Оуэн Чейз
Китобоец «Эссекс». В сердце моря (сборник)

© ООО «ТД Алгоритм», 2015

* * *

Оуэн Чейз
Повествование о китобойце «Эссекс» из Нантакета

Повествование о кораблекрушении, самом чрезвычайном и огорчительном, китобойца «Эссекс» из Нантакета, на коего напал и окончательно разрушил в Тихом океане большой спермацетовый кит, с рассказом о не имеющих себе равных страданиях капитана и экипажа в течение двадцати трех дней в море в открытых лодках в годы 1819 и 1820.

К читателю

Я осведомлен о том, что общество уже пресытилось историями об «Эссексе». Многие из этих рассказов написаны людьми, которые не имели на это никакого права. Оскорбления, распространение выдуманных историй, неведомым образом появившихся судовых журналов, зачастую полностью сфабрикованных только лишь с целью наживы, – все это повлекло снижение интереса к нашей профессии. Часто стали недооценивать тяжелый труд и великую отвагу китобойцев.

Очень важно, чтобы книги основывались только на правдивых событиях и охватывали как можно больше различных тем в области искусства или науки. Когда появляется достойный повод и интересная тема, когда повествование интересно и поучительно, вызывает сочувствие и живое внимание, а детали истории дают возможность искренне сопереживать героям, именно благодаря им раскрываются новые, изумительные черты характера человеческого – такой род сообщений приобретает огромную важность для филантропа и философа и полностью заслуживает внимания всякого читателя.

Относительно событий, содержащихся в сей небольшой книжке: они не столь нелепы, чтобы требовать от читателя большого легковерия, и, полагаю, не столь неважны или неинтересны, чтобы отвратить его от внимательного прочтения.

Мне довелось испытать множество несчастий. В той ужасной трагедии, обрушившейся на нас, я пострадал чуть ли не сильнее всех. Там я потерял все то малое, что удалось мне скопить и что я бездумно вложил в дело. В один краткий миг уничтожены были и положение мое, и надежды на его улучшение. Очень недолго, но такие надежды все же появлялись в моей душе. Надежда хоть немного возместить тот ущерб, опубликовав эту краткую и правдивую историю моих страданий, посещала меня, поэтому рассказ этот должен привлечь внимание читателей.

Предисловие

Возросшее внимание, уделяемое китобойному промыслу в Соединенных Штатах, в последнее время вызвало большое оживление в сфере торговли, и, вне сомнения, промысел этот станет, если еще не стал, столь же важной и обычной отраслью коммерции, сколь любая другая развивающаяся в нашей стране отрасль. Сейчас промыслом этим занят очень ограниченный круг трудолюбивых и предприимчивых людей, сделавших изрядное состояние за сравнительно короткий срок. Он обогатил их, но не испортил. Эти люди не знают роскоши и излишеств, хоть это и обычное дело у людей, занятых иностранной торговлей. Те, кто ныне наиболее успешны в нем и заметны, замечательны первозданной простотой, честностью и гостеприимством. Ремесло это, если я могу так его назвать, испытало подъем у первых поселенцев и постепенно развилось до распространенного, важного и прибыльного промысла. Именно в таком состоянии оно пребывает и сейчас, не испытывая существенных спадов и без излишней конкуренции.

Последняя война^[1] временно ухудшила положение китобойного промысла. Захваты и потери большого количества прекрасных судов с их грузами просто не могли не снизить прибыльность нашего дела. Радует лишь тот факт, что война эта продолжалась недолго и потерь оказалось недостаточно, чтобы отвлечь внимание китоловов на другие, менее опасные сферы. По заключении мира силы эти прорвались вновь; и паруса наши теперь убеляют дальние пределы Тихого океана. У англичан есть там несколько кораблей, и это вызывает опасения, так как преимущества, которыми они перед нами обладают, существенно затронут успехи наши, навязав нам со временем соперничество много более серьезное и ожесточенное. Они получают большую прибыль от спроса на жир на их рынках и от поддержки парламента, не только позволившего беспошлинный ввоз его, но и даровавшего им особые условия при торговле.

Остается надеяться, что мудрость Конгресса распространится и на сей предмет и что текущее решительное превосходство наше не будет потеряно из-за недостатка честно заслуженной помощи правительства.

Недавние события показали, что для защиты этой важной и прибыльной отрасли коммерции мы нуждаемся в усилении военно-морского влияния в Тихом океане. Из-за недостатка военной мощи в последнее время было нанесено немало серьезного вреда и ущерба. Это замедляет развитие китобойного промысла, не говоря уж о куда более серьезных последствиях, которыми грозит такое положение дел в будущем.

