Оса Ларссон
Грехи наших отцов
Он прошел в большую комнату и огляделся. Во всяком случае, сразу стало понятно, где стоял морозильник. В этом месте сосновый пол имел более яркий оттенок – четкий прямоугольник, не пожелтевший и не покрытый слоем грязи. Между морозильником и стеной наросла плотная пылевая прокладка. Теперь она обрушилась и окаймляла место с одной стороны.
Свен-Эрик поморщился и подумал, что кое-кому все же повезло родиться с жизнестойкостью в генах, и образ жизни не имеет здесь большого значения. То, что Хенри пережил свое семидесятилетие, можно считать маленьким чудом.
Краем глаза Стольнаке видел, как на кухню вошла Рагнхильд. Один за другим она наполняла черные пластиковые мешки – пустыми бутылками, остатками еды и прочим мусором, разрушая десятилетиями складывавшийся интерьер.
Свен-Эрик пригляделся к обстановке. На диване – одеяла в несколько слоев; тем не менее видно, что он разбит и просижен. Здесь лежал мертвый Хенри. Так и уснул перед телевизором.
Над диваном – картина в золоченой раме. Краски поблекли, теперь она вся в зеленовато-голубых тонах. Пастух у каменной стены режет мясо. У его ног собака, выпрашивает кусочек. И все это на фоне южноевропейского пейзажа, с кипарисами и поросшими зеленью холмами.
Но картина висит слишком низко. Если сидящий на диване захочет откинуться на спинку, то упрется в нее затылком. Свен-Эрик присмотрелся внимательнее. Над рамой был след от гвоздя. «Неужели все так просто?» – удивился Стольнаке и осторожно снял картину.
Все оказалось проще некуда. В стене темнело пулевое отверстие.
* * *
«Так ли уж обязательно было мне с ними идти?» – спрашивала себя Ребекка Мартинссон.
Солнце поднялось высоко над вершинами деревьев, но было холодно. Ребекка застегнула молнию на куртке и откинулась на спинку автомобильного сиденья. Неплохо бы вздремнуть на полчасика. «Им лучше поторопиться, – думала она. – Скоро припечет солнце, и тогда перейти реку не получится. Надеюсь, они не останутся там ночевать».
Уснуть так и не удалось – ни на полчаса, ни на двадцать минут. Между тем предстояло работать до позднего вечера. Иначе она не успеет подготовить столько дел до понедельника.
«Как я могла так быстро устать? – удивлялась Ребекка. – Мне непременно нужно показаться врачу. Или съездить в магазин здоровой еды. Пить напитки из зелени и заниматься в тренажерном зале».
– Эй!
Ребекка открыла глаза. К ней приближалась маленькая старушка. Она катила перед собой сани и почти полулежала на поручнях. Дорога почти оттаяла, и на просохших местах ей приходилось непросто с санями. На старушке была ярко-оранжевая куртка; из массивных ботинок торчали неправдоподобно тонкие ножки.
Дама изо всей силы махала рукой, как будто увидела спасательную шлюпку в открытом море. Ребекка открыла дверцу и вышла из машины. Прощай, сон!
– Эй! – снова позвала старушка.
Но тут ее силы, похоже, иссякли. Она остановилась, обошла вокруг саней и села на них.
– Кто она? – услышала Ребекка громкий вопрос. – Я ее знаю?
Ребекка коротко рассмеялась.
– Мне подойти, чтобы вы могли разглядеть?
Старушка ответила широким приглашающим жестом:
– Tule nyt! Иди сюда.
Ребекка приблизилась.
– Ну и чья ты будешь, девочка? – повторила старушка, теперь уже напрямую обращаясь к ней. – Я видела, кто-то переправлялся к Пеккари. Кто они?
Ребекка рассказала, с кем приехала и что у них за дело в Курравааре.
– А я-то жалуюсь соседям, что у нас ничего не происходит… – Странная дама покачала головой. – Меня зовут Мерви Юханссон. То есть Рагнхильд сейчас на острове?
