Олимпиад Иоффе
Избранные труды. Том III
На основе указанного методологического требования О. С. Иоффе подходит, например, к понятию убытков как формы имущественной ответственности по гражданскому праву. «Речь идет, – подчеркивает он, – об убытках не в экономическом, а в юридическом смысле как категории, обосновывающей применение соответствующей меры гражданско-правовой ответственности, всегда являющейся следствием правонарушения» (§ 1 гл. 2 разд. II первой части. С. 100).
Методологическое значение имеют и многие другие положения работы, в том числе подходы к определению понятия гражданско-правовой ответственности, соотношению ответственности и санкции, выявлению состава гражданского правонарушения, установлению причинной связи для любых случаев ответственности и специально – при бездействии, определению вины, установлению оснований ответственности за чужую вину и т. д.
2. Единообразное и последовательное применение правовых норм обеспечивается единым пониманием различных явлений окружающего мира, облекаемых в форму понятий, которые становятся базовыми категориями для правового регулирования общественных отношений. О. С. Иоффе придает первостепенное значение методологии и логике образования правовых понятий. «Всякое научное понятие должно служить цели отграничения охватываемых им явлений от других, смежных явлений. Но явления внешнего мира отличаются друг от друга прежде всего по их содержанию, а юридическое содержание правоотношений образуют права и обязанности их участников. Это означает, что при разработке понятия того или иного договора нужно использовать такие наиболее существенные моменты, характеризующие права и обязанности его контрагентов, которые отличают его от всех других договоров гражданского права» (§ 1 гл. 1 разд. I второй части. С. 207).
В правовой сфере вырабатываемые юридической наукой понятия не могут быть оторваны от положений, содержащихся в правовых нормах. Доктринальные и легальные понятия должны быть сопоставимы, хотя при их формулировании преследуются различные цели и, соответственно, используются различные лексические средства. «Отдельные приемы, используемые для легальных определений, при разработке научных понятий вообще неприемлемы» (§ 1 гл. 1 разд. I первой части. С. 7–8).
3. Опираясь на вышеприведенные методологические позиции, О. С. Иоффе формулирует доктринальные определения многих, если не всех, основных понятий, составляющих юридическую ткань обязательственного права:
– понятий общей части обязательственного права: обязательства, договора, непреодолимой силы, обеспечения обязательств, прекращения обязательства, поручительства, зачета и т. д.;
– понятий договора каждого вида, выделяя в доктринальном определении договора те признаки, которые лежат в основании разграничения договоров различных видов; перечисление этих определений охватывает все договоры, входящие в «построенную» (познанную) О. С. Иоффе систему гражданско-правовых обязательств;
– понятий, присущих недоговорным обязательствам: публичного обещания награды, конкурса, неосновательного приобретения или сбережения имущества и др.
4. В тех случаях, когда имеется некоторые количество однопорядковых правовых явлений, в задачу юридической науки входит установление разграничительных критериев. В данном случае речь идет об институтах и субинститутах обязательственного права. При характеристике обязательств каждой группы О. С. Иоффе выявляет разграничительные критерии, позволяющие отграничивать обязательства одного вида от обязательств других видов и служащие основанием для квалификации отношений, составляющих предмет гражданско-правового регулирования.
Проделанная О. С. Иоффе работа и в этом аспекте охватывает все виды обязательств, но специально можно отметить установление признаков договора подряда и размежевание подрядного и трудового договоров (Вводные положения разд. IV второй части. С. 412–413), отграничение договора подряда от договора купли-продажи (Там же. С. 414–415), разграничение обязательств по производству работ и по оказанию услуг (Вводные положения разд. V второй части. С. 488–490), обоснование самостоятельности договора экспедиции (§ 1 гл. 4 разд. V второй части. С. 542–544), отграничение договора экспедиции от договора почтовой пересылки (Там же. С. 545), обоснование самостоятельности договора банковского вклада (§ 3 гл. 1 разд. VII второй части. С. 664–667) и т. д.
