bannerbannerbanner
Тайный дневник Лолиты

Ольга Володарская
Тайный дневник Лолиты

Полная версия

Глава 2
Лаврентий Кондрашов

Следственная бригада приехала быстро. Ее вызвала официантка. Девушка оказалась самой собранной и расторопной из всех присутствующих. Мужчины растерялись, а барышня подбежала к упавшему Старикову, потрогала шею, пытаясь нащупать пульс, а когда не вышло, сказала: «Умер!» После этого она проследовала к телефону и сделала два звонка: в полицию и «Скорую помощь», хотя Алексею Алексеевичу она уже ничем не могла помочь.

Лаврентий Кондрашов подошел к стойке бара, обозрел батарею бутылок, ткнул в одну из них, ту, на которой имелась наклейка «Абсолют», и спросил у бармена:

– Настоящая или паленая?

– Настоящая, – ответил тот, однако не очень уверенно.

Кондрашов, естественно, не поверил ему, но все же сказал:

– Плесни пятьдесят капель.

Бармен налил водки в стопку, подвинул Лаврентию. Понюхав, тот покачал головой.

– Нет, это я пить не буду. Давай лучше сока апельсинового.

Парень исполнил просьбу. А водку из стопки перелил обратно в бутылку, ловко отковырнув дозатор.

Со стаканом в руке Лаврентий повернулся лицом к залу, нашел глазами Саврасова и поинтересовался:

– Ты уже вызвал своего адвоката?

– Вызвал. А вы?

– А я решил пока обойтись без него.

– Зря, – вклинился в разговор Седаков. – Если старика на самом деле отравили, мы все станем подозреваемыми.

– Подозреваемый уже есть, – впервые за долгое время заговорил Козловский. С того момента, как старик упал замертво на пол, он не проронил ни звука. – Это Виктор Саврасов. Профессор назвал именно его своим отравителем.

Седаков вопросительно посмотрел на друга.

– Как думаешь, почему именно тебя?

– Без понятия, – пожал мощными плечами Саврасов.

– Я, кажется, знаю почему, – раздался голос Марка Штаймана. Лаврентий знал его. Тот получал свое второе высшее образование в то же время, что Кондрашов свое. – Я заглянул в туалет, – продолжал он. – Там по всему полу таблетки рассыпаны. Предполагаю, именно ими он и отравился. А если вспомнить, кто дал ему пузырек с лекарством…

– Я нашел его под столом!

– Этого никто не видел. В том числе профессор. Вы могли его и из кармана достать.

– Но это были таблетки Алексея Алексеевича.

– Это был пузырек из-под таблеток, которые принимал Стариков. Его же, как я полагаю, лежат в плаще, который висит сейчас в гардеробе…

Штайман как в воду глядел. Когда приехавшие по вызову полицейские осмотрели карманы плаща покойного, они обнаружили там пузырек с таблетками. Что еще, кроме этого, раскопали, Лаврентий не узнал, поскольку был уведен в подсобку для допроса. Причем до того, как он в сопровождении одного из оперов зашел в помещение, оттуда выкатили коляску со спящим малышом. Очевидно, кому-то из работников не с кем было его оставить дома.

Лаврентия усадили за плохо отмытый от пищевых отходов стол и оставили одного минут на двадцать. Кондрашов все это время пытался услышать, что творится за дверью, но до него долетали только обрывки фраз. Одно он понял: Саврасова уже допросили. Конечно же, в присутствии адвоката, умудрившегося приехать не позже полиции. После того как Виктор был отпущен, опер, имевший с ним беседу, переключился на Кондрашова.

Майору было чуть за тридцать. Высокий, спортивный, с волевым лицом, он напоминал не реального, а скорее киношного борца с преступностью. Лаврентию опер не понравился с первого взгляда. Слишком самоуверен для человека, зарабатывающего тысячу долларов в месяц. Кто он, и кто Кондрашов! Надо же понимать… И вести себя соответственно. Ниц, конечно, не падать, но смотреть чуть снизу. Лаврентий к такому отношению привык. И ему это нравилось.