– Да, как будто собралась прибраться у Хенри. Там еще осталась какая-то собака…
– Собака, да, – подхватила Мерви Юханссон. – Я ведь живу здесь и все вижу. Собаки Хенри забегали ко мне. Когда ему приходилось особенно плохо, он забывал впускать их в дом, а на дворе двадцать пять градусов мороза! И, конечно, не кормил. Вот они и перебивались у меня. Здесь ведь постоянных жителей было – я да Хенри. Он приходил за своими собаками, как только становился на ноги. Я предупреждала, чтобы он не сажал их на цепь, пусть ходят на свободе…
Ребекка подумала было спросить, не знал ли Хенри Пеккари отца Бёрье Стрёма, но Мерви Юханссон ударилась в воспоминания, как много народу проживало в поселке постоянно, когда она была молода и только вышла замуж в пятидесятые годы. Имена, фрагменты человеческих судеб – Ребекка понятия не имела, кто все эти люди. Но терпеливо слушала.
– Вот я сижу здесь и вспоминаю старые времена, – опомнилась наконец Мерви. – А у тебя, наверное, какие-то свои дела?
– Нет-нет, – успокоила ее Ребекка. – Вы не знаете, общался ли Хенри Пеккари с отцом Бёрье Стрёма Раймо Коскелой?
Старушка посмотрела в сторону острова и как ни в чем не бывало продолжила о своем:
– Я чуть не плакала, когда мать Рагнхильд переехала в Кируну. Так, говоришь, ты Мартинссон? Откуда ты?
– Родственники отца жили в Курровааре. Вы не знаете, был ли Хенри знаком…
– Ты не дочь Виолы Мартинссон?
– Нет, я дочь сына Терезии Мартинссон, – поправила Ребекка. – Виола – тетя моего отца.
Мерви Юханссон поднялась с саней и схватила Ребекку за руку, словно чтобы убедиться, что она настоящая.
– Так ты дочь Вирпи! Она тоже жила здесь, у Пеккари. Ты, конечно, знаешь об этом. Они с Рагнхильд часто бывали у меня маленькими. Одно время у меня жил ягненок, которого они кормили из бутылочки. А Рагнхильд еще девочкой сидела на веслах и прекрасно управлялась с лодкой.
Выцветшие глаза Мерви остановилась на Ребекке.
– А ты похожа на мать, – заметила она и вдруг добавила: – Она и вправду вылитая Вирпи.
К кому обращена последняя реплика, Ребекка так и не поняла. Бывало, она и сама разговаривала со щенком, но говорить с людьми, которых нет, через голову живого, присутствующего собеседника – это уже совсем другая стадия.
«Скоро и я буду такой», – промелькнуло в голове Ребекки.
Мерви молчала несколько секунд, постепенно отпуская руку Ребекки. Наверное, вспомнила, что Вирпи мертва.
– Нет, – ответила она наконец, и ее сморщенное лицо сделалось похоже на гнилую грушу. – Нет, – повторила она, – я не знаю, был ли Хенри знаком с Раймо Коскелой. Он ведь водился с одними алкашами. Извини, что вот так, прямо… С годами все более отпетыми. Под конец остался на острове один, все собутыльники умерли. Но вот недели три назад, это была ночь на пятницу, я точно видела там снегоход. Наст еще держал, это потом у нас разразилась тропическая жара. Он еще забуксовал за старой телегой на задворках моего дома… тем, что от нее осталось… и разбудил меня. «Значит, к Хенри еще кто-то ездит», – подумала я.
– И кто это мог быть? – спросила Ребекка. – Я хотела бы встретиться с приятелями Хенри. Он ведь мог общаться с Раймо, и нам было бы интересно узнать, каким образом.
Мерви Юханссон затрясла головой, как будто у нее в черепе были кусочки пазла, которые от этого могли встать на свои места. Из капюшона выпал розовый локон. Ребекка выпучила глаза. Розовые волосы? Мерви Юханссон, заметив ее взгляд, рассмеялась:
– Это все правнучка. Гостила у меня на прошлой неделе. Сначала покрасила свои волосы, потом мои. Хорошо, что я больше не хожу на молитвенные собрания. Что сказал бы на это лестадианский священник?
– «И путь ваш – путь беспечности», – голосом ангела Судного дня провозгласила Ребекка.
Мерви Юханссон рассмеялась и подхватила писклявым голосом:
– «…и прости наши прегрешения».
А потом вдруг сразу посерьезнела:
– Нет, я не знаю, кто приезжал к Хенри на снегоходе. Мы ведь совсем не общались, я и Хенри.
