебства, но объяснений, способных удовлетворить историка, не дают ни те, ни другие. После этого Найрн вновь исчезает даже из примечаний к историческим хроникам.
Несколько лет спустя он появляется вновь – в школе бардов, открытой Декланом по окончании завоеваний короля Оро. Сославшись на возраст и долгие годы службы, Деклан оставляет пост придворного барда Оро и возвращается на равнину Стирл, ныне подвластную Оро. Здесь, на невысоком холме, увенчанном древними каменными монолитами и дозорной башней с видом на реку Стирл, он поселился, чтобы провести остаток дней в покое и созерцании. Но покой оказался недолгим: прослышав о его обширных познаниях и непревзойденном мастерстве, в обучение к нему потянулись барды и желающие стать оными из всех уголков пяти покоренных королевств. И здесь, на этом холме, вновь вступает в границы истории Найрн.
Вот бард стоит меж двух владык,
И горек его взгляд.
Раскрыл он длань, под гневный крик
Каменья в грязь летят:
«Возьми добро свое, старик,
Чьи песни – ложь и яд!»
Гарет Ломили Браун.Из «Битвы при Уэльде»
Изменчивый, как самоцвет с арфы.
Северная поговорка
Битва при Уэльде длилась три дня. К ее началу Найрн, отбивавший походный ритм для войска Анстана, шедшего маршем сквозь западные горы Приграничий, сзывавший горные кланы игрой на волынке, а после барабанным боем гнавший солдат на юго-запад, навстречу врагу, натер новые мозоли поверх старых. Никогда в жизни он не странствовал так быстро и не играл так много. И вот Уэльде – очаровательная широкая речная долина на рубеже Приграничий и равнины Стирл – распростерлась перед ним пушистым ковром сливочно-желтых диких цветов. Такой Найрн увидел ее в начале сражения, поднося к губам длинный, скрученный кольцом обшарпанный рог, вложенный ему в руки с приказом трубить. К концу битвы на поле боя осталась лишь горстка незатоптанных цветов, да и воинов Анстана не больше. Тогда Оро выслал в поле своего барда, Деклана, дабы тот встретился с посланцем короля и передал ему требование сдаться.
В тоске и ярости Анстан, человек не особо-то музыкальный, ответил тем, что счел последним тщетным жестом презрения. Навстречу придворному барду Оро на вытоптанное, залитое кровью поле боя, где не было ни движения, ни звука, кроме жужжания мух да вороньего грая, был послан грязный, оборванный полковой барабанщик, да еще – пешим.
Деклан выехал вперед на белом коне, одетый в дорогую темную кожу и шелк, с арфой на плече. Он, как обычно, был безоружен. Натянув поводья, он остановил скакуна посреди поля, меж лагерей двух владык, в ожидании чумазого юного менестреля в испачканной кровью рубахе и сандалиях, одна из которых была привязана к ноге веревкой, так как шнурки ее истерлись, истлели в долгом походе. На плече молодого барда все еще висел рог – последний инструмент, на котором он играл, трубя отступление.
Подойдя, Найрн встал перед старым бардом, и оба молча взглянули друг на друга.
– Ты спрашивал, кто я такой, – наконец заговорил Деклан.
Окаменевшие губы на грязно-белой маске лица дрогнули, обронив несколько слов:
– Да. Спрашивал.
С этим Найрн вновь умолк, меряя Деклана взглядом. Внезапно его суровые вороньи глаза сузились; сквозь горечь в их глубине на миг мелькнуло удивление.
– Ты – шпион Оро, – отрывисто бросил он. – И его бард. Но кто еще? Ведь не моя же песня заставила самоцветы сойти с твоей арфы. Это ты отдал их мне.
Странные глаза блеснули в луче солнца, будто металл.
– Нет, ты взял их сам, – ответил Деклан и поднял взгляд, точно обращая вопрос к небесам. – Неужто вся эта земля ни сном ни духом не ведает о собственном волшебстве?
– Что?
Деклан вскинул руку к небу, отказываясь от ответа:
– На это я отвечу, когда ты сумеешь понять вопрос.
– Прости, но впредь я больше не желаю видеть твоего лица.
– Возможно, у тебя не будет выбора.
Найрн вскинул на него изумленный взгляд, собравшись возразить, но и этого выбора не оставил ему старый бард.