– Как, говорите, вас зовут? – переспросил он через несколько минут после того, как мент («полицай» или «коп» еще не прижилось и вряд ли приживется) представился.

– Майор Назаров. Алексей Петрович.

– Так вот, Алексей Петрович, еще раз повторяю, лично я именинника не травил и не имею понятия, кто это сделал. Все присутствующие на так называемом банкете, все до единого – уважаемые, успешные люди, зачем им вляпываться в криминал? – Лаврентий говорил и сам на себя не мог нарадоваться. Как складно у него получалось! Обычно его речь состояла из простых предложений без причастных оборотов.

– То есть в невиновности Саврасова вы тоже уверены?

– На сто процентов.

– Но ведь кто-то убил Старикова?

Лаврентий пожал плечами.

– Что, если это нелепая случайность?

– То есть?

– В пузырьке была отрава, не предназначавшаяся человеку.

– А кому?

– Может, это вообще таблетки для унитаза?

Назаров посмотрел на Лаврентия с осуждением. Типа, взрослый человек, а несете всякий вздор. Кондрашов мысленно усмехнулся. Ему нравилось выводить самонадеянного опера из себя. Пусть и по мелочи.

– Как вы относились к покойному? – возобновил допрос майор.

– Ровно.

– То есть неприязни не испытывали?

– Нет, конечно. Иначе я не пришел бы на его юбилей.

– Либо пришли, чтобы убить его…

– Смешно… – хмыкнул Лаврентий.

– Разве? А мне кажется, грустно. Вашего преподавателя убили. Вам его жаль?

Кондрашов посерьезнел. Он хотел поскорее закончить, чтобы поехать домой, выпить хорошей водочки и нормально поесть, поэтому сменил тон и стал давать четкие ответы на заданные вопросы:

– Очень жаль. Старик помог мне получить диплом, я ему очень благодарен.

– А остальные говорят, что покойный был крайне строг и придирчив.

– Не со мной.

– Чем было вызвано его расположение?

– А вы как думаете, майор?

– У меня есть одно предположение, но… – Назаров развел руками. – Все уверяют, что Стариков был неподкупным преподавателем.

– Серьезно? А может, просто мало предлагали? Каждый человек имеет цену. Стариков в том числе.

– И сколько же он стоил, если не секрет?

– Точной суммы не назову, но дорого.

– И зачем вам это было нужно? Платить, чтобы получить диплом? Я понимаю, некоторых на работу без корочек не принимают. Но это точно не ваш случай.

– Честно? Учиться пошел, чтобы проверить себя. Смогу что-то понять или нет. Мне науки никогда не давались. Я ведь даже курсов не заканчивал, до всего сам доходил. Есть у меня диплом экономиста. Но я купил его еще в девяностых. Чтоб меня умники, типа тех, кто на банкете присутствовал, всерьез воспринимали. Но в глубине души я себя неучем чувствовал. Вот и решил понять, так ли я безнадежен…

– И какой вывод сделали?

– Понял, что все и так знаю. В теории ноль полный, но на практике всех преподов порву. И заскучал. Стало неинтересно учиться. Но надо же закончить, раз начал. Диплом получить. Вот к Старикову и обратился.

– Вы хорошо его знали?

– Совсем не знал.

– То есть никаких контактов вне академии с ним не было?

– Раза три встречались в ресторанах. Я приглашал старика на обед, мы решали вопросы, связанные с моей учебой. На личные темы не говорили.

Он отвечал так уверенно, что Назаров ему поверил. После этого разговор пошел легче. Майор попросил описать эпизоды обнаружения Саврасовым пузырька и появления умирающего Старикова в зале. Кондрашов старательно воспроизвел и тот, и другой. И после пары наводящих вопросов был отпущен.

Глава 3
Лаврентий-Сеня

Лаврентий считал себя избранным. И не только потому, что на его лбу красовалось родимое пятно, по очертаниям напоминающее крест. И не из-за редкого имени. У Лаврентия был дар превращать в золото все, к чему он прикасается. Только в отличие от мифического царя Мидаса не в буквальном смысле. Поэтому дар свой он считал благом, а не наказанием.