Во время последней войны усилия и отвага капитана Портера^[2] сохранили огромное количество ценного имущества, попавшего бы иначе в руки врага. Его искусное, смелое и патриотическое поведение, проявлявшееся всякий раз, когда ему предоставляли возможность действовать, давало защиту и уверенность соотечественникам нашим. Его поведение полностью соответствовало нашим ожиданиям и оправдывало возложенные на него высокие ожидания правительства.

Путешествие кораблей наших занимает обыкновенно от двух до трех лет. Время от времени необходимость вынуждает их заходить в порт за провизией, водой и ремонтом – в некоторых случаях к сущим дикарям, в иных – к негостеприимным народам, от коих подвергаются они всякому обману, принуждению и насилию. Все это требует от нас разумной силы для их устрашения и возмещения ущерба. Пока продолжается борьба между патриотами и роялистами или даже завершись она в скором времени – пока существуют молодые и неустойчивые правительства, поскольку ведь при естественным ходе истории, должно пройти много лет, – китоловы наши будут продолжать нуждаться в одобрении и поддержке, право на кои им в высшей степени даруют важность ремесла их для преуспеяния их и страны. Это, несомненно, дело самое опасное, связанное со многими попутными и неизбежными жертвами, суровые реалии промысла становятся невыносимыми из-за небрежения и недостатка внимания со стороны правительства.

Моряки, занятые в этом промысле, и особенно из Нантакета, представляют собой сынов самых уважаемых на острове фамилий. В отличие от большинства людей их класса и профессии они занимаются китобойным промыслом только в начале своей жизни, это лишь веха в их будущей карьере. Люди эти отличаются честолюбием, гордостью, стремлением отличиться и получить повышение по службе. Почти все они поступают на службу с видами на будущее командование, но охотно подчиняются и принимают все тяготы и мытарства промежуточных чинов, пока досконально не изучат свое дело.

Бывают простые матросы, рулевые и гарпунщики. Последние – самые важные, их труд почитают более всего. Именно до этого чина дослуживаются все молодые матросы, от их ловкого управления гарпуном, линем и острогой, и той рискованной позиции, которую занимают они рядом с врагом своим, почти полностью зависит успешный результат атаки. Настоящее рыцарство на палубе линейного корабля, доблестные подвиги средь китов – обычное дело здесь. Взращенные в опасностях, свойственных занятию их, открытые постоянным угрозам и трудностям всех времен года, климатов и погод – нечего и удивляться, что они входят в круг бесстрашных людей и во всех отношениях превосходят хороших моряков. Двух плаваний обычно считается достаточно для того, чтоб сделать энергичного и сообразительного молодого человека годным для командования. За это время он учится всему, что необходимо знать, из опыта и примеров, пред ним поставленных.

Кстати сказать, позволено мне будет заметить, что небезвыгодно было бы большинству уважаемых управителей в торговом флоте поглядеть на законы поведения и поучиться бережливому управлению у капитанов наших китобойцев. Уверен, что от введения такой замечательной традиции, они получат немало полезных рекомендаций для более успешного управления своим делом. Быть может, они бы поняли, каким уважением и авторитетом пользуется капитан китобойного судна по причине твердости его характера, высокого звания и степени ответственности. Этот вопрос очень важен и затрагивает дела торгового флота, поэтому не стоит недооценивать заслуги капитанов китобойных суден. Стремление к опасности, порою отчаянное, храбрость, исходящая от необычайно умного, во всех отношениях достойного человека, делают из нантакетских судовладельцев настоящих героев, на которых держится промысел наш. Любопытно уже само по себе и то, что возникают вопросы о степени их порядочности. Надеюсь, что все оскорбительные и незаслуженные ими упреки будут стерты после знакомства с их заслугами.