– Раз уж ты завел разговор об этих материях, нужно покончить с ними, – продолжал он. – Король Оро примет от Анстана меч, корону и обет верности завтра на рассвете.
– На рассвете? – беспечно перебил его Найрн. – Отчего ты думаешь, будто король Анстан все еще будет здесь?
– Потому, что я присмотрю за этим, – негромко ответил Деклан, и вновь изумленный Найрн почувствовал, как волосы на его затылке поднимаются дыбом. – В обмен на верность Анстана он сможет оставить себе и своему роду одно поместье в Приграничьях. Что до иных материй – числа дружинников, размеров дани в пользу короля Оро – оставим их королевским советникам. Завтра же король удовольствуется видом Анстана, безоружного и развенчанного, преклонившего колено в грязи перед его шатром. Такова цена мира.
– Я не могу передать этого королю Анстану, – равнодушно сказал Найрн. – Он предаст меня смерти.
– А должен бы оказать тебе почести.
– За что? За то, что я дул в эту обшарпанную кривулину, трубя отступление?
– Он должен бы оказать тебе почести, – повторил Деклан, – за то, что ты был в силах сделать для него.
– Что…
И вновь рука старого барда поднялась, указывая на разорение вокруг. На сей раз в его спокойном, мелодичном голосе звучала странная нотка досады:
– С кем вы, по-твоему, дрались? Все это поле окружено войском короля Оро. И большая его часть всего лишь стояла да смотрела, как вы в тумане бьете друг друга.
При этих словах сердце Найрна сжалось в комок, а кровь отлила от лица. Старый бард развернул коня, однако Найрн успел заметить усталость и отвращение, мелькнувшие на его лице.
– На рассвете, – напомнил он, не оглядываясь. – Перед шатром короля Оро.
– Но ты ведь бард, – взмолился Найрн ему вслед. – Вложи в послание хоть толику поэзии, или к рассвету я окажусь среди мертвых, и вороны выклюют мне глаза.
Деклан обернулся. Лицо его вновь было безмятежно.
– Я слышал, на что ты способен. Найди во всем этом собственную поэзию.
Ковыляя назад в сумерках, сгущавшихся над полем битвы, не глядя на черные тучи воронья, взвивавшиеся ввысь из-под ног, Найрн сумел облечь требования короля Оро в более лестные выражения. Бессильно обмякший в кресле под пологом шатра, в окружении генералов, Анстан молча выслушал принесенную Найрном весть, прорычал что-то нечленораздельное, обеими руками сорвал с головы корону, швырнул ее наружу и сам двинулся следом, задержавшись на пороге лишь затем, чтобы сказать:
– Собраться перед рассветом. Здесь. Всем до одного.
С этими словами он вышел горевать о своей судьбе под луной. То же сделал и Найрн, двинувшийся в противоположную сторону с арфой, которой не брал в руки много недель. Слышал ли его нежную, печальную музыку тоскующий король, играл ли он одним лишь лицам мертвых, озаренным луной, – об этом Найрн даже не задумывался. Только надеялся, что тугоухий король не примет его за Деклана и не метнет в него кинжал в темноте.
Но в предрассветный час, стоило Найрну явиться к королевскому шатру, Анстан удивил его.
– Прихвати арфу, – без лишних слов велел он. – Я слышал, как в эту ночь ты отдавал последние почести мертвым воинам Приграничья, – окинув взглядом грязного, оборванного барда, он жестом подозвал слугу. – Тебе найдут достойное платье. Переоденься да лицо умой, а то и сам выглядишь полумертвым. Наверняка тому, – буркнул он генералам, – что этот варвар так возвысил своего барда, есть причина. Не то чтоб я ее понимал, но можно хоть сделать вид, что и мы не хуже него.
Позже, стоя на коленях рядом с Анстаном, на раскисшей от утренней росы, истоптанной множеством ног земле перед шатром нового короля и глядя на земляного червя, извивавшегося в комьях грязи, Найрн с горечью думал о том, что сейчас даже этот червяк много выше, чем он. Уголком глаза он увидел, как меч и корона Анстана легли – ниже некуда – в грязь под ногами Оро. Тогда-то он и разжал крепко стиснутый кулак. Самоцветы, скатившись с ладони, вспыхнули в мерзкой слякоти, будто угли.