Она снова опустилась на сани. А Ребекка прикинула, что для них, пожалуй, хватит места в машине. Надо бы подбросить Мерви Юханссон до дома. Иначе не выдержит обратного пути и свалится, чего доброго, замертво прямо на дороге.
– Но я помню то лето, когда пропал Раймо Коскела, – продолжала Мерви. – Люди рассказывали, он бросил своего сына, уехал пьянствовать с друзьями и не вернулся. Бедный мальчик пешком пришел в поселок посреди ночи. Постучался в дом к Поромаа, там, где начинается лесная дорога.
Мерви Юханссон махнула в направлении дома Поромаа. Поселок Курраваара вытянулся вдоль реки.
– У Раймо Коскелы были родственники в поселке? – спросила Ребекка.
– Нет, его приютила Ольга Пала. Хотя «приютила», наверное, не то слово. Она ведь была вдова, каждый эре на счету… Совсем с ума сошла после смерти своего Августа. То есть Раймо, конечно, снимал у нее дом за деньги. У Ольги был еще лес, так что нужда ей не грозила. Но она страшно боялась нищеты. Уж так ругалась, когда мы шли в поселок по ее дороге… Это было не в то лето, когда пропал Раймо, а годом раньше. Мы только смеялись. Но Ольга перегородила дорогу шлагбаумом и навесила замок. Чтобы люди не собирали ягоды на ее землях. Самая настоящая visukinttu. Ты ведь знаешь финский?
– Нет. – Ребекка покачала головой, сохраняя информацию в папке «Заметки» в телефоне. – Понимаю некоторые слова, но…
– «Скупердяйка» – вот что это значит, – сердито перевела Мерви. – Жаль, что молодежь не знает финский. Не хочешь кровяных оладий? Я замесила тесто… Или ты из этих… из веганов?
– Я ем все, – улыбнулась Ребекка, – даже то, что лежит раздавленное на дороге. А за кровяные оладьи отдам правую руку.
* * *
Бёрье и Свен-Эрик разглядывали пулевое отверстие в стене над диваном. Рагнхильд осталась стоять в дверях.
Свен-Эрик снял с пояса нож.
– Ничего, если я выну оттуда пулю? – спросил он Рагнхильд. – Постараюсь не ковырять без необходимости.
– Ковыряйте, чего уж там. – Рагнхильд махнула рукой. – Могу принести кувалду, если хотите.
Свен-Эрик вставил кончик ножа в отверстие.
– То есть его застрелили здесь, – прохрипел Бёрье и прокашлялся.
Рагнхильд Пеккари повернулась к нему, как будто хотела попросить прощения. У нее не было никакого объяснения тому, что Хенри застрелил отца Бёрье. Но она молчала.
Встретив ее взгляд, Бёрье чуть качнул головой. Похоже, он угадал ее мысли и хотел сказать, что извиняться Рагнхильд не за что, ведь стреляла не она. Но в следующую секунду Рагнхильд истолковала это движение как выражение презрения к ней и ее семье.
– Хорошо, что отец с матерью не дожили, – прошептала она.
Что-то вроде оправдания – что äiti и isä были не такими, как Хенри.
Свен-Эрик вынул пулю из стены и положил в бумажный конверт, который вытащил из внутреннего кармана куртки.
– Хотелось бы посмотреть, соответствует ли пуля оружию, которое было у Хенри. – Он повернулся к Рагнхильд. – Где он мог хранить оружие с того времени, не знаете? Мы могли бы проверить.
– Ни отец, ни Хенри не любили оружейных шкафов, – ответила Рагнхильд. – Если что и осталось, посмотрите на чердаке. Берите всё, что нужно.
Свен-Эрик и Бёрье поднялись на второй этаж. Небольшая каморка за двумя закрытыми дверями, а в ней еще две маленькие кладовочные дверцы вели на чердак, каждая на свою половину.
Свен-Эрик открыл одну из них и с порога увидел на полу красный клетчатый плед. Контуры того, что он скрывал, не оставляли места сомнениям.
Дробовик и штуцер. Свен-Эрик проверил то и другое – патронов нет. Завернул оружие в плед.
– Странно все это, – произнес Бёрье за его спиной.
Он открыл дверь на другую половину чердака и попал в комнату без мебели, с печкой, на которой облупилась краска. Обои вздулись, на потолке большое влажное пятно. На полу три матраса – один широкий и два поуже. У широкого два угла острые, два закругленные, что и в самом деле смотрелось немного странно. Здесь же лежали подушки и одеяла – без простыней и наволочек.