Глава 1

Городок Нантакет в штате Массачусетс состоит примерно из восьмисот обитателей, третья часть населения квакеры. Они в целом очень трудолюбивый и предприимчивый народ. Квакеры владеют на этом острове примерно сотней разнообразных судов, занятых в китовом промысле и дающих постоянную работу и заработок более чем шестнадцати сотням бывалых моряков, того типа людей, чья отвага уже давно стала основой для создания легенд и сказаний. Этот промысел не поддерживается нигде в Соединенных Штатах, кроме городка Нью-Бедфорд, прямо напротив Нантакета, где они владеют примерно двадцатью кораблями. Плавание длится обыкновенно два года с половиной и далеко не всегда увенчивается успехом. Иногда оно вознаграждает владельца скорым оборотом и богатым грузом, а иногда растягивается на вялый и унылый рейс, едва окупающий снаряжение его. Промысел этот считается очень опасным из-за неизбежных катастроф, случающихся в ходе уничтожительной войны с великими левиафанами глубин; воистину, человек из Нантакета всегда в полной мере осознает степень важности и почетности занятия своего. Любой моряк знает: лавры его, подобно солдатским, сорваны с края пропасти. Множество историй связано с нантакетскими китобоями, ходят среди них и выдаваемые за достоверные рассказы о спасениях чудесных и неожиданных. Моряки любят рассказывать о том, как были на волосок от гибели, но, без сомнений, многие из них вымышлены по образцу древних легенд.

Дух приключений сразу охватывает сынов их родственников и в раннем возрасте овладевает их умами. Плененные грубыми рассказами старых моряков и соблазненные естественным желанием повидать дальние страны и жаждой наживы, уходят они за шесть-восемь тысяч миль от дома в почти неисследованный океан и проводят в постоянных опасностях, трудах и заботах от двух до трех лет жизни своей. Занятие это большого честолюбия и полно азарта самого благородного: человека смиренного среди них не бывает, а трусов всегда сопровождает особенное отвращение и презрение, которые свойственны флоту нашему. Может быть, и нет людей, обладающих большой физической силой, и правду говорят, что есть у них одаренность от природы, которая кажется скорее наследством духа отцов их, чем следствием каких-либо упражнений. Сам город во время войны был (как и естественно было ожидать) в упадке, однако с возвращением мира он возродился, и дух рыболовства стал оживать заново. Ныне в дело вовлечены большие деньги, вовлечены лучшие корабли, которыми только может похвастать страна наша. Возрастающий в течение последних нескольких лет спрос со стороны спермацетовых мануфактур побудил войти в дело компании и предприимчивых людей из разных частей уголков нашей страны. Если в будущем потребление товаров будет расти сообразно тому, как это было в последние несколько лет, торговля им сулит стать самой выгодной и оживленной в стране. По рассказам тех, кто был связан с рыболовством с детства, киты, подобно лесным животным, отступали перед маршем цивилизации в моря далекие и все более пустынные, пока, преследуемые предприимчивостью и настойчивостью моряков наших, не дошли до отдаленнейших берегов Японии.