5. В юридической литературе всегда уделялось и уделяется большое внимание системе обязательств. Создается впечатление, что система обязательств – это некий краеугольный камень, лежащий в основании всего нормативно-правового материала, и что расположение отдельных видов обязательств в определенной системе предначертано изначально. Вот и в уже упоминавшейся выше рецензии на книгу О. С. Иоффе О. А. Красавчиков, В. Ф. Яковлев и В. С. Якушев указывают на необходимость «четко и последовательно проводить классификацию рассматриваемых явлений» и в связи с этим критикуют высказанное О. С. Иоффе положение о том, что система обязательств «может быть построена лишь на основе использования комбинированного классификационного критерия, соединяющего экономические и соответствующие юридические признаки» (§ 2 гл. 1 разд. I первой части. С. 24). «С этим согласиться нельзя, – говорится в рецензии, – во-первых, потому, что система обязательственного права, подобно системе права в целом, познается, а не строится наукой. Во-вторых, потому, что даже в пределах формальной логики допускается последовательное применение избранных признаков разграничения (классификации), а не произвольное комбинирование критериями, заключающими в себе как экономические, так и одновременно юридические феномены».[22]
Суждения глубокоуважаемых авторов рецензии формалистичны и никоим образом не опровергают позицию О. С. Иоффе. Во-первых, что касается критерия систематизации, то, несомненно, что применительно к обязательствам соотношение общего, отдельного и особенного обнаруживает единство и различие отдельных видов обязательств именно в переплетении экономических и правовых признаков. Любой иной критерий классификации обязательств не соответствовал бы действительности и не позволил бы выявить системообразующие связи и зависимости в системе обязательств. Упрек в адрес О. С. Иоффе в том, что он осуществляет «произвольное комбинирование критериями», абсолютно безоснователен. Экономическая основа и ее правовая сторона в их переплетении, но с решающей ролью экономических признаков обязательственных правоотношений – вот классификационный критерий, который последовательно применяет О. С. Иоффе при систематизации обязательств. Опираясь на этот критерий, О. С. Иоффе выявляет общие и отличительные признаки близких договорных обязательств, которые имеют единую экономическую основу, но различные правовые признаки.
Во-вторых, что касается построения и познания системы обязательств, то, естественно, О. С. Иоффе представил ту систему, которая была им выявлена аналитическим путем – путем познания объективно существующей системы обязательств. Уважаемые рецензенты, к сожалению, не поняли, что у О. С. Иоффе речь идет о «построении» научно обоснованной, т. е. идеальной, системы обязательств, которая является результатом исследования («познания») объективно существующей системы обязательств. Но значение подлинно научного познания в сфере правовой действительности и состоит в том, что научно обоснованные результаты (выводы) не утрачивают своей силы (действенности) и после изменения тех конкретно-исторических условий, при которых они были достигнуты и сформулированы.
6. Возможно, читателям покажется странным, что О. C. Иоффе не пишет специально о системе обязательств. Ни в первой части («Общее учение об обязательствах»), ни во второй части книги («Отдельные виды обязательств») нет обоснования всей системы обязательств.[23] Вместо предварительного представления системы обязательств О. С. Иоффе излагает свой подход к рассмотрению отдельных видов обязательств и поясняет: «…чтобы выявить специфику конкретного обязательства, нужно проанализировать ее проявление в таких элементах, как субъекты и объекты, форма и срок, права и обязанности сторон, а также в плановых предпосылках, когда обязательство на них основывается» (Вводные положения разд. I второй части. С. 202).
О. С. Иоффе не стал давать вводную о системе обязательств в целом, потому что система обязательств представлена всем содержанием его книги, расположением материала и оглавлением. Обоснование системы обязательств и есть ее «построение» в том виде, в каком она предстает в процессе научного познания.
