Ольга Викторовна Аверс
Соломон
– Значит так, Параша, – рассудила родственница, – я приду к тебе сегодня, как только сумерки спустятся. Помогу от нечистого избавиться.
На том и решили. Как только начало смеркаться, Анна постучалась в дом Прасковьи. В руках держала Псалтырь, серебряный крест и святую воду.
– Запри дверь, Параша! – велела родственница.
Заметила Анна, что образа в переднем углу шторками прикрыты. Покачала головой. Раздвинула завеси, впустила Божий лик в избу.
Села Анна под образа и начала читать Живые Помощи:
– Живы́й въ по́мощи Вы́шняго, въ кро́вѣ Бо́га небе́снаго водвори́тся, рече́тъ Го́сподеви: засту́пникъ мо́й еси́ и прибѣ́жище мое́, Бо́гъ мо́й, и упова́ю на Него́. Я́ко То́й изба́витъ тя́ от сѣ́ти ло́вчи и от словесе́ мяте́жна…2
Закончив читать, Анна встала и перекрестила каждое окно в доме. На дверь же тройной крест наложила и святой водой сбрызнула.
Спокойно на душе стало. Сели бабы за стол, лучинку зажгли, отдыхают. Тихо. Слышно только, как дети в передней посапывают, да кот на печке мурлычет. Время шло. Уж и вечерняя зорька ночью сменилась, а ничего странного не происходило. Дрёма стала одолевать снох. Сомнение в душу прокралось: «А не померещилось ли Прасковье всё? Не приснилось ли?»
Внезапно раздался громкий хлопок возле дома. Яркие искры в окна полетели. Кто-то люто в дверь забарабанил, того и гляди в щепу разлетится. Мороз пробежал по коже, снохи от ужаса онемели и к месту приросли.
– Пришёл, – прошептала Прасковья.
Подскочить бы с места да под образа встать, но не могут и пошевелиться. Глядят на дверь, а там и правда Соломон стоит, молодой да красивый, глаза чёрные всю радужку закрывают, бесовским огоньком поблёскивают, и улыбка на лице, будто оскал звериный. Спиной к двери прижимается да на Прасковью свирепо смотрит. Пытается отлепиться от двери, шаг в избу сделать, а не может, словно стена невидимая путь преграждает.
– Уходи отсюда! И больше не приходи, – первая опомнилась Анна, выставив перед собой Святое Евангелие с крестом, будто щит.