– Что это? – глубоким, рокочущим басом спросил Оро, высокий, дюжий человек со спутанными рыжими волосами. Его широкий плащ поверх рубахи был застегнут на продолговатые пуговицы, вырезанные из кабаньих бивней, такие же пуговицы красовались на отворотах сапог. Ряд острых кабаньих бивней, отлитых из золота, украшал и венчавшую его голову корону. Слова он подбирал не так уверенно, как Деклан, и в речи его слышался тот же непривычный напев.
– Самоцветы с арфы твоего барда, – отвечал Найрн, слишком удрученный для забот об учтивости (да и кому из королей взбредет в голову ожидать хороших манер от ничтожного червя?). – Я забрал их у него.
На миг над полем воцарилась полная тишина. Даже вороны удержались от замечаний.
К изумлению юного барда, Оро присел перед ним на корточки.
– Взгляни на меня, – велел король, – и вспомни мой титул.
Найрн поднял голову. Глаза короля, цвета лесного ореха, долго удерживали его взгляд, всматриваясь, изучая, пока Найрн не услышал собственный голос:
– Да, милорд.
Оро отвернулся, устремив пронзительный, немигающий взор на Деклана.
– Как он забрал их?
– Они пошли на его зов, милорд.
– Вот как, – выпрямляясь, выдохнул король. – Тебе повезло с бардом, сэр рыцарь.
– Да, – безучастно согласился Анстан, и с горечью уточнил: – Милорд.
– Возможно, даже слишком повезло. Он – оружие, и я присовокуплю его к боевым трофеям. Встань.
– Он – всего лишь полковой бард, – озадаченно возразил Анстан, поднимаясь из грязи.
– Что ж, отныне он тебе ни к чему.
С этими словами Оро отвернулся и взмахнул рукой, приглашая всех в свой шатер.
– Там, откуда я родом, – продолжал он, – барды в высокой цене. И за этого ты получишь достойную плату. Он может вернуться за инструментами и прочими пожитками.
Кивнув паре стражников, он взглянул на Деклана и вопросительно изогнул бровь.
– Справятся, милорд, – кратко ответил Деклан. – Его невежество не знает границ.
– О? Значит, его несчастье обернулось удачей для нас, – он перевел полный любопытства взгляд с Найрна на стражей. – Отправляйтесь с ним.
Его отвели через поле назад. На ходу Найрн смотрел, как кружатся в воздухе черные стаи ворон, вспугнутых воинами в поисках раненых. Столь же черны были и мысли, кружившие в его голове. В глазах Деклана он потерпел поражение, не сумев справиться с каким-то необычайно важным делом, способным изменить ход вчерашней битвы. Как именно? Этого Найрн не мог и вообразить. Но оттого, что он так жестоко оплошал, Деклан более не ждал от него ничего иного. Сманить своим пением самоцветы с арфы старого барда ему удалось лишь случайно, в порыве невероятно глубокого, страстного вожделения без малейших надежд. Теперь он вновь чувствовал то же самое – он был переполнен отчаянным, лишенным хоть крохи надежды желанием убраться от этой кровавой бойни и от зловещего взгляда Деклана как можно дальше.
Ах, если б он мог змеей уползти прочь среди мертвых тел, улететь, смешавшись со стаей ворон…
В отсутствие иных, лучших мыслей, он оставил стражей рыться в вещах Анстана и прошел в заднюю часть шатра, где, среди бесполезных отныне знаков воинской доблести, были разбросаны его пожитки. Ни походный барабан, ни обшарпанный рог не уместились бы в заплечном мешке. Нехотя бросив их, он взял генеральский меч, разрезал парусину стены у самого пола, выскользнул наружу позади шатра с арфой, заплечным мешком да чьей-то парой сапог, и быстро прошел прочь мимо утренних костров разбитого войска Анстана. Видя это, мрачные воины молча подняли ему вслед кружки – на удачу. Подобно земляному червю, Найрн упал наземь и пополз, скользя на брюхе среди непогребенных тел, и, скорее поспешно, чем осторожно, достиг густых зарослей вдоль берега реки.
Никто не поскакал за ним и не отволок назад. Однако, стоя у кромки воды, Найрн ощутил на себе чей-то взгляд. Под этим зловещим взглядом волосы по всему телу поднялись дыбом, кожа похолодела, как лед, суставы утратили гибкость. Он оглянулся, вскинул взгляд – и увидел на ветке белую сову, уставившуюся на него сверху вниз огромными золотыми глазами.