Судно «Эссекс» под управлением капитана Джорджа Полларда младшего было снаряжено в Нантакете, и вышло в 12-й день августа 1819 года. Так началось китобойное плавание с курсом на Тихий океан. На этом судне я был первым помощником. Недавно оно прошло доскональный ремонт надводной части и в то время было судном во всех отношениях крепким и прочным: имея в экипаже двадцать один человек, оно было обеспечено провиантом и всем необходимым на два с половиной года. Мы отбыли от американского берега с попутным ветром, держа курс на Западные Острова^[3]. На второй день, когда мы под умеренным ветром шли по курсу в Гольфстриме, с норд-веста на судно налетел внезапный шквал и ударил его с конца бимсов, пробив одну из наших шлюпок, полностью разрушив две других и выведя из строя камбуз. Мы отчетливо видели приближение ветра, но совершенно просчитались в его силе и жестокости. Он ударил судно примерно в три пункта с наветренной стороны, в тот момент, когда рулевой уводил его от ветра. Оно тут же опрокинулось так, что реи коснулись воды; потом, не дав на раздумья ни мгновения, постепенно встало к ветру и выправилось. Шквал сопровождался яркими вспышками молний и тяжелыми частыми ударами грома. Весь экипаж судна на короткое время впал в крайний ужас и замешательство, но, к счастью, вся жестокость шквала содержалась в первом порыве ветра, вскоре он постепенно затих, и снова установилась хорошая погода. С небольшими трудностями мы устранили ущерб и продолжили идти по курсу, потеряв две шлюпки. 30-го августа мы достигли острова Флориш^[4] на одном из западных архипелагов, называемом Азорами. Мы стояли рядом с островом два дня, в течение коего времени высадились на шлюпках и приобрели запас овощей и нескольких свиней: от этого места мы взяли пассат с норд-оста и в шестнадцать дней достигли острова Май^[5], одного из Кабо-Верде. Плывя вдоль берега этого острова, мы обнаружили корабль, выброшенный на берег. По внешнему виду он очень напоминал китобойца. Мы потеряли две шлюпки и понесли много других потерь, этот же корабль внушал надежду на то, что имущество здесь может быть пригодно к использованию. Мы решили выяснить название корабля и по возможности попытаться заменить здесь потери наши. В соответствии с этим мы встали в порту, то есть в месте высадки. Спустя краткое время мы увидали троих человек, вышедших к нам в вельботе. Через несколько минут они встали рядом и сообщили, что это остов «Нью-Йоркского Архимеда», капитан которого Джордж Б. Коффин, чье судно наскочило на скалу около острова примерно за две недели до этого. Вся команда спаслась, направив корабль на берег, капитан с экипажем направились домой. Мы купили у этих людей вельбот, приобрели еще несколько свиней и снова пустились в плавание. Путешествие наше оттуда до Мыса Горн не было отмечено ничем, достойным упоминания. Мы достигли долготы Мыса примерно 18-го декабря при встречных ветрах практически на всем пути. Мы ожидали умеренного времени прохождения этого знаменитого места, поскольку время года, когда мы там были, считается наиболее благоприятным. Однако вместо этого мы встретили штормовые западные ветра и море самое грозное, которое удерживало нас на Мысе пять недель, пока мы не продвинулись на запад достаточно, чтобы можно было отчалить. При проходе знаменитого этого Мыса можно видеть, что сильные западные шторма и тяжелое море – почти постоянные его спутники: преобладание и постоянство этих ветров и моря с необходимостью производят бурное течение, каковое суда преодолевают в подветренную сторону, и во многих случаях они вообще не могут обогнуть его без благоприятных отклонений ветра. Трудности и опасности этого прохода вошли в поговорку. Но, насколько простираются мои наблюдения (подтверждаемые многочисленными сообщениями китоловов), вы всегда можете полагаться на длинное и регулярное волнение. Бури могут быть очень сильными и упрямыми, каковыми они, несомненно, и бывают, еще не было известно, чтобы они дули с той разрушительною жестокостью, какая свойственна некоторым торнадо в западной Атлантике. 17-го января 1820 года мы прибыли на остров Св. Марии, лежащий на побережье Чили, на широте 38°41´20´´ ю.ш. и 71°15´27´´ з.д.^[6] Этот остров является местом встречи для китобоев, здесь они получают древесину и воду и часто крейсируют между островом и материком (расстояние примерно десять миль) в поисках породы кита, называемой южным китом. Целью нашего прихода туда было единственно получить новости. Оттуда мы пошли к острову Массафуэра^[7], где добыли немного древесины и рыбы, а оттуда в поисках спермацетового кита – в район плавания вдоль побережья Чили. Мы взяли там восьмерых, что принесло нам двести пятьдесят бочек жира. Завершив к тому времени сезон, мы поменяли район плавания на побережье Перу. Мы добыли там пятьсот пятьдесят бочек. После захода в маленький порт Декамас и пополнения запасов древесины и воды 2 октября мы отправились к Галапагосским Островам. Мы встали на якорь и семь дней стояли в непосредственной близости от острова Гуда^[8], одного из них. За это время мы остановили обнаруженную ранее течь и добыли триста черепах. Потом мы посетили остров Чарльза, где добыли еще шестьдесят. Эти черепахи – пища самая восхитительная и в среднем достигают в весе, как правило, около сотни фунтов, хотя многие весят и больше восьмисот. Корабли обычно обеспечивают себя ими на время очень долгое и изрядно экономят прочий провиант. Они не едят, не пьют, ни в малейшей степени не страдают от боли, их бросают на палубе, кидают под форштевень или убирают в трюм в зависимости от удобства. Без еды и воды они живут год, но в холодном климате скоро дохнут. Мы покинули остров Чарльза 23 октября^[9] и направились в поисках китов на запад. На широте 01°17´53´´ ю.ш. и долготе 90°26´03´´ з.д. 16 ноября, днем, работая в стаде китов, мы потеряли бот. В боте был я с пятерыми другими, я стоял, упершись, в носовой части с гарпуном в руке, в каждое мгновение ожидая увидеть кого-нибудь из нашего стада и ударить. Вообразите мое удивление и ужас, когда я обнаружил себя внезапно подброшенным в воздух, товарищей моих рассеянных вокруг меня, а бот быстро наполняющимся водой. Кит зашел прямо под лодку и одним ударом хвоста своего пробил ее днище и разбросал нас вокруг нее. Мы, однако, с небольшими трудностями взобрались на обломки и держались их, пока одна из других занятых в стаде лодок не пришла к нам на помощь и не сняла нас. Странно сказать, ни один человек в этом крушении не пострадал. В китовом деле так весьма часто бывает: пробитые лодки, поврежденные весла, гарпуны и лини, вывихнутые лодыжки и запястья, боты опрокидываются, экипажи часами остаются в воде, но ни одна из таких аварий не доводит до потери жизни. Мы так привыкли к постоянному повторению подобных происшествий, что освоились с ними, и поэтому всегда ощущаем ту уверенность и самообладание, что помогают нам находить способы избежать опасности и приучают тело и ум к утомлению, нуждам и опасностям, зачастую невероятным. Именно опасность и трудности создают моряка, среди нас это воистину отличительное качество: обычная похвальба китобоя в том состоит, что он чаще товарища своего спасался от внезапной и, казалось бы, неизбежной погибели. Он и ценится соответственно этому свойству, не так смотря на прочие качества.