Взгляд Бёрье упал на подоконник, где лежали тюбик зубной пасты и массажная щетка для волос, как будто кем-то забытая.
– Кто-то оставался здесь на ночь, – заметил Бёрье Стрём. – Кто, интересно? Собутыльники?
– С массажной щеткой и зубной пастой? – недоверчиво спросил Свен-Эрик.
Он открыл еще одну дверь, в душевую, и раздернул грязную штору с ласточками на фоне голубых облаков. Чистота – первое, что бросилось в глаза. На полу стояла бутылочка шампуня – «Блеск и сияние окрашенных волос». «Женский шампунь», – отметил про себя Стольнаке.
Он взял проволочную вешалку на чердаке и вернулся в душевую.
– Что вы делаете? – удивился Бёрье Стрём.
– Всего лишь хочу кое-что проверить, – ответил Свен-Эрик.
Он поддел проволочным концом сито, прикрывающее слив на полу душевой. С обратной стороны его висели длинные светлые волосы. «Вот, значит, как, – сказал себе Свен-Эрик. – Визит дамы. Это ведь не бесплатное удовольствие».
И все-таки кое-что не стыковалось. Три матраса – три женщины? Но Хенри Пеккари явно был не в том возрасте.
– Черт с ним, – вслух выругался Свен-Эрик, поднимаясь. – Нам нужно выяснить, что произошло с вашим отцом в шестьдесят втором году. Для этого совсем не обязательно углубляться в интимную жизнь Хенри Пеккари. Хорошо бы для начала разузнать, были ли они вообще знакомы. Кто-нибудь жив из старых друзей вашего отца?
– Отец боксировал в клубе «Северный полюс», – ответил Бёрье. – Как и я. Оба тренера живы, Юсси Ментюнен и Сикке Фредрикссон. Вы, может, о них слышали?
– Да, конечно. – Свен-Эрик кивнул. – Клуб там же, где был всегда. Думаю, они там бывают. Вы туда не заглядывали? В нем мало что изменилось.
– Нет. – Бёрье Стрём покачал головой. – Но первый визит туда помню, как будто это было вчера…
Август 1962 года
Два месяца прошло с того дня, как пропал отец, и только началась школа, когда Бёрье Стрём впервые вошел в боксерский клуб «Северный полюс». Это был отцовский клуб. Надежда на то, что отец может быть там, на какое-то время бабочкой запорхала в желудке. Что, если он вернулся, а мать запретила ему видеться с сыном? И тогда папа отправился в клуб, боксировать. Сейчас Бёрье переступит порог зала, и отец, оторвавшись от спарринга, улыбнется ему своей белозубой улыбкой…
Клуб располагался в подвальном помещении под кондитерской, рядом с водонапорной башней, в двухэтажном доме с фасадом из зеленого гофрированного железа и коричневыми оконными рамами. В большей частью асфальтированном, огороженном штакетником дворе стояли автомобили и мотоциклы под брезентовыми чехлами. На брезенте лежали желтые листья, как золотые монеты, разбросанные чьей-то щедрой рукой, в свете фонарей.
Бёрье потоптался немного, но все-таки подошел к двери. Всего несколько ступенек вниз – и он перед табличкой: «Боксерский клуб «Северный полюс». Внизу – белый медведь с оскаленными зубами в красных боксерских перчатках. Дверь чуть приоткрыта. Изнутри – свист скакалки, глухие ритмичные удары по груше, пыхтение. Бёрье осторожно спустился по ступенькам и заглянул в зал.
Там было настоящее мужское царство. Кипящий котел из мускулов и бьющих в нос запахов – пота, несвежей одежды, массажного крема. На ринге в центре боксировали двое взрослых мужчин. Чуть в стороне еще один обрабатывал боксерскую грушу. Мужчины в коротких штанах с оголенными торсами били по боксерским мячам или прыгали через скакалки. Многие носили татуировки. Бёрье покосился на свои точки. Здесь на такое, пожалуй, никто не обратит внимания.
Он вошел – несмотря на колотящееся сердце и ноги, в любой момент готовые бежать прочь, не спрашивая его согласия. Постоял у входа. Разглядывал афиши с соревнований на стене, фотографии боксеров в боевых позах. Табличку «На пол не плевать» прямо у входа.