Вместе с тем разработанный им классификационный критерий О. С. Иоффе применяет для определения самостоятельности отдельных видов договоров, особенно в тех случаях, когда вопрос о том или ином виде договоров вызывает споры в юридической науке. Итоговые выводы О. С. Иоффе делает в результате сопоставления договоров, генетически связанных между собой. «Нормам, рассчитанным на регулирование отношений между гражданами, – подчеркивает О. С. Иоффе, – нельзя придавать общее (родовое) значение и распространять их на нормы, которые регулируют отношения между организациями. Это в такой же мере недопустимо, как неправильно считать поставку разновидностью купли-продажи или подряд на капитальное строительство разновидностью обычного подряда» (§ 1 гл. 2 разд. VII второй части. С. 672). Столь категорическое утверждение свидетельствует, что О. С. Иоффе придает самостоятельное значение тем правовым формам – видам договоров, специфика которых требует специального правового регулирования. В то же время он не отрывает правовую форму от ее экономического основания и поясняет: «Купля-продажа и поставка точно так же, как подряд и подряд на капитальное строительство, – самостоятельные договоры, но первые являются разновидностью обязательств по реализации имущества, а последние– обязательств по производству работ» (Там же. С. 672). При обосновании самостоятельности договора поставки О. С. Иоффе показывает отличия поставки от купли-продажи, но при этом обращает внимание на то общее, что связывает эти договоры: «Оба они юридически опосредуют возмездно-денежную реализацию имущества, которая по своей экономической сущности есть не что иное, как купля-продажа»[24] (§ 1 гл. 2 разд. I второй части. С. 232).
Такое же обоснование дается заемным обязательствам: «По аналогичным соображениям нельзя отказать в самостоятельности займу, непосредственно регулируемому ГК [РСФСР 1964 г.], и банковскому кредитованию … организаций. Но это ни в коей мере не препятствует признанию каждого из них разновидностью заемных обязательств в широком смысле выраженного в ст. 269 ГК [РСФСР 1964 г.] родового понятия…»[25] (§ 1 гл. 2 разд. VII второй части. С. 672–673).
Таким образом, несмотря на наличие особенных, не совпадающих, юридических признаков в договоре каждого вида, составляющем вместе с договором другого вида пару взаимосвязанных по предмету договоров (их можно было бы называть смежными): купля-продажа и поставка, подряд и подряд на капитальное строительство, заем и банковское кредитование организаций, – единство экономической основы смежных договоров обусловливает совпадение их наиболее сущностных правовых признаков: объекта, содержания, цели (направленности на определенные правовые последствия), а это в свою очередь предопределяет совпадение, по крайней мере, в ряде аспектов, правового регулирования соответствующих отношений, что проявляется в наличии некоторого числа правовых норм, распространяющихся на оба из смежных договоров.
Трудно сказать, воспользовался ли российский законодатель выводами О. С. Иоффе в своей правотворческой деятельности, но несомненно одно: виды обязательств сгруппированы в ГК РФ с учетом единства их экономической основы и общности основных правовых признаков. Законодатель прямо называет поставку видом договора купли-продажи (п. 5 ст. 454 ГК РФ), а строительный подряд видом договора подряда (п. 2 ст. 702 ГК РФ), но и договор купли-продажи, и договор подряда определены в ГК РФ не как договоры с участием граждан, а как родовые базовые понятия, что служит основанием для определения состава договорных обязательств каждой группы и дает основания для использования различных приемов юридической техники в целях, как правило, экономии нормативного материала и устранения дублирования одинаковых по содержанию правовых норм.
7. В обязательстве каждого вида О. С. Иоффе выделяет юридический и материальный объекты, не всегда отдавая должное волевому объекту обязательства, хотя согласно его концепции в гражданском правоотношении имеются три объекта: волевой, юридический и материальный. Такой подход вызвал критику со стороны одного из выступавших при обсуждении книги О. С. Иоффе на уже упоминавшемся выше заседании кафедры гражданского права и процесса факультета истории и права Ярославского государственного университета – старшего преподавателя В. И. Чернышова, который «обратил внимание на нечеткость позиции О. С. Иоффе относительно объекта обязательственного правоотношения».[26] Однако эта двуобъектность обязательств (волевой объект особого значения для классификации не имеет, поскольку в любом правоотношении волевой объект – это юридическая обязанность обязанного лица – должника) отражает так же, как и критерий, положенный О. С. Иоффе в основание классификации обязательств, две стороны регулируемых отношений: экономическую и правовую.