Жаль, разобрался в себе Лавр уже в довольно зрелом возрасте, то есть понял, в чем его истинный талант, и потому полжизни прожил в бедности.

Он вырос в трущобах. Отец и мать Лаврентия работали на шинном заводе. Отец слесарем, мать – аппаратчицей. Оба имели за плечами восьмилетку и трудный опыт выживания. Приехали в Москву из деревень, долго искали, куда бы получше пристроиться, чтоб и зарплата достойная, и общежитие, пока их не взяли на только что пущенный шинный завод. Сошлись родители Лавра не потому, что полюбили. Как-то в праздник по пьяному делу переспали. Девушка забеременела. Парень поступил порядочно – женился на ней. Не последнюю роль в его решении сыграл тот факт, что семейным дают отдельную комнату в общежитии.

После рождения ребенка молодые недолго оставались вместе, всего два с половиной года. Отец Лавра решил отправиться на Север, чтобы заработать на квартиру, и больше жена с сыном его не видели. Соломенная вдова недолго горевала. Уже через полгода нашла нового мужа. На сей раз гражданского. Привела его к себе в общежитие. Велела сыну называть его папой.

Звали нового «папу» Лаврентия Васей. Это классическое русское имя совершенно мужику не шло. Вася был черняв, смугл, броваст и чертовски хорош собой. Только этим объяснялся его успех у женщин. Потому что любить Васю как человека было не за что. Пьющий, склочный, ленивый, да еще и судимый. Но Вася никогда не был один. Мать Лавра отбила его у своей подружки. И до той он был не одинок. Все женщины предоставляли Васе кров и содержали его на свои жалкие гроши. А он принимал это как должное.

Лаврентий себя помнил с трех лет. И самая первая картинка из детства – это та, на которой Вася его бьет. Мужик колотил пасынка по поводу и без. А матушка не возражала. Считала, что пацанов только кулаками воспитывать и надо.

Отчима Лавр ненавидел люто. Поэтому, когда узнал, что тот подворовывает, настучал на него милиции. Мальчику едва исполнилось пять, он не очень хорошо говорил – заикался и проглатывал некоторые согласные, но умудрился донести до сведения участкового нужную информацию. В общагу нагрянули с обыском. Васю замели. Ни он, ни мать не могли даже предположить, что к этому приложил руку Лаврентий.

Васю осудили. Дали пять лет. Мама поплакала, поплакала да нашла себе нового сожителя. Этот был, не в пример Васе, спокойный, только пил сильно. Нажравшись, ходил под себя. Так что в их комнате поселился не только мужчина, но и сопровождающий его запах мочи. Около года он прожил с матерью, пока не закодировался. Сделав это, мужик ушел. А спустя месяц у Лавра появился новый «папа».

 

Этот продержался дольше предыдущего, но меньше Васи. И ничего плохого о нем Лавр сказать не мог. Пьющий, как все мамины избранники, непутевый, туповатый, но хитрый. Следующие за ним «отцы» были примерно такие же, и Лаврентий не всех мог упомнить. Но тот, о ком хотел бы забыть, напомнил о себе через пять лет. Вася, освободившись, явился к своей бывшей пассии…

И она его приняла!

После тюрьмы Вася стал еще злее. А так как Лавр уже более-менее повзрослел, то его можно было бить не вполсилы, как раньше, а в полную (спасало мальчишку то, что у мужика был ослабленный после тюрьмы и алкоголя организм). Когда Вася делал это при матери, она иногда за сына заступалась. Если была трезвая. А пьяная еще и подначивала, потому что Лавр плохо учился, не слушался и сигареты у них воровал. «Мал еще, чтобы курить! – рычал Вася, нанося мальчишке удары. – А если опять скрысятничаешь, я тебя вообще пришибу!»