Вдруг голову наполнил голос из ниоткуда, одновременно певучий и сильный.
«Ты нашел меня раз, нашел и другой, третьего не миновать».
Крик, вырвавшийся из горла, мог бы и мертвых заставить открыть глаза. Найрн бросился бежать.
Он бежал не день и не два. Казалось, недели, а то и месяцы миновали, прежде чем он вновь почувствовал себя в безопасности и немного замедлил бег. Он скрылся в южных лесах Приграничий, держась небольших деревушек, самых непритязательных особняков, арендаторских домиков, столь древних, что камни их стен могли бы пустить в землю корни. Грязный, оборванный полковой бард последнего из королей Приграничий везде находил сострадание и почет. Баллады, сложенные им о Битве при Уэльде, открывали перед ним любые двери, давали стол и кров, ибо событие это было столь новым, что лишь немногие в тех тихих, никогда не меняющихся краях понимали: древнего трона северных королей больше нет. Опережая солдат и чиновников короля Оро, Найрн странствовал по самым уединенным уголкам страны, где сотнями лет могли жить древнейшие из слов, сказаний и музыкальных инструментов, а вести о том, что происходит в мире, опаздывали на сезон или два. Здесь Найрн с некоторым запозданием узнал о том, что Оро забрал под свою руку последнее из пяти королевств и дал своим новым землям имя «Бельден».
К тому времени Найрн провел в странствиях теплые времена года, и перезимовал в уютных усадьбах хуторян и купцов, до сих пор ухитрявшихся избегать внимания нового короля. За стол и кров он, как всегда, расплачивался музыкой, а попутно разыскивал и запоминал незнакомые древние песни. Казалось, время течет незаметно – вот только даже здесь, в глуши и безвременье, у самого края земли, имя и лик короля на монетах все чаще принадлежали не Анстану, а Оро. Впрочем, в местах, столь отдаленных от древних дворов, и в старых-то королях, известных здесь лишь из баллад об их войнах да битвах, нередко путались. За время странствий Найрн почти не замечал изменений на лице мира, где пять королевств превратились в одно, и пять королей сменились одним – Оро. Но вот однажды, под конец лета, не слишком-то заботясь о том, в какой точке мира находится, Найрн миновал отрадные поля и леса восточного Бельдена и вышел на равнину Стирл.
Он тут же узнал эту гладь бескрайнего моря зеленой травы, пошедшую волнами, вскружившуюся водоворотами среди холмиков и взгорков, стоило лишь немного углубиться в нее. Там и сям над равниной высились странного цвета стоячие камни – одни венчали вершины холмов, другие будто маршировали вдоль берега строем, вдруг обрывавшимся без видимых причин. На иных холмиках росли одинокие деревья – огромные, ветвистые, древние. Равнину рассекала надвое река Стирл, струившаяся к морю откуда-то с северных гор. На ее берегах не жил никто, кроме стоячих камней – неожиданно сливочно-желтых, в то время как и галька в реке, и валуны, торчавшие из травы, были аспидно-серыми, точно сланец.
Прошел день, другой, третий – Найрн оставался на равнине один. Горы и лес превратились в крохотные темные мазки вдали, у горизонта. Днем в мире было не слыхать ни звука, кроме шума ветра, шороха листьев деревьев, под которыми Найрн устраивался отдохнуть, да редкого приветственного клича сокола или трели жаворонка. Ночью огни загорались лишь высоко в небе, слишком далеко, чтоб ожидать от них уюта и крова. Найрн играл звездам – своим единственным слушательницам. Во сне, под камнем или деревом, завернувшись в плащ и подложив под голову заплечный мешок, вдыхая ароматы травы, земли и огромных, изъеденных временем, испятнанных лишайником стоячих камней, он слышал сквозь дрему, как ветер нашептывает ему что-то на языке, древнем, как сами стоячие камни. Порой до него доносились обрывки незнакомых, завораживающих мелодий – быть может, напевов ветра, или речной воды, или стоячих камней, звенящих под длинными пальцами плывущей над равниной луны. Но стоило Найрну проснуться, стоило с трудом разлепить глаза, чтобы хоть мельком увидеть неуловимого музыканта, как музыка стихала, и Найрн убеждался, что вокруг нет ни души, что он один на равнине и сам играет себе во сне.