8. К обязательственному праву относятся не только те институты, которые в систематике располагаются в одной плоскости как однопорядковые правовые формы, но и не укладывающиеся в те же логические ряды правовые формы, отражающие различные нетипичные в этом смысле обстоятельства, осложняющие содержание соответствующих правоотношений; такие правовые формы (институты) принято называть (специальными) правовыми конструкциями. Этим конструкциям как особым формам (институтам) обязательственного права в книге О. С. Иоффе уделяется должное внимание. Речь идет, в частности, о конструкциях предварительного и смешанного договоров.
Несмотря на то, что, как отмечает сам О. С. Иоффе, действовавшее тогда законодательство прямо не закрепляло каких-либо конкретных предварительных договоров, он выявляет признаки предварительного договора и формулирует его определение как соглашения о заключении договора в будущем (§ 1 гл. 2 разд. I первой части. С. 36).
Не был тогда предусмотрен в законодательстве и смешанный договор, но применение конструкции смешанного договора, как и предварительного договора, было объективно возможным. «При разграничении отдельных видов договоров, – подчеркивает О. С. Иоффе, – важная роль принадлежит понятиям типа, разновидности и смешанного договора» (Там же. С. 37). «Если … заключенный договор опосредует два или несколько разнородных отношений и объединяет условия, объективно необходимые для формирования обязательств различных типов, он становится смешанным договором» (Там же. С. 38).
Только через тридцать лет доктринальные конструкции смешанного и предварительного договоров получили закрепление в гражданском законодательстве России (п. 3 ст. 421 и ст. 429 ГК РФ). Тем самым история развития гражданского права в СССР и современной России подтверждает объективный характер обязательственного права, в том числе и тех его элементов (институтов, субинститутов, конструкций), которые в отдельные исторические периоды не получали отражения в законодательстве.
9. В советский период социалистическое право всегда противопоставлялось буржуазному праву, но, как правило, и в большинстве случаев, не в каких-либо конкретных проявлениях: институтах, отдельных правовых нормах, – а, главным образом, в целом – в общих началах и смысле закона; гораздо реже – в каких-либо конкретных вопросах. Такое же общее противопоставление, как уже указывалось выше, встречается и в книге О. С. Иоффе. «Буржуазное обязательственное право, – пишет он, – в такой же мере подчиняется целям капиталистической эксплуатации, как право собственности, как вообще все институты и отрасли буржуазного законодательства» (§ 1 гл. 1 разд. I первой части. С. 10). «При капитализме, – указывает О. С. Иоффе, – закон стоимости имеет всеобщее значение. В сферу его действия включаются или по крайней мере могут быть включены любые ценности. Поэтому такое же всеобщее значение имеет там и договор купли-продажи, посредством которого могут быть реализованы не только предметы потребления, но и средства производства, включая землю, промышленные предприятия, транспорт и т. п. Напротив, при социализме… закон стоимости утрачивает всеобщее значение, а потому ограничивается и сфера применения договора купли-продажи, используемого преимущественно для реализации предметов потребления и лишь в сравнительно небольших масштабах для реализации средств производства» (§ 1 гл. 1 разд. I второй части. С. 206).
Теперь положение изменилось и предметом («материальным объектом» по терминологии О. С. Иоффе) договора купли-продажи, заключаемого по свободному усмотрению сторон, могут быть любые вещи, кроме изъятых из оборота или ограниченных в обороте (п. 1 ст. 455 и п. 1 и 2 ст. 129 ГК РФ).
Таким образом, при общей преемственности гражданского права России от советского гражданского права произошло определенное смещение акцентов в подходах законодателя к правовому регулированию отдельных видов и разновидностей отношений, смещение в сторону снятия установленных ранее правовых ограничений («общих и специальных запретов») социально-экономических прав и ограничений возможностей осуществления субъективных гражданских прав. Отмена названных ограничений обусловливает восстановление действия всех институтов общей и особенной частей обязательственного права как подсистемы (подотрасли) гражданского права, объективно отражающей динамику товарного производства и обращения вне зависимости от идеологии и политического строя государства.