Глава II

Хотя прошло уже изрядно времени, я не могу вернуться к происшествиям, которые будут сейчас описаны, без чувства ужаса, смешанного с изумлением от почти невероятной участи, сохранившей меня и выживших товарищей моих от жуткой смерти. В своих раздумьях об этом я часто, даже по истечении времени, ловлю себя на том, что проливаю слезы благодарности за спасение наше и благодарю Бога, чья помощь и защита вела нас через беспримерные страдания и муки и вернула в лоно семьи и друзей. Нельзя сказать, какие страдания и мучения способен вынести ум человека в поисках способа спастись, какую боль или слабость способно выдержать его тело, пока он не испытает их, и когда, наконец, приходит избавление, когда мечта надежды исполняется, невыразимая благодарность овладевает душой и слезы радости не дают вырваться словам. В школе страданий, лишений и отчаяния следует нам выучиться великим урокам всегдашней зависимости от всемогущего долготерпения и милости. Посреди безбрежного океана, ночью, когда сокрыт вид небес и темная буря сошла на нас – только тогда готовы мы были воскликнуть: «Да смилуется над нами небо, ибо ничто не сможет спасти нас, кроме него».

Но вернусь к изложению событий. 20 ноября (крейсируя на широте 01°17´40´´ ю.ш. и долготе 117°73´10´´ з.д.) мы увидели за подветренной скулой китовое стадо. Погода в это время стояла очень ясная, и около восьми часов утра впередсмотрящий издал крик «Фонтаны!». Корабль немедленно устремился к ним. В полумиле от места, где они были замечены, мы спустили все лодки на воду, высадили людей и пустились в погоню. Корабль тем временем был приведен к ветру, грот-марсель в ожидании нас свернут. Я встал с гарпуном во втором боте, капитан предшествовал мне в первом. По прибытии к месту, где они, по нашим вычислениям, находились, сначала ничего не было видно. Мы опустили весла в нетерпеливом ожидании, когда они появятся рядом. Наконец один из них поднялся и выпустил фонтан чуть впереди меня, я на полном ходу приблизился к нему и ударил. Чуя в себе гарпун, он в агонии бросился к боту (который в это время оказался рядом с ним) и, нанеся жестокий удар хвостом, пробил отверстие посредине, у края воды. Я сразу же взял топорик и обрубил линь, чтобы отцепить бот от кита, который к тому времени с огромной скоростью удалялся. Потеряв гарпун и линь, мне удалось от него освободиться. Вода быстро прибывала. Я наспех заткнул отверстие тремя-четырьмя бушлатами, приказал одному матросу продолжать вычерпывать, а остальным немедленно подтягиваться к кораблю; нам удалось сохранить бот и быстро достичь судна. Капитан и второй помощник в двух прочих ботах продолжали преследование и вскоре забили другого кита. Они были на изрядном расстоянии под ветром, я обрасопил грот-рей и двинулся в их направлении. Пробитый бот тут же был поднят на борт, и, проверив отверстие, я понял, что мог бы, прибив кусок полотнища, приготовить его к новой погоне скорее, чем если бы опустил другой бот, оставшийся на корабле. Соответственно этому я перевернул его на корме и прибивал полотно, и тут заметил очень большого спермацетового кита, насколько я мог судить, примерно восьмидесяти пяти футов длиной. Он появился из-под воды примерно в двадцати родах^[10] от носа и спокойно лежал головой к кораблю. Он выпустил два или три фонтана, а потом исчез. Менее чем через две-три секунды он явился снова примерно на расстоянии корпуса корабля и двинулся прямо на нас со скоростью около трех узлов. Корабль в то время шел с примерно такой же скоростью. Его обличье и положение поначалу не внушили нам опасения, однако, наблюдая за движениями его и видя его менее чем в корпусе от корабля надвигающимся на нас с такой быстротой, я непроизвольно приказал юнге на штурвале крепко за него взяться, имея целью отвернуть и избежать кита. Едва эти слова слетели с уст моих, как он бросился на нас со всей скоростью и ударил по кораблю головой, прямо перед передними цепями. Сотрясение было столь сильным и страшным, что мы все чуть не упали ничком. Корабль встал так неожиданно и резко, словно налетел на скалу, и несколько секунд дрожал, как лист. Мы глядели друг на друга в изумлении совершенном, почти лишившись дара речи. Прошло несколько минут, пока мы смогли осознать это