Однажды ночью Найрн увидел расплывчатые красные отсветы огня над далеким холмом. На следующее утро он двинулся туда и к вечеру вновь увидел свет – горстку красных звездочек, спиралью, словно башенные окна, поднимавшихся вверх. Еще день пути, и он увидел кольцо стоячих камней, венчавшее холм у реки, а внутри кольца – темную каменную башню. Приблизившись к холму, он смог как следует разглядеть ее – сторожевую башню из уложенного спиралью плитняка, оставшуюся с тех незапамятных времен, когда на равнине было что охранять. За узкими окнами, восходящей спиралью опоясывавшими стены, зажигались ночные огни. Они манили к себе, будто свет маяка.
Снизу к башне лепилась новая, еще растущая каменная кладка. Груды камней, извлеченных из земли и из речного русла, высились среди штабелей бревен. С вершины холма к реке тянулась утоптанная дорожка; среди зеленой травы темнела обнаженная плодородная почва. Видимо, бревна явились сюда из густых северо-западных лесов, принесенные течением, чтобы осесть в этом ничем не примечательном месте. Казалось, здесь не живет никто, кроме полевых мышей да жаворонков, но по пути к дорожке Найрн углядел среди деревьев на берегу и другие каменные стены. «Деревня строится», – с удивлением подумал он. Почему здесь? Это место было таким же безлюдным, уединенным, как и любая другая излучина реки. Однако строительство шло полным ходом. Найрн чуял пряный, сырой запах – знакомый запах вскопанной земли и выполотой травы, донесшийся с полей, садов и огородов, невидимых за рекой. Еще один знакомый запах. Свиньи? Выходит, люди пришли сюда надолго…
Снедаемый любопытством и мучимый голодом (ведь от его запасов хлеба и сыра остались лишь корки да крошки), Найрн ускорил шаг и свернул на тропинку, ведущую к вершине холма.
Пройдя меж двух массивных, нагретых солнцем стоячих камней, он услышал – быть может, из башни, а может, из недостроенных стен подле нее – чью-то игру на свирели.
Вздох тишины – и к первой свирели присоединился целый хор, нестройный, но вдохновенный. Узнав мелодию марша, одну из многих, что играл сам, шагая к Уэльде сквозь горы с войском Анстана, Найрн остановился, как вкопанный. Там, в Приграничьях, эту народную песню знали все, от мала до велика. Но здесь, на равнине Стирл, она казалась фальшивой нотой, звучала, будто тревожный сигнал. Этой песне следовало оставаться на севере, там, где она родилась, а не странствовать в эти края в памяти того, кто слышал ее (быть может, не раз и не два), пока войско северян с бездумным упрямством шагало навстречу горькому поражению.
Он ел глазами дощатую дверь с овечьим колокольчиком, свисавшим со щеколды, готовый развернуться, спуститься с холма и скрыться в прибрежных зарослях – без явной причины, гонимый лишь старыми мрачными воспоминаниями. Но порыв ветра принес из-за стен недостроенного дома целое облако запахов – аромат жареного мяса, теплого хлеба, горящих смолистых поленьев.
Не в силах противиться этому зову, Найрн последовал на запах.
Запах вел в обход новых стен, притулившихся к башне, окружая большую ее часть, к открытой башенной двери. Заглянув внутрь, Найрн увидел девушку с длинными светлыми кудрями, мешавшую длинной ложкой в котле над древним очагом. Услышав, как Найрн ступил на порог, она обернулась к нему. При виде ее лица у него замерло сердце.
Совершенный овал, отливающий белизной жемчуга и морской пены… Полумесяцы щек… Полные губы, нежно-розовые, будто клубника среди жемчугов… И светло-зеленые глаза. При виде длинноволосого незнакомца с арфой и заплечным мешком, с ввалившимися от голода щеками, взгляд этих глаз сделался одновременно понимающим и настороженным, совсем не подходящим для ее юных лет.
Она заговорила, и сердце Найрна вновь прерывисто, громко застучало в груди. Ее тихий певучий голос звучал, словно неведомый, прекрасный, редкий инструмент. В этот миг перед ним вновь мелькнул образ величавых башен, ярких знамен, роскошных гобеленов, среди которых только и можно услышать подобные голоса, и он понял, отчего во всех своих странствиях ни разу не встречал такой музыки.