10. Преемственность российского гражданского права от советского гражданского права с определенным смещением акцентов в сторону отмены необоснованных с точки зрения объективного права ограничений проявляется не только в отдельных институтах, но и в исходных, отправных положениях обязательственного права. На возможности использования в качестве непосредственного регулятивного материала самых общих положений, лежащих в основании гражданского права, построен институт аналогии.
В социалистическом гражданском праве допускалось применение аналогии закона и аналогии права. Несмотря на огромное количество нормативных правовых актов, советское гражданское законодательство не было беспробельным; по этой причине О. С. Иоффе уделяет повышенное внимание институту аналогии. Само понятие аналогии и условия ее применения были подробно охарактеризованы им в первой части курса гражданского права.[27] Но и в «Обязательственном праве» он неоднократно указывает на возможность возникновения правоотношений, не предусмотренных законом и потому регулируемых посредством применения аналогии (§ 2 гл. 1 разд. I первой части. С. 23; § 1 гл. 2 разд. I первой части. С. 36, 38; § 1 гл. 4 разд. I второй части. С. 296; § 1 гл. 1 разд. II второй части. С. 308–309; § 2 гл. 1 разд. X второй части. С. 783; § 1 гл. 2 разд. XI второй части. С. 847–848).
«Когда формируется не противоречащее закону, но и не предусмотренное им договорное обязательство нового типа, – пишет О. С. Иоффе, – его нормирование должно осуществляться по аналогии закона или в подлежащих случаях по аналогии права» (§ 1 гл. 2 разд. I первой части. С. 38). Это хрестоматийное положение, своего рода юридическая аксиома, но какое важнейшее методологическое значение оно приобретает в связи с осуществленными в стране радикальными реформами и изменением ее государственного и социально-политического строя! Аналогия права – это применение общих начал и смысла действующего гражданского законодательства. Но каковы же в настоящее время общие начала и смысл современного гражданского законодательства России? Имеются ли в них отличия от общих начал и смысла советского гражданского законодательства? Насколько существенны эти отличия?
Российский законодатель стремился дать ответ на эти вопросы. Пакет самых общих положений закреплен в ст. 1 ГК РФ, название которой – «Основные начала гражданского законодательства» – соответствует назначению первой статьи Кодекса. Дополнительно к «основным началам», означающим в этой взаимосвязи «общие начала» гражданского законодательства, в п. 2 ст. 6 ГК РФ указывается на требования «добросовестности, разумности и справедливости», которые должны учитываться при применении аналогии права. Значение общих начал имеют также и некоторые другие правовые нормы из числа норм, содержащихся в ст. 1–16 подразд. 1. «Основные положения» разд. I. «Общие положения» части первой ГК РФ, гл. 1. «Гражданское законодательство» и гл. 2. «Возникновение гражданских прав и обязанностей, осуществление и защита гражданских прав».
«Смысл гражданского законодательства» – это направленность правовых норм на установление определенного баланса интересов, а соответственно, и баланса субъективных прав участников гражданских правоотношений. В дореформенный период смысл гражданского законодательства проявлялся в обеспечении приоритета государственных и общественных интересов над индивидуальными (личными, частными). Гражданское законодательство России направлено на обеспечение паритета (равновесия) публичных и частных интересов. Из такого смысла надо исходить при применении аналогии права.
Общие начала и смысл современного российского гражданского права (законодательства) соответствуют общечеловеческим гуманистическим традициям, получившим отражение в международных документах, российской Декларации прав и свобод человека и гражданина и Конституции РФ. В той мере, в какой общие начала и смысл социалистического гражданского права соответствовали общечеловеческим гуманистическим ценностям, они восприняты современным российским гражданским законодательством.
11. Определенные изменения в обязательственном праве, как и в гражданском праве в целом, как и в других отраслях отечественной системы права, вызваны изменениями государственного и политического строя России. Изменилась также и практика использования многих институтов обязательственного права. С позиций действующего права некоторые выводы О. С. Иоффе не получили признания и не находят отражения в институтах и нормах обязательственного права и в практике его применения.
