Оскар Шкатов
Когда небо было синим
Мое категорическое несогласие выразилось в том, что я быстро занял временно вакантное место старшего инженера-геодезиста, где обрёл полную независимость.
ГЛАВА XXI
Профессию эту я освоил самостоятельно в процессе работы на монтаже. Вообще-то, геодезию нам преподавали и в институте, но я этого не помню. Кроме того, геодезистом работал Витя Иванков, с которым мы подружились в первый же день. Он приехал чуть раньше из солнечного Узбекистана. Узбеком он не был, а был наоборот высоким кудрявым и никогда не унывающим Казановой. Его любили женщины, но чаще он их, так как был воспитан в среднеазиатском полигамном духе, и вообще имел завидные физические особенности.
Мне хотелось бы вставить короткую ремарку. Описывая события сорокалетней давности, я использую глаголы в прошедшем времени. Это естественно. Но, когда дело касается невыдуманных персонажей, то это вовсе не значит, что они были. Они и теперь живы и здоровы. Конечно, есть и ушедшие, но о грустном не будем.
Итак, Витя внёс в наш быт узбекский колорит. Плов, который он готовил профессионально, был значительно вкуснее студенческих плавленых сырков.
Налопавшись плова, мы как правило, дружно затягивали «Учкудук». При этом Витя ностальгически имитировал ветер пустыни. Все остальные песни ансамбля «Ялла» мне также пришлось разучить. Витя настоял. От узбеков нас при этом отличало только одно – пили мы не чай.
Если переключиться на язык Венедикта Ерофеева, потреблялось в советское время следующее:
– недостойные внимания дешёвые вина – бормотуха, шмурдяк или шамурла;
– портвейны 13, 33, 72, 777, уважаемые главным образом студенческой массой;
– сухие вина для охмурения женщин;
– водка, как символ алкоголя в целом;
– коньяк, как символ благополучия;
– самогон, он же бимбер, он же «сердитая бубука».
Помню, родители мои, добропорядочные и законопослушные граждане, всегда, как говорится, держали руку на пульсе. В своё время они коллекционировали винные и пивные этикетки и наклеивали их на кухонную стенку. Этикетки были в основном зарубежные, наши-то разнообразием не баловали. Обедать, поглядывая на такую галерею, было значительно вкуснее.
Однако Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения» от 16 мая 1985 года ворвался в кухонный интерьер и повис на месте смытых этикеток. Теперь батя уже несколько стеснялся гнать самогон под неусыпным оком этого газетного формата, и стыдливо задергивал шторку, отделяющую булькающее хозяйство от остальной кухонной территории.
Стены своей комнаты я не насиловал никакими призывами или лозунгами. Там висели, как и у многих, фотки «The Beatles», «The Rolling Stones» и, для прикола, плакат с членами Политбюро ЦК КПСС. То есть все коллективы с неизменным составом. Стабильность эта как-то успокаивала.
ГЛАВА XXII
А вспомнил я об отчем доме потому, что первые годы почти каждый отпуск мы проводили в Горьком. Вот, казалось бы, зачем из соснового озёрного края летом ехать в душный промышленный город, но там остались родители и старые друзья. Да и любовь к родине, несмотря на все её застои и перестройки, также имела место.
28 июля 1988 года – тысячелетие крещения Руси. Мы на вернисаже Ильи Глазунова с восторгом рассматриваем его шедевр «Вечная Россия» («Сто веков»), узнавая десятки знакомых исторических лиц. В выставочном зале звучит «Аве Мария» Шуберта. Гитарист и скрипач создают лирическую ауру…
Покинув картинную галерею, нам уже как-то не хотелось оставлять без внимания эту дату, причём не только в духовном, но и в плотском понимании. А то, как говорится, «День взятия Бастилии впустую прошёл». Неподалёку находился специализированный магазин, в простонародье «Главбутылка», где уже современные русские лица теснились, как и на картине Глазунова, но только должного порядка при этом не соблюдали.