кошмарное бедствие, в течение какового времени он прошел под кораблем вдоль киля, задев его, поднялся с подветренной стороны и минуту лежал на воде (видимо, оглушенный жестокостью удара). Затем он вдруг тронулся в подветренном направлении. После краткого размышления, отойдя в какой-то степени от охватившего нас внезапного оцепенения, я заключил наверное, что он пробил в корабле дыру и что необходимо заставить работать помпы. В соответствии с этим они и были приготовлены, но не проработали и минуты, как я заметил, что нос корабля медленно погружается в воду. Тогда я приказал сигнализировать другим лодкам, и едва это было выполнено, как снова увидел кита, по-видимому, в конвульсиях, на поверхности воды, в сотне родов с подветренной стороны. Он был окутан морской пеной, поднятой его непрерывными жестокими ударами, и я отчетливо видел, как он смыкает челюсти, словно обезумев от гнева и ярости. Некоторое время он оставался в таком положении, а потом с огромной скоростью тронулся наперерез носовой части на ветер. К тому времени корабль изрядно осел в воде, и я считал его уж потерянным. Однако я приказал, чтобы помпы работали не переставая, и предпринял попытку собрать мысли мои. Я повернулся к лодкам, которых у нас на корабле было тогда две, с намерением отцепить их и приготовить все необходимое для высадки, если не останется ничего иного, и когда мое внимание было на минуту отвлечено этим, меня пробудил крик моряка на люке: «Вот он – он снова приближается». Я обернулся и увидел кита примерно в сотне родов прямо впереди нас, плывущим, как видно, вдвое быстрее обычной своей скорости, и, как мне показалось в тот миг, с удесятеренной яростью и жаждой мщения в облике. Во всех направлениях от него разлетались буруны, и его курс к нам был отмечен белой пеной в род шириной, которую он производил непрерывными жестокими ударами хвоста. Голова его была примерно наполовину высунута из воды, так он и напал и снова ударил судно. Когда я увидел, как он устремился к нам, у меня были надежды, что ловким движением немедленного отвода я смогу пересечь линию его приближения до того, как он доберется до нас, и, таким образом, избежать разрушения, неизбежного, как я знал, в случае, если ему удастся ударить нас снова. Я крикнул штурвальному: «Поворот!», но корабль не успел уйти больше, чем на пункт, как мы испытали второе потрясение. Я могу оценить скорость корабля в то время примерно в три узла, а кита примерно в шесть. Он ударил судно с наветренной стороны, прямо под кат-балкой и совершенно разбил носовую часть. Он снова прошел под кораблем, ушел под ветер, и больше мы его не видели. Положение наше в этот момент легче вообразить, чем описать. Чувства наши были так потрясены, как, я уверен, никто не может достаточно понять, не будь он там: несчастье пало на нас, когда мы меньше всего думали о какой-нибудь беде, все наши не лишенные приятности ожидания определенных плодов от труда нашего были разрушены внезапным бедствием, самым таинственным и непреодолимым. Ни минуты, однако, нельзя было терять в попытках принять меры к крайней нужде, к которой, как стало ясно, мы пришли. Мы были более чем в тысяче миль от ближайшего берега, ни с чем, кроме легкого открытого бота в качестве источника безопасности для меня и товарищей. Я приказал матросам закончить качать и обеспечить себя, в то же время, схватив топорик, обрубил обнайтовку запасной лодки, которая лежала кверху дном на двух бревнах на шканцах, и когда она пошла вниз, крикнул тем, кто там был, подхватить ее. Так они и сделали, и донесли ее на плечах своих до шкафута. Тем временем стюард дважды спустился в каюту и спас два гидранта, два атласа и чемоданчики капитана и мой. Все это было поспешно брошено в бот, пока он лежал на палубе, вместе с двумя компасами, выхваченными мной из нактоуза. Он попытался спуститься снова; но к тому времени ворвалась вода, и он вернулся, не смогши достичь цели своей. К тому времени, как мы донесли бот до шкафута, корабль наполнился водой и погрузился до конца бимсов: быстро, елико возможно, мы столкнули бот в воду, все разом впрыгнули в него, и оттолкнулись от корабля. Едва мы отдалились на два лодочных корпуса от него, как он упал на наветренную сторону и погрузился в воду.

Тогда изумление и отчаяние полностью овладело нами. Мы размышляли над страшным положением, в которое попал корабль, и с ужасом думали о внезапном и невероятном бедствии, постигшем нас. Мы смотрели друг на друга словно бы в надежде обрести утешение от обмена чувствами, однако все лица были отмечены бледностью отчаяния. Несколько минут никто из нас не произнес ни слова; казалось, все были окованы чарами ужаса, с самого первого нападения кита до погружения корабля нашего и отбытия на боте не прошло и десяти минут! Один Бог знает, каким способом, каким образом нам удалось совершить все в такое короткое время, в обычных обстоятельствах такое же время, причем при участии всего экипажа, заняло бы только отнайтовать бот и доставить его до шкафута. Товарищи мои не сохранили ни единого предмета, кроме тех, что были при них, но для меня то было источником бесконечного удовлетворения, если таковое могло быть испытано в ужасе мрачного положения нашего, что нам посчастливилось сохранить наши компасы, атласы и квадранты. После того, как ушло первое потрясение чувств моих, я с восторгом предполагал их возможными средствами спасения нашего – без них погрузилось бы во тьму и безнадежность все. Боже милостивый! Какая картина горя и страданий представилась моему воображению. Экипаж корабля, двадцать человеческих душ, спасся. Все, что осталось, чтобы провести эти двадцать жизней через бурные ужасы океана, возможно, на многие тысячи миль – три легкие открытые лодки. Перспективы добыть провизию или воду из корабля для существования во все это время были тогда по меньшей мере сомнительны. Сколько долгих бессонных ночей, думал я, должно минуть? Сколько должно пройти утомительных голодных дней перед тем, как разумно станет ожидать хоть малейшего утоления страданий наших? Мы сидели в лодке нашей в двух корпусах от останков корабля, в молчании совершенном, неподвижно глядя на них, погрузившись в мысли самые меланхолические, когда показались идущие к нам на веслах другие боты. Они только что поняли, что на нас пала какая-то беда, но о природе ее ни в коей мере не были осведомлены. Внезапное и таинственное исчезновение корабля было сначала замечено рулевым капитанского бота, и с объятым ужасом лицом и голосом он вдруг возопил: «Боже мой! Где корабль?» На этом движения их сразу же приостановились, и общий крик ужаса и отчаяния вырвался из уст каждого человека, в то время как взгляды их тщетно искали корабль по всему океану. Немедленно поспешили они к нам. Бот капитана достиг нас первым. Он встал примерно в лодочном корпусе от нас, но не имел силы издать ни звука: он был настолько подавлен открывшимся ему зрелищем, что, бледный и безмолвный, сидел в своем боте. Я едва мог его узнать, таким он сделался изменившимся, напуганным и сломленным, угнетенным своими чувствами и ужасной действительностью, представшей перед ним. Вскоре он, однако, смог меня спросить: «Боже мой, мистер Чес, что случилось?» Я ответил: «Мы разбиты китом». Потом я кратко ему все рассказал. Поразмыслив несколько мгновений, он сказал, что мы должны обрубить мачты и попытаться достать из корабля что-нибудь из съестного. В соответствии с этим мы стали ломать головы, как спасти с обломков что-нибудь для нужд наших, и с этой целью стали грести и приблизились к ним. Мы принялись искать средства проникнуть в трюм: для этого мы развинтили талрепы и стали топориками своими обрубать мачты, так, чтобы корабль снова мог подняться и позволить нам вскрыть палубы его. Мы занимались этим примерно три четверти часа, поскольку у нас не было ни топоров, ни других инструментов, а лишь маленькие топорики при каждом боте. Когда мачт не стало, он поднялся примерно на две трети высоты над ровным килем. Пока мы работали над мачтами, капитан взял свой квадрант, отошел от судна и произвел вычисления. Потом мы стали прорубать отверстие в обшивке, прямо над двумя большими бочонками с хлебом, которые, к большому счастью, были меж палуб, под шкафутом, и в верхней части, когда корабль опрокинулся, так что мы весьма надеялись, что хлеб не промок. Все оказалось в соответствии с нашими желаниями, и