В социалистическом гражданском обороте, ограниченном жесткими рамками планирования производства и распределения, отдельные институты и конструкции обязательственного права не находили широкого применения. И такое положение воспринималось юридической наукой как данное. Например, характеризуя залог как способ обеспечения обязательств, О. С. Иоффе пишет, что «в отношениях между организациями нет почвы для широкого использования залога, поскольку им запрещено кредитовать друг друга» (§ 2 гл. 3 разд. II первой части. С. 176). Теперь, поскольку указанный запрет отпал, залог стал наиболее активно применяемым способом обеспечения обязательств в отношениях между коммерческими организациями и банками. Ограниченное применение в гражданском обороте при социализме имели и некоторые другие институты обязательственного права, на что обращается внимание в книге О. С. Иоффе, например, задаток (§ 2 гл. 3 разд. II первой части. С. 169–170), договор комиссии (§ 1 гл. 3 разд. V второй части. С. 522–523).
Среди форм безналичных расчетов «акцептная форма, – отмечает О. С. Иоффе, – признается преимущественной формой денежных расчетов между организациями за поставленные товары и оказанные услуги» для иногородних отношений (§ 2 гл. 3 разд. VII второй части. С. 708). В настоящее время преимущественной формой являются расчеты платежными поручениями, поскольку по сравнению с акцептом платежных требований они в большей степени обеспечивают права плательщика – владельца денежных средств, находящихся на его банковском счете.
Изменения законодательства захватывают и более общие вопросы. Так, использование различных видов обязательств и договоров социалистическими организациями зависело от их правоспособности, которая являлась специальной, что отмечается в книге О. С. Иоффе (см., напр.: § 2 гл. 2 разд. X второй части. С. 785). По действующему ГК РФ гражданская правоспособность коммерческих организаций, за исключением государственных и муниципальных унитарных предприятий, по общему правилу, является общей (ч. 2 п. 1 ст.49 ГК), но введение общей правоспособности стало возможным и целесообразным только в связи с переходом к рыночной экономике.
В советском гражданском праве ведущим принципом исполнения обязательств признавался принцип реального исполнения. «Социалистическое гражданское право, – подчеркивает О. С. Иоффе, – в принципе не допускает замены исполнения в натуре денежной компенсацией убытков» (§ 1 гл. 1 разд. II первой части. С. 60; на принцип реального исполнения О. С. Иоффе указывает и при характеристике отдельных видов обязательств: поставки, § 4 гл. 2 разд. I второй части. С. 274–275; подряда на капитальное строительство, § 4 гл. 2 разд. IV второй части. С. 474: перевозки, § 3 гл. 1 разд. VI второй части. С. 588, 591 и др.). Действие этого принципа, как и принципа взаимного содействия (§ 1 гл. 1 разд. II первой части. С. 64–66) и принципа экономичности (Там же. С. 66–68) увязывалось с действием социалистических принципов распределения («от каждого по способностям, каждому по труду», «удовлетворение растущих потребностей советских граждан за счет общественных фондов потребления» и т. п.), которые демагогически постулировались идеологической доктриной советского государства.
В обязательственном праве современной России в нормах, посвященных отдельным видам договорных обязательств, предусматриваются обязанности сторон по оказанию взаимного содействия и их права на результаты, достигнутые благодаря экономии, например, в договоре подряда: ст. 710 («Экономия подрядчика») и ст. 718 ГК РФ («Содействие заказчика»); требование об исполнении обязательства в натуре во взаимосвязи с ответственностью за нарушение обязательств предусматривается как общее правило, но только применительно к случаям ненадлежащего исполнения обязательства, – п. 1 ст. 396 ГК РФ.
Ограниченный характер действия названных правил не дает оснований признать их принципами российского обязательственного права, поскольку правовые принципы – это такие правовые положения, действие которых простирается на все регулируемые отношения за редчайшими исключениями, в силу чего они носят общий для данной отрасли характер.