Эх! Помните ли вы советские очереди, как помню их я… Удельный вес спрессованной людской массы приближался к удельному весу отдельно взятого индивидуума, так как воздушной прослойки между ними практически не оставалось. Как это ни удивительно, но иногда в общую давку попадали и наиболее сильные представительницы слабого пола, и тогда слышалось: «Ну, что ты пихаешь, я и так уже три раза кончила». А находящиеся за пределами магазина группы формировались в своего рода катапульты и забрасывали полномочного представителя прямо через головы толпы поближе к кассе. Так добывалось спиртное.
С пищевыми продуктами дело обстояло аналогично. В магазине на противоположной стороне улицы выбросили кур.
– Заходи со двора и скажи, что ты от Виталика, – посоветовал Серёга, брат моей жены и просто друг, который всегда знал, где и как добыть дефицит.
Я пошёл через задний проход, где очередь была не меньше, чем у центрального входа. Раздался гонг, и куры пошли по рукам. С заднего крыльца торговля шла значительно успешнее, и я быстро получил своих курей. Пароль «Я от Виталика» в общем и не понадобился, ведь ежели я с заду, значит и так свой. А Виталиком оказался простой грузчик.
Может, я путаю последовательность событий, но это не принципиально, так как восьмидесятые годы были примерно одинаковыми независимо от того, кто правил бал, то ли чмокающий тормоз с бровями, то ли плюралист с пятном на башке.
Всегда чего-то не хватало.
В первый наш приезд я уже мог неплохо готовить узбекский плов (Витька научил), а Серёга вообще приволок молочного поросёнка. Так что, несмотря на отсутствие продуктов в магазинах, в холодильниках всегда было. Советский человек умел адаптироваться в любых условиях и обстоятельствах.
Надо сказать, что наша горьковская гостеприимная квартира оставалась пристанищем для институтских друзей даже после нашего с Наташкой отъезда. А скатерть кухонного стола пережила столько застолий… На её клеёнчатой поверхности были изображены различные пищевые продукты, и их вид создавал иллюзию изобилия даже при недостаточной сервировке стола. Эти объёмные изображения пространственно дезориентировали, и я помню, как мой подвыпивший друг Лёша Сим долго и безуспешно пытался подцепить пальцами нарисованный кусочек хлеба, чтобы сделать бутерброд. Хлеб не давался, и колбасу пришлось разместить прямо на скатерти.
ГЛАВА XXIII
В предыдущих повестях я заметил у себя такую особенность – если я о чём-либо упомянул как бы вскользь, то обязательно вспомню ещё раз. В юности Чехова начитался и запомнил, что коли в начале на стене висит ружьё, то в конце оно должно выстрелить.
Так что, раз уж я заикнулся про братана Серёгу, то будь добр, получи.
Шурин мой всегда был у руля. Пока мы учились и женились с его сестрой, он закончил техникум, армию, потом институт, и всё по автомобильной специальности. Было и другое любимое занятие, которому он посвящал оставшееся время. Простой, скромный парень и вроде не секс-символ эпохи, он почему-то всегда вызывал интерес у девушек. И при этом жаловался мне, как старшему на один год товарищу, что он не виноват и что его сняли. Вид его при этом был полон раскаяния, он как бы сам не понимал, как могло такое случиться. Я, рано ставший моногамным, шутя сочувствовал, а втихаря завидовал ему лёгкой зеленоватой завистью.
Серёга был, пожалуй, самым частым нашим гостем в Снечкусе. Приезжал он то с друзьями, то с подругами, то на поезде, то на машине, а то и на самолёте. Как-то раз мы летели вместе из Горького в Вильнюс, чтобы продолжить отпуск уже у нас. С нами были и дамы, которые уже расположились в лайнере, а мы с братаном ещё не всё завершили в аэропортовском баре. Громкий голос матюгальника настойчиво приглашал нас с Серёгой пройти на рейс, популяризируя наши фамилии на весь аэропорт. На самолёт мы всё-таки успели, но и по мозгам от взволнованных дам также получили.
Или вот вообще не статистический случай. В выходной мы с женой были в Латвии, в Даугавпилсе. Попутно скажу, что у снечкусской молодёжи вообще всегда был в почёте этот бывший российский городок Двинск, сочетающий в себе старые постройки с современными увеселительными заведениями. Доезжая туда всего за полчаса, мы частенько приятно проводили выходные в компании, посещая местные базары и пивбары. А, чтобы сравнить латышское пиво с литовским, как-то пришлось захватить с собой из бара полный трёхлитровый глиняный кувшин, чтобы за полчаса езды обратно не забыть его вкус, а по приезде моментально перейти на литовское.
И вот в один из выходных, когда мы с супругой были вдвоём и потому возвращались без пива, вдруг вижу в привокзальном баре знакомую спину, по которой хлопаю и в то же время остерегаюсь, не прилетит ли обратно, если ошибся. Нет, не ошибся, произошла встреча со степенью вероятности, стремящейся к нулю. Серёга, естественно не предупредив, ехал к нам в гости на сей раз через Латвию. Да как всегда, не один. Ну, мы-то всегда гостям рады. Привыкли уже. И даже незваных гостей никогда с татарами не ассоциировали.
Однако вскоре Серёга нашел свою окончательную любовь. Марш Мендельсона положил конец его визитам к нам, и дальнейшие наши общения стали уже односторонними – только мы туда. И то лишь до развала Союза.
ГЛАВА XXIV
Вторым в длинном списке визитёров был, конечно, Лера.
Ближе к пятому курсу у нас образовался небольшой триумвират друзей-холостяков. Лера, Шура и я решили немного поиграть. Молодые ребята в таком возрасте часто бравируют на предмет, кто дальше… плюнет, у кого длиннее… нос или кто дольше останется холостяком (девственность сохранять при этом не обязательно).
Однако, наш пресловутый клуб холостяков продержался недолго и развалился самым позорным образом. Первым пал Шурик, подкошенный безапелляционным обаянием старосты Маринки. Товарищем она была надёжным. Я убедился в этом. Я выучился на её конспектах. И потому за Шуру я был очень рад. А вот Лера на их свадьбе плакал, так как отдавал в женские, пусть крепкие и надёжные, но женские руки, первого друга.
На моей свадьбе он уже не плакал, так как потерять второго друга не боялся. Он просто оказался в составе экскурсионной группы и поехал в наше свадебное путешествие в качестве друга семьи. Ну не мог он бросить нас на произвол прибалтийских пивбаров.
И вообще, холостой Лера, так же, как и братан Серёга, скучать нам не давал. Распределение утвердило его прорабом в Дубне, но потом он повесил на плечи офицерские погоны и на два года был командирован на Смоленскую АЭС. Лере и в Горьком-то было семь вёрст не крюк, а четыре этажа – не балкон (так он заходил ко мне в гости), а уж заехать к другу на соседнюю АЭС – вообще святое дело. Это даже вошло в приятную привычку.
Но однажды Лера как-то случайно, не предупредив своё руководство, задержался у нас, гостеприимных, дольше допустимого и, будучи военным, как бы обрёл статус дезертира. Всяческие трибуналы и расстрелы он не очень переносил. А потому необходим был повод, конкретный, обстоятельный и железобетонный. Уж если ты дезертир, так либо по убеждению, либо по дурости. Лера выбрал второе.
В тот вечер кроме него у нас в гостях была молодая девушка, Наташкина подружка. Вечером мы разошлись по комнатам, а через некоторое время Лера вызвал меня на нейтральную кухню и озвучил выход из положения: «Женюсь». Решение было скоропостижным как понос. Если эмоционально, то, наверное, это была любовь, а если практически, то искомый выход.