Но Лаврентий все равно продолжал, как выражался Вася, крысятничать. Крал не только сигареты, но и вино. Сливал его по возможности в баночку, а потом продавал в школе. Как и сигареты. Многих мальчишкам хотелось покурить или выпить, но либо взять было негде, либо просто боялись у родителей воровать. А тут на школьном дворе и за сущие копейки…

Деньги, вырученные от продажи, Лаврентий не тратил – копил. Мечтал сбежать из дома. Уехать куда-нибудь к морю, где тепло и фрукты. А если не получится в Крым или на Кавказ, то в любое другое место. Лаврентий готов был сбежать и на Север, и в тайгу, и в вечную мерзлоту, куда угодно, только бы подальше от дома, где над ним всячески издевались. Не только били и унижали. Еще мальчик постоянно становился свидетелем пьяного секса. Мать считала, что он спит, и с удовольствием отдавалась Васе. А Лаврентий открывал глаза, которые быстро привыкали к темноте, и все видел. И сам акт, и голую мать, и Васю без трусов. Иногда он наблюдал пенис отчима совсем близко, почти у своего лица, и тогда вскакивал, будто только проснулся, и звал маму.

Когда в копилочке Лаврентия набралась месячная зарплата советского работяги, он стал готовиться к бегству. Однако все сорвалось в самый последний момент. Вася нашел его заначку…

Мать орала: «Гаденыш, как давно ты воруешь мои деньги?» Вася махал кулаками. Лавр кидался на него, пытаясь вернуть свое. Естественно, ничего у него не вышло. Избитого Лаврентия заперли в комнате, а сами ушли пропивать его деньги.

Мальчик, переполненный злостью и отчаянием, сперва только плакал. Но потом вскочил и в исступлении начал рвать вещи матери и его сожителя. Но этого ему показалось мало. Гнев был не выпущен. И Лаврентий принялся бить посуду. Срывать занавески. Грохнул радио. Был бы телевизор, и его б расколотил.

Испортив в комнате все, что можно, Лаврентий в изнеможении опустился на грязный пол. Отдышался. Обозрел пространство. Понял, что натворил, и ужаснулся. Теперь его точно пришибут!

Мальчишке ничего не оставалось, как убежать. Причем через окно, так как дверь была заперта. К счастью, спрыгнув со второго этажа, он ничего себе не сломал. Только ушибся немного и, прихрамывая, побежал прочь от общежития.

Лавру повезло, он смог без приключений добраться до вокзала, сесть в электричку и доехать до конечной, не попавшись контролерам. Он сделал три пересадки, пока не понял, что если не поспит, то умрет от усталости. Еще ему ужасно хотелось есть, но голод он терпел легко – дома его кормили нерегулярно.

Переночевать Лавр решил на вокзале. Естественно, не в зале ожидания, где ходит милиция, а под лестницей, ведущей в подвал. Там его и нашла уборщица Маришка.

Маришке было сорок. Бездетная, одинокая, не совсем нормальная, но очень добрая женщина, она вечно подбирала бездомных кошек и собак…

Подобрала и Лаврентия.

Маришка жила неподалеку. Занимала комнату в бараке. У нее было бедно, но чисто, несмотря на проживающих здесь животных – четырех кошек и двух собак. Маришка накормила найденыша кашей – пшенкой с мясными обрезками. Что животным варила, то и сама ела, и гостям предлагала. Обычно все отказывались, а вот Лавр съел с удовольствием. Каша показалась ему очень вкусной.

Маришка спросила, как мальчика зовут. Тот сказал, что не помнит.

– Память отшибло? – ахнула та.

– Ага.

– Бывает такое, знаю. Когда головой ударяешься. Или со страху.

– Я ударился, – быстро соврал Лавр.

– Тогда тебе в больницу надо. А потом в милицию.

Лавр испуганно замотал головой.

– Ну как же? – растерялась Маришка. – Тебе дом найти нужно, не вечно же на вокзале ночевать.

– А можно я тут поживу немного? Вдруг само собой вспомнится все…

И так жалостливо посмотрел ей в глаза, что добродушная дурочка тут же согласилась приютить Лавра.