12. Далеко не все те правовые положения российского гражданского законодательства, которые являются новеллами по сравнению с соответствующими положениями советского гражданского законодательства, играют существенную роль и оказывают заметное воздействие на общественную жизнь, включая правоприменительную практику. Один из примеров в этом аспекте – общие сроки исковой давности. Сокращение сроков исковой давности, установленных в ГК РСФСР 1964 г. для отношений между социалистическими организациями, воспринималось О. С. Иоффе, да и большинством других ученых-цивилистов, как неизбежное явление, отвечавшее потребностям социалистических хозяйственных отношений. На страницах «Обязательственного права» О. С. Иоффе рассматривает вопрос о том, «можно ли в отношениях между организациями взыскивать убытки в пределах установленного для этих исков годичного срока исковой давности, если при зачетном характере неустойки истец пропустил 6-месячный срок для ее взыскания» (§ 2 гл. 3 разд. II первой части. С. 166–167). Опираясь на позицию Госарбитража при Совете Министров СССР, О. С. Иоффе полагает, что «при подобных условиях удовлетворение иска об убытках в полном объеме недопустимо, ибо таким способом можно было бы обойти правило о 6-месячном сроке исковой давности, установленном для требований о неустойке, когда взысканная неустойка засчитывается в сумму возмещения убытков» (там же). Такой вывод не бесспорен, но дело не в этом, а в том, что установление единого общего срока исковой давности продолжительностью в три года как для отношений с участием граждан, так и для отношений между юридическими лицами (ст. 196 ГК РФ) при всей внешней радикальности этого изменения представляется само собой разумеющимся; не усматривается даже реальной альтернативы этому сроку. Может быть, поэтому указанное законодательное решение не оказало и не оказывает сколько-нибудь заметного влияния на практику установления договорных связей, исполнения обязательств и разрешения экономических споров, возникающих в сфере гражданско-правовых отношений.[28]
Но в современном российском законодательстве есть и такие новеллы, значение которых для общественной практики представляется весьма существенным. К их числу относятся основания ответственности за нарушение обязательства, а именно правило об ответственности лица, нарушившего обязательство при осуществлении предпринимательской деятельности, независимо от его вины (п. 3 ст. 401 ГК РФ).
Вопрос об основаниях ответственности социалистических организаций являлся предметом острой дискуссии в юридической науке. О. С. Иоффе проявляет себя как убежденный сторонник принципа виновной ответственности. «Благодаря вине, – пишет он, – правонарушение становится не просто объективно неправомерным фактом, но и выражает определенное отрицательное отношение нарушителя к интересам социалистического общества или отдельного гражданина.
На этом, собственно, и зиждется применение к нарушителю мер гражданской ответственности» (§ 2 гл. 2 разд. II первой части. С. 128–129). В книге О. С. Иоффе ведет полемику с С. И. Аскназием, Е. А. Флейшиц, по мнению которых ответственность в хозяйственных обязательствах за действия третьих лиц должна строиться как невиновная по принципу несения риска любых случайностей. Если бы подобные предложения были приняты, полагает О. С. Иоффе, «ответственность в хозяйственных обязательствах основывалась бы не на вине, а на причинении, что находилось бы в прямом противоречии с основными принципами ответственности по советскому гражданскому праву» (Там же. С. 145).
При социализме на субъектов хозяйственной деятельности не возлагался, по общему правилу, риск ее возможных отрицательных экономических результатов. В отличие от хозяйственной деятельности в том ее понимании, которое вытекало из советского законодательства, предпринимательская деятельность, согласно ее легальному определению, закрепленному в ч. 3 п.1 ст. 2 ГК РФ, носит рисковый характер, вот почему правило о безвиновной ответственности за нарушение обязательства при осуществлении предпринимательской деятельности совершенно адекватно отражает сущность предпринимательства в целом. В тех же случаях, когда в виде исключения применяется принцип виновной ответственности лица, осуществляющего предпринимательскую деятельность в каких-либо отраслях экономики, законодательство учитывает и отражает особенности отдельных видов предпринимательской деятельности: ответственность исполнителя за нарушение договора на выполнение научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ (п. 1 ст. 777 ГК РФ), ответственность перевозчика за утрату, недостачу и повреждение (порчу) груза или багажа (п. 1 ст. 796 ГК РФ) и др. Эти исключения носят объективный, логически обоснованный характер.