Организовать свадьбу было проще простого. Наш городок был кузницей кадров следующего поколения. Ковали днями и в основном ночами, ковали кто профессионально, а кто и неофициально. Ближайший же ЗАГС находился в Игналине, районном центре, где тамошние работники уже обалдели от этой снечкусской диаспоры, и за небольшую коньячно-конфетную мзду расписали новую пару даже в неурочную среду, когда регистрировать как-то не принято. Свадебный стол был организован также стихийно, спонтанно, но молодёжи собралось человек двадцать, несмотря на то, что всем завтра на работу.
Завтра на работу я опоздал и сразу же с больной головой, но чистой совестью написал объяснительную, что я был свидетелем на свадьбе.
Мой начальник долго вчитывался в текст.
– Ну, я понимаю, когда пишут: «Извините, опоздал на два с половиной часа, потому, что перелезал через жену», но свадьбы в среду не справляют.
Да скоропалительность этого брака ни к чему доброму и не привела.
Распался он столь же скоропалительно.
Лера приезжал и до, и после этих событий, то один, то с друзьями-офицерами, но в конце концов осел в Дубне, стал генеральным директором фирмы, женился ещё раз и исчез с радаров. С тех пор никто не может его найти.
ГЛАВА XXV
В восьмидесятые годы Советская Прибалтика немного, но выгодно выделялась относительно среднестатистического российского уровня как в культурном плане, так и в потребительском отношении.
К примеру, такой символ буржуазной распущенности, как ночной ресторан-варьете «Юрас перле» в Юрмале, нигде на советском пространстве аналогов не имел. Мы как-то приехали туда небольшой компанией. У нашей молодой сотрудницы Светы там жила сестра, и благодаря ей входные билеты были уже приобретены.
Поздним вечером в красивом зале ресторана мы, как и все посетители, какое-то время доходили до нужной кондиции, а затем внезапно наступила тишина и темнота. Стихло чавканье недоумевающих соседей, и не проглядывалась даже рюмка в собственной руке. Вдруг свет резко вспыхнул, а в проходах между столиками на хватательном расстоянии уже стояли обнажённые точёные красавицы в одной прозрачной кисее. После сельских клубов и незатейливых ресторанов, нас, молодых и неискушённых советских инженеров, это конкретно деморализовало. На башке вдруг представилась чалма, а над ней опахало. Приподнятое на молодых танцовщиц состояние стояло долго, а общение с прекрасным продолжалось до четырёх утра. Это я о культуре, о духовном.
Что же касается второго аспекта, плотского и потребительского, то снабжение крупнейшей стройки лежало на совести партии и правительства, так что в нашей потребительской корзине всегда можно было найти палку копчёной колбасы или ещё какой дефицит. Жить было, как говорится, хорошо, а хорошо жить, как к примеру, начальнику управления нашего снабжения – ещё лучше. Правда, потом он повесился.
Ну и конечно, здесь было такое существенное отличие от советских драк за кусок колбасы, как скомпонованное проживание, дружба и сотрудничество, так сказать симбиоз единых по духу молодых людей. Наиболее характерно это единство проявлялось во второе воскресенье августа, то есть в День строителя, когда население города покидало жилища и размещалось на берегах озера Висагинас. Молодёжные компании располагалась под каждым кустом, а потом перемешивались и дружили столами, кустами, винами и закусками.
Неуёмная жажда молодёжного общения вуалировалась комитетом комсомола под различные спортивно-музыкально-патриотические слёты, фестивали и просто походы, приуроченные к какой-нибудь дате. И тогда лесные берега не только Висагинаса, но и других близлежащих озёр обставлялись палатками, освещались кострами и озвучивались гитарами.
Холодные периоды нисколько не прерывали череды подобных мероприятий, а только переносили их уже на базу отдыха. Двухэтажное здание базы было переоборудовано то ли из школы (но тогда почему она располагалась в лесной зоне в отдалении от населённых пунктов), то ли из поместья (но тогда почему все комнаты были похожи на классы). Эти обширные комнаты, в результате расстановки в них необходимого количества коек, превращались в ночлежки для соревнующиеся команд. Никакого разделения на мужские каюты и дамские будуары не было и в помине. Как правило, и летом, и зимой всё начиналось со спортивных состязаний, затем интеллектуальные игры и художественно-музыкальные конкурсы. Последнее было моей стихией, и коллективы под моим чутким художественным руководством, авторством песен и постановкой музыкальных номеров на протяжении нескольких лет занимали все пьедесталы и забирали все призы.
Как хорошо похвалился, аж самому приятно стало.
Но, независимо от результатов соревнований, в конце стабильно побеждала дружба, а последующая неофициальная часть перетасовывала команды, как карточную колоду, и кто с кем проснётся с утра, тут уж как карта ляжет.
ГЛАВА XXVI
Шёл завершающий этап строительства первого блока атомной станции.
Руководители предприятий сменили тёплые кабинеты на приобъектные вагончики. «Гидромонтаж» высылал подкрепления с других строек. Вместе с рабочими коллективами прибывали даже начальники управлений, которые здесь работали простыми прорабами.
Пристанционную грязь месили сотни монтажников, строителей и военных строителей. Особенно доставалось нам, землекопам.
В этот напряжённый период меня пригласила одна субподрядная фирма, которая вела земляные работы и готовила основания для укладки подземных коммуникаций. Я проверял геодезическую основу и подписывал акт передачи. Затем, уже как представитель своей основной генподрядной фирмы, которая эти коммуникации прокладывает, я опять всё это как бы проверял и подписывал уже акт приёмки. А поскольку я сдавал всё это сам себе, претензий у меня ко мне никогда не было, зарплату же платили с обеих сторон.
Тогда это считалось предательством и проституцией, хотя буквально через пару лет наступило время кооперации, и работать везде одновременно стало уже в порядке вещей.
Итак, зарплату нам привозили непосредственно на основной объект.
Как-то смотрю, два наших инженера ПТО, ответственных за подготовку документации по сдаче объектов в эксплуатацию, оба в майорских погонах, в конце дня вышли из вагончика с получкой в карманах и деловым видом на лицах и, постепенно ускоряя шаг, стали удаляться. Через пару минут начальник управления, полковник, хорошо знавший их повадки и сразу почуявший недоброе, выскочил из вагончика с красной мордой и воплем: – Держи майоров! Они сейчас опять на неделю заболеют.
А расслабляться было некогда.
Земляные работы тогда, помню, вёл прораб Леопольд. Вообще-то звали его Володя, но он держал хряка Леопольда, которым очень гордился и настолько всех достал рассказами о нём, что в результате и сам был переименован в Леопольда. Один приезжий начальник как-то осведомился у меня о Володином отчестве, чтобы вежливее к нему обратиться. Я ответил: Ефимыч.
– Леопольд Ефимович! – воззвал он, даже не подозревая о существовании оригинального, данного при рождении имени.
У своего любимого хряка Володя перенял ряд характерных особенностей и привычек. По любой грязи он перемещался в сандалиях на босу ногу. А грязи на стройке, сами понимаете, как грязи. Однажды он настолько завяз, обходя своих механизаторов, что вытащили его только бульдозером. Без сандалий.
Шесть дней в неделю Ефимыч пребывал на работе, как правило, выпивши. Нет, не по-свински (да простит это Леопольд), а вполне интеллигентно. Так удобнее было общаться с подчинёнными, так его лучше понимали. А по понедельникам, всем на удивление, выходил трезвым. Это был день сбора податей. После выходных сотрудники стабильно приносили остатки с праздничных столов на корм Леопольду. Ну, которому, уже не существенно.
ГЛАВА XXVII
Но станцию, слава богу и, конечно, нам – первостроителям, запустили в срок, и рабочий ритм с аврального перестроился обратно на нормальный.
Наше специфическое МСУ в очередной раз поменяло статус, нумерацию и руководство. Производственные отношения нормализовались. Старое руководство вместе с подхалимами постепенно выветрилось, воздух стал чище, а языку вернулось его истинное предназначение как средству общения, а не подлизывания. Ну, а в моей службе началась экспансия, в смысле, расширение ареала производственной деятельности.
Будучи руководителем геодезической службы управления в системе «Гидромонтажа», мне приходилось ездить по Литве, России и Белоруссии. География подконтрольных объектов охватывала не только ИАЭС и Снечкус, но и ещё несколько литовских городов и посёлков. А за пределами Литвы она на западе упиралась в Калининград, на севере в Финский залив, а на юге доходила до Минска.
Везде, где прокладывались трубопроводы, а также велись гидротехнические и даже водолазные работы, требовалось геодезическое вмешательство. Ну, конечно, я был не один. На основных объектах у меня были инженеры, техники или рабочие геодезисты, которых я деликатно подчинёнными не считал, поскольку всегда уважал свободу личности, а просто, как старшой, ездил, контролировал, сдавал, принимал, подписывал и тому подобное.
В Калининграде строился новый микрорайон, а мы тянули подземные коммуникации к жилым домам, изредка натыкаясь на немецкие неразорвавшиеся снаряды. Это было в порядке вещей. А там, где домов ещё не было, трубопроводы прокладывались в чистом поле. Однажды геодезист от заказчика Женя Фомин допустил ошибку в разбивке трассы, а я доверчиво подписал акт приёмки. После чего наша фирма насовала под землю много толстых и тяжёлых труб, причём именно туда, где планировали расположиться фундаменты жилых домов.
Когда это выяснилось, я на всякий случай был лишён премии, ибо сначала надо кого-то наказать, а уже потом разбираться, а засранец Женя тотчас помчался затирать нанесённые им красной краской на столбах неверные геодезические выноски, дескать, он тут не при чём. Деньги за свою халтуру он уже получил и обратно отдавать не хотел.
На сей раз несправедливость восторжествовала. А я всегда говорил своему руководству, что зарплата геодезиста должна зависеть от его масштабности, точнее от того, какой вред он способен нанести. Вон человек одним неверным действием загнал целый квартал не туда и прославился как Нерон.
ГЛАВА XXVIII
Моим северным тупиком был Сосновый Бор, а точнее – Ленинградская АЭС.
Расположение станции практически на нулевой отметке вызывало у меня живой геодезический интерес. Находящийся неподалёку Кронштадтский футшток делит всю Балтийскую систему высот на плюсы и минусы, а мы работали как бы между ними.
Волны Балтики тактично не захлёстывали наши трубопроводы. Нити стальных водоводов со спутника, наверное, напоминали гитарный гриф, но у меня тогда не было знакомого спутника. Была исполнительная схема. Несколько параллельных, как струны, магистралей оборотного водоснабжения от одного до двух метров в диаметре укладывались на дно широкой траншеи, или скорее длинного котлована, и тянулись на несколько километров от Финского залива к полигону испытания ядерных реакторов. Ощущалась какая-то гордость за нашу гидромонтажную мощь.
Это на плюсовой отметке. А ниже трудились водолазы.
В нашей гостинице в командировках я часто жил вместе с водолазами. Очень уважал я этих ребят, которые как космонавты, постоянно рискуют, и в то же время не заносятся, а считают себя обычными работягами. На своих подводных объектах, сочетая полезное с приятным, они ставили сети, и по вечерам можно было часто наблюдать такую, почему-то запомнившуюся мне картину: по гостиничному коридору один парень в тельняшке тащит ящик со здоровенными окунями, следом второй водолаз – ящик с лещами, а третий – с водкой, и обсуждаются при этом обычные бытовые темы типа:
– Чего ты вчера к Верке-то не пришёл, женился бы. А так пришлось мне.
Или что-то подобное. Профессиональная удалённость от семей делала их не только ловеласами, но и непревзойдёнными поварами.
Я сам рыбак, но так, как готовят рыбу водолазы, не готовит никто.