– Только как же мне тебя называть? – озадаченно проговорила она. – Ты ж имени своего не помнишь…

– Как хотите…

– Семеном будешь. У меня котик был с таким именем. Ты на него похож. Тоже пятнышко на лбу.

Так Лаврентий на целых полгода стал Семеном.

Жилось ему у Маришки хорошо. Он спал на матрасе, брошенном на пол, вместе с кошками, ел пшенку с мясными обрезками и был абсолютно счастлив. Ведь его никто не бил, не унижал, при нем не пили, не дрались, не занимались сексом. Маришка даже не заставляла Лаврентия что-то делать, он сам и убирался, и животным варил еду, и помогал ей на вокзале. Из дома он сбежал в конце мая, и лето провел лучше, чем в пионерлагере, а осенью появились проблемы. Маришка всем говорила, что мальчик ее племянник, приехал на каникулы, но когда в сентябре начался учебный год, у соседей да работников вокзала стали возникать вопросы. Пришлось Лавру уйти в «подполье». Он перестал выходить из комнаты днем (справлял нужду в горшок, варил еду на плитке), даже ночью сигал через окно. Но это не помогло! В конце ноября явился участковый и забрал «Семена» в отделение. Он и ему наврал про амнезию, но на Лаврентия Кондрашова пришла ориентировка, а мальчик с такой особой приметой, как родимое пятно в форме креста, не имел шансов остаться неузнанным.

Лаврентия вернули домой.

К огромному, просто-таки невероятному счастью Лавра, Васи там не было. Он ушел от матери к другой. А к ней прибился очередной мужчина. Вован. Что удивительно, вполне нормальный. Да, он попивал, но не каждый день. И мало того, вполне пристойно зарабатывал, чиня обувь. У нового сожителя матери был один недостаток – недоразвитая конечность. Он чудовищно хромал, имел инвалидность. Наверное, поэтому он выбрал мать Лаврентия, а не кого-то получше.

Когда пацан вернулся домой, он ожидал взбучки. Но матушка его только отругала. Видимо, побоялась, что сын снова учинит разгром в доме.

С новым «папой» Лаврентий быстро нашел общий язык. Вован, видя, с каким трудом мальчик учится в школе, дал тому совет:

– Учись что-то делать руками, потому что из тебя академика не выйдет.

И Лаврентий, вняв совету, стал смотреть, как Вован чинит обувь: подбивает каблуки, вшивает молнии, ставит заплатки. Потом и сам попробовал сделать то же самое. Не сразу, но у него стало получаться. А на тот момент, когда мать выгнала Вована, найдя ему замену в лице разбитного сантехника их общежития, Лаврентий уже умел чинить обувь самостоятельно. Так как многие приносили свои штиблеты Вовану на дом, часть его клиентуры тут же перекочевала к Лаврентию.

Мальчику едва исполнилось четырнадцать, а он уже зарабатывал хорошие деньги. В отличие от Вована, который подругам сожительницы или своим близким знакомым ремонтировал обувку даром, а иной раз отказывался от работы, ленясь или хворая с похмелья, Лаврентий со всех брал деньги и хватался за любой заказ. Другие мастера советовали выкинуть изношенные сапоги, а он приводил их в пристойный вид. Лазил по помойкам, подвалам, чердакам, выискивал брошенную обувь и тащил домой. Из кожи делал заплатки, выпарывал молнии, вырезал мех.

Мать стала относиться к сыну с уважением. Как же – добытчик! И пусть из его доходов ей перепадало немного, все равно хорошо. Себя одевает, обувает и жрать не просит, все себе кашу варит с мясными остатками да за работой грызет карамельки «Голышки».

Надо сказать, что после того, как ушел Вася, матушка изменилась в лучшую сторону. Пить стала меньше, не истерила по пустякам и даже снова в аппаратчицы выбилась из подсобных рабочих. Только чувствовал Лавр, любит она своего Васю. Любит и ждет, когда он вернется…

К его великому счастью, Вася не возвращался!