из этих бочонков мы добыли шестьсот фунтов галет. Потом были вскрыты прочие части палубы, и мы без труда взяли столько пресной воды, сколько осмелились набрать в боты, так, что каждую снабдили примерно шестьюдесятью пятью галлонами. Кроме того, из одного ящика мы достали мушкет, небольшую банку пороху, пару шпилек, два рашпиля, около двух футов шлюпочных гвоздей и несколько черепах. После полудня ветер превратился в крепкий бриз. Взяв все, что нам попалось и могло быть вынесено, мы начали делать приготовления к ночной безопасности нашей. Лодочный линь был прикреплен к кораблю, а к другому его концу был причален один из ботов, примерно в пятидесяти фатомах^[11] под ветром; потом к первому боту присоединили второй, примерно в восьми фатомах за кормой, и третий бот, на таком же расстоянии за кормой от второго. Ночь пришла, как только мы закончили наши действия, и что это была за ночь! Столь полна лихорадочным и смятенным беспокойством, что мы совсем не ведали отдыха. Крушение все стояло перед глазами моими. Никаким усилием не мог я изгнать из мыслей ужасы предыдущего дня: они преследовали меня всю ночь – длинную, как сама жизнь. Товарищи мои – некоторые из них были как женщины в период недомогания, они не представляли степени плачевности положения своего. Один или двое беззаботно спали, пока другие теряли ночь в бесполезных роптаниях. У меня имелся теперь полный досуг расследовать с некоторой степенью хладнокровия ужасные обстоятельства бедствия нашего. Явления вчерашнего дня сменяли друг друга в голове моей с такой быстротой, что лишь после многих часов суровых раздумий способен я был избавиться от мыслей о бедствии, как от дурного сна. Увы! Из этого сна нельзя было пробудиться, такой несомненной явью было, что мы существовали до вчерашнего дня как обычно и в один краткий миг сделались отрезанными от надежд и ожиданий жизни! У меня нет слов, чтобы описать весь ужас положения нашего. Лить слезы было без пользы совершенно, да к тому же не по-мужски, я не способен был предаться облегчению, которое они несли. Проведя часы в праздных печали и тоске, стал я раздумывать о сем случае, силясь понять, по какой необъяснимой судьбе или промыслу (каковых я поначалу не распознал) совершилось на нас это нападение, внезапное и самое смертоносное: да еще и животным, в сознательной жестокости никогда ранее не подозреваемом, чьи нечувствительность и безобидность вошли в поговорку. Все, казалось, подтверждало мой вывод, что действия его направляло все, что угодно, только не случайность: он произвел на нас два раздельных нападения с кратким перерывом, каждое из которых, будучи сделано лоб в лоб, тем самым складывая наши скорости, рассчитано было нанести нам наибольший ущерб. то были маневры, необходимые для достижения цели его. Облик его был страшен и выражал негодование и ярость. Он явился прямиком из стада, в которое мы только что вошли и в котором забили троих из товарищей его, словно бы охваченный местью за их страдания. Однако к тому можно указать, что обычный способ их сражения состоял всегда либо в многократных ударах хвостом, либо в лязганьи челюстями, о случаях же, подобных нашему, никогда не слыхивали даже старейшие и опытнейшие китоловы. К тому ж я поручился бы, что строение и сила китовой головы замечательно приспособлены для такого вида нападения: самая выступающая часть ее почти так же тверда и жестка, как железо, воистину я не могу ее сравнить ни с чем, кроме как с внутренней стороной конского копыта, на котором не оставят ни малейшего отпечатка ни острога, ни гарпун. Глаза и уши его отодвинуты от передней части головы примерно на треть всей длины и при такой атаке не подвержены опасности ни в малейшей степени. Во всяком случае, все обстоятельства, взятые вместе, все, что произошло перед глазами моими и вызвало тогда в моей голове впечатление обдуманного и рассчитанного китом ущерба (многие из каковых впечатлений я не могу нынче припомнить), уверило меня, что я в своем мнении прав. Положительно, во всех отношениях это был доселе неслыханный случай, возможно, самый незаурядный в рыболовецких анналах.