В первый раз в командировку в Сосняк я поехал с нашим главным инженером, моим непосредственным руководителем Палычем, место которого я впоследствии занял. Вот прочёл и подумал, а не слишком ли убийственно звучит термин «занял место». Да нет, я не вливал в его водку гадючий яд и не пихал наркоту в его косяк. Мне это место вовсе было не нужно. Просто, он потом уехал.
С Палычем мы были в дружеских отношениях, хотя он был лет на десять старше. Это руководитель средне-советского формата, который в кабинете имел стандартный сейф с соответствующим содержимым. Рядом, через секретаршу, находился кабинет генерального директора Валерича. Оба были Александры, поэтому я буду величать их по отчествам.
В отличии от описанных мной ранее бюрократических рудиментов, эти руководители были настоящими, правильными мужиками. Валерич, заслышав по утрам лязганье сейфа Палыча и последующее бульканье, некоторое время сомневался, но почуяв затем знакомый запах косяка «Беломора», успокаивался. Значит, главный инженер собирался объезжать объекты.
Так вот, Палыч ехал в Сосняк контролировать деятельность тамошнего начальника участка, а я должен был подписать акт геодезической приёмки нового объекта. Однако геодезический представитель заказчика сел на больничный, и я целую неделю валял дурака, гонял дуру и знакомился с местными достопримечательностями.
В качестве бригадира монтажников, а заодно и рабочего геодезиста с нами ехал мой друг Витя Иванков. В первый раз он ещё не знал, как надо экипироваться, но в последующем уже никогда не забывал захватить пару сумок литовского пива своим ребятам. Местное жигулёвское наши гурманы не потребляли, а «Балтики» ещё не было.
Во всех деловых поездках у меня, как правило, находилось время и для ознакомления с местностью.
В своей первой командировке в Калининград, отъезжая домой вечерним поездом, я вышел из гостиницы с утра. Личных вещей у меня было немного, да и погода располагала пройтись. Карты города также не имелось, но примерный азимут с одного конца города на другой я представлял. А для привалов время от времени использовал попутные бары. Экскурсия удалась. Правда, запомнилось далеко не всё. Особенно к концу маршрута.
Ну, а путь в Сосновый Бор давал возможность хоть проездом, хоть на несколько часов, но всё же побывать в Питере, который в отличии от шумной, суетливой Москвы, мне всегда нравился. Это если перемещаться на поездах. Ну, а если, предположим, на служебном автобусе, да в компании сослуживцев, то тут уж не до достопримечательностей. Тут уж с песнями.
ГЛАВА XXIX
Кроме этих культурных центров были объекты и малокультурные. Как, к примеру, один совхоз под Минском. Может раньше там и существовала самобытная белорусская культура, но оккупация совхоза литовцами, как нас обзывали, хотя все мы славяне, привнесла туда хаос.
Там мы тянули теплотрассы, а ещё вели гидротехнические и немного дорожные работы. А потому, как и везде, в подряде у нас трудились механизаторы и водители УМиАТ. Ну, как трудились…
Во-первых, они поломали все местные демографические показатели, так как парней на селе почти не было, зато девушек в поиске – только свистни. Через несколько месяцев это уже проявлялось наглядно – почти все девушки репродуктивного возраста «обиделись и надулись».
Во-вторых, на местных просёлочных дорогах постовых не ставили, и водилы, почувствовав безнаказанность, бухали, не выходя из-за руля.
С утра я забрался в кабину МАЗа чтобы ехать на объект. Грузовик дал выхлоп угарного газа, водитель дал выхлоп перегара, вырулил на просёлок и сцепился зеркалами с другим самосвалом. Это у них было вроде обычного утреннего приветствия.
Вечером того же дня честно отработавший смену КрАЗ по инерции устало въехал в живописный палисадник непосредственно сквозь забор и заглох. Высыпавшийся из кабины шофёр долго и пристально разглядывал незнакомый пейзаж, после чего, оставив машину открытой, нетвёрдой походкой направился на поиски места своего проживания. Ребята с УМиАТа частенько разнообразили свой командировочный быт подобными шалостями.
От моей службы в этот совхоз сначала весьма опрометчиво был направлен инженер-геодезист Федя. Фамилия его была анаграммой к слову «бухал» и соответствовала сути. Федя «Бухал» конкретно бухал. Но в геодезии он держался. Причём, иногда держался в буквальном смысле, за штатив-треногу, когда две свои ноги уже не держали. Но при этом, глядя в окуляр нивелира, он как-то умудрялся всегда давать правильные отсчёты.
Федя был постоянно и практически безвыездно прикован к снечкусским объектам, а здесь, оказавшись на воле, он почувствовал себя орлом в небе и одновременно козлом в огороде.
Когда его хотели поймать и протрезвить, он скрылся в дворовом сортире, а через полчаса вышел оттуда ещё веселее. У него везде были свои заначки.
В результате Федя был депортирован на родину.
Свежий белорусский воздух и пшеничный бимбер приводили в лирическое настроение и наших прорабов, которых приходилось периодически менять, пока не нашли непьющего.
Ещё в этом совхозе процветало птицеводство, а точнее, куроводство. Куры с яйцами приобретались практически за бесценок, и я привозил их по заказу сослуживцев полным микроавтобусом.
Такие вот разноплановые объекты. Сегодня возвращаешься из культурной столицы, а завтра в машину и на село, к курям, бимберу и пышащим здоровьем девкам. Шучу. Последним не злоупотреблял. Хотя Витя Казанец, последний прораб из плеяды пьющих, который, как и ребята с УМиАТа, также бросил якорь в любвеобильный дамский омут, настойчиво навязывал мне секретаршу местного руководства:
– Специально для тебя берёг. Лучшая в округе и ничья. Принца ждёт.
Инесса была действительно на редкость хороша. Я же на принца походил весьма отдалённо. Примерно, как наш зеленый УАЗик на белого коня. Но на фоне одичавших шоферюг я выгодно отличался неместной интеллигентностью. Для первого знакомства этого оказалось достаточно.
Тем же вечером был организован «бал при свечах» по-белорусски, то есть пляски у лесного костра под сало, бульбу и бимбер.
На обратном пути мы с красавицей Инессой уже целовались на заднем сиденье микроавтобуса. Правда, это не очень получалось, так как основательно бимбернувший водитель Ромка с криками «Танки грязи не боятся» нёсся, не снижая скорости, по лесным ухабам.
Наутро по мозгам стучало Райкинским монологом: «Сигизмунд, что ты делаешь? Тебе тридцать лет. У тебя уже двое детей.»
Разбрасываться якорем, как остальные, я в общем-то не собирался, а потому попрощались мы с Инессой хоть и с сожалением, но с пониманием.
ГЛАВА XXX
Начало лихих девяностых в нашем регионе как-то не ощущалось. Работали уже два энергоблока, выдавая электроэнергию и принося доходы. А вот узнать воочию, какие перемены происходили на родине, мне было крайне интересно. Как-то в беседе с генеральным Валеричем я намекнул, что неплохо бы обновить наш автопарк новой грузовой машиной непосредственно с ГАЗа, где они продавались довольно недорого. Себя я, естественно, предложил в качестве покупателя, имеющего там свои каналы. Предложение было принято, я получил валюту и оформил командировку, а по сути оплачиваемый проезд в дополнительный оплачиваемый отпуск.
Надеюсь, мистер Бенджамин Франклин не слишком обиделся на то, что пачка купюр с его изображением разместилась в потайном кармашке моих труселей. При этом термин «зажопил баксы» получил здесь буквальное значение. Но это не из неуважения к данной валюте, а ради спасения зелёного нала от российского криминала. Конечно, в кейсе деньги держать престижнее, но в трусах вернее. К тому же поезд – не инкассаторская машина. А ведь нужно было иметь именно наличные для последующих обменных операций.