Школу Лаврентий окончил еле-еле. А так как он пошел в первый класс в возрасте восьми лет и после своего побега так и не смог нагнать сверстников и остался на второй год, то его сразу забрали в армию. Отслужил. Вернулся домой и занялся привычным ремеслом. Пожалуй, он так и прожил бы жизнь, чиня обувь, если бы не… Вася!

Спустя годы он нарисовался на пороге их комнаты. Уже не такой красивый, облезлый, худой, испитый, но мать его приняла. Воссоединение отметили грандиозной попойкой. После нее Вася по старой традиции накинулся на Лавра с кулаками, однако был бит. Причем жестоко. Но мать его защищала. Чуть ли не телом своим закрывала. А потом, плача, смывала кровь с его лица.

Утром Лаврентий проснулся оттого, что на него кто-то пристально смотрит. Естественно, это был Вася. Он стоял над парнем с ножом в руке. Лавр выбил оружие из рук мужика, скрутил его и сказал матери:

– Выбирай – он или я.

Любви между матерью и сыном не было никогда. Ее всегда больше волновали мужики да пьянки, Лавра это, естественно, обижало. А того, что родительница позволяла его, малыша, колотить, он вообще простить ей не мог. И все же это была его мать. И если бы ее обижала какая-то баба, он прогнал бы ту…

– Вася остается, – твердо ответила мать.

Лаврентий молча собрал вещи, взял документы, деньги, инструмент и ушел.

Куда податься, он не знал. Друзей, у которых можно перекантоваться, у него не было. Как и подруг. Он вообще оказался одиночкой по жизни. Единственный человек, с кем у него получилось сблизиться, была полоумная Маришка.

Вспомнив о ней, Лаврентий заспешил на вокзал.

Он повторил тот путь, который проделал в десять лет. Только на сей раз ехал не зайцем.

Вокзал показался ему маленьким и мрачным. Не таким, как раньше. В детстве здание виделось Лавру огромным и почему-то напоминало дворец. Наверное, из-за сводчатых окон и высоких потолков. Или из-за люстры в центральном зале, многоярусной, блестящей.

Лаврентий подошел к справочной, спросил про Маришку.

– У нас такая не работает, – ответила женщина удивленно.

– А она вообще жива, не знаете?

– Понятия не имею…

И Лавр направился к бараку, где провел чуть ли не лучшие дни своей жизни. Каков же был его ужас, когда оказалось, что на том месте высится трехэтажный универмаг.

Лаврентий вернулся на вокзал. Собрался в Москву, так как не надеялся найти Маришку. Более того, он только сейчас понял, как глупа его затея. Пока сидел в ожидании электрички, к нему подошел мужик бомжеватого вида. Не сразу Лавр узнал в нем бывшего соседа Маришки.

– Сигаретки не найдется? – проблеял тот.

Лавр не курил, но решил купить мужику пачку «Примы». Сунув ее в руку алкаша, он спросил:

– Ты ведь в бараке жил за вокзалом?

– Ну?

– Когда его снесли, вам квартиры дали?

– Ну.

– Где?

– Ну…

Лаврентий чуть тумаков мужику не надавал. Но сдержался и терпеливо объяснил, что ему надо. Поняв, кто перед ним, пьяница поднял радостный крик:

– Семка, это ты? Ну надо же… Здоровый стал! А пятно-то твое где? А, вон оно, под козырьком… Вот я тебя и не признал!

– Жива она?

– Да, жива! Мы с ней опять по соседству. Через стенку. Всю жизнь мы с ней бок о бок. С малых лет…

– Она всегда была такой?

– Дурочкой-то? Не. В нормальную школу пошла. И училась хорошо. Хотя семья у нее была дрянная. Отец вообще мразь. Из-за него Маришка дурочкой стала. Он ее, первоклашку, изнасиловал. Тогда она умом и повредилась… – Пьяница вздохнул тяжело. – Жаль Маришку. Хорошая она…

– Почему она больше тут не работает?