Возле ринга стоял тренер с коротко остриженными светлыми волосами. В длинных брюках, белой рубашке и с секундомером в руке.
– Гард, Ласси, – кричал он парню на ринге. – И не прикрывайся перчаткой. Двигай ногами! Что стоишь, будто в болоте увяз? Еще двадцать секунд… Давай… Стоп.
По его команде не только остановился бой на ринге, но и все зале прервали тренировку. Послышались негромкие разговоры. Некоторые боксеры, наклонившись вперед, пытались отдышаться. И тут тренер увидел Бёрье, который был вынужден вцепиться в дверную ручку, потому что ноги стали как желе.
– Ты заблудился, мальчик? Ищешь кого-нибудь?
Он смотрел на Бёрье. У тренера плоский широкий нос, как у отца. И крепкий, как дерево, затылок. Кожа словно дубленая, натянутая на кости лица. Она не раз разрывалась, заживала и разрывалась снова. Голос соответствовал коже – грубый, но густой, мелодичный. Заметный финский акцент, как у отца. Глаза живые и любопытные. Их острый взгляд вперился в Бёрье, но не упускал из внимания того, что происходит в зале.
– Мой отец боксировал в этом клубе, – начал Бёрье.
– Вот как… И как зовут твоего отца?
– Раймо.
Разговоры стихли. Теперь все взгляды устремились на него. Бёрье испугался. Попробовал прислониться в двери, но, поскольку та была не заперта, чуть не упал.
– Как ты сказал? – переспросил коротко стриженный. – Раймо? Раймо Коскела?
Он приблизился на несколько шагов. Бёрье кивнул. Теперь он боялся получить взбучку. Ведь папа и этот дядя вполне могли оказаться врагами.
Подошел другой, тоже, похоже, тренер, – в длинных брюках, рубашке и с секундомером в руке. Ростом чуть повыше первого. Темноволосый, и ни малейшего намека на боксерский нос. Глаза добрые. Оба смотрели на Бёрье, который уже успокоился.
– Парень Раймо, – сказал темноволосый, одновременно обрадованно и грустно. – Что ж, добро пожаловать. Я Сигвард, можно просто Сикке.
– Он Сису-Сикке, так его здесь называют. Ты знаешь, что значит «сису»?
Конечно, Бёрье знал. «Сису» – финское слово, означает способность к действию. Но тренер так и не дождался ответа от Бёрье. Теперь уже и коротко стриженный внимательно оглядел мальчика с ног до головы и расплылся в улыбке.
– Ну а я Ниркен-Юссе, – представился он. – Парень Раймо… Ты тоже умеешь боксировать?
* * *
Ребекка вошла в кабинет без четверти двенадцать. Она позавтракала у Мерви Юханссон кровяными оладьями. Около половины десятого Свен-Эрик с Бёрье Стрёмом пришли по льду с острова. И никто не провалился и не утонул, что можно было считать удачей.
Зато теперь Ребекку ждали кипы нерассмотренных дел. «Ну вот наконец и ты», – будто говорили они. «Одна папка за раз», – уговаривала себя Ребекка, бросая куртку на стул для посетителей.
В дверях возникла секретарша фон Поста Эва Бергмарк. Улыбка чуть шире, чем обычно, походка чуть стремительнее – не к добру.
– Добрый день, Ребекка, – сказала она. – Калле отбыл в Йелливаре, встреча с шефом по особо тяжким преступлениям. Но у него слушания в тинге, и он хочет, чтобы ты взяла это на себя. Никакой подготовки не требуется, просто твое присутствие.
– Ты шутишь? – возмутилась Ребекка. – Он взвалил на меня весь баланс полицейских расследований, а теперь еще слушания в тинге?
Но Эва Бергмарк не шутила. Она склонила голову набок и умоляюще улыбнулась:
– И я успела соскучиться по твоим текущим рапортам… и опросам сотрудников. Не забывай, ты единственная, в отношении кого никогда не возникает вопросов, когда встает вопрос об отпуске летом.
И, клацая каблуками, Эва удалилась по коридору.
* * *
Ребекка просмотрела заявление по делу и доказательную документацию. До слушаний оставалось полчаса. Надевая костюм, который всегда висел в кабинете, выборочно пролистала рапорты предварительного расследования, достала из шкафа туфли на каблуках. Капроновые колготки в кармане куртки тоже пришлись кстати. Похоже, на них спустилась петля, но тут уж ничего не поделаешь. Ребекка застегнула пиджак, надеясь, что запах пота после утреннего приключения не просочится наружу. Волосы собрала в хвост.
На пути к двери позвонил Похьянен.
– Рапорт, – коротко потребовал он.
– У меня сегодня напряженный день на работе. Через двадцать минут я должна быть в зале суда. Можешь позвонить Свену-Эрику, он…
– Я пытался, – перебил Похьянен. – У него отключен телефон. Двадцать минут – океан времени. Говори.
По голосу было слышно, что Похьянен ждал ее звонка, и обстановка накалилась. Он не привык к тому, чтобы его игнорировали.
Ребекка изложила ход событий сегодняшнего утра, садясь в машину и выруливая к зданию тинга. Похьянен довольно замычал, когда она дошла до пули в стене.
– То есть можно предположить, что это Хенри Пеккари застрелил его? По крайней мере, он как-то в этом замешан, – прохрипел Похьянен. – Что вообще их связывало, неизвестно?
– Мерви Юханссон сказала, что ей это неизвестно, но Свен-Эрик собирается побеседовать со старым тренером Бёрье Стрёма. Потому что и отец, и сын занимались в одном клубе.
– Отлично, просто отлично, – промурлыкал Похьянен. – Посмотрим, что нам даст эта пуля.
– Тут еще такое дело…
Ребекка припарковала машину и взглянула на часы на инструментальной панели. Семь минут до начала слушаний. Сейчас не время поднимать эту тему…
– Ну!
…Но Похьянен, пожалуй, умрет от нетерпения.
– Хорошо, только если вкратце. Мерви Юханссон вспомнила, что недели три тому назад кто-то приезжал к Пеккари на снегоходе…
И тут она уже не могла не упомянуть матрасы на втором этаже в его доме и длинные светлые волосы в сливном отверстии в душе.
– Черт, Мартинссон… что вы там ищете? – выругался Похьянен; бодрость покинула его голос.
– Согласись, это странное совпадение, когда…
– Короче, – оборвал Ребекку Похьянен. – Я делал вскрытие Хенри Пеккари. Единственная странность там в том, что эта смерть не наступила двадцать лет тому назад.
– Я не хотела просить тебя вскрывать его еще раз, но…
– Ну вот и отлично! – зарычал Похьянен. – Потому что я и не думал ничего переделывать.
Тут с ним случился приступ кашля. Ребекка выжидала, косясь на часы. Три минуты до начала слушаний. Через стеклянные двери она видела, как все вошли в зал суда. Двери закрылись.
– Ты ставишь под сомнение мою профессиональную компетенцию, – мрачно подвел итог Похьянен, когда кашель отпустил.
– Нет. Всё, о чем я прошу, – еще раз заглянуть в протокол вскрытия. У меня недобрые предчувствия.
– Опять ты со своими предчувствиями… Лучше б держала их при себе.
– Пора заканчивать, – оборвала Похьянена Ребекка. – Мои слушания…
Она вышла из машины и поспешила к подъезду, мысленно добавив: «И скажи спасибо за то, что я поднялась посреди ночи и посвятила почти весь день твоему частному расследованию. Чтобы оставшиеся несколько часов поработать за фон Поста».
Ребекка заняла свое место в зале суда и попыталась сосредоточиться на слушаниях. Время от времени заглядывала в бумаги – чаще, чем делала обычно. Со стороны это оставляло впечатление неподготовленности и неуверенности в собственных силах, и Ребекка ненавидела себя за это.
Когда все наконец закончилось и она потянулась за курткой, увидела рядом знакомого адвоката. Этот тип вот уже несколько раз пытался пригласить ее на ужин. Но сегодня Ребекка не нашла в себе силы выкручиваться и придумывать отговорки. Они поздоровались, и он сказал, что рад ее видеть.
– Я думал, этим занимается фон Пост…
– У него встреча с шефом по тяжким преступлениям, – ответила Ребекка. – Ну а у меня не было времени подготовиться как следует.
Она сжала губы. Щеки вспыхнули от злости на саму себя. С какой стати ей извиняться перед этим адвокатишкой из захолустья… дно юридического мира.
– Э-э-э-э… – замялся коллега. – А вы ничего не перепутали? У шефа по тяжким преступлениям выходные сегодня и завтра. Ее муж регулярно уходит в запои.
– Вот как… – смутилась Ребекка. – Стало быть, я что-то не так поняла. В любом случае, у фон Поста сегодня какие-то свои дела.
Она улыбнулась адвокату, как будто только сейчас разглядела, какой он симпатичный, но это был отвлекающий маневр. Ребекка попрощалась с озадаченным коллегой быстрее, чем тот успел еще раз попытать счастья с ужином.
Злоба кипела, как ведьмин котел, когда Ребекка забрасывала сумку на заднее сиденье. Проклятье! Фон Пост спихнул на нее слушания просто так, потому что ему так захотелось. За этим Бьёрнфут и назначил его заместителем, чтобы фон Пост делал, что хочет. Интересно, что ему взбрело в голову сегодня? Лыжная прогулка по лесу? Поездка в Риксгренсен с друзьями? А она должна за него пахать!
Ребекка повернула на Курраваару, домой. По пути забыла заехать в магазин. Все равно что есть на ужин, только бы не возвращаться в город. Попкорн с растопленным маслом вполне подойдет.
Всю дорогу до упора она жала на педаль газа, злая на фон Поста, на Похьянена – на всех, кто считает, что она должна быть такой, какой они ее себе вообразили.
– Черт с вами со всеми! – выругалась Ребекка вслух.
* * *
Свен-Эрик Стольнаке вернулся домой, где пахло рыбным рагу и свежеиспеченным хлебом. Айри встретила его в прихожей.
– Ну как прошел день? – спросила она.
По его глазам было видно, что все прошло хорошо. Лучше не бывает. Взгляд Свена-Эрика светился жизнью. Ему явно было что рассказать.
Айри заметила это уже через окно, когда Свен-Эрик подходил к дому.
– Ты! – воскликнул он с притворным возмущением. – Ну почему ты всегда оказываешься права?
– Я знала, – ответила Айри и улыбнулась так, что кожа на лице натянулась – особенность, которая всегда казалась Свену-Эрику пугающей.
* * *
– Ты уже? – удивился Сиввинг. – Время – шести нет. Я думал, ты останешься работать допоздна. Воспользуешься тем, что я взял на себя собак.
Сиввинг разогревал готовый суп в котельной под собственным домом. Там у него стояли кровать и небольшой обеденный стол. Он явно предпочитал котельную верхней части дома.
– Сил не осталось… – Ребекка вздохнула. – На мою долю хватит?
– Конечно, хватит, – ответил Сиввинг. – Я купил свежие хрустящие хлебцы. А это… – он приблизил к глазам упаковку из-под супа: «…семена чили и морская соль». Ну а с тебя рассказ о том, как прошел день. Ты была на техосмотре? У тебя скоро отберут права.
Ребекка заглянула под стол. Там лежала Белла со своей варежкой.
– А где Снуррис? – спросила она.
– У Кристера. Ты разве не получила мое сообщение?
– Что?.. Нет.
– То есть? Ты что, не смотришь в свой телефон?
– Только и делаю, что смотрю. И постоянно проверяю сообщения. Можно взглянуть?
– Мой телефон разрядился. Но я отправил сообщение еще в двенадцать часов. Проблемы со Снуррисом. Он не мог спокойно смотреть на Беллу с этой варежкой, хотел с ней играть. Пришлось обратиться к Кристеру. Я сказал, что вечером ты заберешь Снурриса обратно.
– Забрать? – переспросила Ребекка. – Из дома Кристера?
И вдруг почувствовала такую усталость, что чудом не соскользнула на пол со стула.
– Позвони ему, – посоветовал Сиввинг. – Кристер и сам может привезти сюда Снурриса. Скажи, что на его долю тоже хватит супа.
– Ну уж нет, – твердо возразила Ребекка. – Ты вообще в курсе, что у Кристера новая девушка? Теперь ему не позвонишь просто так, насчет собаки или чего-нибудь еще.
– Разве ты не будешь снова просить у него снегоход пятого апреля? Ты жила в Стокгольме и, если бы Кристер не занимался в это время твоим домом, не смогла бы сейчас въехать во двор. Снег валил, таял, смерзался и снова валил. Посмотри на Анну-Лизу Айданпаа. Она не убирала снег – и теперь паркуется на дороге. Там теперь не проехать.
– Ты обещал, что возьмешь на себя Снурриса. Если что-то пошло не так, надо было в первую очередь звонить мне. Я решила бы эту проблему по-своему, понятно?
– То есть это я должен звонить Кристеру и просить его привезти собаку? Я могу сказать, что супа на его долю не хватит.
– Нет, бога ради. Я сама к нему съезжу. Разве твой телефон не разрядился?
* * *
Ребекка припарковалась возле дома Кристера. Во дворе только одна машина, и не его. Стало быть, Марит Тёрме водит «Тойоту Короллу». Ребекка подумала, что бы ей еще такого вспомнить про Марит. Желательно что-нибудь нелицеприятное. Но в голову так ничего и не пришло.
Итак, она должна выйти из машины, подойти к дому, позвонить в дверь, поболтать с Марит о том о сем и спросить насчет собаки? Да, именно в такой последовательности, и плевать на Сиввинга.
Ребекка открыла бардачок, вытащила сигареты. Курила в закрытой машине. Тут ей пришло в голову, что Марит может уловить не только кислый запах пота, но и пепельницы. Ребекка опустила окно, выбросила окурок и занялась поисками жевательной резинки. Перерыла сумку и бардачок и наконец обнаружила два кусочка, прилипших ко дну держателя чашки. Запихнула жвачку в рот и жевала ее, как измельчитель веток. Наконец, мысленно сказала себе: «Just do it»[24] – и вышла из машины.
Тут из-за угла выехала машина Кристера и остановилась позади нее. Единственным, о чем Ребекка успела подумать, было, что у нее грязные волосы. Почему она не приняла душ? Потому что встала в четыре утра. Тем не менее… Ребекка проглотила остатки жевательной резинки.
Но в следующий момент она забыла о волосах, потому что из машины выскочили сразу три собаки и приветствовали Ребекку с такой радостью, на какую только были способны их лоснящиеся туши. Хвосты метались из стороны в сторону. Языки развевались, как флаги на параде. Они лаяли и так старались лизнуть Ребекке лицо, что чуть не сбили ее с ног.
Снуррис подобрал где-то палку и принес ее в зубах, как видно, рассчитывая таким образом привлечь к себе больше внимания. Рой, самый старший, зарычал на молодежь и прижался задом к ноге Ребекки, чтобы та почесала ему копчик. Ребекка выполнила и эту просьбу. Тинтин, как всегда, пыталась петь. У Ребекки не хватало рук приласкать их всех сразу.
Она наклонилась, позволив собакам лизать лицо. Но те не успели как следует ее обслюнявить, потому что подоспел Кристер и дал сигнал оставить это занятие. Теперь они крутились вокруг него. Лаяли, визжали – «У нас гостья, или ты не видишь? Самая лучшая гостья на свете». А потом вернулись к Ребекке.
Не засмеяться было невозможно, и Кристер с Ребеккой дружно расхохотались. Собаки разом смахнули все недоразумения, что еще оставались между ними. Ребекка поднялась на ноги.
Собаки бегали по двору, проверяя, что изменилось с прошлого раза.
Кристер был красив. Ребекка и вправду не замечала раньше, что у него такое здоровое, загорелое лицо. И тело сильное, но такие мускулы не нарастишь в тренажерном зале. Он коротко поздоровался.
Что-то оживилось в Ребекке, как только она услышала его голос. Насторожилось – словно заблудившийся в лесу маленький зверек, которого вдруг позвал хозяин. Это был родной, домашний голос. Ребекка сглотнула. Ответила на приветствие. Спросила, как он. Кристер ответил, что в порядке. Она снова вспомнила о своих волосах.
Из дома выбежал Маркус в одних носках.
– Ребекка! – закричал он.
Обнял, ткнулся лицом в ее куртку, не переставая о чем-то говорить.
Ребекка положила обе руки ему на затылок. Волосы Маркуса все еще были мягкими, как у младенца. Одиннадцать лет – как такое возможно?
– Я не слышу, что ты там рассказываешь моей куртке, – рассмеялась она. – Но, наверное, что-то очень интересное.
– Это я потом напишу тебе в СМС, – пообещал Маркус, – потому что сейчас хочу только обниматься.
– Ты не обут, – с ужасом заметил Кристер. – Немедленно домой. Ужин готов?
Маркус снова повернулся к Ребекке:
