Ольга Васильевна Ярмакова
the Notebook: найденная история
Но всё это великолепие было бы неполным, если бы не небесное море, что простиралось во все края, скрадывая палящие лучи светила, но при этом ни на йоту не убавляя его солнечное сияние. Небесный простор был обложен пушистыми клоками ваты, отливавшей в серо-голубой палитре. Облака, будто срезанные чьей-то щедрой рукой, казались нежнейшим безе или взбитыми сливками, и крайне тяжело было оторвать от них взгляд, крутя педали и управляя послушным транспортом.
Каждый раз, когда я попадаю в эти места, кажусь себе частью живописного пейзажа, неким элементом, который попал в живую картину. Мне и легко, и радостно, и волнительно, и просто.
На глаза попалось облако в виде сердца, но продержалось оно недолго и под порывом ветра, распалось на несколько облачков-крошек. После него мне предстала парочка: два лица-облака, мужское и женское, неумолимо сближались друг с другом, пока вконец не слились в небесном поцелуе, став единым целым. Кто-то в этом увидел бы знак, кто-то лишь игру воображения. Все по-своему правы. А я думаю, что человек видит то, что его переполняет изнутри. Если он влюблен, то на небе будет замечать любовные признаки, если же он расстроен, то и небо ему посочувствует грустным облачным рисунком.
Не могу ехать без музыки. Нет, вокруг чудесно, поют птицы, шелестят березы и шепчут травы. Сказочная музыка природы. Но я городской житель и мне нужна особая музыка. Поэтому всегда в такие прогулки беру с собой плеер с наушниками. Это особо ярко и специфично дополняет мой велопробег. Так как я по своей сути коллекционер, то и моя музыкальная коллекция в проигрывателе весьма богатая и разносторонняя. Бок об бок соседствуют американский джаз, английский рок-н-ролл, французский шансон, итальянская эстрада, немецкий рок. В этом дружном братстве обитают и шедевры старинной классики вкупе с душевными зажигательными ритмами Сан-Паулу. И всё это так весьма удачно совпадает с пролетающими деревьями, травой и песочной обочиной…
Не веришь, чтец? А ты попробуй. Оторви свою унылую повседневность от привычного комфортного кресла, возьми велосипед, да хотя бы напрокат, и вперёд – в лес! Каждый человек, застрявший в плену города, должен хотя бы раз в неделю вычеркивать на несколько часов из своей жизни суету и гонор ежедневного существования. Нужна перезагрузка душе, чтобы не впадать в серое депрессивное состояние. А летом это жизненно необходимо, когда солнце прямо-таки изобилует своей щедростью и призывает выйти к нему на встречу из душных клеток зданий.
Мы сделали небольшой привал на одном травяном холмике, где я дала Феликсу возможность прогуляться и полакомиться здешней зеленью. А потом мы развернули нашего верного спутника и направили его обратно домой. И я любовалась пролетающим мимо бесконечным полотном, на котором рисовала живыми красками природа.
Снова мы въехали в тот самый пролесок, и вновь сосны нас встречали величаво и торжественно. На той дороге есть крутой поворот и поэтому за несколько сотен метров до него мне всегда казалось, что деревья смыкаются в плотную стену. Но грандиознее то, что наверху. Небо сузилось клином и закончилось острым углом прямо над той живой преградой. Этот лазурный клин был испещрён облачной ватой, разбросанной щедрой небесной рукой.
Когда лес остался позади, а впереди проявились творения рук людских – первые попавшиеся на глаза дома, то нас накрыло другое тёплое чувство – возвращение домой. И оно не меньше другого, что было с нами, когда мы были наедине с природой. Но оно иное, и мы уже другие, когда видим свой дом.
Этот день по праву вошёл в мою коллекцию памяти особой маленькой жемчужиной. И я дарю её тебе, незнакомец, я делюсь с тобой этим маленьким перламутровым счастьем, этим днём.
Ср. future
С недавних пор у меня в будущем появились друзья, которые каждый мой визит ждут с нетерпением, да и я, что скрывать, безмерно рада каждой нашей встрече. У наблюдателя по роду жизни крайне мало друзей, иногда и нет их вовсе. Поэтому дружба для нас столь ценна и важна, что храним и оберегаем её по возможности на протяжении всего положенного нам срока.
Анна и Пётр – вот моё бесценное приобретение в русле будущего. Сестра и брат, взросшие дикими семенами на одичалой почве постапокалипсиса. Два воробушка, осиротевших и обретших новый дом у дальней родни. Это не столь редкий, а скорее рядовой случай, по тому времени. Но тебя, незнакомец, наверное, интересует, как и почему моим вниманием завладели эти люди? Всё по порядку.
С интересными людьми я почему-то не просто знакомлюсь, я на них натыкаюсь, в буквальном смысле. И этот случай не стал исключением из общей закономерности.
Я прогуливалась в окрестности одного заброшенного городка, вернее того, что осталось от него. Руины домов давно потонули в дикой траве, под предводительством молодых деревьев и их младших братьев-кустарников. Центральная дорога бывшего города ещё проглядывалась под слоем нанесённого ветром песка, и я не спеша брела по ней, как всегда гонимая в поисках новых наблюдений.
Моё внимание привлёк один пустырь. Трава на нём росла, на мой взгляд, ярче, чем в других местах. В то время была пора раннего сентября, и всё зелёное в округе уже слегка потускнело и начало приобретать иные оттенки. А на этом пустыре время будто бы замерло, краски сочные, как в начале лета и даже сорная трава, облепившая плотно тот пятачок, была одинаковой высоты, как на газоне, только высоченная, по пояс, а то и до груди.
Вот тут-то я её и заметила. Яркий огненный одуванчик в самом центре растительности. Я замерла и следила за каждым движением этого необычного цветка. А Одуванчик шёл прямёхонько ко мне. И лишь не дойдя всего несколько метров, вдруг резко остановился и тоже замер. Так мы стояли друг напротив друга и не осмеливались заговорить. Я всё-таки осмелилась нарушить тишину:
– Привет, не бойся, выходи. – И присела на корточки, чтобы не пугать своим ростом.
– Нет. Пети мне запретил подходить к взрослым, – ответил детский голосок, но вполне без страха.
– А я и не взрослая вовсе. А Пети твой брат или друг?
– Он мой старший брат и он скоро придет за мной, – пролепетал голосок.
– А как тебя зовут? – Я все-таки не оставляла попытки.
– Анна.
– Аннушка, значит. Красивое имя у тебя. А меня зовут Лиза. А ещё со мной мой друг Феликс.
– Но вы же одна. Вы врёте. Пети сказал, что все взрослые врут.
– Нет, Аннушка, я не вру. Феликс просто очень мал. Он меньше тебя. И думаю, что ему будет приятно познакомиться с такой милой девочкой, как ты.
Одуванчик заволновался, и я поняла, что любопытство в ребёнке борется с послушанием и авторитетом старшего брата. Осталось немножко подразнить.
– Я поставлю банку с моим другом, а сама отойду, чтобы ты поверила мне.
Так я и сделала: оставила пластиковый контейнер с моей улиткой у самой кромки травы и отошла подальше, чтобы девочка видела. Одуванчик огляделся по сторонам, и, решившись, вышел наконец-то из травяной завесы. Аннушкой оказалась маленькая худенькая девчушка с красно-рыжими в мелкую кудряшку волосами, остриженными по миниатюрные плечики. Поэтому издали казалось, что на головке малышки не волосы, а пух одуванчика, только цвет более яркий. Этой крохе на вид можно было дать не больше пяти лет. Одетая в огромную куртку, явно с взрослого плеча, штанишки и ботиночки, она казалась такой хрупкой и беззащитной, что у меня всё внутри сжалось.
Девочка присела перед банкой на корточки, как и я недавно, и с удивлением принялась рассматривать улитку.
– Это улитка! И такая большая!
– Да, Феликс – улитка, но не простая. – Как же дети любят, когда им такое говорят.
– А какая? – Копна кудряшек взметнулась вверх и любознательное личико, усеянное милыми крапинками веснушек, устремило на меня взгляд удивлённых чуть раскосых глазок-изумрудинок.
– Феликс очень умная улитка. Он всё понимает, а ещё он мой верный друг.
– А Пети говорит, что улитки глупые.
– Другие улитки глупые, а Феликс не как другие, Аннушка. Хочешь с ним познакомиться?
– Но Пети сказал… – Анна бросала беспокойный взгляд то на банку с улиткой, то в сторону.
– Думаю, Пети тоже захочет познакомиться с Феликсом.
Я осторожно подошла к контейнеру и открыла крышку, девочка испугано отступила в сторону.
– Не бойся меня, Аннушка, твой брат прав, что надо бояться взрослых, но мне ты можешь доверять. Вот дай свою руку, я посажу на неё Феликса. – Я уже выудила улитку из её переносного жилища и, держа друга на открытой ладони, протягивала малышке.
Простояв несколько секунд, она всё-таки осмелилась подойти ко мне и робко протянула свою крохотную ручонку, только пальчики выглядывали из длиннющего рукава куртки. Феликс был водружён в центр детской ладошки и, распластавшись там, выставил свои рогульки, изучая новую территорию.
– Какой он холодный и мокрый. – Она была удивлена и в тоже время с восторгом смотрела на улитку, поднеся ту к самому лицу и поглаживая по раковине пальчиками свободной руки.
– Да, Аннушка, все улитки холодные и мокрые.
– Но вы же сказали, что Феликс не такой, как все. – Какой умный ребенок!
– Ну, он не такой. Но он всё-таки улитка. А все улитки такие. – Пыталась я выкрутиться из собственной западни.
– А у него есть сестра?
– Думаю, что есть. Но я с ней не знакома.
– А мама и папа есть у него?
– Я не знаю, Аннушка. – Я даже растерялась.
– У меня нет папы и мамы. Они умерли. Теперь Пети заботится обо мне.
– А сколько тебе лет? – Мне стало не по себе от той серьёзности в детских глазах, что смотрели прямо на меня.
– Шесть с хвостиком.
– Это как же?
– Шесть лет и восемь месяцев. Так Пети говорит.
– А твоему брату сколько лет?
Но девчушка ответить мне не успела, на дорогу выбежал подросток и, заметив рядом с малышкой меня, испугано закричал:
– Ани, Ани, отойди от неё! Иди ко мне, слышишь, Ани?!
Такой же рыжеволосый, как и сестра, щуплый мальчонка лет двенадцати, в тёплой толстой куртке и плотных штанах из-под которых высовывались ободранные носы поношенных изрядно ботинок, бежал со всех ног к нам, придерживая в руках какой-то мешок. Девочка от резкого окрика испугано отшатнулась, но не решалась бежать, всё-таки у неё на руке сидел мой друг, а потому, её глазки метались меж Феликсом, мною и быстро приближавшимся братом. Думаю, что на тот момент она боялась больше всего нагоняя от него.
– Ани, ты будешь меня когда-нибудь слушаться? Несносная мелюзга! Тебя оставить одну невозможно! – Мальчик подбежал к нам и, схватив сестру за рукав куртки, резко рванул в свою сторону.
– Пети, она не такая, как другие! – Малышка оказалась не такой уж и трусихой, она упиралась и отводила ладошку с улиткой, оберегая нового знакомца от чересчур сильной опеки брата.
– Другая?! Ты в своём уме, Анна?! Сколько раз тебе говорить, что никому нельзя доверять! Все взрослые сделаны из кислого теста, они только и могут, что хорошо врать, да обижать таких наивных малюток, как ты. – Парнишка цепко держал за рукав девочку и тоже не собирался сдавать позицию.
– У неё есть большая улитка, и он её друг. Его зовут Феликс, – оправдывала меня малышка, показывая на безопасном расстоянии ладошку.
– Да хоть слон! Мне то что! Ты меня должна слушаться!
– Пети. – Я решилась вклиниться в детскую ссору. – Тебя так зовут?
– Пётр, меня зовут Петром! – рявкнул разозлённый подросток. – Только ей можно звать меня иначе.
– Извини, Пётр. Ты прав, но я действительно не собиралась причинять твоей сестре ничего дурного. Я всего лишь познакомила её с моим другом.
– Вы больная? Как можно дружить с улиткой? – Мальчик смотрел на меня с презрительным неверием и для вящей убедительности покрутил указательным пальцем у виска.
– Нет, я не больная. И Аннушка тоже так считает.
– Анна верит всем подряд. Она доверчивая глупышка, которую рано или поздно обидит кто-нибудь вроде вас.
– Но у неё же есть старший брат, который не даст в обиду сестрёнку. Не так ли?
– Не дам! И вообще, почему я вас должен слушать? Я вас не знаю.
– Меня зовут Лиза. А моего друга-улитку – Феликс. Теперь мы знакомы, Пётр.
– Ну и что? Это ничего не значит! Всё равно взрослым верить нельзя, – упрямо твердил мальчик, однако сестрин рукав он отпустил, и та подошла ко мне.
– А вы совсем одни или у вас есть кто-то? – осторожно поинтересовалась я.
– А вам то что? Какое дело вам до нас? – Парнишка вновь ощетинился.
– Мы живем вон за тем лесом у дяди Константина, он теперь нас оберегает, – ответила Анна.
– Молчи! Всё растреплешь первому встречному, лишь бы внимание обратили на тебя. – Пётр сделал угрожающий жест кулаком в сторону девочки, и та вдруг юркнула мне за спину, ища защиты. – Давай, прячься, трусиха, дома я с тобой поговорю.
– Пётр, не надо обижать сестрёнку, она у тебя такая маленькая и хорошая. – В ответ мне была предоставлена передразнившая меня рожица. – И если ты боишься так за Аннушку, то и не оставляй её одну надолго. Вместо меня могла пробегать свора диких собак, и уж поверь, они бы не стали даже раздумывать, углядев такую лёгкую добычу.
Мои слова моментально согнали спесь и агрессию с мальчика, и он уже виновато смотрел в сторону сестры. А я почувствовала, как моих пальцев коснулась детская ручка, и я рефлекторно обхватила ладошку.
– Ладно, Ани, нам пора обратно.
– Хорошо, Пети, только я отдам Феликса.
Девочка протянула мне ладошку, на которой невозмутимо восседал мой друг, и я не без усилий смогла его снять и усадить обратно в пластиковую банку.
– А вы сюда приходите погулять? – обратилась я к брату.
– Даже, если и так, то вам то что? – Он снова выставлял гонор, словно щит.
– Да так. Я тоже люблю гулять. И собирать кое-что.
– Да ну. И что же? – Любопытство вновь вернулось в глаза Аннушки.
– Книги.
– Этот хлам? – презрительно отозвался её брат. – На кой вам они? От них пользы никакой.
– Как сказать. Ты умеешь читать, Пётр?
– Вот ещё глупости! Зачем мне это? – Но в голосе засквозило смущение.
– Значит, не умеешь. А если бы знал, то мог бы сестре сказки читать.
– Сказки?! Я люблю сказки! – восторженно завопила девочка. – Мама перед сном мне рассказывала сказки.
– Пора быть взрослой, Ани. Сказки не спасли маму и папу.
– Неправда! Неправда! Мама всегда говорила, что сказки делают из нас мечтателей, и лишь мечтатели делают мир лучше. – Малышка уткнулась мне в бедро и всхлипнула.
– Они были правы, милая. – Я присела на корточки и обняла ребёнка. – Только мечтатели могут изменить мир к лучшему.
– Глупости всё это! Очередная ложь! – выкрикнул Пётр и вдруг по непонятной мне причине с силой ударил ногой по камню на дороге, тот пролетел и скрылся в островке зелени.
– Хочешь, я расскажу тебе сказку, Аннушка? – Это вырвалось помимо моей воли, хотелось приласкать и успокоить девочку.
– А ты знаешь сказку? – Глаза-изумрудины смотрели с надеждой на меня.
– Конечно, знаю. Но рассказчик из меня не очень, зато у меня при себе есть одна книга. Вот в ней и есть сказка. Я могу вам обоим её почитать, если вы никуда не торопитесь, детишки.
– Пети, скажи, что мы не торопимся, ну, скажи. – Анна подбежала к брату и начала теребить его за рукав. – Пожалуйста, я хочу сказку.
– Ну, Ани, нас же будут ждать, да и сказка скорей всего неинтересная, – заупрямился мальчик.
– Сказка очень интересная. Она про одного мальчика, кстати, его зовут Питер, почти, как тебя, Пётр. Так вот, он живет в сказочной стране, может летать и возглавляет банду мальчишек.
– Я не слыхал о такой сказке. Это вы придумали. – Во взгляде Петра сквозило сомнение, но также там появился и интерес.
– Я ничего не выдумала, нет у меня такого таланта, а книга вот, она. – Я вытащила из торбы книгу, что захватила случайно (случайно ли?) с собой. – Можешь посмотреть, там и картинки есть.
Петр повертел в руках книгу, бегло пролистал страницы, и снова взгляд его остановился на обложке, где главный герой парил в небе в окружении мальчишек, таких же, как и сам Пётр.
– Что толку, я же не могу узнать, о чём она. – Он отдал мне книгу и раздосадовано вновь пнул камешек, что оказался под ногами.
– Я могу её вам прочитать, и вы сами узнаете о проделках и приключениях этого мальчика.
– Пети, ну, пожалуйста, пожалуйста! Это должно быть интересно. Я так хочу сказку, а дядя Константин кроме взрослых историй ничего не знает. – Малютка повисла на брате, выпрашивая.
– Ну, хорошо. Только не долго. Посмотрим, что там за сказка. Если она будет скучной, то мы сразу уйдем. – Пошёл-таки на уступки брат.
– Ура! Ура! Лиза, почитай нам сказку о Питере. – Аннушка хлопала в ладошки и прыгала от восторга, огненные кудряшки задорно пружинили.
Мы расположились у ближайшего обвалившегося дома, прямо на щербатых ступенях и я начала повествование:
– Итак, сказка называется «Питер Пен». Глава первая: Питер Пен нарушает спокойствие. « Все дети, кроме одного единственного ребёнка на свете, рано или поздно вырастают»…
Сказка пошла на ура. Нет, целиком я её тогда не осилила потому, как детям всё-таки нужно было вернуться засветло домой. Но я им пообещала обязательно дочитать книгу, уж больно захватил их мир вечного детства. А может, и собственная потеря родителей их породнила с этим сказочным мальчиком-шалопаем.
Позднее в условленный срок я вернулась туда, меня ждали два человечка, и ждали меня уже как друга. С той поры я так и зову их Аннушкой и Питером, а они меня своим другом.
Чет. past
Ещё с древних времен волновала человечество двойственность человеческой души. Сколько трактатов и научных трудов было посвящено и продолжает посвящаться этому интересному вопросу, но до сих пор люди никак не могут прийти к единому, разумному мнению.
У меня развита на этот счет своя точка зрения. Возможно, правда, она будет звучать очень дико или смешно, но она уже есть и с ней возможно не считаться.
По наблюдениям за окружающими меня людьми и самой собой, я пришла к необычному заключению: каждый человек состоит из мужчины и женщины от рождения. Да-да, именно состоит, или вернее сказать, они внутри него существуют.
Допустим, что с самого рождения в человеке заложены две сути – мужская и женская, которые растут по мере взросления, учатся жизни и конкурируют между собой. А конкуренция весьма ярко проявляется в зависимости от настроения человека и его мироощущения.
Мужчина и женщина между собою борются и подчиняют друг друга своей воле. Мужчина сильней от природы, ему ничего не стоит затолкнуть женщину в угол и заставить её молчать до поры, до времени. Но и женщина способна проделать тоже самое с мужчиной.
Да все замечали это. Приведу элементарный пример: наверняка приходилось кому-нибудь встречать мужчину с ярко выраженным женским характером – истеричного, неуравновешенного, вздорного и чрезвычайно болтливого типа. Либо женщину, именуемую «мужеподобной» – больше молчаливую, сильную делами, а не словами особу, любящую всё мужское: игры, одежду и тому подобное; а равно мало уделяющую время макияжу и не заботящуюся о внешности. Можно много говорить и приводить примеры, но баланс внутренний в таких людях нарушен несогласием мужского и женского начал.
Этот дисбаланс может носить характер постоянный, но также и иметь место временного события.
Во мне также живут мужчина и женщина – соперники вечные, но также и согласованные партнёры. Я и сама веду себя частенько не так как хочу, не так как чувствую. «Мой мужчина» часто терроризирует и заталкивает в угол «мою женщину», но и она не оказывается в долгу. И так всю жизнь. Но, впрочем, это всё же интересно.
Всё, что я тут пишу, может быть истолковано, тобой мой чтец, как бред сумасшедшего, я вполне согласна. Ты скажешь, что я ненормальная и будешь по-своему прав, но задумайся на минуту. А вдруг?
P.S: Интересно, а у Феликса есть такая двойственность? Ведь известно, что улитки – гермафродиты по природе своей. Забавно.
Воск. past
Сегодня состоялась моя первая встреча с «профессором» вне университетских стен! Как мы и договорились, заранее был определён день, свободный для нас обоих. Им оказалось это воскресенье. Условились, не сговариваясь, о городском парке, о том самом, что так много значил для Кливленда Вайсмана, который я любила с раннего детства за уютный тенистый уголок клёнов и тополей, вперемежку с вязами и душистыми липами.
– Вы, знаете, Лиза, я стал очень редко заглядывать сюда. Старею, наверное. – Он меня встретил, прохаживаясь у высоченного дуба. – Мы с этим красавцем в одной весовой категории. Помню его в год знакомства с Вероникой, тогда этот великан был более стройным.
– Вы так говорите, будто вам уже перевалило за сотню лет. Мистер Кливленд, этому дубу уже больше ста пятидесяти лет. Да вы юноша рядом с ним.
– А вы, Лиза, всё-таки льстец по природе. – Вайсман сделал жест в сторону дорожки, приглашая пройтись по витиеватым и зелёным просторам парка. – Прошло столько лет, столько бесконечно долгих лет, что я уже путаюсь на счёт своего возраста. И потом, даже приятно осознавать, что нас в парке два таких древних старика.
– Мистер Кливленд, у меня столько вопросов к вам, и даже не знаю с какого начать из них.
– Прошу вас, когда мы не в университете, зовите меня просто по имени. Иначе я продолжаю ощущать себя с вами учителем. А это, поверьте, скучно.
– Конечно, я постараюсь.
– Так с чего бы вы хотели начать? Наверное, про наблюдателей? Я прав?
– Да, но я не хочу вас обременять или утомлять этим. Есть куча других вещей, куда интереснее.
– Вы правы, Лиза, в этом лихом мире есть куда более интересные вещи, чем быть наблюдателем. Хотя вот эти люди, мирно прогуливающиеся с нами заодно по этой дорожке, в корне не согласятся со мной. – Кливленд качнул головой в сторону прохожих, как и мы наслаждавшихся выходным днем. – Да и вы, скорее всего, тоже. Вы так молоды.
– Ну почему же, моя молодость не делает меня такой безмятежно глупой, чтобы не чувствовать всё бремя и ответственность моей метки.
– Простите великодушно старика, барышня. Я не хотел обидеть вас и тем более оскорбить ваш светлый ум. Просто я встречал людей в довольно зрелом возрасте, не осознающих, какой груз им достался с рождения. И вы не представляете, какие ошибки и дела вершили эти люди! Но, да ладно об этом.
– А что вы говорили этим людям? Ведь вы же наверняка пытались их вразумить.
– Ох, Лиза, не всегда словом можно исправить душу и тем более разум. От одного голландского моряка, жившего несколько сотен лет назад, я услышал золотые слова: Никогда никого не суди, никогда никого не оценивай, никогда ни на кого не оглядывайся. Может статься, что те, кто находится рядом с тобой, ровняются на тебя.
– Они бесценны.
– Не для всех. Вот вы суть услышали, а другие смеялись мне в лицо и называли жалким дураком и стариком, выжившим из ума. Очередной социальный шаблон!
– Это они выжили из ума, раз не понимают столь очевидной истины!
– Лиза, Лиза. Чистая и наивная душа. Они-то как раз всё это прекрасно понимали, но разум в паутине чёрных страстей никогда не даст душе осознать правду, и лишь отрицание будет его истинным оружием.
– Вы правы, Кливленд, но это всё так неправильно.
– А вы не одна пришли прогуляться со стариком, как я погляжу. – Вайсман наконец-то заметил Феликса, которого я решила познакомить с парком, это была его первая прогулка здесь.
– Да, это Феликс – виноградная улитка и мой лучший друг.
– Прекрасный экземпляр Helix pomatia. Вам повезло, барышня, у вас хороший и надежный друг. Такой не убежит далеко и ест не так много, как люди.
– И вы туда же, профессор? Наг тоже иронизировал по поводу моей дружбы с улиткой.
– Наг? Кто это?
– Это огромный говорящий змей из цивилизации нагов из другого мира. Мы с ним случайно столкнулись в одном озере.
– Говорящий змей? Озеро? Да вы полны тайн и загадок, Лиза! Скорей, поведайте мне про ваше знакомство с Нагом. Мне безумно интересна каждая деталь вашего общения с этим представителем рептилий. – Вайсман заметно оживился и подвёл меня к уютной окованной железом деревянной скамейке.
Мне и самой очень хотелось поделиться этой историей с кем-нибудь, но как ты сам знаешь, незнакомец, общаться на такие темы можно не со всяким человеком, поэтому я с удовольствием во всех подробностях поделилась с Кливлендом Вайсманом знакомством с Нагом в заветном озере. Время летело чертовски быстро, мы с преподавателем математики, позабыв обо всём и всех на свете, делились эмоциями на затерянной в парке скамье.
– Вы, безусловно, счастливица, Лиза! Представьте себе, вы имели честь знакомства с представителем высшей культуры, даже куда выше нашей, да ещё и из другого мира! Вам неслыханно повезло! Такой шанс даётся судьбой редким людям, а уж наблюдателям и подавно, – восхищался «профессор», дослушав историю до конца.
– Теперь вы мне льстите, профессор. – Я улыбнулась в ответ. – На мой взгляд, это была очевидная случайность, да и вообще-то я могла запросто утонуть. Там был такой жуткий водоворот!
– Ничего подобного! Вам судьбой была дана эта знаковая встреча, даже улитка и та вас сопровождала, хотя вы сами помните, что ваш Феликс должен был по всем признакам присутствовать на берегу и мирно щипать травку. Так как же он оказался у вас на голове? Вы не задумывались над этим, барышня?
– Думала и не раз, но разумных объяснений я этому не нахожу.
– Вот именно! Хватит искать разумное во всём, что окружает и происходит. Иной раз дайте волю воображению, и оно уж точно вам даст самую верную подсказку, а может и ответ.
– Я попробую.
– И будьте смелее, Лиза! В сторону скромность разума! Все скромности ложны. Это всего лишь маски, которые одни волею судеб срывают с других. И не надо присваивать добродетель тому, что под действием закономерностей распадается в пыль, не обманывайте себя, милый друг. Ваша скромность есть лишь трусость, элементарная боязнь протянуть руку к тому, что интересно и нужно вам. По сути все скромняжки – трусы, а посему, слабые и жалкие, в герои таковых не записать ни при каком раскладе, разве что крайнее отчаяние или наркотик какой сподобит этих скромниц на Поступок. Но это уже исключительные факторы.
– Ого, Кливленд, а вы можете быть очень жестким.
– Я и есть жесткий, иначе бы наблюдатель бы из меня получился никудышный.
– У меня не всегда получается быть жесткой.
– Лиза, дорогая барышня, вам и не нужно быть жесткой! Вы ещё ребёнок в сравнении со мной. И у вас такое доброе сердце, что его не зажать в тиски, иначе вы жить не сможете. Делайте то, что в ваших силах и в вашей душе.
– Но, Кливленд, я уже совершила одну ошибку в прошлом, за которую жду расплату.
– Ответьте на один вопрос: вы жалеете об этой ошибке и повторили бы вы её, если бы заново попали в ту же ситуацию?
– Не жалею и сделала бы тоже самое.
– Вот вам и ответ из глубин вашего сердца. Я прямо-таки уверен, что вы помогли кому-то в беде и об этом вы мне поведаете в другой раз, в ваших глазах я не вижу того, за что бы имел права винить и осуждать вас. Да и кто я такой, если быть честным? Я и сам не безгрешен.
– Самое болезненное – это просто наблюдать и не вмешиваться. Как же это несправедливо, профессор! Как же это больно! Видеть зло и не сметь преградить ему путь, чтобы спасти невинного и беззащитного.
– Милая Лиза, милая барышня, вы не представляете, сколько ещё несправедливости ждёт вас впереди. Но самое страшное, на мой взгляд, встречать эту несправедливость лицом к лицу в одиночестве. – Горько вздохнул Вайсман, продолжив. – Каждый из нас, абсолютно каждый рождается индивидуальной личностью, то есть с определенным характером, естественно-внешними отличиями, связанными с генным набором. Но есть кое-что, что нас примиряет и приравнивает. Не что иное, как начала, вернее, два начала – добро и зло. Может это выглядит на первый взгляд наивно и глупо, пусть, но если присмотреться, то в действительности так оно и есть. Добро и Зло заложены в любом человеке при рождении в одинаковой пропорции – пятьдесят на пятьдесят. По увеличению возраста любой из нас сам контролирует чаши мер в ту или иную сторону, борясь с любой из сторон. Не рождается злых и бессердечных, жестоких и кровожадных людей, как и в той же мере добрых, любящих, нежных и так далее. Нет, человек сам решает, чья сторона, чья чаша весов ему близка, что ему дорого, за что он хочет бороться всю жизнь. Либо выбирается легкий путь Зла (Тьмы) без борьбы или проиграв её, либо сложный Добра (Света). В книге одного писателя, как нельзя лучше сказано: «Нам не дано выбрать абсолютную истину. Она всегда двулика. Всё, что у нас есть, – право отказаться от той лжи, которая более неприятна. Погасить в себе свет гораздо легче, чем рассеять тьму». Поэтому каждый для себя должен решать: стоит ли бороться за доброе начало в себе самом или просто опустить руки и поддаться Тьме, раствориться в ней без остатка и пропасть не только для всех, но, в первую очередь для самого себя.
– Как же вы вдохновенно говорите, профессор! – выдохнула я.
– Ерунда. Житейский и учительский опыт, не более того, моя внештатная ученица. – Кливленд смущенно улыбнулся.
– Для меня это не ерунда. Для меня каждое ваше слово каждый раз открытие и некое откровение. Да-да, я не преувеличиваю. Вы сами не представляете, какой силой обладает ваша информация. Поэтому к вам тянет студентов, поэтому они не пропускают ваши лекции, поэтому они вас…любят.
– Любят? Вот сейчас вы меня откровением наградили. Не думаю, что это любовь, скорее тяга к очевидным истинам, сравнимая разве что с растениями, жаждущими дождевой воды, а не водопроводной потому, как дождевая исходит из первоисточника и обладает первородностью.
– А мне всё-таки сдаётся, что вы любимы своими студентами.
– И вами тоже? – Вот этот вопрос меня поставил в тупик. – Вы покраснели, барышня, а ведь я всего лишь хочу услышать подтверждения ваших же слов. Не хотите же вы сказать, что вы не моя студентка?
– Ваша, конечно же. Просто вы меня в тупик загнали своим неожиданным вопросом.
– Вот видите, раз вам сложно подтвердить своё утверждение, то и получается, что оно ошибочно.
– Нет, я не ошибаюсь! Вас действительно очень любят, я сама не раз это слышала. И я вас очень люблю и уважаю, как учителя и наставника.
– Я знаю, Лиза, знаю. Извините, что вынудил вас признать правоту ваших же слов. Порой так трудно сказать самому то, что на душе, что порой требуются годы, а потом становится слишком поздно.
– Вы вспомнили Веронику?
– Я никогда о ней не забываю, никогда. Вы смелее, чем я, Лиза, вы можете человеку, глядя в лицо, сказать о своих чувствах.
– Вы не представляете, какая я трусиха.
– Вы забыли? Долой скромность!
– Вы правы, но ведь бывают такие моменты, когда и у меня язык прилипает к нёбу от страха.
– Думаю, что это ничтожно малые моменты. Знаете, мне на глаза попалось одно письмо на той неделе, оно без подписи, анонимное. Обнаружил я его валявшимся в подъезде моего дома под почтовыми ящиками. Почтальон видимо запутался, куда его деть и запросто мог положить поверх ящиков, а порывом сквозняка письмо сдуло на пол. Так вот, любопытство мое протянуло руки к таинственному письму и завладело им. Лишь закрыв за собой дверь квартиры, я устремился в комнату, где и вскрыл белый без единой пометки конверт. Внутри лежал сложенный пополам белоснежный лист бумаги. Раскрыв лист, я обнаружил краткое содержание, которое пробрало меня до самого нутра. Столько боли, обиды, разочарования и гнева я давно не видел. И всё это уместилось в нескольких строках. Вот, это письмо со мной.