– Добираться далеко. Мы теперь на выселках. Проводить?

– Проводи.

– Только с тебя портвешок.

Лавр, конечно, пообещал.

До нового микрорайона они ехали на автобусе. Все дорогу сосед болтал (и проболтался, что именно он заложил его участковому), а Лаврентий думал: куда я приперся? Зачем? Мог бы просто уехать в ближнее Подмосковье, снять себе жилье подешевле, а не тащиться за двести километров…

Доехали до конечной, вышли. Через пустырь прошагали не меньше километра. Остановились у трех стоящих на отшибе домов. В среднем и жила Маришка.

 

– Первый этаж. Квартира три, – сообщил пьяница и протянул свою трясущуюся руку, чтобы получить денежку на портвейн.

Сунув ему пятерку, Лаврентий пошел к подъезду.

У Маришки было не заперто. Она редко закрывала дверь – брать-то все равно нечего. В квартире оказалось уже не так чисто, как когда-то, но все же не свинарник. Животных стало больше. Кошек Лавр насчитал семь, собак – четыре. Еще появились два хомяка и ежик.

Маришка была все та же. Полная, голубоглазая, добродушная, вот только левой руки у нее не оказалось, вместо нее культя. Как потом выяснилось, ее серьезно покусала бродячая собака. Пришлось ампутировать. Из-за этого женщине пришлось уйти с работы, не из-за расстояния, которое нужно преодолевать каждодневно.

Услышав, как хлопнула дверь, Маришка подняла глаза.

– Сеня, – протянула она и улыбнулась широко. Во рту у нее не оказалось ни одного зуба. – Вернулся…

Как она узнала его, Лаврентий мог только гадать. По родимому пятну не могла – его не видно за козырьком.

– Примешь? – просто спросил он.

Она закивала. После провела Лавра в кухню, усадила за стол, накормила кашей. Просто кашей, без мясных обрезков. На пенсию инвалидскую не разживешься. И уложила его не на матрас, а на кучу каких-то тряпок. И все равно Лаврентий остался у Маришки. На следующий день купил раскладушку, белье, продуктов на неделю. Он сам не до конца понимал, зачем ему это. Жизнь в мизерной квартирке с безрукой дурочкой и кучей животных, которых еще придется содержать. Наверное, всему виной были воспоминания о том счастливом лете…

Или же благодарность? Ведь Лаврентия никто никогда не жалел. Никто, кроме Маришки.

Первое время жилось трудно. Денег не хватало. Лаврентий перебивался случайными заработками, пока не устроился в дом быта. Тогда Кондрашов еще не знал, что имеет дар обращать в золото все, к чему прикасается.

Открыл он его в себе позже, в конце восьмидесятых, когда страна вступила в рыночную экономику. Лаврентий в последнее время не только чинил обувь, но и изготавливал ее. Началось все с того, что к нему явился постоянный клиент и попросил сшить из двух пар старых сапог «казаки». Лаврентий повертел обувку в руках, прикинул и понял, что сможет это сделать, но придется повозиться. За копейки он работать не любил, поэтому назвал цену, от которой любой другой пришел бы в ужас. Но клиент так мечтал о «казаках», что согласился. И Лаврентий изготовил для него сапоги его мечты.

Потом были другие клиенты и другая обувь. Кондрашову удавалось угождать всем. Спецзаказы приносили ему хорошие деньги, но это был не тот масштаб, о котором он с недавних пор стал мечтать. Лавру хотелось обзавестись своей жилплощадью, купить машину, да не какую-нибудь, а «Кадиллак». Почему именно его, он и сам толком не знал. Хотел, и все.

И решил Лавр открыть цех по пошиву обуви. Снял подвальчик, взял двух подмастерьев и стал производить кроссовки и мужские ботинки. Естественно, изготавливал подделки. Сначала старался повторять оригиналы один в один, потом плюнул и просто ляпал на башмаки лейблы известных фирм. Даже тех, что не занимались выпуском обуви. И деньги потекли рекой!