– Возьми с той полки миску, – пропел этот чудесный инструмент. – Сейчас они кончат играть и спустятся. Ты как раз вовремя, чтобы помочь нам закончить крышу. В том кувшине вода, а хлеб… О, я вижу, ты уже отыскал его.
– Спасибо, – прохрипел в ответ Найрн с набитым ртом.
С трудом оторвав взгляд от ее лица, он взглянул на ее руки. «Две песни», – в восторге подумал он при виде длинных, изящных пальцев, слегка потемневших от работы розовых ногтей и вен, голубевших вдоль запястий цвета слоновой кости.
Сделав над собою усилие, он спросил, на деле ничуть не заботясь об этом, а просто пытаясь отвлечься – на сей раз от ее пальцев:
– Что это за место?
– А ты не знаешь?
– Я просто иду через эту равнину. Через бескрайнюю безлюдную ширь, где не с кем и поговорить, кроме тех огромных камней. Несколько ночей назад я увидел свет на холме и пошел на него. А потом унюхал твое жаркое.
Она улыбнулась, и ее бледная кожа натянулась, заиграла на скулах, как шелк.
– Я еще только учусь готовить, – сказала она, накладывая жаркое в миску. – Мы все здесь делаем, что умеем, а поднимать наверх камни и тесать бревна я не гожусь, – она подала Найрну миску, опустив в нее ложку. – Осторожнее: очень горячо. Увидев твою арфу, я решила, что ты пришел в нашу школу.
Ложка горячей мясной похлебки на время лишила Найрна дара речи, и он сумел лишь вопросительно поднять брови.
– В школу Деклана, – пояснила она.
Он быстро проглотил еду. От жгучей боли голос сделался хриплым.
– Деклана?
– Барда короля Оро. Судя по арфе, ты должен был о нем слышать. Два года назад он оставил свой пост при дворе короля Оро и поселился здесь. Он просто влюблен в эту равнину. Говорит, что ее ветер, листья и камни разговаривают на древнейшем языке в мире, и он может научить нас понимать его. Прежде чем переехать сюда, он играл по всем пяти королевствам – теперь это Бельден – и в одиночестве остался ненадолго. Сначала его отыскали слухи, а затем и мы.
– Но как? – обожженное горло еще давало о себе знать. – Как слух нашел путь через всю эту пустоту?
– Кто знает? Птица сказала лисе, а лиса – мулу медника… Весть разнеслась. Деклан играл моему отцу, лорду Десте, при его дворе в Эстмере, когда мне было пятнадцать, через полгода после того, как братья бились за Эстмер с королем Оро. Услышав, что Деклан на равнине Стирл, я в тот же день оставила дом и отправилась сюда. Отец с братьями пытались удержать меня, но… Таково уж действие его музыки. Я оказалась не первой его ученицей, и после меня пришли еще многие. Зимы здесь беспощадны, а эта башня стала для нас слишком тесной. Вот мы и делаем пристройку.
С лестницы за ее спиной донесся нестройный гул голосов, а за ним – грохот шагов по древним ступеням. Найрн скосил взгляд, и кусок баранины застыл меж его зубов. Первым в кухню вошел худой, рыжий, как лис, старый бард с арфой на плече и пастушеской свирелью в руке. Взглянув на Найрна, он ничуть не удивился.
– Ты не спешил, – заметил он.
Найрн замер, глядя на него, не обращая внимания на пеструю толпу учеников – мужчин и женщин различных лет и положений, протискивавшихся мимо. Казалось, кожа Найрна внезапно сжалась при мысли о том, что эти совиные глаза, должно быть, видели каждый его шаг по равнине – а может, и на всем его тайном извилистом пути.
– Третьего не миновать, – прошептал он, слыша, как само очарование за его спиной накладывает жаркое ученикам. – Откуда ты знал, что я найду тебя?
– А куда еще, – спросил в ответ Деклан с терпеливой досадой в голосе, – ты мог бы направиться в этих абсолютно невежественных краях?
Вопрос его Найрн понял не сразу. Еще какое-то время потребовалось, чтоб осознать, как же прав был старый бард. Понимание же, насколько Деклан был неправ, явилось слишком, слишком поздно.