Лаврентий открыл еще несколько цехов. В том числе один по пошиву элитной обуви. В ней изготавливались те же подделки, только качественные. Их отправляли в столичные бутики. И еще два ателье, в одном строчился откровенный ширпотреб, в другом – качественный товар для все тех же дорогих магазинов.

Это было золотое время! Ни налогов, ни штрафов, только бандитам плати. Все, в том числе недвижимость, распродавалось за копейки. Рабочая сила была дешевая. Спрос на продукцию огромный. Лаврентий всего за пару лет смог купить не только квартиру и «Кадиллак», но еще кучу машин и недвижимости. В том числе за границей. Когда частных предпринимателей поприжали, Кондрашов перевел свое обувное производство в Италию. А одежду стал шить в Китае. В тех помещениях, что купил на аукционах, открыл магазины.

Разбогатев, Лаврентий заскучал. Он так привык бороться за место под солнцем, что просто наслаждаться жизнью не умел. И стал он ставить перед собой новые цели и добиваться их. Он и на бирже играл, и строительством занимался, и открывал точки общепита. Когда ему надоело и это, он начал играть по-крупному. Банкротил, скупал предприятия, дробил, перепродавал. И у него все получалось! Казалось, он наделен особым даром. Тем самым, что был у мифического царя Мидаса.

Но если в бизнесе у Лаврентия все ладилось, то в личной жизни – нет. Он не только ни разу женат не был, но даже не жил ни с кем. Женщины были, конечно, но эпизодически. Когда только начинал свой башмачный бизнес, думал: вот как встану на ноги, приобрету жилье, машину, так сразу и женюсь. В жены возьму крепкую девку из деревенских, молодую, работящую, широкозадую, чтоб рожала легко. Но время шло, ноги крепчали, благосостояние росло, а Лавр так и не нашел ту, кого можно было бы под венец вести. Да и не искал – некогда стало!

В тридцать восемь Лаврентий чуть не женился. На молодой, работящей, широкозадой. Из далекого села привез. Поехал леса смотреть, которые купить хотел, да увидел девушку прекрасную. Шла она по околице. Несла речную воду, чтобы огород полить. Да не в руках ведра держала, а на коромысле. У селянки коса до пояса, лицо чистое, румяное. И сарафан до земли. Кондрашов как увидел красоту эту пасторальную, так и позабыл обо всех делах своих насущных. Остановил машину и к девице бросился – знакомиться.

И уже на следующий день селянка с Лаврентием в Москву ехала. Долго уговаривать красавицу не пришлось. Ни ее, ни родителей. Со столичным миллионером разве кто откажется дочь свою отпустить?

Поселил Лавр девушку в доме своем на Рублевке. Одел в меха, драгоценностями обвешал. Жениться хотел. Искренне хотел. Но, конечно, не мог довериться невесте целиком и полностью. Решил проверить перед походом в загс на моральную устойчивость. Шофера приставил к девушке – чистого Аполлона. Ну она и не устояла. Думала, не узнает жених об этом. Наивная селянка! Так и упустила свое счастье…

Лавр после этого случая как-то сразу успокоился. Решил для себя, что ему хорошо и так: без жены и детей. А вот Маришка переживала. Кондрашов по-прежнему жил с ней. Он перевез ее в Москву, поселил в отдельном коттедже вместе с кошками, собаками и хомяками. Да еще приемник открыл для бездомных животных, чтобы Маришка найденышей не в дом таскала, а туда. Он для нее еще много чего сделал бы, да ей не надо было ничего. Протез, что он выписал для нее из Америки, она не носила. Зубы вставлять отказывалась. Вещи даже из пакетов не доставала, носила привычное старье.

Когда у Лаврентия бывало нехорошо на душе, он приходил к Маришке с бутылкой водки. Они садились за стол, выпивали по маленькой, закусывали пшенкой с мясными обрезками и молчали. Это была своего рода терапия.

А три месяца назад Маришка умерла. И остался Лаврентий без самого близкого человека…

Один, совсем один.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru